– Таким сделала меня моя мать.
Загудел автомобильный клаксон, и мимо пронеслись хрипящие звуки радио. Утки забили крыльями по воде и закрякали. Мы посмотрели друг на друга.
– Пойдем купаться, – предложил он.
Я был несколько удивлен, узнав, что молодая богатая пара принадлежала к тому же кантри-клубу, что и дядюшка Пенни Стерн. Супружеская чета оказалась настолько любезна, что записала туда и Артура как своего личного гостя. Несколько лет назад в обеденной зале этого клуба во время приема по случаю бар-мицвы Дейва Стерна меня вырвало ванильным муссом на мамино лавандовое платье. В олимпийских размеров бассейне плескались возбужденные дети. Женщины в шарфиках на прямых, развившихся волосах сидели под красными зонтиками, бросавшими тени на них самих, их термосы, детские солнцезащитные очки и стопки чистых полотенец, лежащие на белых плетеных столиках возле бассейна. Каждый час раздавался свисток, дети начинали хныкать, и воды на какое-то время успокаивались, чтобы пережить пятнадцатиминутное нашествие беременных женщин и крохотных белых младенцев. Вокруг бассейна расположилось множество семей, только без мужчин. Мы лежали в длинных шезлонгах на солнечном зное и обменивались ленивыми фразами.
Время от времени я посматривал на вытянувшееся рядом почти обнаженное тело. Его глаза были закрыты, ресницы поблескивали на свету. Я никогда прежде не разглядывал мужское тело с таким вниманием. Я старался делать это украдкой, краем глаза. Я чувствовал и чувствую, что лексикон мой слишком беден для его описания, что слова вроде «бедро», «грудь», «соски» или «пупок», слишком «женские» с эротической точки зрения, здесь не годятся. Во-первых, эти части тела оказались покрыты густыми светлыми волосами, приобретавшими коричневато-рыжий оттенок на груди и поверх резинки плавок. Я поймал себя на том, что пытаюсь представить его без волос, без поблескивающей щетины на скулах, без выпуклых мускулов и члена. Я тут же прекратил это занятие и просто посмотрел на него. Он вспотел, у него был плоский живот, и на тыльной стороне длинной влажной руки тоже росли волосы. Потом я покосился на его обтянутую синей лайкрой промежность, которая казалась странной оттого, что не так давно была выбрита. Я не мог оторвать взгляда от его кожи. Это было самое странное и завораживающее зрелище: всю ее покрывали крохотные веснушки, из-за которых она выглядела одновременно и нежной, и грубой, как замша или мелкий песок. Казалось, она так плотно обтягивает кости и мышцы, что не может быть податливой, как женская. Вдруг Артур резко сел, опершись на локти. Красное лицо, глаза прозрачные, как вода сверкающего бассейна. Он поймал меня на том, что я его рассматривал. А я был напуган и потрясен мыслью, которую все это лето старательно гнал от себя: я влюблен в Артура Леконта, я страстно его хочу.
– Да? – спросил он с полуулыбкой.
– Ха. Да так, ничего. Я… я тут уже бывал, – нашелся я. – Давно. Меня вырвало на маму во время приема после бар-мицвы. – Я сказал «маму»? Я вот уже годы не произносил этого слова. Оно вырвалось от смущения. Я прикусил язык.
Артур перевернулся на бок и оперся на одну руку, явно заинтересованный началом истории.
– И что было дальше?
Я лег на живот, не столько чтобы скрыть припухлость под взятыми напрокат у Артура плавками – он уже успел на нее посмотреть, – сколько чтобы уйти от разговора. Дальше я говорил сквозь перекладины моего шезлонга, глядя на сырой цементный пол.
– Да ничего. Просто вышла еще одна мерзкая история про еврея, которого стошнило.
– Я уже все их слышал, – сказал он и после длительного ожидания снова растянулся на спине, подставив себя солнцу. Я выдохнул.
