Может метропольские с собой занесли? Может, и не лечится. Вошиный твой сонник-то где?
Соврал, что только что стукнули по голове и забрали.
– Эх! Легко пришло, легко ушло! - изобразил радость Бригадир.
– Только одно в этом деле точно понятое, - сказал Подсадной: - Если тебя по голове бить, болтуха твоя не лечится.
И ушел. Показалось ли Бригадиру, что перед тем на карман внимательный взгляд бросил - выпирает ли?
Вот тогда, придя в номер, Бригадир тщательно ощупал весь матрас и… нашел детенышей.
Порядком тому было. Детеныши подросли… Его личный Чур любил ими играть, спал теперь не запазухой у Бригадира, а в коробке с "этими" - непонятно чем, на пригляд поздоровел, и даже, вдруг, стал обрастать шерсткой. Раньше мог, но боялся, что опять сдерут вместе со шкурой - мех чура всегда в цене - поговаривают, лечебный. Теперь, непонятно с чего, осмелел. Если Бригадир оставлял дома присмотреть за барахлом, то развлекался тем, что устраивал войну мухам, словно какой-то дешевый мухолов. Столь громко, что соседи жаловались. Потом отпросился на случку. И после этого повадился уже без спроса уходить на крыши - где жил какой-то иной жизнь.
Говорят же: "Пусти чура погулять, потом не доищешься!"
Бригадир видел странные чужие сны, а в своем собственном как-то размечтался - что одного "считывателя" непременно Смотрящему в подушку, еще ментам в диванную их начальства, и еще кое-куда… Сны сдают тайное, которое даже под пыткой не допросишься, не знаешь, что спрашивать. Сны то сдают, о чем их владелец сам не догадывается, что поутру вспомнить не может. Таков человеческий дар - моментально забывать, что скрытому принадлежит, тому, что не с ним, не про него, а рядом, поступками его руководит.
Но потом остыл - сообразил полную невозможность. Не блядюга же он, Бригадир, чтобы его так свободно к постелям подпустили? А любые вариации заставляют привлекать лицо постороннее. Нет такого лица, чтобы на всякий случай не работало на все стороны, не сдало, лишь бы не висеть самому, не вялиться в той самой клетке.
Нет хуже дел тайных.
Все это до "того" было. А потом? Что было потом? Вроде бы потом понесло по городу…
2.
Изредка ходил в город, надеясь подрубить нестандартный заказ, всегда бывает такое, что кто-то остро нуждается в услугах человека с ружьем. Постепенно осмелел, даже стал появляться в центре, но все еще держа голову не так как прежде, не дерзко, а буравя бороздки исключительно в пыли, только ожигал взглядом, если кому-то вдруг казалось, что это лох заезжий, и пытались покуситься на его ружье. Взгляда обычно и хватало - каждый, кто хотел жить долго, становился физиономистом.
Сейчас тоже зашел на биржу. На бланке, что подсунули, написал, что морально устойчив, стреляет хорошо и в правильную сторону, ну и про всякое остальное, с чем можно подойти к не последней экспедиции, когда у них запара. Но не сезон еще.
Разносчики информации, посредники дел всех категорий, ходили со своими нагрудными пиявками, что-то вроде зоба - только плати, ткнет пальцем в пиявку - все расскажет. Дерут много. Торгуют контрактами. Когда такое было?
Бригадир ходил искать контракта на новый сезон. Спросили чешуйку только за то, чтобы список огласил. Уединился со своим "информером".
– Поймать… двухлетку, зубы без изъянов. Беру 30 процентов.
– Сам лови! Дальше!
– Убить Шалого.
– А это что за хрень?
– Уточнение при подписке. Известное условие - убить надо в определенном месте, в определенное время. Дана цепочка вариантов - место, время. Беру 15 процентов.
– Сколько?
– Хорошо, десять.
