Иные ушли за бесценок и стали использоваться вовсе для темных дел, в других пытались укорениться лесные фермерства, третьи, с провалившимися крышами, так и остались стоять, вросли и служили скорее верстовыми отметками давних перегонов, чем убежищами. Но уже на узловых местах, на пересечениях направлений, были отстроены солидные современные крепостицы: с постоянной службой-обслуживанием по контракту, со сменным смотрителем, интендантом, техником-слухачом, естественно, и лекарем, что по совместительству выступал налоговым инспектором. Много кто не откажет в удовольствии вздернуть налоговика на дереве: скучно - за шею, весело - за ногу (хороша мишень для стрельбы получается - подвижная), но поднять руку на лекаря?… Тут десяток раз задумаешься.
Убийцу лекаря сама молва обвиноватит, да так, что придется ему бежать без остановок, будут преследовать во всех живых и не живых местах, не побрезгуют, выдадут за бесплатно.
Впрочем, в жизни случаются всякие нелепицы, и дураков хватает. А в городе таких чуть ли не каждый десятый, случается, что и в одном месте соберутся. Критическая масса. У хрычовки, которой теперь нет, перевернулся воз с грибами, и пошла цепная реакция. Кончилось не мордобоем, а кровопусканием, потом отчего-то переросло в межклановые столкновения, ментовские интересы зацепили каким-то раком, да и полгорода спалили, пока, наконец, разобрались…
Шли. Переночевали с удобствами - дорожный ярлык помог, пустили на станцию. Да и Бригадир не жмотился.
Бригадир за бригаду ответственность несет. Кого бы не ограбили, ни убили (хоть тишком и без его ведома), считается, что по его приказу, с него спрос. Зато каждого может судить собственным судом по своей высшей бригадирской фантазии. А на заподло к себе бригадирская фантазий очень обостряется - от одной мысли вспотеешь. А не шали!
Лениво подумывал, кого же ему Смотрящий внедрил на "пригляд" за делом своим и на убирание его, Бригадира, с пути, если шагать начнет неправильно, либо решит после дела в город не возвращаться, податься в места, куда глаз смотрит. Еще "осстрах" мог нанять - те, что груз страховали и, уж точно, менты своего отправили. Не ментенка, конечно, а такого бедолагу, которого можно на длинной привязной отпускать. Ментов всех знали в рожу и поименно едва ли не всех, и про всякого откинувшегося знали, и нового - народившегося. Как не знать, поскольку от этого в городе всякий раз расклад сил менялся, подушная подать на защиту иной становилась. Нет, мента, даже на лик измененного (есть такие фокусы), враз бы раскусил, их повадки известные, в себе не вытравить - порода, клан. Забудется по своей легенде и сорвется, посмотрит по-ментовски, рыкнет по-своему. Потому, ихний будет обязательно, но не совсем он - примкнувший, иной, который на крючке (мало кто на чем ловится?)
Зажарю! - решил Бригадир. - Кто бы не был, зажарю - самолично обсмолю щепкой!
На последней промежуточной, после которой, хочешь не хочешь, а надо отворачивать в сторону, на оставшиеся гроши Смотрящего прикупили боезапас и субпродукты - обезвоженное поедалово (про которое не то что говорить, и думать не хотелось - из чего делается) - нечто запечатанное в тонкие квадратные жестянки, запаянные наглухо от доступа воздуха и влаги по краю. Объемные, неудобные, но легкие.
Одно из правил - хоть на день идешь, припаса бери на неделю. Это лес, здесь время под себя не замеришь. И даже самое пустячное дело неизвестно чем может обернуться.
У этого же последнего интенданта, который снабжал, его вторая половина была такой необъемной, что на мужика смотрели уважительно. Шептались. Не иначе с тех самых субпродуктов его баба разъелась. Если она с краю лежит, то каково ему каждый раз через нее лазить? И как ее еще лешаки не утащили себе на ветчину? Подумывали, что мужичек-интендант хитер и при инспекции знает как покрыть недостачу. А Бригадир подумал, что соломенной стоимости этот человек - глаза прячет.
Чужая баба всегда словно медом намазана. Черт ли ее сахарит?
Равняли со своей гордостью - волонтером по прозвищу Желудок. Поняли, что их гордость проигрывает бабьей гордости более чем вдвое, хоть так поворачивай, хоть этак. Огорчились, но от этого еще более заценили достоинства. Пока такое худеть будет, тощие передохнут.
