Но моим сыновьям он пригодится. Мой отец передал мне свой дневник. Каждый пропущенный день оставляет пробел, поэтому я пересиливаю себя.
Наши друзья в Совете Десяти не могут замять это постыдное дело, вездесущую плоть. Я имею в виду отношения монаха с кузиной Лореданой. С этой шлюхой! На допросе брата Орсо загнали в тупик. Любовная связь между ними не вызывает сомнений. Да будет она проклята и они тоже! Монах молод и красив, но ведь ей почти сорок. Где я видел ее в последние годы? По большей части в церкви или на улице среди людей. Всегда под вуалью и в черном, как и полагается вдове. Я видел ее твердую походку. Видел глаза, все такие же прекрасные. И все же, после стольких лет, неужели она снова воспылала страстью? Считается, что с возрастом это у женщин проходит. В любом случае, что же он нашел в ней? Хотя, конечно, о вдовах идет дурная слава. Сначала у них все это есть, а потом супруг умирает, и им приходится как-то без этого обходиться. Впрочем, у Лореданы ничего такого не было с этой мадонной Марко. Говорят, она получала все от других. Я уже устал гадать, где же они с монахом встречались, чтобы удовлетворить свою страсть? В церкви? Но как? В доме Антонио? Слишком опасно. За городом, в Кастельфранко? Возможно, но так же опасно и грозит скандалом. Все эти любопытные глаза на соседних виллах. Тогда где? В нижнем городе? Боже, неужели Лоредана пробиралась туда одна? Как же она осмелилась? Мой друг Ливио говорит, что любовь есть недуг, желание изобретательно, а любовники хитры. Монах был ее исповедником. Что за нечестивое, грязное, запутанное дело! Я понимаю, почему так много священников считаются распутниками.
Я сплетничаю, как старуха, но животная похоть кузины Лореданы касается всех нас. Она позорит ее отца, родственников, даже Контарини. А еще добавьте позор преступного заговора Орсо. Его казнят, и это усугубит скандал. Будут кричать, что она спала с предателем. Она раздвинула ноги перед обычным ублюдком, к тому же монахом. И кто знает, что еще она натворила? Неудивительно, что мы следим за своими женщинами. Достаточно лишь однажды быть уличенным в распутстве – и позор, как навоз, замарает всех вокруг. Три года назад был случай с женой Маркантонио Зорци, этой размалеванной шлюхой Вероникой Тревизан. Ее уличили в прелюбодеянии и изгнали на пять лет. Этот болван, ее муж, хотел, чтобы она вернулась. И плакал о ней у всех на виду! Если бы она понесла, признал бы он ублюдка своим? Всегда говорили, что он ее любил. Да, и дорого же он заплатил за это. В следующий раз, когда он решил получить место в Сенате, как бы не так! Из кожи вон лез, но все равно не набрал голосов в Совете. Даже мальчишки на улицах потешались над ним. А мужчины смеялись у него за спиной. Достопочтенному человеку не подобает любить свою жену. Во всяком случает, не так явно. Это делает ее непокорной.
IV [октября]. Гораздо позже. Альберто [Джустиниани] присутствовал на допросе брата Орсо. И только что мне все описал. Он потрясен. Вчера монах был великолепен. Необычайная сила духа. Он держался с достоинством, густые темные волос ниспадали на лоб, несмотря на тонзуру. Взгляд то задумчивый, то жесткий. Крепко сложен. Сильный флорентийский выговор. Но слова и фразы – венецианские. Его почти сразу заставили встать на колени, но было не заметно, чтобы он испугался. Слова продолжали литься.
