В противном случае все
они будут приговорены к смерти, и ни один из них не покинет этого
монастыря".
Вместо подписи стояла большая буква X.
- Подобные же письма мы получали еще два раза, - продолжал Гул. - По
некоторым причинам я считаю дело очень серьезным, и поэтому просил вас
ехать в открытом автомобиле, чтобы вы не подвергались той опасности,
которая угрожает только мне и моим товарищам.
Я хотел возразить профессору, что он, может быть, преувеличивает
размеры опасности, но промолчал, вспомнив мелькнувшую между деревьями
около дороги черную фигуру.
- Желал бы я встреться с этим негодяем, - задумчиво сказал
Циранкевич.
- Ваше желание легко исполнить, - насмешливо ответил Варт, ловко
бросая хлебный шарик в портрет старого монаха, который своими живучими
глазами смотрел на нашу компанию из глубины рамы. - Пройдите сейчас по
всем галереям, и, наверное, вы где-нибудь наткнетесь на почтенного Икса.
- И получу из-за угла пулю, как это случилось с Капсукасом.
- Как, дело дошло уже до этого? - спросил я.
- Да, это произошло три дня назад, - сказал Капсукас. - У меня была
привычка ходить вечером по одному из бесчисленных коридоров, обдумывая
сложные и запутанные вопросы, на которые я наталкивался во время работы в
лаборатории. Проходя мимо какого-то отверстия в стене, я вдруг услышал
сзади слабый шорох, быстро обернулся, и это невольное движение спасло мне
жизнь, так как пуля ударилась на вершок выше моей головы.
- Отчего вы не обратились в полицию? - спросил я у Гула.
Профессор улыбнулся.
- Во-первых, что же может сделать полиция с этим никому неведомым
Иксом? А во-вторых, полицейские чиновники слишком любопытны, и я поэтому
не хотел бы пускать их дальше порога.
- Я, например, не имею ни малейшего желания встречаться с жандармами
и судебными следователями! - воскликнул Варт. - Но они были бы очень рады
увидеть меня здесь! А как вы думаете? - спросил он, обращаясь к Гулу.
- Слушайте! - остановил нас Капсукас, поднимаясь со своего места и
вытягивая руку по направлению к боковой двери.
Мы замолчали, и в наступившей тишине отчетливо и ясно зазвучало
жалобное и невыразимо тоскливое пение.
- Что за чертовщина! - проговорил Варт, напряженно прислушиваясь.
- Тише! - шепотом остановил его Капсукас, побледнев от волнения. -
Это культовая служба.
- Или ветер, - нерешительно заметил Гул. - Все это здание с десятками
коридоров и множеством расщелин напоминает огромный каменный орган, в
котором рождаются самые странные звуки.
- Но только не слова латинской молитвы, - возразил Капсукас. - Вот
теперь громче, слышите?
Но голос или голоса внезапно умолкли, и, стоя в светлом кругу под
лампой, мы могли уловить лишь отдаленный шум деревьев и монотонный стук
дождя за окнами. Циранкевич, который ничего не слышал, с уверенностью
повторил:
- Ну, конечно, ветер, что же еще тут может быть?
- К черту все эти глупые сказки и старые легенды! - закричал Варт с
волнением, и так оглушительно стучал по столу, как будто этим стуком желал
заглушить голова целого сонма призраков. - Здесь, кроме нас да еще, может
быть, этого подлого Икса, никого нет. Но не станет же Икс, человек в
высшей степени осторожный и ловкий, распевать, как дурак, в пустых залах,
подражая голосу давно исчезнувших отсюда монахов. Вы, Капсукас, начинены
легендами, словно брамин, турецкий святой иди проводник по катакомбам. Для
ученого это весьма скверный багаж.
- В легендах иногда можно найти такую же глубину и красоту, как и в
научных теориях, - ответил Капсукас. - Это причудливые фантастические
решения прошлых веков, которые развертывают еще кое-где свои редкие тайны.
