густая спутанная борода закрывала грудь и в нескольких
местах была опалена, видно, взрывами тех опасных веществ, с которыми
постоянно возился этот человек. Одет он был чрезвычайно небрежно и
неряшливо. Черный расстегнутый жилет покрывали желтые и бурые пятна, из
разорванного кармана пиджака висел грязный платок, а широкие порыжевшие
брюки были подвязаны у пояса ремнем, оборванные концы которого спускались
до колен. Во время разговора он имел привычку беспрерывно теребить бороду
своей худой рукой с необыкновенно гибкими, подвижными пальцами. Другой
сотрудник Гула произвел на меня несравненно лучшее впечатление. У него
были прекрасные лучистые серые глаза, которые невольно останавливали
внимание того, кто встречал этого человека. Добрая, застенчивая улыбка
придавала его некрасивому лицу чрезвычайно привлекательное выражение, а
тихий голос и робкие манеры заставляли полагать, что Эдуардас Капсукас
воспитан женщинами или вырос в одиночестве, без друзей и товарищей.
Когда мы уселись за стол, Варт продолжал начатый спор, обращаясь то
ко мне, то к Гулу, при этом он стучал ножом по тарелке, с грохотом
отодвигал скамью, уронил на пол стакан и производил один столько шуму,
сколько не могли наделать все монахи святой обители, обедавшие когда-то в
этой комнате.
- Я знаю, черт побери, на что мне нужен радионит или другое такое же
вещество! Твердо и отчетливо знаю, иначе зачем бы я ухлопал два десятка
лучших моих лет на возню с рентгеноустановками и вонючими газами,
ретортами и колбами! Вы думаете, это легко? - набросился он на меня. -
Пока вы разгуливаете по лужкам и забавляетесь с молочницами, люди,
подобные мне, сидят в каменных клетках с тиграми? Хуже! Тут одно
неосторожное движение, пять лишних градусов температуры, ничтожная разница
в силе тока - и от вас не останется ничего, что можно было бы собрать и
без большого скандала предъявить для похорон. У Капсукаса взрывом
искалечило ноги. Я весь обожжен. Вот, смотрите! - он засучил рукав и
показал зарубцевавшуюся рану выше локтя. - Такие следы у меня на шее, на
ногах и груди. Часто, входя в лабораторию при начале новых опытов, я не
знаю, выйду ли из нее живым. Где, я вас спрашиваю, Микалоис, славный,
веселый малый?
Я не знал, где был этот Микалоис.
- Он отравился ядовитыми газами. Где Вольдемар? Погиб при взрыве в
лаборатории. Вилли? Сгорел. А-а... Вы думаете, это так же легко и просто,
как болтаться по театрам и ресторанам. Попробуйте! Держу пари на сто
долларов, что, если я вас пущу в мою лабораторию, то через пять минут мы
все взлетим выше Эльбруса, и за нами отправится это дряхлое аббатство.
Попробуйте, милости просим! Вот ключ!
- Послушайте, Варт! - вмешался Гул, улыбаясь. - Наш гость совсем не
желает производить такие опыты.
- Ну так пусть он не говорит о том, чего не знает!
Вошел Гинтарас с большим блюдом, на котором лежали куски жареного
мяса и пучки зелени. За ним показался еще один сотрудник Гула: высокий,
стройный, с уверенными и твердыми движениями. На голове у него была белая
повязка, закрывавшая лоб и правое ухо.
- Капитан Циранкевич! - сказал Гул, знакомя нас. - Он немного
пострадал при последнем испытании радионита.
- Рана почти зажила, - ответил Циранкевич, - но я все еще плохо
слышу, и поэтому вы меня извините, если я попрошу говорить со мной громче,
чем с другими.
- Мы по очереди дежурили на кухне, - объяснил Гул, когда мы принялись
за еду, - так как прислуга наша состоит лишь из Гинтараса, вам поэтому
придется извинить нас за качество пищи. Впрочем, Циранкевич хороший повар,
а вот Варт!.. Он воображает себя на кухне в химической лаборатории и
производит опыты с мясом, дичью и зеленью, стараясь, должно быть,
приготовить новое уничтожающее вещество.
Все засмеялись, за исключением самого Варта, который никогда не
смеялся.
- Зато, благодаря таким моим опытам, - пояснил он, - вы можете
похвалиться, что ели деликатесы, которых не пробовал ни один король, ни
один разжиревший купец.