Ночью его пытали. Наутро он был слеп, ему выкололи глаза. На месте каждого зиял алый овал. Лицо залито кровью. Волосы вырваны. Руки и губы тоже в крови. Выбито несколько зубов. Рубаха превратилась в лохмотья. Он не мог идти. Его внесли на носилках. Лодыжки вывихнуты. Из-за страшной боли он не понимал смысла вопросов. Его казнь откладывается, потому что Десять полагают, что он знает еще какие-то тайны. Вызвали двух врачей, чтобы облегчить его боль и помочь говорить. Они растерли его руки и ноги особой мазью. Один из Десяти, проводивший допрос, склонился над ним, чтобы произнести оскорбительную насмешку. Случилось неслыханное. Брат Орсо плюнул в белую маску, забрызгав ее кровью. У всех перехватило дыхание. Стражник ударил монаха по лицу, но его остановили. Десять не желают еще больше калечить пленника. Из всех заговорщиков он дал больше всего сведений о сути заговора, хотя и не называл имен.
V октября. Я поймал Альберто. Он опять рассказал мне, что происходит. Я записываю его слова. Прошлой ночью в Совете разгорелся жестокий спор. Они кричали друг на друга. Слышались оскорбления и угрозы. Сам дож однажды повысил голос. Один только Бернардо [Лоредан] сохранял спокойствие.
Утреннее заседание тоже началось с ссоры. Некоторые в Совете жаждут мести. Злоба ослепляет их. Они потребовали, чтобы его снова подвергли пыткам и сбросили на колья. Другие, напротив, желали допросить его подробней. Первые говорят, что уже наслушались достаточно оскорблений. Вторые возражают, что большинство заговорщиков еще на свободе и Десять обязаны выслушать брата Орсо, чтобы узнать как можно больше.
К полудню решили опять допросить монаха. Его стоны заполнили комнату. Чтобы облегчить страдания, ему дали дозу опиума. Вместо того чтобы успокоиться, он воспрянул духом. Возможно, причина крылась не в опиуме. Ко всеобщему удивлению, он завел бессвязную речь. Посыпались замечания о трусости, язычестве и зверствах в верхнем городе. О незаконнорожденных детях. О том, что Десяти следует сорвать с себя маски. О том, что каждому из них предстоит дать отчет перед Богом. Десять слушали с любопытством. Монах бормотал что-то об их языческих молитвах, не более ценных, чем коровий навоз. Им неведомо истинное раскаяние, говорил он, а потому все они закончат путь свой в самом нижнем городе – в аду. На губах его выступила кровавая пена. Выколотые глаза, казалось, покраснели еще сильнее. Пальцы впивались в тело. Альберто видел, как один из Десяти перекрестился. Они дали Орсо выговориться. Кто-то пошутил, что он купил свои безумные идеи у торговца опиумом на базаре в Дамаске.
V окт. Позже. Брат Орсо все еще бредит. Десять полагают, что его рассудок повредился. Он приложил отчаянное усилие, чтобы сесть, но снова упал. Трое из Десяти и четверо советников дожа проклинают его увечья. Они говорят, что недостаток фактов замедляет расследование. И они пытаются разобрать слова монаха. Сегодня он пробормотал, что заговор – в животах у обедневшего дворянства. Любопытное замечание. Затем закричал, как безумец, что его мать купили за жалкие дукаты. Никто не понимает значения его слов.
46. [Бернардо Лоредан. Письмо Пандольфо, зашифровано:]
Пандольфо,
Да будет мое предупреждение услышано. Торопиться не в наших правилах. Если ты предпримешь хоть какие-то действия, я выступлю с разоблачениями и умру. Он должен быть сброшен на колья. Даже с сотней или тысячей людей тебе не удастся его спасти. Или ты уже распростился со своим рассудком? Спрятаться в нижнем городе? А как вы выберетесь оттуда? Вас всех уничтожат. Во имя Господа, послушай. Монах слеп, безумен и никогда не сможет ходить. Что вы собираетесь спасать? Несчастный мешок с костями. Самое лучшее в нем уже отлетело и более нам не принадлежит. Он принадлежит Господу. Обними своих людей и помолитесь о наступающем дне. Берн.