Бригадир сразу отметил, что легко долю сбавляет, подозрительно легко, не борется за свои комиссионные, значит, контракт с гнильцой
С контрактами так, если взял - умри, но сделай. Только такой выбор дается - либо сделать, либо помереть, но все быстренько, потому что клиент ждать не может, а сзади другие подпирают. Но можно и обойти. Пролистать заглавия и по ним кое-что понять. Ходячие информеры столько мусора в голове имеют, что все закоулки забили, потому дополнительную пиявку на себя навешивают - то ли стимулятор поиска, то ли еще одни склад.
– Берешь?
– Буду думать. Дальше!
– Смотри, другие надумают.
Может и так, но все равно тухлым тянет, - подумал Бригадир, и неожиданно для себя спросил:
– Подбери мне все по теме: "Восемь" или "Восьмой".
– Все? - удивился информер.
Потеребил пиявку. Глаза закатились, стал выдавать инфу…
Бригадир послушал - загрустил, столько раз думал. сам то он что-то помнит, когда выложится, иссякнет? Не работает ли еще на кого?
Затосковал.
Убрать информера и деру из города - все равно вычислят, пришлют эроплан, и бомбу уронят на макушку - выжгут на километр. Так и называть будут - Пятно Бригадира.
Теперь не мог вспомнить: убил он информера или нет? По-другому договорился? И что было по теме… Какой теме? И на кой ему сдалась эта тема? Затер информер ему память? Или он информера затер? Только тоска и осталась. Почему? Никак не мог вспомнить, ничто не цепляло, за что стоило бы сильнее расстраиваться, едва ли не больше, чем за глаза из сна. Глаза? Какие глаза? Были чьи-то глаза!
Шел в центр спотыкаясь, думалось несуразное. Вроде бы взял контракт. А какой? Неужто "темный"? Из тех, которые сделаешь, а до конца не поймешь, что именно сделал? Никогда раньше не брался за подобное… Но ведь зачем-то рыскает по городу уже вторую неделю? Словно ноги сами несут, а глаза так и зыркают во все стороны - ищут несуразицы. Глаза?
Привезли метрополивскую пайку, разное шматье (в том числе и бабское) - ставили на довольствие тех, кто подписывался на "невмешательство". Разбросались широко - праздник глазу, а запах! Тут же, всем желающим, давали пробу снимать, но только не более двух укусов. Хорошо тем, у кого рот надрезан! На пробы была очередь большая, а вот на индульгенции шло не валко - в основном инвалиды стояли и побирушки. С тех, кто слово давал залоговое, подписывался, снимали слепки ушей и ступней - теперь, если поймают, пусть даже не на самом "деле", а лишь в зонах, определенных запретными, самым законным порядком лишат того и другого… Все законно, все согласно оставленной копии. Капали на документ с пальца. Кровь пути кажет. Теперь опознают, и не отвертишься.
Попутно слушали благодарственные речи.
– Задача администрации заставить каждого работать не только на себя, но и на общество!
"То есть, на Смотрящего и на его шестерок-администрантов" - мысленно переводил Бригадир.
Первые индульгенции выдавал сам городской Смотрящий. С ненормальной (даже на взгляд привычного ко всему Бригадира) волосятостью, торчащей со всех щелей - седой и пышной. Дурен, но фигурен. Каков ни есть - все при нем.