Он плавал отточенным, слегка старомодным австралийским кролем. Я наблюдал за тем, как поднятые им волны ловят солнечный свет, превращая его тело в голубоватую тень с размытыми контурами. Потом и я прыгнул в воду и выдохнул весь воздух из легких, чтобы опуститься на прохладное дно бассейна. Там я лежал на спине и смотрел в бликующее окно воды.
Назад в Шейдисайд мы ехали на автобусе, а потом, разойдясь по разным углам огромного Дома Предсказательницы Погоды, переоделись в чистое. Мы облачились в роскошные рубашки мужа Предсказательницы. Артур сказал, что проводит меня до дома. Дойдя до Террасы, я снова услышал звонок телефона. Я распахнул дверь и вбежал в квартиру, но когда приложил трубку к уху, там уже раздавались гудки. Я повесил трубку.
– Флокс, – произнесли мы.
Пока Артур ходил в туалет, я вытащил из холодильника огромную канистру с колой и вынес ее на крыльцо. Сделав два полных глотка, я стал наблюдать за двумя интересными объектами: муравьем и далеким самолетом в небе. Появился Артур, крутя между пальцами сигарету с марихуаной.
– Смотри, что я нашел в своей пачке, – сказал он.
Мы поочередно затягивались, держа сигарету влажными пальцами, вели неспешную беседу и поглядывали на небо, нежно-голубое, как детские одежки. Мне казалось, что я беседую со старым школьным другом и что вернулись времена, когда разговоры с приятелем и сидение на солнышке вызывали иные чувства, окрашенные скорее ожиданием, чем уверенностью. Внезапно мне стало до слез обидно, что я обут не в мокасины, а в невозможные ботинки, носить которые оскорбление для уважающего себя молодого человека. Я встал, посмотрел наверх и увидел арки и зубцы «Храма знаний», дальше в Окленде. «Вот он, Изумрудный город двадцатого века», – подумал я. Солнце было ослепительно ярким. Я слышал, как стучат каблучки по далекому тротуару. Ничто вокруг не напоминало мне о том, какой сейчас год: ни тебе современных машин, ни популярной музыки. Только небо, красный кирпич, потрескавшаяся мостовая и легкий ветерок. Я переживал один из тех сдвигов во времени, когда ты можешь сказать себе: «Это июль 1941 – го», и ничто вокруг не оспорит этого заявления. Солнце светило так же, как и сорок лет назад. Я посмотрел на Артура. Он был без рубашки. Кончики волос еще не просохли, белки глаз чуть порозовели из-за хлорированной воды. Время замерло. Я прикоснулся к его щеке. Он осторожно склонил голову ко мне, скептически приподняв бровь. Тут зазвонил телефон.
– С этой девушкой надо что-то делать.
– Тихо. Спорим, это мой отец. – И я неуклюже потрусил к телефону. – Он, наверное, звонит каждые пять минут с девяти утра. – Я протянул руку к телефону, но не стал сразу брать трубку, а стоял и смотрел, как аппарат надрывается. – Ох, не справлюсь.
– Давай я поговорю.
– Алло? Пап? Привет. А, дела роскошно, просто замечательно. – Я услышал, как Артур позади произнес: «Ну все!» – Как там Бетесда?
– Бетесда? Настоящее адское пекло. Очень душно. – Голос отца почти сливался с треском помех. – Очень сыро. Мы все здесь ходим в аквалангах. Кстати, твоя бабушка через кислородную маску попросила тебя написать ей.
Я зашелся в приступе смеха. Хватил через край. Он уже все понял, это было ясно.
– Нет, написать действительно стоит. Ладно, не буду тебя отвлекать. Ты явно чем-то занят…
– Нет, пап…
– Ха! – сказал Артур.
– Я лишь хотел сказать, что завтра буду в Питтсбурге. Я только что об этом узнал. Может быть, задержусь там на неделю. Можешь рассчитывать на несколько бесплатных обедов. И пожалуй, на кино.
Я сказал, что буду ждать его, потом повесил трубку и вернулся на крыльцо.
– Ты что, школьник? Что случится, если он догадается, что ты под кайфом?
– Не знаю. – Я буквально свалился на ступеньку.