47. [Совет Десяти. Протокол заседания:]
Промежуточный доклад по делу о заговоре Третьего Города [выборочно]
7 октября. 1529 год от Рождества Господа нашего.
8 течение трех прошедших недель мы разоблачили и уничтожили секту заговорщиков, организованную с дьявольской изобретательностью и известную под названием Третий Город. Есть основания полагать, что она появилась около двенадцати лет назад. Начало истории покрыто мраком…
Целью этой секты, тайного братства, было разрушение верхнего города и расселение всех жителей, как венецианцев, так и иностранцев, на одном уровне. Для достижения этой цели они были готовы истребить дворянство. Они утверждали, что, лишая нижний город солнечного света, мы попираем законы Бога и Природы. Бога, потому что свет есть знак Его присутствия. Природы же – по двум причинам: ибо все животные на земле [и т. д. ]…
Мы заявляем, что во всех городах существует естественное и неизбежное разделение людей: на мужчин и женщин, молодых и старых, богатых и бедных, господ и слуг, правителей и подчиненных, умных и глупых… Посему наши предки построили второй город [и т. д. ] …Однако положение в нижнем городе таково, что его обитателям никто не запрещает выходить на освещенные окраины, к тому же там есть несколько открытых площадей.
План заговорщиков состоял в том, чтобы поднять волнения в наших владениях на материке, дабы армия отправилась туда, а затем схватить и убить [и т. д. ]…
Заговорщики утверждали, что Третий Город начался как мистическая религиозная секта… Это утверждение служило лишь гнусной приманкой в сети их интриг. Единственная цель их существования состояла в том, чтобы разрушить верхний город при помощи молитв и пушек, и молитвы были только предварительным этапом… Паучья сеть малых групп контролировалась тайным советом в центре, все решения передавались лидеру группы… каждый член носил с собой быстродействующий яд, чтобы проглотить его в момент ареста… некоторые из них принадлежали к святым орденам. Это была неуклюжая, беспорядочная масса людей, но в центре ее находилась загадочная и влиятельная верхушка, и посему секта была чрезвычайно опасна… Главный заговорщик, брат Орсо Венето, был казнен сегодня утром.
Полный доклад будет представлен завтра.
48. [Вендрамин. Дневник:]
VII октября. Брат Орсо Венето, заговорщик. Казнен на рассвете. Десять решили отойти от традиции. Вчера на Большом канале появились два герольда и пронеслись потом по всем закоулкам верхнего и нижнего города. Мы были удивлены. Звуки трубы сопровождали их путь. Они объявили, что главный предатель должен быть казнен сегодня на рассвете. Брат Орсо. Я был там. Не каждый день увидишь казнь доминиканца. Кроме того, я не мог избавиться от одного видения – от зрелища их религиозного совокупления с Лореданой, не знаю, почему я пишу «религиозного». Поэтому я встал до рассвета и отправился к платформе. Только двести зрителей подпустили поближе. Я посчитал их: семь членов Совета Десяти, трое советников герцога, два прокуратора, многие сенаторы, а также Контарини, Лореданы, Морозини и люди из кланов Мочениго, Дандоло, Гримальди, Барбариго, Пезаро, Вениеров, Джустиниани и Пизани. Толпа зевак из бедных дворян тоже стояла рядом.
Брата Орсо привезли на телеге, запряженной двумя черными лошадьми. Занималась заря. Вдали звонили колокола. Все молчали. Никто не выкрикивал оскорблений. На него не стали надевать глухой капюшон, потому что его ослепили еще три дня назад. В глазницах черным запеклась кровь. Это и было его капюшоном. Лицо вымыли. Вокруг тонзуры все еще торчали густые волосы. Его руки были соединены в молитве. Разбитые губы шевелились. Он знал, что происходит. Я видел, как пятеро или шестеро крестились. Двое из них, прикрытые масками, преклонили колени. Какой-то подонок плюнул в направлении монаха, и это выглядело некрасиво, но Алвизе Вениер осадил идиота. Признаюсь, что на мгновение я почувствовал скорбь по брату Орсо, пусть он и хотел нас всех убить. Даже в его ужасном состоянии я видел, что он привлекателен. Незаконнорожденный, но, как мне сказали, с прекрасным образованием и хороший оратор. Говорят также, что в девятнадцать лет он уже преподавал философию в Болонье. Что на него нашло? Легковерные, а таких много, полагают, что его соблазнил сам дьявол.