Глядя на него, человеку образованному разом вспоминались уроки геометрии. Лицо - четырехугольник, накрепко присаженное тем цилиндрическим недоразумением, что называется шеей, на четырехугольник более крупных размеров. Толстые люди обычно напоминают небрежно сработанные бочонки - там повело, здесь выпирает - этот же скорее тщательно вырезанный квадратный комод-бюро, струганный самым путевым инструментом. Взгляд невольно останавливался, искал ручки и гадал, а не выдвигаются ли у него вместо карманов маленькие ящички? Но это по корпусу, а вот по всему остальному… Оставалось впечатление, будто мастер запил на середине работы, либо доделывал не сам, а его непутевые подмастерье; руки получились разные (на одну либо взял от чужого, либо не хватило материала), но более всего не повезло обладателю с ногами - дело было даже не в их кривизне, а складывалось ощущение, что ноги от корпуса начинают рости прямо с колен (если только не предположить, что они вдавились внутрь фигуры), и можно было высказать сомнение, что эти свои колени Смотрящий когда-либо видел иначе, как особым образом выставив пару зеркал. Огромные его красные глаза, будто очертаные головешкой из костра, на самом деле подбиты по краю мелким густым волосом, и так плотно, что не различить отдельных волосинок. Не было в них ни проблеска женского - мужской был глаз, богатырский. И не жалили они людей в поверхность, а придавливали - не шелохнись! Иные спотыкались под ними… Тяжело под таким взглядом, неповоротливо. За глазом этим и погрешностей тела не замечалось - какое оно на самом деле, для чего предназначено - никто не смел острить…
Новый Смотрящий нравом крут и ликом лют, на иного так глянет, рявкнет: враз обделается - вонища. Рассказывают: первым сошло, грех сняли. Посмеялись. Некоторые ухватили, пользоваться стали, чтобы собственные мелкие грехи списать, взялись специально на разносе обсераться. Думали - по нраву, оказалось - нет. Но про это рассказывать не хочется… Стали поговаривать, что Смотрящий лести не любит. Но Бригадир знал, что таких людей или нелюдей на свете не бывает. К каждому подходец можно найти и крутить свои дела. Ортодокс же опять нашел?
Бригадир терпеть не мог стоять в очередях. В таких местах обчистят "на раз", подцепишь какую-нибудь заразу и наслушаешься такой похабени, что вера в человечество исчезнет окончательно.
Забросил словесную мульку, что он, Бригадир, собирает новую шарашку на дело стоящее. Но растекалось вяло. С прошлого раза напрашивалась такая швалина, такие доходяги, что хоть на себе тащи. Да и не было стоящего контракта - это он мозги пудрил, надеялся, что под группу и работа найдется. Дырой дыры латал.
– А грибного Феди чего не видно? Он же вроде бы тоже попенсионерить собирался?
– Не дождался праздника. Ушел гондольерить на Большую Клоаку - говорят, лихая работенка, на некоторых участках не одно изгрызанное весло сменишь.
– Где это?
– Далеко. Возможно, что даже не в нашей реальности.
– Василь? Который василиск бывший?
– А помер.
– Неужели в зеркало посмотрелся?
– Нет, комариной смертью. Собственной.
Бригадир расстроился. Василь-василиск - единственный, кто помнил то давнее его лихое дело - последний свидетель, так сказать. Теперь, и все сроки секретные пройди на ту давнюю операцию, а расскажешь - не поверят. Как брали те вражьи биолаборатории. Насиловали голяшек и жгли все подряд. Всякий раз, когда об этом вспоминал, волны прокатывалась по коже до пят, словно массаж - еще и от конца в самое его начало - все словно привитыми заново мурашами. И его личный чур-защитничек начинал волноваться, шевелился пластырем в том месте, где ребра отсутствовали, грозился проснуться и на плечо выползти… Ушел, значит, и Василь-василиск - кусил таки и его кладбищенский комар…
Обсуждали Смотрящего, но тихонько. Чтобы сам он не услышал, и чужие не донесли. Кругом были люди на злословьях проверенные, каждый про друг дружку мог всякое порассказать, доложиться. Круговой порукой держались. Сошлись, что спеси в нем - не на одно ведро браги можно нацедить. Дела его не ругали. Это, может, в иных местах и принято правление ругать - у туточки нет, тут положено разом под ноготь и распиндорить. А кого? Так, как придется. Кто победил - тот и прав. Свободный город, он свободный и есть.