- Их надо вытоптать, вырвать с корнем, чтобы они не отравляли всех
нас ядовитым дыханием! Долой старые сказки! - снова закричал Варт,
размахивая обожженной рукой. - Мы, ученые и техники, создадим самую
прекрасную и величественную легенду. Мы сравняем горы, превратим пустыни в
моря, откроем путь в глубину нашей планеты, устроим города около полюса и
зажжем искусственное солнце! Наступят новые дни творения. Наука изменит
климат, направит по новым путям морские и воздушные течения, вернет на
землю первобытного плезиозавра и мамонта или создаст животных еще более
чудовищных. Старые леса и поля исчезнут - на их месте развернется
невиданная флора. Тебе, Капсукас, я много раз описывал эту растительность,
формы которой ботаники и физиологи будут заранее проектировать так точно,
как теперь инженеры с помощью автоматического проектирования выпускают
чертежи машин и мостов. Наука поведет нас в бездны неба, на другие
планеты, может быть, на иные звезды, и тогда наступит золотой век,
осуществится самая удивительная легенда о всемогущем человеке.
Варт не мог сидеть от охватившего его волнения. Он быстрыми нервными
шагами расхаживал в освещенной полосе около стола, провожаемый насмешливым
лукавым взглядом старого аббата на стене.
Циранкевич и Гул, казалось, совершенно не слушали своего товарища:
Капсукас задумчиво смотрел в стороживший нас мрак, наполнивший гулкую
пустоту. И только я один с возрастающим удивлением следил за бурной речью
этого фанатика науки, голос которого далеко разносился по пустынным залам
и коридорам отцов-бернардинцев.
- Но для того, чтобы наука и разум овладели миром, - продолжал Варт,
- совершили все свои завоевания, необходимо заставить людей отказаться от
их своекорыстия, взаимной ненависти, вражды и угнетения друг друга! С
этого надо начать, и с этой точки зрения христианство, если бы люди
приняли его во всей чистоте, прекрасно подготовляет путь для победы
разума! Теперь придется начинать все вновь. Если они не желают добровольно
стать справедливыми и отказаться от жестокости и мелочной тирании, их
нужно заставить! Понимаете ли, заставить! Принудить, загнать на тот путь,
на который они не желают идти добровольно!
Варт посмотрел на меня, как будто ожидая возражений и вопросов.
- Но кто же их заставит? Я вас совсем не понимаю.
- Еще бы! - с выражением неизмеримого превосходства воскликнул Варт.
- Вы, журналисты, вечно заняты маленькими ничтожными идейками,
микроскопическими вопросами, плесенью повседневной жизни!..
- Не совсем так, - возразил я, задетый его замечанием.
- А вот мы сейчас увидим, способны ли вы и люди подобные вам
возвыситься до понимания истинно великой идеи! Вам Гул говорил о свойствах
радионита?
- Я знаю это вещество только по названию.
- Радионит не вещество! Впрочем, я не стану читать вам лекцию об этом
изобретении, которое перевернет вверх дном всю культуру, и скажу только,
что радионит представляет собой нечто между материей и энергией. Не думаю,
чтобы ваши знания по физике были особенно велики, но, может быть, вы
поймете меня, если я скажу, что радионит возбуждает распад атомов. Под его
влиянием эти мельчайшие частицы превращаются в свет и электричество.
Материя, так сказать, сгорает, с той разницей, что при этом
всеуничтожающем горении не получается дыма и газа, а происходит полное
превращение веществ в колебания эфира. Колебания эти распространяются со
скоростью в сотни тысяч километров в секунду. Другими словами, если бы
зажечь радионитом этот монастырь, то его каменные стены унеслись бы в
неизмеримое пространство в виде ослепительных потоков света и через
короткое время исчезли бы между звездами, как замирающие волны на
поверхности моря. Здесь на земле не осталось бы ни одной пылинки, и только
какой-нибудь астроном на отдаленной планете мог бы, пожалуй, уловить
голубоватое сияние, удаляющееся от нашей планеты со скоростью в триста
тысяч километров в секунду. Понимаете?
Я утвердительно кивнул головой.
- Ну, так теперь вам должно быть ясно, что, обладая такой страшной и
разрушительной силой, я могу взорвать, сжечь, уничтожить весь земной шар!
Человечеству придется выбирать: или оно станет совершенно разумным и
справедливым, или вместе со своей планетой отправится во вселенную и
погаснет в вечном мраке, как искры, выброшенные ночью из дымохода.
Варт заложил руки в карманы своего разорванного пиджака и смотрел на
меня с вызывающим видом, очевидно, ожидая возражений. Но я до такой
степени был ошеломлен этой сумасшедшей идеей устроить мировой пожар, что
не находил слов для ответа.
