- Нет, - ответил он мыслью, - когда можно, я сплю. Но я могу очень
долго не спать.
- Ночью было спокойно?
- Да, - сказал он. - Почти.
Он был спокойный, открытый, и когда я к нему подошла, он поднялся и
обнял меня за плечи. И я прижалась к нему, потому что все решено, все
будет так, как он хочет, и я... я тоже хочу!

- Мы поплывем по реке! - сказала Элура.
Волшебная сила Трехлуния исцелила за ночь ушибы и раны, а похлебка из
рыбы и черных грибов наконец-то насытила их. И солнце грело здесь так
приветливо и добродушно; прохлада реки умеряла зной - не то, что среди
постылых равнин, таких красивых и так смертельно опасных.
- Мы сделаем плот, Видите, сколько здесь сушняка?
- Н-да, - сказал Норт. - Это ты к Ортану. Он норденец.
- Я не знаю, - серьезно ответил Ортан, - я был мал, когда погибла
Нордена.
- Глупости! - сердито сказала Элура. - Вон сухие стволы, а у тебя
есть веревка - помнишь, ты вытаскивал нас на скалу? Мы свяжем несколько
бревен веревкой, обрубим пару стволиков потоньше на шесты - и поплывем.
- А что, в реке нет опасных тварей? - спросил Норт.
- В реке - нет, - ответил Ортан, - но многие из опасных умеют
плавать.
- Н-да, - опять сказал Норт. - Не очень-то я воду люблю... ладно, как
велишь, командир. А ты что скажешь, светик мой? - спросил он Илейну, и она
невольно прижалась к нему.
- Я... я не могу помочь... а мешать не стану. Я как вы.
И они построили плот.
На это ушло полдня. На это ушло бы несколько дней, не будь Ортан так
непомерно силен. Он ворочал бревна, словно шесты, он, как прутики,
обламывал толстые сучья, он так затягивал узлы на веревке, что стволы как
будто врастали друг в друга.
Плот был груб и коряв, но плыть он мог, и после обеда они отплыли.
Это было чудесно - никуда не идти, а сидеть на теплых шершавых
бревнах, слушать лепет воды и смотреть на зеленую гладь, живую, упругую,
просвеченную лучами. А мимо плывут берега, опасности, смерть, и мы
недоступны для них, но палец лежит на спуске, и потому наш покой
прекрасен, как никогда.
- Ортан, - спросила Элура, - если мы продержимся?..
- Будет Второй Запрет. Целых три дня.
- А потом?
- За это время мы должны добраться до моря.
- Там мы будем в безопасности?
- Нет, - ответил он неохотно и налег на шест, возвращая плот на
струю. - Нет, - сказал он. - Мы выйдем далеко от того места, куда должны
были выйти. Это все равно, - сказал он. - Теперь мы не сможем
воспользоваться Переправой.
- Ну и что теперь?
- Нам придется отдаться на милость лорнов. Я этого не хотел. Лорны не
любят людей.
- Лорны? - спросил Норт. - Водяные? Неужто взаправду? Ну, дела!
- Я ничего не знаю о лорнах, - сухо сказала Элура.
- Так ты ж у нас Штурман, ученый муж, а это все сказочки для дураков.
Водяные, лешие, ильфы... кто там еще, а, Ортан?
- Подземные и ночные, - спокойно ответил Ортан. - Но это не здесь, а
за Великой Рекой.
- Ну и что лорны?
- Они сопричастны Сообитанию, но не входят в него. У них свои законы.
Они пользуются орудиями и строят дома - на дне.
- Значит, им это можно? Почему?
- Они не меняют, - ответил Ортан. - Они живут в море и почти не
выходят на сушу. А если выходят, не покидают своих заповедных мест:
брачных угодий и выводковых лагун.
- А откуда они знают людей?
- Люди напали на них когда-то, - угрюмо ответил он. - Давно, еще во
времена Начала. Лорны похожи на нас. Когда люди убили лорна, они убили
этих людей. Тогда люди с летающих неживых разрушили их город. Они не
забыли, - сказал он хмуро. - Они могут убить нас раньше, чем я запою.