Бригадир помнил, как впервые этакое увидел в хрычевне. Вошло брюхо на кривых ногах. Так в тот момент и показалось: что в двери вошло именно брюхо, это потом сообразилось, что есть еще и голова, а на той голове еще какие-то нелепые бачки, руки тоже не сразу разглядели, думали: висят зачем-то по бокам два бревнышка. И только когда из такого бревнышко выползли суковатые пальцы, ими он подхватил кружку с грибной отбродившей мутней, ловким размеренным движение - по вертикальной дуге обнес брюхо, не расплескав пены, потом она исчезла с поля зрения, раздался мощный всхлеб, и кружка вернулась уже пустой - вот тогда-то и утвердились, что у него есть голова, вдобавок человек симпатичный, Просто не сразу разглядели, не выделили все детали. Обаятельный и сразу видно, что не дурак, поскольку тут же целился пить за чужой счет. На всякие пари. До чего же бездонный! Прямо, желудок какой-то, а не человек. Ей-ей, Желудок! Зрелище задаром - смотри и наслаждайся человеком! Сунул руку в свой карманище, долго там вошкался, что-то вылавливал. Наконец, поймал, вынул руку. Промеж пальцев чешуйка заляпанная и пальцы заляпаны - все в грибной махорке. Уронил на стойку, потер руку о штаны. А походя махру и со стойки попытался сдуть. Наклонился, дунул и сдул, но уже все вместе. Чешуйка отлетела в лоб Хрычмастеру. Тот скривился и расчихался. После чего пришлось проверять - с чего чихает. С махры или от чешуйки? Может ли такое быть, что заболел, или нежить подменила на собственного клоника… На всякий случай обоих и облампадили. Хрычмастер только чихал, но гневно. Никакой аллергии не обнаружили.
Хоть какой ты, а своего веса не чуешь. А что поверх него, то чуешь. На измоте полном ножа не снести, хочется избавиться. Но и здесь есть свои рецепты. Носи вечно - срастется. В своем волонтерском прошлом так с многозарядкой сжился, что словно один организм. Спал с ней в обнимку, всегда на себе. А когда лишился, словно осиротел, словно руку отрезали. Все не так. Избавили, а легкости не добавило. Хорошо, что человек своего веса не чует.
Сейчас слышно было, как Желудок обучает голопузых мальчишек интенданта рукопашному бою:
– Когда с одним не справиться, ори - нападайте втрое, ироды!… Тогда и убегай. От троих бежать не стыдно…
Кто-то настолько осмелел, что попытался, будто случайно, кольнуть Бригадира. Спросил про прошлые ночевки в этом месте. Бригадиру в таком деле себя хвалить, что вату жевать - слова вязнут. Молодому дураку ловушку на старого бригадира ставить - только на ухмылку ему, бригадирскую усмешку поймает - отрикошетит ему тут неслабо. Добрый бригадир может запросто и насрать в нее, в эту ловушку, недобрый перенастроить ловушку так, чтобы была она на молодого дурака - иди, проверяй, что попало. Кто в своем деле искусен, тот нетороплив. Жди у старой лягушки простуды от сырости! Отшутился, да и в говняный наряд поставил неумного - хозяйке помочь. Тут не шланганешь. Эта припашет, так припашет! По интенданту видно - вон, какой заморенный. А то появились мастера вместо дела его отделку предъявлять…
Бригадир, как добрый портной, кроил с запасом. Остальных посадил на подгонку снаряжения, чистку-смазку оружия, а также наперначивать короткие (с палец) стрелки. После каждую положено обмакивать острым, зубреным концом в вязкий смолистый яд, одевать поверх защитный хрупкий колпачок, что должен разлететься от удара, и уже после этого заправлять в обойму. Некоторые любили стрелки потяжелее, и обоймы открытые - чтобы, если заклинит механизм подачи (дело частое) можно было рвать и метать их с руки.
Места отсюда начинались дурные. В этот последний нестрашный ночлег спали тесно, вповалку, волнами настилаясь друг на дружку, устраиваясь на ногах лежащего. Через некоторое время затекало, кто-то принимался дергать ноги из капкана, тогда шевелилось все, с руганью устраивались удобнее, перекладывались и действительно, если издали смотреть, словно волны прокатывались. Запах намокших ремней, прелых ног (что неизвестно каким способом, но пробивался сквозь штурмовую обувь), пахло жженым отработанным оружейным маслом, грибком, еще мерзким запахом, что применяется для дезинфекций, и другими неизменными запахами скопления военных людей.
Спали нервно. Нет-нет, кто-то и покрикивал во сне…
Дурак спит, его счастье в головах стоит - охраняет. А можно и по другому сказать. На одном конце червяк, на другом конце дурак. Это смерть на червяка дурака ловит - ее не видно.