Казнь. Раздробленные ноги брата Орсо связали некрепко. Палач и его помощник, дюжие парни, подняли его. Он не сопротивлялся. Они поднесли его к краю обнесенной парапетом платформы. Я стоял поблизости. Он возвысил голос в молитве. Я напряг слух. Его последние слова были поразительны. Записываю их здесь. Возможно, он уже достаточно помолился. Когда палачи подняли его над головами, чтобы сбросить на утыканную кольями площадку, я не поверил своим ушам. Один ли я слышал это? Он едва слышно повторял нараспев одно только имя: Лоре-да-на, Лоре-да-на. Я не сводил с него глаз, пока он падал вниз. Раздался мерзкий хруст и крики. Наклонившись, я увидел толпу жителей нижнего города, собравшихся у ограды. Они смотрели на проткнутое тело и на нас, стоящих наверху. Я слышал, как выкрикивают его имя. До нас доносились отзвуки приглушенных криков и молитв. То там, то тут дерзко вскидывались кулаки. Некоторые из нас спустились по ближайшей лестнице в мрачные пределы нижнего города и подошли к утыканной кольями площадке. Минуту в зловещей тишине я смотрел на это ужасное зрелище. Ноги монаха вывихнулись из суставов. Какими, однако, увечными могут быть наши тела! Какими странными могут быть лица! Я думаю, что в аду для нас не придумано ничего нового. Стражники рассеяли толпу из нижнего города. Слишком многие продолжали выкрикивать имя брата Орсо. Они его знали. Это было очевидно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Наши друзья в Совете Десяти не могут замять это постыдное дело, вездесущую плоть. Я имею в виду отношения монаха с кузиной Лореданой. С этой шлюхой! На допросе брата Орсо загнали в тупик. Любовная связь между ними не вызывает сомнений. Да будет она проклята и они тоже! Монах молод и красив, но ведь ей почти сорок. Где я видел ее в последние годы? По большей части в церкви или на улице среди людей. Всегда под вуалью и в черном, как и полагается вдове. Я видел ее твердую походку. Видел глаза, все такие же прекрасные. И все же, после стольких лет, неужели она снова воспылала страстью? Считается, что с возрастом это у женщин проходит. В любом случае, что же он нашел в ней? Хотя, конечно, о вдовах идет дурная слава. Сначала у них все это есть, а потом супруг умирает, и им приходится как-то без этого обходиться. Впрочем, у Лореданы ничего такого не было с этой мадонной Марко. Говорят, она получала все от других. Я уже устал гадать, где же они с монахом встречались, чтобы удовлетворить свою страсть? В церкви? Но как? В доме Антонио? Слишком опасно. За городом, в Кастельфранко? Возможно, но так же опасно и грозит скандалом. Все эти любопытные глаза на соседних виллах. Тогда где? В нижнем городе? Боже, неужели Лоредана пробиралась туда одна? Как же она осмелилась? Мой друг Ливио говорит, что любовь есть недуг, желание изобретательно, а любовники хитры. Монах был ее исповедником. Что за нечестивое, грязное, запутанное дело! Я понимаю, почему так много священников считаются распутниками.