- Я думаю, - вставил Капсукас. - Кухня с начала веков находится в
руках самых невежественных людей. Когда в нее заглянут изобретатели и
таланты, тогда только мы съедим первый хороший обед.
- Или совсем не будем обедать, - возразил Циранкевич.
- Вы-то уж, капитан, помолчали бы! Не спорю, вы прекрасный
физик-экспериментатор, но на кухне вас заедает рутина. Мой протертый
кролик, сваренный с медом...
- Есть вещи, о которых лучше не вспоминать, - сказал Гул.
- Прекрасно, но ведь хвалили же вы, черт побери, телятину, которую я
сначала заморозил жидким кислородом, а потом истолок в ступе. Впрочем,
если вы недовольны моими стараниями, то я торжественно, раз навсегда...
- Перестаньте, Варт! Мы все благодарим вас за... не знаю, право, как
назвать эти великолепные кушанья, но не лучше ли придерживаться на кухне
старого порядка?
- Это мы еще посмотрим, - угрожающе пробурчал Варт, жадно обгладывая
кость крепкими белыми зубами.
Я хотел вернуться к началу разговора и узнать, с какой целью Варт
работает над изобретением новых уничтожающих веществ, но обед кончился, и
Гул сказал, что я до вечера останусь один, так как в лаборатории много
работы.
- Осмотрите пока здание, - посоветовал ученый. - Оно совершенно
пустое, но на всякий случайно заходите в темные и отдаленные закоулки.
Все они вместе направились к выходу - впереди Гул, за ним сильно
хромавший Капсукас, потом обожженный Варт и сзади Циранкевич с высоко
поднятой забинтованной головой.
Я наудачу отворил одну из массивных дверей и очутился в широком
коридоре со сводчатым низким потолком. Пройдя его, я попал в часовню, в
которой царил жуткий полумрак: на каменных плитах пола и решетки,
сплетенной из железных линий и виноградных листьев, лежали яркие красные и
фиолетовые пятна солнечного света, проникавшего сюда через круглое окно с
цветными стеклами. Через маленькую боковую дверь я попал в узкий темный
тоннель, в конце которого брезжил чуть заметный свет. В десяти шагах от
часовни в глубокой нише можно было различить ступени винтовой лестницы,
уходившей куда-то вверх. Меня начал охватывать смутный страх, но вместе с
тем росло и жуткое любопытство, заставлявшее исследовать все углы и
переходы этого каменного лабиринта. Поднявшись по лестнице, я попал в
квадратную башню, служившую, должно быть, тюрьмой, так как узкое окно было
заделано густой железной решеткой, а на стене уцелело ржавое кольцо с
короткой метровой цепью. Спустившись обратно и дойдя до конца тоннеля, я,
к своему удивлению, увидел Гинтараса, который стоял среди большого
помещения, и, наклонившись к пыльному полу, внимательно рассматривал одну
из каменных плит.
- Что вы здесь делаете? - спросил я.
Гинтарас вздрогнул и выпрямился.
- Что делаю? А вот посмотрите сюда! Видите? След чьей-то ноги.
- Прекрасно вижу, но что же тут необыкновенного?
- Если есть след, значит, был человек, - ответил Гинтарас с таким
выражением, как будто сомневался в справедливости своего вывода.
- Конечно!
- Но куда же он девался?
- Если его нет здесь, вероятно, ушел, - ответил я улыбаясь.
- Да, действительно! Хотя он, может быть, все еще здесь, рядом с
нами.
Я невольно оглянулся.
- Но его не так-то легко увидеть: я ищу его целый месяц и еще ни разу
не встречал.
- Да ведь этот след мог оставить Гул или кто-нибудь из его
помощников.
- Посмотрите хорошенько, ведь это отпечаток босой ноги.
Тут я только заметил, что на слое серой пыли остались следы пальцев.
Это обстоятельство заставило меня внезапно вздрогнуть.
- Теперь вы поймете, в чем дело, - продолжал Гинтарас, заметив мое
волнение и тот интерес, с которым я вновь принялся рассматривать отпечаток
большой грубой ноги. - Тут творится какая-то чертовщина. Этот босой
человек или дьявол расхаживал повсюду, я находил его следы на третьем
этаже и в подвалах, но еще ни разу не видел его самого и полагаю, что
никто его не увидит.
Мы невольно говорили шепотом, так как в этой части здания эхо
повторяло каждое слово, и глухие голоса камней производили до крайности
неприятное впечатление. У меня очень тонкий слух, и в тот момент, когда
Гинтарас замолчал, я услышал осторожные мягкие шаги в той самой галерее,
которую только что прошел.