Кто сам плут, тот другим не верит. Бригадиру не спалось, поднимался - смотрел в щели, думал - как здесь интендант уживается? Слишком близко к лесу. Не работает ли на обе стороны? Худа бригаде не сделает? Не нравился ему интендант - глаза прятал. Бойся того, кто тебя боится. Со страху все смелые дела.
Быть стервятником, да не прокормиться? Кто с дерева убился? - Бортник. - А утонул? - Рыбак. - А в лесу-поле убитый лежит? - Служилый человек. То-то же! Стервятнику да мародеру всегда пожива есть… И всегда мало…
Когда в полумраке спину увидел, что в сторону леса пошла, стрельнул в ту спину с бесшумки ядовитым гарпунчиком, не задумываясь. Тогда только спать пошел… Кто бы не был - теперь далеко не уйдет, многого не расскажет.
Утром оказалось, что интенданта нет. Складские открыть некому. Хорошо, что загодя затарились. Здесь край земли. Отсюда дороги веером, только транзитная путевая - большак, а остальные совсем лесные. Здесь закрайки уже не расчищают. Хорошо, если раз в год крестный ход святое колесо прокатывает от сельца до сельца.
Хозяйка своего нашла, заголосила коровой, а голос у нее бычий - впервые услыхали. Бригадир вместе со всеми переживал: кто это его убил? Детей сиротами оставил! Еще удивлялись - и чего это интендант головой в сторону леса лежит? Бригадир все сомнения враз обрезал: это лесные! И теперь держи ухи востро, а то и их лишишься. А то, что неправильно лежит, так с такого яду, как на гарпуне, десять раз вокруг себя крутанешься. И еще сказал своим, что, когда возвращаться будут, самому ушлому из них есть шанс на теплое местечко и на молодого посмотрел. А тот взбледнул и испуганно на хозяйку зыркнул.
Один глаз слезы льет, другой подмигивает. Интендантша на молодого посмотрела внимательно, потом на интенданта мертвого, будто сравнивая, и чуть отмякла, хотя, нет-нет, зыркала в сторону леса так недобро, что не по себе. Лесным не завидовали. Теперь порывалась идти с бригадирской группой - молодых опекать, да хвосты отсекать. Не разрешили, убедили, что дальше исключительно закрайками пойдут. А Бригадир тут отчего-то вспомнил свой разговор со Смотрящим, да и еще кое-какие довески к нему, что в разных местах нахватал. Говорили то, чему сами не верили: будто когда-нибудь Смотрящий бабой будет, в самом своем буквальном смысле. И не найдется таких храбрецов, кто бы заметил и вслух сказал: сама она гада ела! Но вроде бы у лешаков первых начнется, затем у вурлаков, а потом и к ним перейдет эта эпидемия.
Не думал Бригадир, что интендантша так будет горевать. Губы блинами отвисают. Добро бы, только нижняя, а тут верхняя на нее наползает так, что хочется ее на нос навернуть - очень уж стылая рожа. Подправить чужую рожу и себе настроение. В каждое лицо смотришься словно в зеркало - хотел бы быть таким? Опять тот случай, что впору вмешаться, иначе вешаться.
Одному подвиги творить, другому о них рассказывать. К каждому крупному человеку свой сказитель примазывается. Бригадир сколько вокруг себя не оглядывался, никого не нашел, кто бы в лучах его славы хотел бы погреться. Значит, славы той на лампадку ему самому.
Дальше шли места именованные лишь по случаям. Тем, что произошли: окропили красненьким, либо иной памятной сурьезицей. Земля без вложенного в нее труда имени не имеет. А лесу одно общее имя - Лес. Он сам над собой трудится и истинные имена скрывает. Каждое из имен в недобром знании - одну из одежд его срывать способно. От листвы, что каждый сезон случается, до коры - что известно лишь в легендарном, когда Большие Бух полыхали за горизонтом, а потом белая сажа падала. Было такое когда-то - рассказывали. С этого иной лес стал расти.
Лешаки тоже каждый свое урочище разно зовут, поди узнай у них. За такой вопрос если на обломанную сосну наденут, считай, повезло.
Грибники-любители ближе к дорогам жмутся, чтобы чувствовать ее кожей - здесь ли она? - спасительница! Чуть что - к ней, в середку и оттуда зыркать по сторонам, а потом тишком-тишком по самой середке к дому. Злой нежити дорога, что пламя. Как сунется, так и вывалится, но уже словно опаленной. Потом болеет.
А выселки, да жители тех деревушек, что в войну не спалили, каким-то образом умудряются с ней соседствовать, уживаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34