Новый лозунг над смотрильней тоже никому не нравился: "Береги свое тело для военного дела!". Войны не ожидалось, но множились слухи, что Метрополии требуются волонтеры, и на это дело будут отряжать каждого десятого.
Шальной гусляр-балалаешник (должно быть, пьяный, неместный и дурак) бесшабашно подвывал свое и в голос:
"Мы мочили, их мочили, потом начали сушить…
Мы сушили, их сушили, нас те взялися мочить…
Отвяжись худая жизнь, привяжись хорошая!…"
И Бригадир понял, что гусляр не доживет до вечера. Когда во власти, терпеть чужое слово невозможно. Как вошел Смотрящий в должность, убедились - чаша терпения его настолько мала, что достаточно пары капель, чтобы она наполнилась, и уже водопадами лило через края.
– А как красуется! Раздобрел! Опять баллотироваться будет - не пикни. Жди, заставят всех кровь сдавать, как в Неволе…
– Ну, с моей крови им прибытку не будет, - сказал Бригадир. - Ее еще метропольские пытались сцедить, да не осилили - настолько загустилась. Я среди вас единственный кто два раза под Большую Раздачу попадал, да из ума не выжил.
– Из Неволя, говорят, опять вырвались - сейчас рассказывают новости - что, да как там сейчас. Это в шестой хрычовне. Сходим?
– Своих мраков хватает, потом спать не будешь, - отказался Бригадир.
Город Пустошь недостаточно большой, чтобы разбиться, развалиться на районы и устраивать меж ними войны. Но чтобы отрядить стоящую бригаду в соседний Неволь - пограбить от души - цельности тоже не хватало. Со своей внутренний грабильней не совладать. Потомственные менты пиявили - поставили под оброк с добычи, да такой, что сразу делало экспедицию невыгодной. Но с этими не совладать, эти, пусть на какое-то время, но могли поставить на уши всех, да заставить на них - этих обрезанках - топтаться. Может, удалось бы прищучить, если бы не подлая манера брать заложников, да расстреливать в собственном дворе из расчета двадцать к одному за каждую милицейскую душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Соврал, что только что стукнули по голове и забрали.
– Эх! Легко пришло, легко ушло! - изобразил радость Бригадир.
– Только одно в этом деле точно понятое, - сказал Подсадной: - Если тебя по голове бить, болтуха твоя не лечится.
И ушел. Показалось ли Бригадиру, что перед тем на карман внимательный взгляд бросил - выпирает ли?
Вот тогда, придя в номер, Бригадир тщательно ощупал весь матрас и… нашел детенышей.
Порядком тому было. Детеныши подросли… Его личный Чур любил ими играть, спал теперь не запазухой у Бригадира, а в коробке с "этими" - непонятно чем, на пригляд поздоровел, и даже, вдруг, стал обрастать шерсткой. Раньше мог, но боялся, что опять сдерут вместе со шкурой - мех чура всегда в цене - поговаривают, лечебный. Теперь, непонятно с чего, осмелел. Если Бригадир оставлял дома присмотреть за барахлом, то развлекался тем, что устраивал войну мухам, словно какой-то дешевый мухолов. Столь громко, что соседи жаловались. Потом отпросился на случку. И после этого повадился уже без спроса уходить на крыши - где жил какой-то иной жизнь.
Говорят же: "Пусти чура погулять, потом не доищешься!"
Бригадир видел странные чужие сны, а в своем собственном как-то размечтался - что одного "считывателя" непременно Смотрящему в подушку, еще ментам в диванную их начальства, и еще кое-куда… Сны сдают тайное, которое даже под пыткой не допросишься, не знаешь, что спрашивать. Сны то сдают, о чем их владелец сам не догадывается, что поутру вспомнить не может. Таков человеческий дар - моментально забывать, что скрытому принадлежит, тому, что не с ним, не про него, а рядом, поступками его руководит.