– Ты просто боишься. Тебе нельзя делать ничего, что могло бы его расстроить. Иначе тебя лишат довольствия.
– Нет, дело не в этом.
– Ты сам подумай: твоя специальность – экономика, а тебе следовало бы снимать фильмы, или путешествовать, или дегустировать еду в ресторанах, или заниматься еще чем-нибудь легкомысленным.
– Хватит.
– Ты живешь в Питтсбурге, а должен бы жить в Нью-Йорке, или Лос-Анджелесе, или Токио, или в другом легкомысленном месте.
– Хватит.
– Ты бросил сумасшедшую подружку и обзавелся еще одной, которая тоже не в своем уме, но хотя бы пользуется духами и губной помадой и сама зарабатывает себе на жизнь. Вся твоя жизнь проходит под лозунгом: «Папа, спасибо за наличные!»
– Ладно, хватит! – Я сжал челюсти и почувствовал, что дрожу. Мне хотелось ударить его по лицу, сломать этот прямой нос. Но потом я сконфузился и рассмеялся.
– Ладно.
Внезапно я почувствовал дикий голод.
14. Марджори
Флокс оказалась первой, кто преодолел Стену Расставшись с Артуром, я весь день нервничал, думая, что ей сказать про сегодняшнее мое времяпрепровождение. Сочинял и мысленно проговаривал всякие полуправды, но она, позвонив вечером из дома, сразу лишила меня шанса соврать, что я был на работе. Она сказала, что заходила ко мне в магазин во время обеда и видела приклеенное к витрине объявление, что «Бордуок» закрыт из-за пожара.
– Ну, чем занимался?
– Да так, гулял.
– Артура видел? – Она стучала по трубке чем-то вроде карандаша. Она всегда так делала, когда нервничала.
– Да, я немного погулял с Артуром. Чуть-чуть.
– А… – Последовало длительное молчание. – Ну что ж. Приезжай, Арт. Скорее, – произнесла она наконец.
– В твоем голосе столько страсти!
– Собор моего сердца звенит ангельскими голосами.
– Боже, буду сию минуту!
– Вот и хорошо.
– Кстати, откуда это? – Я пытался запоминать ее высказывания и цитаты, которых было превеликое множество, будто намеревался превзойти Бартлета. Моя любовь к ней (говорю вопреки предупреждению Кливленда) была похожа на познание, а не на соколиную охоту. Я старался познать тело и душу моей возлюбленной, которые у Флокс были пестры, как лоскутное одеяло, и бескрайни, как африканские пустыни.
– Это сказал один русский. Мне. Все, приезжай. – И она повесила трубку. Как в кино.
Я шел по тихим вечерним улицам, думая о холодном простом ужине и тихом сексе. Я чувствовал вину перед Флокс за проведенный с Артуром день и убеждал себя, что должен загладить прегрешение, весь вечер нашептывая ей на ухо приятные слова. Однако, придя к Флокс, я обнаружил, что у нее шумно и вкусно пахнет говядиной со специями. Музыкальный центр вкладывал в Вивальди или другую щебечущую музыку все децибелы, какие мог выдать; кухонная техника, казалось, перемалывает гравий; Аннет и две ее подружки, тоже медсестры, захватив гостиную, со смехом расплескивали по ковру слоновые порции дайкири. Я прокричал приветствие дамам и пошел на кухню, где Флокс сидела на корточках перед духовкой и протыкала что-то длинной вилкой.
На ней было лиловое мини-платье, которое открывало спину, так что в верхней части ее бедер прорисовывалась пикантная треугольная тень. Ее волосы были собраны в хвост, и несколько влажных прядок выбились из прически и прилипли к щекам. Она еще не видела меня. Тыльной стороной руки Флокс коснулась брови и, дунув вверх, поправила челку. Она была похожа на вспотевшего, улыбающегося кочегара возле топки. Мы обнялись, и мои руки скользнули под платье на талии, она захихикала.
– Здесь сумасшедший дом, – сказал я. – Ты потрясающе пахнешь.