Я сплетничаю, как старуха, но животная похоть кузины Лореданы касается всех нас. Она позорит ее отца, родственников, даже Контарини. А еще добавьте позор преступного заговора Орсо. Его казнят, и это усугубит скандал. Будут кричать, что она спала с предателем. Она раздвинула ноги перед обычным ублюдком, к тому же монахом. И кто знает, что еще она натворила? Неудивительно, что мы следим за своими женщинами. Достаточно лишь однажды быть уличенным в распутстве – и позор, как навоз, замарает всех вокруг. Три года назад был случай с женой Маркантонио Зорци, этой размалеванной шлюхой Вероникой Тревизан. Ее уличили в прелюбодеянии и изгнали на пять лет. Этот болван, ее муж, хотел, чтобы она вернулась. И плакал о ней у всех на виду! Если бы она понесла, признал бы он ублюдка своим? Всегда говорили, что он ее любил. Да, и дорого же он заплатил за это. В следующий раз, когда он решил получить место в Сенате, как бы не так! Из кожи вон лез, но все равно не набрал голосов в Совете. Даже мальчишки на улицах потешались над ним. А мужчины смеялись у него за спиной. Достопочтенному человеку не подобает любить свою жену. Во всяком случает, не так явно. Это делает ее непокорной.
IV [октября]. Гораздо позже. Альберто [Джустиниани] присутствовал на допросе брата Орсо. И только что мне все описал. Он потрясен. Вчера монах был великолепен. Необычайная сила духа. Он держался с достоинством, густые темные волос ниспадали на лоб, несмотря на тонзуру. Взгляд то задумчивый, то жесткий. Крепко сложен. Сильный флорентийский выговор. Но слова и фразы – венецианские. Его почти сразу заставили встать на колени, но было не заметно, чтобы он испугался. Слова продолжали литься.
Ночью его пытали. Наутро он был слеп, ему выкололи глаза. На месте каждого зиял алый овал. Лицо залито кровью. Волосы вырваны. Руки и губы тоже в крови. Выбито несколько зубов. Рубаха превратилась в лохмотья. Он не мог идти. Его внесли на носилках. Лодыжки вывихнуты. Из-за страшной боли он не понимал смысла вопросов. Его казнь откладывается, потому что Десять полагают, что он знает еще какие-то тайны. Вызвали двух врачей, чтобы облегчить его боль и помочь говорить. Они растерли его руки и ноги особой мазью. Один из Десяти, проводивший допрос, склонился над ним, чтобы произнести оскорбительную насмешку. Случилось неслыханное. Брат Орсо плюнул в белую маску, забрызгав ее кровью. У всех перехватило дыхание. Стражник ударил монаха по лицу, но его остановили. Десять не желают еще больше калечить пленника. Из всех заговорщиков он дал больше всего сведений о сути заговора, хотя и не называл имен.
V октября. Я поймал Альберто. Он опять рассказал мне, что происходит. Я записываю его слова. Прошлой ночью в Совете разгорелся жестокий спор. Они кричали друг на друга. Слышались оскорбления и угрозы. Сам дож однажды повысил голос. Один только Бернардо [Лоредан] сохранял спокойствие.
Утреннее заседание тоже началось с ссоры. Некоторые в Совете жаждут мести. Злоба ослепляет их. Они потребовали, чтобы его снова подвергли пыткам и сбросили на колья. Другие, напротив, желали допросить его подробней. Первые говорят, что уже наслушались достаточно оскорблений. Вторые возражают, что большинство заговорщиков еще на свободе и Десять обязаны выслушать брата Орсо, чтобы узнать как можно больше.
К полудню решили опять допросить монаха. Его стоны заполнили комнату. Чтобы облегчить страдания, ему дали дозу опиума. Вместо того чтобы успокоиться, он воспрянул духом. Возможно, причина крылась не в опиуме. Ко всеобщему удивлению, он завел бессвязную речь. Посыпались замечания о трусости, язычестве и зверствах в верхнем городе. О незаконнорожденных детях. О том, что Десяти следует сорвать с себя маски. О том, что каждому из них предстоит дать отчет перед Богом. Десять слушали с любопытством. Монах бормотал что-то об их языческих молитвах, не более ценных, чем коровий навоз. Им неведомо истинное раскаяние, говорил он, а потому все они закончат путь свой в самом нижнем городе – в аду. На губах его выступила кровавая пена. Выколотые глаза, казалось, покраснели еще сильнее. Пальцы впивались в тело. Альберто видел, как один из Десяти перекрестился. Они дали Орсо выговориться. Кто-то пошутил, что он купил свои безумные идеи у торговца опиумом на базаре в Дамаске.