Но потом остыл - сообразил полную невозможность. Не блядюга же он, Бригадир, чтобы его так свободно к постелям подпустили? А любые вариации заставляют привлекать лицо постороннее. Нет такого лица, чтобы на всякий случай не работало на все стороны, не сдало, лишь бы не висеть самому, не вялиться в той самой клетке.
Нет хуже дел тайных.
Все это до "того" было. А потом? Что было потом? Вроде бы потом понесло по городу…
2.
Изредка ходил в город, надеясь подрубить нестандартный заказ, всегда бывает такое, что кто-то остро нуждается в услугах человека с ружьем. Постепенно осмелел, даже стал появляться в центре, но все еще держа голову не так как прежде, не дерзко, а буравя бороздки исключительно в пыли, только ожигал взглядом, если кому-то вдруг казалось, что это лох заезжий, и пытались покуситься на его ружье. Взгляда обычно и хватало - каждый, кто хотел жить долго, становился физиономистом.
Сейчас тоже зашел на биржу. На бланке, что подсунули, написал, что морально устойчив, стреляет хорошо и в правильную сторону, ну и про всякое остальное, с чем можно подойти к не последней экспедиции, когда у них запара. Но не сезон еще.
Разносчики информации, посредники дел всех категорий, ходили со своими нагрудными пиявками, что-то вроде зоба - только плати, ткнет пальцем в пиявку - все расскажет. Дерут много. Торгуют контрактами. Когда такое было?
Бригадир ходил искать контракта на новый сезон. Спросили чешуйку только за то, чтобы список огласил. Уединился со своим "информером".
– Поймать… двухлетку, зубы без изъянов. Беру 30 процентов.
– Сам лови! Дальше!
– Убить Шалого.
– А это что за хрень?
– Уточнение при подписке. Известное условие - убить надо в определенном месте, в определенное время. Дана цепочка вариантов - место, время. Беру 15 процентов.
– Сколько?
– Хорошо, десять.
Бригадир сразу отметил, что легко долю сбавляет, подозрительно легко, не борется за свои комиссионные, значит, контракт с гнильцой
С контрактами так, если взял - умри, но сделай. Только такой выбор дается - либо сделать, либо помереть, но все быстренько, потому что клиент ждать не может, а сзади другие подпирают. Но можно и обойти. Пролистать заглавия и по ним кое-что понять. Ходячие информеры столько мусора в голове имеют, что все закоулки забили, потому дополнительную пиявку на себя навешивают - то ли стимулятор поиска, то ли еще одни склад.
– Берешь?
– Буду думать. Дальше!
– Смотри, другие надумают.
Может и так, но все равно тухлым тянет, - подумал Бригадир, и неожиданно для себя спросил:
– Подбери мне все по теме: "Восемь" или "Восьмой".
– Все? - удивился информер.
Потеребил пиявку. Глаза закатились, стал выдавать инфу…
Бригадир послушал - загрустил, столько раз думал. сам то он что-то помнит, когда выложится, иссякнет? Не работает ли еще на кого?
Затосковал.
Убрать информера и деру из города - все равно вычислят, пришлют эроплан, и бомбу уронят на макушку - выжгут на километр. Так и называть будут - Пятно Бригадира.
Теперь не мог вспомнить: убил он информера или нет? По-другому договорился? И что было по теме… Какой теме? И на кой ему сдалась эта тема? Затер информер ему память? Или он информера затер? Только тоска и осталась. Почему? Никак не мог вспомнить, ничто не цепляло, за что стоило бы сильнее расстраиваться, едва ли не больше, чем за глаза из сна. Глаза? Какие глаза? Были чьи-то глаза!
Шел в центр спотыкаясь, думалось несуразное. Вроде бы взял контракт. А какой? Неужто "темный"? Из тех, которые сделаешь, а до конца не поймешь, что именно сделал? Никогда раньше не брался за подобное… Но ведь зачем-то рыскает по городу уже вторую неделю? Словно ноги сами несут, а глаза так и зыркают во все стороны - ищут несуразицы. Глаза?