– Я пахну как атлет. Знаю, мне очень жаль, но я понятия не имела, что у Аннет сегодня будут гости. Давай я хотя бы уменьшу звук проигрывателя.
Она вышла, а я сунул нос во все исходящие паром кастрюли и ткнул вилкой картошку, томящуюся в духовке, повредив ее хрустящую корочку. Этот роскошный ужин на четыре или пять месяцев опередил календарь: тушеное мясо, гора спаржи и печеная картошка – каждый клубень не меньше ботинка. Однако у меня хватило ума оставить при себе замечание, что достаточно было бы салата «от шефа» или обжаренных в масле овощей. В любом случае это был на редкость забавный выбор блюд для конца июля, и хотя я ел копченую лососину с рогаликом меньше трех часов назад, аппетит у меня разыгрался не на шутку. Когда Флокс убавила громкость, резкий белый шум, наполнявший каждый уголок квартиры, сменился зеленовато-голубым гулом женской болтовни и хихиканья.
Я ошивался на кухне, развлекая Флокс болтовней, пока она заканчивала с приготовлениями. Старательно избегая разговоров об Артуре, я взялся повествовать с большим усердием о великом задымлении в «Бордуок». А Флокс, поглощенная стряпней, не обращала на меня особого внимания. Сказание о пожаре помогло мне продержаться до того момента, когда мы сели ужинать на ветерке перед открытыми окнами.
– Да!.. Мне сегодня звонил отец, – опрометчиво поделился я новостями. – Он завтра приезжает в Питтсбург. Представляешь, он будет здесь целую неделю!
– Ах, Арт, как здорово! Я хочу с ним познакомиться!
Почему этим летом я так часто становился жертвой больших потрясений?
– Конечно, наверное. Разумеется, – промямлил я, разом потеряв интерес к еде.
– Меня же можно ему представить? Или нет?
– Ну, понимаешь, он приезжает по делу и, наверное, все время будет жутко занят. Трудно сказать, – попытался отыграть я.
– Но вечерами он не работает? Мы можем поужинать. – Она отложила вилку и уставилась мне прямо в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Загудел автомобильный клаксон, и мимо пронеслись хрипящие звуки радио. Утки забили крыльями по воде и закрякали. Мы посмотрели друг на друга.
– Пойдем купаться, – предложил он.
Я был несколько удивлен, узнав, что молодая богатая пара принадлежала к тому же кантри-клубу, что и дядюшка Пенни Стерн. Супружеская чета оказалась настолько любезна, что записала туда и Артура как своего личного гостя. Несколько лет назад в обеденной зале этого клуба во время приема по случаю бар-мицвы Дейва Стерна меня вырвало ванильным муссом на мамино лавандовое платье. В олимпийских размеров бассейне плескались возбужденные дети. Женщины в шарфиках на прямых, развившихся волосах сидели под красными зонтиками, бросавшими тени на них самих, их термосы, детские солнцезащитные очки и стопки чистых полотенец, лежащие на белых плетеных столиках возле бассейна. Каждый час раздавался свисток, дети начинали хныкать, и воды на какое-то время успокаивались, чтобы пережить пятнадцатиминутное нашествие беременных женщин и крохотных белых младенцев. Вокруг бассейна расположилось множество семей, только без мужчин. Мы лежали в длинных шезлонгах на солнечном зное и обменивались ленивыми фразами.