- И этот радионит действительно существует? - спросил я наконец.
- Спросите у Гула.
Профессор, давно выказывавший признаки нетерпения, с неудовольствием
посмотрел на сумасбродного ученого.
- Мне кажется, что теперь поздно продолжать этот разговор, - сказал
он. - Вы забываете, Варт, что существует еще и антирадионит, которым можно
потушить тот пожар, который, я это знаю, вы решились бы зажечь.
- Ваш антирадионит не вышел еще из лаборатории, и мы только теряем
время, ожидая его появления, - с раздражением ответил Варт.
- Я вам уже говорил сотни раз и еще повторяю, что никто, ни одного
грамма радионита, кроме меня, не будет иметь, пока наука не даст
возможности защитить мир от самого ужасного несчастья.
- Вы не имеете права так поступать! - закричал Варт. - Изобретение
принадлежит не вам одному! Это насилие, я не могу больше ждать!..
- Подождете!
- Смотрите, как бы вам не пришлось раскаиваться!
- Довольно, Варт! - вмешался Циранкевич. - Ваши выходки становятся
прямо несносны. Нам незачем заводить ссоры, которые еще более ухудшат наше
и без того трудное и опасное положение.
- Я только отстаиваю свое право сделать из радионита наиболее
практическое и полезное употребление, - ответил опасный изобретатель.
Я и Капсукас невольно рассмеялись при этой фразе, произнесенной
человеком, который считал практичным сжечь земной шар, как ракету.
- Ваша комната в соседнем коридоре, - сказал Гул, прощаясь со мной. -
Циранкевич вас проводит.
До этого момента, несмотря на усталость, я не думал о сне, но после
слов профессора с неприятным чувством вспомнил о том, что мне придется
проводить ночь в одном из мрачных закоулков этого каменного лабиринта. Не
знаю почему, мысль эта так меня испугала, что я хотел было немедленно
сбежать из монастыря в какую-нибудь деревенскую гостиницу, и только стыд
за свою трусость заставил отказаться от этого намерения.
- Вот ваша комната, - проговорил Циранкевич, держа в одной руке
свечу, а другой с трудом отворяя тяжелую дубовую дверь.
Это помещение было, вероятно, кельей для одного из
отцов-бернардинцев. Здесь я обратил внимание на странное несоответствие в
расположении между комнатами, служившими для жилья монахам, залами и
коридорами. Первые походили на склепы, выполненные в твердом камне.
Тяжелый покатый потолок часто опускался к самому полу, стены образовывали
выступы, слабый дневной свет проникал из каких-то невидимых отверстий или
маленьких квадратных окон, размещенных так высоко, что дотянуться до них
можно было только поднявшись на носках. Несокрушимые двери сантиметров
двадцать толщиной запирались железными ржавыми болтами и засовами. Но за
порогом этих тесных каморок тянулись огромные унылые пустыри, украшенные
колоннами и соединявшиеся друг с другом широко разверстыми арками. При
свете двух свечей, горевших в резном высоком подсвечнике, я внимательно
осматривал свою мрачную комнату. Она сохранила почти тот же самый вид,
какой имела при ее прежних, давно исчезнувших владельцах. Все жалкое
убранство этого склепа состояло из двух тяжелых стульев, массивного стола,
закапанного воском, и деревянной кровати, поставленной в глубокой нише
против двери. Гул добавил к этой обстановке высокий деревянный шкаф,
мягкое кресло и ковер, закрывавший часть пола. На столе лежали письменные,
принадлежности и груда книг самого разнообразного содержания.
Не раздеваясь, я лег на кровать и прилагал все усилия, чтобы увлечься
чтением "Трех мушкетеров". Но, читая, я все время напряженно к чему-то
прислушивался, вздрагивая при каждом слабом звуке. Вдруг мое внимание
привлекло небольшое квадратное отверстие в двери, на высоте человеческого
роста. Должно быть, такие отверстия служили для того, чтобы монахи
постоянно и незаметно могли наблюдать друг за другом. Мрак, наполнявший
коридор, был так непроницаем, что окошко казалось закрытым куском черного
бархата. С этой минуты, переворачивая страницы книги, я каждый раз бросал
взгляд на дверь с таким чувством, как будто ожидал встретить там чей-то
внимательный глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8