- Он там! - сказал я поднимая руку и чувствуя, как мгновенно замерло
сердце.
- Скорей! - закричали разом я, Гинтарас и звучные стены.
Стуча ботинками по истертым плитам, мы бросились ко входу в тоннель и
мгновенно пробежали его, но всюду было пусто и тихо, только на башне над
нашей головой скрипел и стонал заржавленный флюгер.
Когда я вернулся в уютную комнату Гула и уселся в мягкое удобное
кресло, вся эта история начала постепенно утрачивать свои жуткие
очертания, и мое поведение мне самому стало казаться смешным и нелепым.
Испугаться следа чьей-то босой ноги! Как будто в монастырь не мог зайти
какой-нибудь крестьянин или пастух, пожелавший укрыться от дождя или
осмотреть заброшенное здание, в которое можно проникнуть через десятки
входов и разбитые окна. Я и Гинтарас так кричали что непременно должны
были напугать этого бедняка, который, вероятно, без оглядки бежит теперь
под продувным дождем. Может быть, я увидел бы его в окно, если бы горизонт
не закрывали большие деревья, росшие вокруг овального пруда с
темно-зеленой водой. Этот угол запущенного и заброшенного парка под окнами
Гула производил такое же мрачное, тоскливое впечатление, как и само
здание. Вода застыла, умерла, и казалось, никакая буря не могла
всколыхнуть гладкую поверхность искусственного озера, среди которого
чернели две наполовину затонувшие лодки. В деревьях не чувствовалось
жизни, не видно было веселого, радостного трепетания листьев и ветвей,
слившихся в одну бесформенную тяжелую массу. На месте Гула я предпочел бы
наглухо закрыть эти окна и целый день пользоваться электрическим светом,
лишь бы не видеть угнетающей картины тления и разрушения. Вечер я провел в
одиночестве, скучая над каким-то ученым трактатом о радиоактивных
веществах. К ужину мы все снова собрались в монастырской столовой. Свет
лампы, спускавшейся с потолка, падал на угол стола и на небольшую часть
каменного пола - все остальное пространство оставалось во мраке: там шла
своя жизнь, странная, чуждая и непонятная для нас.
Мои новые знакомые завели сначала ученый спор об источниках атомной
энергии, в котором я ничего не понимал.
Но потом разговор перешел на более интересную для меня тему.
- Такая дождливая и темная ночь, как сегодня, очень удобна для этого
проклятого Икса, - сказал Варт, оглядываясь в ту сторону, где смутно
виднелся ряд глубоких оконных ниш. - Вы осмотрели двери, Циранкевич?
Капитан молча кивнул головой.
- Кто этот Икс? - спросил я.
Варт пожал плечами.
- Об этом я знаю не больше вашего, за исключением того, что встреча с
этим человеком может иметь очень скверные последствия для него и для меня.
Я вопросительно посмотрел на Гула.
- Видите ли, - сказал профессор, - с некоторого времени наша
лаборатория и заключенные в ней материалы представляют такую ценность, как
если бы здесь хранилось все золото швейцарского банка. Радионит и,
главное, искусство его приготовления в переводе на деньги означают
миллиарды долларов. Собственно, нет, не может быть такой суммы, в какую
возможно было бы оценить мое изобретение.
- Наше изобретение! - поправил Варт.
Я с трудом скрыл недоверчивую улыбку при взгляде на грязную скатерть,
серые дешевые тарелки и блюдо с отбитым краем, которое стояло перед этими
сказочными богачами.
- Не знаю, каким путем, - продолжал Гул, - кому-то, несмотря на всю
нашу осторожность, удалось довольно точно ознакомиться со свойствами
радионита. Месяца за два до вашего приезда, почти в тот самый день, когда
производились первые опыты с радионитом, мы получили письмо...
- И довольно странным способом! - прервал Капсукас профессора. - Мы
нашли конверт на этом столе, на том месте, где стоит ваш прибор.
- Вот это письмо, - сказал Циранкевич, протягивая мне вчетверо
сложенный лист бумаги.
Развернув его, я увидел несколько строк, написанных твердым,
размашистым почерком:
"Профессор Гул и его друзья извещаются, что они должны не позднее
конца марта составить подробное описание приготовления радионита и
положить рукопись сзади алтаря, в круглой часовне.
1 2 3 4 5 6 7 8