Привезли метрополивскую пайку, разное шматье (в том числе и бабское) - ставили на довольствие тех, кто подписывался на "невмешательство". Разбросались широко - праздник глазу, а запах! Тут же, всем желающим, давали пробу снимать, но только не более двух укусов. Хорошо тем, у кого рот надрезан! На пробы была очередь большая, а вот на индульгенции шло не валко - в основном инвалиды стояли и побирушки. С тех, кто слово давал залоговое, подписывался, снимали слепки ушей и ступней - теперь, если поймают, пусть даже не на самом "деле", а лишь в зонах, определенных запретными, самым законным порядком лишат того и другого… Все законно, все согласно оставленной копии. Капали на документ с пальца. Кровь пути кажет. Теперь опознают, и не отвертишься.
Попутно слушали благодарственные речи.
– Задача администрации заставить каждого работать не только на себя, но и на общество!
"То есть, на Смотрящего и на его шестерок-администрантов" - мысленно переводил Бригадир.
Первые индульгенции выдавал сам городской Смотрящий. С ненормальной (даже на взгляд привычного ко всему Бригадира) волосятостью, торчащей со всех щелей - седой и пышной. Дурен, но фигурен. Каков ни есть - все при нем.
Глядя на него, человеку образованному разом вспоминались уроки геометрии. Лицо - четырехугольник, накрепко присаженное тем цилиндрическим недоразумением, что называется шеей, на четырехугольник более крупных размеров. Толстые люди обычно напоминают небрежно сработанные бочонки - там повело, здесь выпирает - этот же скорее тщательно вырезанный квадратный комод-бюро, струганный самым путевым инструментом. Взгляд невольно останавливался, искал ручки и гадал, а не выдвигаются ли у него вместо карманов маленькие ящички? Но это по корпусу, а вот по всему остальному… Оставалось впечатление, будто мастер запил на середине работы, либо доделывал не сам, а его непутевые подмастерье; руки получились разные (на одну либо взял от чужого, либо не хватило материала), но более всего не повезло обладателю с ногами - дело было даже не в их кривизне, а складывалось ощущение, что ноги от корпуса начинают рости прямо с колен (если только не предположить, что они вдавились внутрь фигуры), и можно было высказать сомнение, что эти свои колени Смотрящий когда-либо видел иначе, как особым образом выставив пару зеркал. Огромные его красные глаза, будто очертаные головешкой из костра, на самом деле подбиты по краю мелким густым волосом, и так плотно, что не различить отдельных волосинок. Не было в них ни проблеска женского - мужской был глаз, богатырский. И не жалили они людей в поверхность, а придавливали - не шелохнись! Иные спотыкались под ними… Тяжело под таким взглядом, неповоротливо. За глазом этим и погрешностей тела не замечалось - какое оно на самом деле, для чего предназначено - никто не смел острить…
Новый Смотрящий нравом крут и ликом лют, на иного так глянет, рявкнет: враз обделается - вонища. Рассказывают: первым сошло, грех сняли. Посмеялись. Некоторые ухватили, пользоваться стали, чтобы собственные мелкие грехи списать, взялись специально на разносе обсераться. Думали - по нраву, оказалось - нет. Но про это рассказывать не хочется… Стали поговаривать, что Смотрящий лести не любит. Но Бригадир знал, что таких людей или нелюдей на свете не бывает. К каждому подходец можно найти и крутить свои дела. Ортодокс же опять нашел?
Бригадир терпеть не мог стоять в очередях. В таких местах обчистят "на раз", подцепишь какую-нибудь заразу и наслушаешься такой похабени, что вера в человечество исчезнет окончательно.
Забросил словесную мульку, что он, Бригадир, собирает новую шарашку на дело стоящее. Но растекалось вяло. С прошлого раза напрашивалась такая швалина, такие доходяги, что хоть на себе тащи. Да и не было стоящего контракта - это он мозги пудрил, надеялся, что под группу и работа найдется. Дырой дыры латал.