V окт. Позже. Брат Орсо все еще бредит. Десять полагают, что его рассудок повредился. Он приложил отчаянное усилие, чтобы сесть, но снова упал. Трое из Десяти и четверо советников дожа проклинают его увечья. Они говорят, что недостаток фактов замедляет расследование. И они пытаются разобрать слова монаха. Сегодня он пробормотал, что заговор – в животах у обедневшего дворянства. Любопытное замечание. Затем закричал, как безумец, что его мать купили за жалкие дукаты. Никто не понимает значения его слов.
46. [Бернардо Лоредан. Письмо Пандольфо, зашифровано:]
Пандольфо,
Да будет мое предупреждение услышано. Торопиться не в наших правилах. Если ты предпримешь хоть какие-то действия, я выступлю с разоблачениями и умру. Он должен быть сброшен на колья. Даже с сотней или тысячей людей тебе не удастся его спасти. Или ты уже распростился со своим рассудком? Спрятаться в нижнем городе? А как вы выберетесь оттуда? Вас всех уничтожат. Во имя Господа, послушай. Монах слеп, безумен и никогда не сможет ходить. Что вы собираетесь спасать? Несчастный мешок с костями. Самое лучшее в нем уже отлетело и более нам не принадлежит. Он принадлежит Господу. Обними своих людей и помолитесь о наступающем дне. Берн.
47. [Совет Десяти. Протокол заседания:]
Промежуточный доклад по делу о заговоре Третьего Города [выборочно]
7 октября. 1529 год от Рождества Господа нашего.
8 течение трех прошедших недель мы разоблачили и уничтожили секту заговорщиков, организованную с дьявольской изобретательностью и известную под названием Третий Город. Есть основания полагать, что она появилась около двенадцати лет назад. Начало истории покрыто мраком…
Целью этой секты, тайного братства, было разрушение верхнего города и расселение всех жителей, как венецианцев, так и иностранцев, на одном уровне. Для достижения этой цели они были готовы истребить дворянство. Они утверждали, что, лишая нижний город солнечного света, мы попираем законы Бога и Природы. Бога, потому что свет есть знак Его присутствия. Природы же – по двум причинам: ибо все животные на земле [и т. д. ]…
Мы заявляем, что во всех городах существует естественное и неизбежное разделение людей: на мужчин и женщин, молодых и старых, богатых и бедных, господ и слуг, правителей и подчиненных, умных и глупых… Посему наши предки построили второй город [и т. д. ] …Однако положение в нижнем городе таково, что его обитателям никто не запрещает выходить на освещенные окраины, к тому же там есть несколько открытых площадей.
План заговорщиков состоял в том, чтобы поднять волнения в наших владениях на материке, дабы армия отправилась туда, а затем схватить и убить [и т. д. ]…
Заговорщики утверждали, что Третий Город начался как мистическая религиозная секта… Это утверждение служило лишь гнусной приманкой в сети их интриг. Единственная цель их существования состояла в том, чтобы разрушить верхний город при помощи молитв и пушек, и молитвы были только предварительным этапом… Паучья сеть малых групп контролировалась тайным советом в центре, все решения передавались лидеру группы… каждый член носил с собой быстродействующий яд, чтобы проглотить его в момент ареста… некоторые из них принадлежали к святым орденам. Это была неуклюжая, беспорядочная масса людей, но в центре ее находилась загадочная и влиятельная верхушка, и посему секта была чрезвычайно опасна… Главный заговорщик, брат Орсо Венето, был казнен сегодня утром.