Время от времени я посматривал на вытянувшееся рядом почти обнаженное тело. Его глаза были закрыты, ресницы поблескивали на свету. Я никогда прежде не разглядывал мужское тело с таким вниманием. Я старался делать это украдкой, краем глаза. Я чувствовал и чувствую, что лексикон мой слишком беден для его описания, что слова вроде «бедро», «грудь», «соски» или «пупок», слишком «женские» с эротической точки зрения, здесь не годятся. Во-первых, эти части тела оказались покрыты густыми светлыми волосами, приобретавшими коричневато-рыжий оттенок на груди и поверх резинки плавок. Я поймал себя на том, что пытаюсь представить его без волос, без поблескивающей щетины на скулах, без выпуклых мускулов и члена. Я тут же прекратил это занятие и просто посмотрел на него. Он вспотел, у него был плоский живот, и на тыльной стороне длинной влажной руки тоже росли волосы. Потом я покосился на его обтянутую синей лайкрой промежность, которая казалась странной оттого, что не так давно была выбрита. Я не мог оторвать взгляда от его кожи. Это было самое странное и завораживающее зрелище: всю ее покрывали крохотные веснушки, из-за которых она выглядела одновременно и нежной, и грубой, как замша или мелкий песок. Казалось, она так плотно обтягивает кости и мышцы, что не может быть податливой, как женская. Вдруг Артур резко сел, опершись на локти. Красное лицо, глаза прозрачные, как вода сверкающего бассейна. Он поймал меня на том, что я его рассматривал. А я был напуган и потрясен мыслью, которую все это лето старательно гнал от себя: я влюблен в Артура Леконта, я страстно его хочу.
– Да? – спросил он с полуулыбкой.
– Ха. Да так, ничего. Я… я тут уже бывал, – нашелся я. – Давно. Меня вырвало на маму во время приема после бар-мицвы. – Я сказал «маму»? Я вот уже годы не произносил этого слова. Оно вырвалось от смущения. Я прикусил язык.
Артур перевернулся на бок и оперся на одну руку, явно заинтересованный началом истории.
– И что было дальше?
Я лег на живот, не столько чтобы скрыть припухлость под взятыми напрокат у Артура плавками – он уже успел на нее посмотреть, – сколько чтобы уйти от разговора. Дальше я говорил сквозь перекладины моего шезлонга, глядя на сырой цементный пол.
– Да ничего. Просто вышла еще одна мерзкая история про еврея, которого стошнило.
– Я уже все их слышал, – сказал он и после длительного ожидания снова растянулся на спине, подставив себя солнцу. Я выдохнул.
Он плавал отточенным, слегка старомодным австралийским кролем. Я наблюдал за тем, как поднятые им волны ловят солнечный свет, превращая его тело в голубоватую тень с размытыми контурами. Потом и я прыгнул в воду и выдохнул весь воздух из легких, чтобы опуститься на прохладное дно бассейна. Там я лежал на спине и смотрел в бликующее окно воды.
Назад в Шейдисайд мы ехали на автобусе, а потом, разойдясь по разным углам огромного Дома Предсказательницы Погоды, переоделись в чистое. Мы облачились в роскошные рубашки мужа Предсказательницы. Артур сказал, что проводит меня до дома. Дойдя до Террасы, я снова услышал звонок телефона. Я распахнул дверь и вбежал в квартиру, но когда приложил трубку к уху, там уже раздавались гудки. Я повесил трубку.
– Флокс, – произнесли мы.
Пока Артур ходил в туалет, я вытащил из холодильника огромную канистру с колой и вынес ее на крыльцо. Сделав два полных глотка, я стал наблюдать за двумя интересными объектами: муравьем и далеким самолетом в небе. Появился Артур, крутя между пальцами сигарету с марихуаной.
– Смотри, что я нашел в своей пачке, – сказал он.
Мы поочередно затягивались, держа сигарету влажными пальцами, вели неспешную беседу и поглядывали на небо, нежно-голубое, как детские одежки. Мне казалось, что я беседую со старым школьным другом и что вернулись времена, когда разговоры с приятелем и сидение на солнышке вызывали иные чувства, окрашенные скорее ожиданием, чем уверенностью. Внезапно мне стало до слез обидно, что я обут не в мокасины, а в невозможные ботинки, носить которые оскорбление для уважающего себя молодого человека. Я встал, посмотрел наверх и увидел арки и зубцы «Храма знаний», дальше в Окленде. «Вот он, Изумрудный город двадцатого века», – подумал я. Солнце было ослепительно ярким. Я слышал, как стучат каблучки по далекому тротуару. Ничто вокруг не напоминало мне о том, какой сейчас год: ни тебе современных машин, ни популярной музыки. Только небо, красный кирпич, потрескавшаяся мостовая и легкий ветерок. Я переживал один из тех сдвигов во времени, когда ты можешь сказать себе: «Это июль 1941 – го», и ничто вокруг не оспорит этого заявления. Солнце светило так же, как и сорок лет назад. Я посмотрел на Артура. Он был без рубашки. Кончики волос еще не просохли, белки глаз чуть порозовели из-за хлорированной воды. Время замерло. Я прикоснулся к его щеке. Он осторожно склонил голову ко мне, скептически приподняв бровь. Тут зазвонил телефон.