– А грибного Феди чего не видно? Он же вроде бы тоже попенсионерить собирался?
– Не дождался праздника. Ушел гондольерить на Большую Клоаку - говорят, лихая работенка, на некоторых участках не одно изгрызанное весло сменишь.
– Где это?
– Далеко. Возможно, что даже не в нашей реальности.
– Василь? Который василиск бывший?
– А помер.
– Неужели в зеркало посмотрелся?
– Нет, комариной смертью. Собственной.
Бригадир расстроился. Василь-василиск - единственный, кто помнил то давнее его лихое дело - последний свидетель, так сказать. Теперь, и все сроки секретные пройди на ту давнюю операцию, а расскажешь - не поверят. Как брали те вражьи биолаборатории. Насиловали голяшек и жгли все подряд. Всякий раз, когда об этом вспоминал, волны прокатывалась по коже до пят, словно массаж - еще и от конца в самое его начало - все словно привитыми заново мурашами. И его личный чур-защитничек начинал волноваться, шевелился пластырем в том месте, где ребра отсутствовали, грозился проснуться и на плечо выползти… Ушел, значит, и Василь-василиск - кусил таки и его кладбищенский комар…
Обсуждали Смотрящего, но тихонько. Чтобы сам он не услышал, и чужие не донесли. Кругом были люди на злословьях проверенные, каждый про друг дружку мог всякое порассказать, доложиться. Круговой порукой держались. Сошлись, что спеси в нем - не на одно ведро браги можно нацедить. Дела его не ругали. Это, может, в иных местах и принято правление ругать - у туточки нет, тут положено разом под ноготь и распиндорить. А кого? Так, как придется. Кто победил - тот и прав. Свободный город, он свободный и есть.
Новый лозунг над смотрильней тоже никому не нравился: "Береги свое тело для военного дела!". Войны не ожидалось, но множились слухи, что Метрополии требуются волонтеры, и на это дело будут отряжать каждого десятого.
Шальной гусляр-балалаешник (должно быть, пьяный, неместный и дурак) бесшабашно подвывал свое и в голос:
"Мы мочили, их мочили, потом начали сушить…
Мы сушили, их сушили, нас те взялися мочить…
Отвяжись худая жизнь, привяжись хорошая!…"
И Бригадир понял, что гусляр не доживет до вечера. Когда во власти, терпеть чужое слово невозможно. Как вошел Смотрящий в должность, убедились - чаша терпения его настолько мала, что достаточно пары капель, чтобы она наполнилась, и уже водопадами лило через края.
– А как красуется! Раздобрел! Опять баллотироваться будет - не пикни. Жди, заставят всех кровь сдавать, как в Неволе…
– Ну, с моей крови им прибытку не будет, - сказал Бригадир. - Ее еще метропольские пытались сцедить, да не осилили - настолько загустилась. Я среди вас единственный кто два раза под Большую Раздачу попадал, да из ума не выжил.
– Из Неволя, говорят, опять вырвались - сейчас рассказывают новости - что, да как там сейчас. Это в шестой хрычовне. Сходим?
– Своих мраков хватает, потом спать не будешь, - отказался Бригадир.
Город Пустошь недостаточно большой, чтобы разбиться, развалиться на районы и устраивать меж ними войны. Но чтобы отрядить стоящую бригаду в соседний Неволь - пограбить от души - цельности тоже не хватало. Со своей внутренний грабильней не совладать. Потомственные менты пиявили - поставили под оброк с добычи, да такой, что сразу делало экспедицию невыгодной. Но с этими не совладать, эти, пусть на какое-то время, но могли поставить на уши всех, да заставить на них - этих обрезанках - топтаться. Может, удалось бы прищучить, если бы не подлая манера брать заложников, да расстреливать в собственном дворе из расчета двадцать к одному за каждую милицейскую душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34