Полный доклад будет представлен завтра.
48. [Вендрамин. Дневник:]
VII октября. Брат Орсо Венето, заговорщик. Казнен на рассвете. Десять решили отойти от традиции. Вчера на Большом канале появились два герольда и пронеслись потом по всем закоулкам верхнего и нижнего города. Мы были удивлены. Звуки трубы сопровождали их путь. Они объявили, что главный предатель должен быть казнен сегодня на рассвете. Брат Орсо. Я был там. Не каждый день увидишь казнь доминиканца. Кроме того, я не мог избавиться от одного видения – от зрелища их религиозного совокупления с Лореданой, не знаю, почему я пишу «религиозного». Поэтому я встал до рассвета и отправился к платформе. Только двести зрителей подпустили поближе. Я посчитал их: семь членов Совета Десяти, трое советников герцога, два прокуратора, многие сенаторы, а также Контарини, Лореданы, Морозини и люди из кланов Мочениго, Дандоло, Гримальди, Барбариго, Пезаро, Вениеров, Джустиниани и Пизани. Толпа зевак из бедных дворян тоже стояла рядом.
Брата Орсо привезли на телеге, запряженной двумя черными лошадьми. Занималась заря. Вдали звонили колокола. Все молчали. Никто не выкрикивал оскорблений. На него не стали надевать глухой капюшон, потому что его ослепили еще три дня назад. В глазницах черным запеклась кровь. Это и было его капюшоном. Лицо вымыли. Вокруг тонзуры все еще торчали густые волосы. Его руки были соединены в молитве. Разбитые губы шевелились. Он знал, что происходит. Я видел, как пятеро или шестеро крестились. Двое из них, прикрытые масками, преклонили колени. Какой-то подонок плюнул в направлении монаха, и это выглядело некрасиво, но Алвизе Вениер осадил идиота. Признаюсь, что на мгновение я почувствовал скорбь по брату Орсо, пусть он и хотел нас всех убить. Даже в его ужасном состоянии я видел, что он привлекателен. Незаконнорожденный, но, как мне сказали, с прекрасным образованием и хороший оратор. Говорят также, что в девятнадцать лет он уже преподавал философию в Болонье. Что на него нашло? Легковерные, а таких много, полагают, что его соблазнил сам дьявол.
Казнь. Раздробленные ноги брата Орсо связали некрепко. Палач и его помощник, дюжие парни, подняли его. Он не сопротивлялся. Они поднесли его к краю обнесенной парапетом платформы. Я стоял поблизости. Он возвысил голос в молитве. Я напряг слух. Его последние слова были поразительны. Записываю их здесь. Возможно, он уже достаточно помолился. Когда палачи подняли его над головами, чтобы сбросить на утыканную кольями площадку, я не поверил своим ушам. Один ли я слышал это? Он едва слышно повторял нараспев одно только имя: Лоре-да-на, Лоре-да-на. Я не сводил с него глаз, пока он падал вниз. Раздался мерзкий хруст и крики. Наклонившись, я увидел толпу жителей нижнего города, собравшихся у ограды. Они смотрели на проткнутое тело и на нас, стоящих наверху. Я слышал, как выкрикивают его имя. До нас доносились отзвуки приглушенных криков и молитв. То там, то тут дерзко вскидывались кулаки. Некоторые из нас спустились по ближайшей лестнице в мрачные пределы нижнего города и подошли к утыканной кольями площадке. Минуту в зловещей тишине я смотрел на это ужасное зрелище. Ноги монаха вывихнулись из суставов. Какими, однако, увечными могут быть наши тела! Какими странными могут быть лица! Я думаю, что в аду для нас не придумано ничего нового. Стражники рассеяли толпу из нижнего города. Слишком многие продолжали выкрикивать имя брата Орсо. Они его знали. Это было очевидно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37