– С этой девушкой надо что-то делать.
– Тихо. Спорим, это мой отец. – И я неуклюже потрусил к телефону. – Он, наверное, звонит каждые пять минут с девяти утра. – Я протянул руку к телефону, но не стал сразу брать трубку, а стоял и смотрел, как аппарат надрывается. – Ох, не справлюсь.
– Давай я поговорю.
– Алло? Пап? Привет. А, дела роскошно, просто замечательно. – Я услышал, как Артур позади произнес: «Ну все!» – Как там Бетесда?
– Бетесда? Настоящее адское пекло. Очень душно. – Голос отца почти сливался с треском помех. – Очень сыро. Мы все здесь ходим в аквалангах. Кстати, твоя бабушка через кислородную маску попросила тебя написать ей.
Я зашелся в приступе смеха. Хватил через край. Он уже все понял, это было ясно.
– Нет, написать действительно стоит. Ладно, не буду тебя отвлекать. Ты явно чем-то занят…
– Нет, пап…
– Ха! – сказал Артур.
– Я лишь хотел сказать, что завтра буду в Питтсбурге. Я только что об этом узнал. Может быть, задержусь там на неделю. Можешь рассчитывать на несколько бесплатных обедов. И пожалуй, на кино.
Я сказал, что буду ждать его, потом повесил трубку и вернулся на крыльцо.
– Ты что, школьник? Что случится, если он догадается, что ты под кайфом?
– Не знаю. – Я буквально свалился на ступеньку.
– Ты просто боишься. Тебе нельзя делать ничего, что могло бы его расстроить. Иначе тебя лишат довольствия.
– Нет, дело не в этом.
– Ты сам подумай: твоя специальность – экономика, а тебе следовало бы снимать фильмы, или путешествовать, или дегустировать еду в ресторанах, или заниматься еще чем-нибудь легкомысленным.
– Хватит.
– Ты живешь в Питтсбурге, а должен бы жить в Нью-Йорке, или Лос-Анджелесе, или Токио, или в другом легкомысленном месте.
– Хватит.
– Ты бросил сумасшедшую подружку и обзавелся еще одной, которая тоже не в своем уме, но хотя бы пользуется духами и губной помадой и сама зарабатывает себе на жизнь. Вся твоя жизнь проходит под лозунгом: «Папа, спасибо за наличные!»
– Ладно, хватит! – Я сжал челюсти и почувствовал, что дрожу. Мне хотелось ударить его по лицу, сломать этот прямой нос. Но потом я сконфузился и рассмеялся.
– Ладно.
Внезапно я почувствовал дикий голод.
14. Марджори
Флокс оказалась первой, кто преодолел Стену Расставшись с Артуром, я весь день нервничал, думая, что ей сказать про сегодняшнее мое времяпрепровождение. Сочинял и мысленно проговаривал всякие полуправды, но она, позвонив вечером из дома, сразу лишила меня шанса соврать, что я был на работе. Она сказала, что заходила ко мне в магазин во время обеда и видела приклеенное к витрине объявление, что «Бордуок» закрыт из-за пожара.
– Ну, чем занимался?
– Да так, гулял.
– Артура видел? – Она стучала по трубке чем-то вроде карандаша. Она всегда так делала, когда нервничала.
– Да, я немного погулял с Артуром. Чуть-чуть.
– А… – Последовало длительное молчание. – Ну что ж. Приезжай, Арт. Скорее, – произнесла она наконец.
– В твоем голосе столько страсти!
– Собор моего сердца звенит ангельскими голосами.
– Боже, буду сию минуту!
– Вот и хорошо.
– Кстати, откуда это? – Я пытался запоминать ее высказывания и цитаты, которых было превеликое множество, будто намеревался превзойти Бартлета. Моя любовь к ней (говорю вопреки предупреждению Кливленда) была похожа на познание, а не на соколиную охоту. Я старался познать тело и душу моей возлюбленной, которые у Флокс были пестры, как лоскутное одеяло, и бескрайни, как африканские пустыни.
– Это сказал один русский. Мне. Все, приезжай. – И она повесила трубку. Как в кино.
Я шел по тихим вечерним улицам, думая о холодном простом ужине и тихом сексе. Я чувствовал вину перед Флокс за проведенный с Артуром день и убеждал себя, что должен загладить прегрешение, весь вечер нашептывая ей на ухо приятные слова. Однако, придя к Флокс, я обнаружил, что у нее шумно и вкусно пахнет говядиной со специями. Музыкальный центр вкладывал в Вивальди или другую щебечущую музыку все децибелы, какие мог выдать; кухонная техника, казалось, перемалывает гравий; Аннет и две ее подружки, тоже медсестры, захватив гостиную, со смехом расплескивали по ковру слоновые порции дайкири. Я прокричал приветствие дамам и пошел на кухню, где Флокс сидела на корточках перед духовкой и протыкала что-то длинной вилкой.
На ней было лиловое мини-платье, которое открывало спину, так что в верхней части ее бедер прорисовывалась пикантная треугольная тень. Ее волосы были собраны в хвост, и несколько влажных прядок выбились из прически и прилипли к щекам. Она еще не видела меня. Тыльной стороной руки Флокс коснулась брови и, дунув вверх, поправила челку. Она была похожа на вспотевшего, улыбающегося кочегара возле топки. Мы обнялись, и мои руки скользнули под платье на талии, она захихикала.
– Здесь сумасшедший дом, – сказал я. – Ты потрясающе пахнешь.
– Я пахну как атлет. Знаю, мне очень жаль, но я понятия не имела, что у Аннет сегодня будут гости. Давай я хотя бы уменьшу звук проигрывателя.
Она вышла, а я сунул нос во все исходящие паром кастрюли и ткнул вилкой картошку, томящуюся в духовке, повредив ее хрустящую корочку. Этот роскошный ужин на четыре или пять месяцев опередил календарь: тушеное мясо, гора спаржи и печеная картошка – каждый клубень не меньше ботинка. Однако у меня хватило ума оставить при себе замечание, что достаточно было бы салата «от шефа» или обжаренных в масле овощей. В любом случае это был на редкость забавный выбор блюд для конца июля, и хотя я ел копченую лососину с рогаликом меньше трех часов назад, аппетит у меня разыгрался не на шутку. Когда Флокс убавила громкость, резкий белый шум, наполнявший каждый уголок квартиры, сменился зеленовато-голубым гулом женской болтовни и хихиканья.
Я ошивался на кухне, развлекая Флокс болтовней, пока она заканчивала с приготовлениями. Старательно избегая разговоров об Артуре, я взялся повествовать с большим усердием о великом задымлении в «Бордуок». А Флокс, поглощенная стряпней, не обращала на меня особого внимания. Сказание о пожаре помогло мне продержаться до того момента, когда мы сели ужинать на ветерке перед открытыми окнами.
– Да!.. Мне сегодня звонил отец, – опрометчиво поделился я новостями. – Он завтра приезжает в Питтсбург. Представляешь, он будет здесь целую неделю!
– Ах, Арт, как здорово! Я хочу с ним познакомиться!
Почему этим летом я так часто становился жертвой больших потрясений?
– Конечно, наверное. Разумеется, – промямлил я, разом потеряв интерес к еде.
– Меня же можно ему представить? Или нет?
– Ну, понимаешь, он приезжает по делу и, наверное, все время будет жутко занят. Трудно сказать, – попытался отыграть я.
– Но вечерами он не работает? Мы можем поужинать. – Она отложила вилку и уставилась мне прямо в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34