Мы плыли весь день, и смерть миновала нас. Порою на нас нападали
могучие гарфы, но стоило только Элуре поднять самострел, они, оскорбленно
крича, взмывали обратно, потому что бесцельная смерть не нужна никому.
Нам часто грозили, но никто не напал всерьез. Я знал почему: вот-вот
закончится день, и начнутся сражения Третьей Ночи. Сообитание терпеливо.
Оно не тратит зря драгоценные жизни - жизни лучших, еще не оставивших
новую жизнь. Когда минует пора Второго Запрета, найдется немало
проигравших в брачной игре, чьи жизни не так уж важны для вида. И им
предстоит уничтожить нас.
Мы плыли до вечера, до Перемирия Сумерек, а потом с трудом причалили
у длинной косе. Мы с Нортом занялись рыбной ловлей: я песней подманивал
рыб, а он колол из мечом. Как хорошо, что рыба не знает Трехлуния, ее пора
- Междулуние ранней весны.
Костер уже разожгли, когда я почуял Зов. Как будто огонь пробежал по
телу, и мышцы налились тяжелой силой, и я вскочил, готовый бежать и
драться, но тихий смех... я улыбнулся Элуре, сел рядом с ней и стал
глядеть на огонь.

У нас, в Обитаемом Мире, считали Трехлуние самой недоброй порой.
Когда на небе все три луны, и ночи полны их ярким обманным светом,
исчерканы и запутаны их тройными тенями, сиди лучше дома и не выходи за
порог - иначе тебя не минует беда.
А здесь, на равнине, Трехлунье прекрасно. Цветная, сияющая, веселая
ночь лежит над веселой разноцветной землей, и гладкие воды реки
перекрещены радостными лучами. Какое-то беспокойство, тревога - но
радость. Тревога - и радость. Нет! радостная тревога!
Уснула только Илейна - мы, трое, не можем спать. Сидим над погасшим
костром, и ночь облекает нас своим беспощадным, заманчивым беспокойством.
И так непонятно, что в этой веселой ночи сейчас идет война не на жизнь, а
на смерть. Что многим не придется увидеть утра...
- Фоил, - тихо сказала Элура. - Где он сейчас? Что с ним?
- А куда он ушел? - спросил Норт. - Вы все меж собой. Хоть бы что
сказали!
- Я думала, ты догадался, - сказала Элура. - В Трехлуние рунги-самцы
всегда дерутся.
- Рунги? Тьфу-ты! - сказал он, - я и забыл! Так он же совсем телок.
- Он взрослый, - тихо сказал Ортан. - Он должен драться.
- А не сказать, чтоб у вас тут тихое место! И дерутся, и охотятся...
Ортан, - сказал он, - ты мне вот что объясни: что я такого наделал? Почему
тебе можно убивать, а мне нет?
- Нельзя оружием, - тихо ответил Ортан. - Мечом слабый убьет
сильного, глупый - умного. Сообитанию так не нужно. Нужно, чтобы выжил
сильный или умный. Для того и хищники, чтоб живые не вырождались.
- Ага! Нечестно, по-вашему! А это честно: всей стаей на одного?
- Да, - твердо ответил Ортан. - Если ты сильный - ты заставишь их
отступить. Если быстрей - убежишь. Если умный - спрячешься там, где тебя
не достанут. А если не сможешь - значит, ты слабый, тебе незачем жить.
- Ну и подлый же у вас закон!
- Наши законы были не лучше, - сказала Элура. - Знаешь, Норт, в этом
есть хоть какой-то резон. Наши войны съедали как раз лучших. Сильные,
смелые, умные - они умирали, а какой-нибудь хилый трус мог пережить их
всех.
- Ну и что? Наплевать на все наше и самим быть как... как звери?
- Нет, - тихо сказала Элура. - Мы не сумеем.

А наутро они ушли от реки. Никому до них больше не было дела. День
затих в терпеливом и радостном ожидании, даже ветер заснул, даже птицы не
пели, и не брызгала из-под ног травяная мелочь.
Они рано устроились на ночлег - в первом же пригодном для этого
месте, что-то наспех поели и заснули, как по приказу. А потом проснулись -
тоже как по приказу.
Ночь Трехлуния встала во всей красе: чуть надкушенный диск
серебристой Мун, золотистая четвертушка Фебы и невинный розовый серпик
Офены осветили небо трехцветным огнем, перепутали и смешали трехцветные
тени, растворили тревогу в сияющей тишине.
Руки встретились, пальцы сплелись, жар растекся по телу, и они,
вдвоем, побежали прочь от костра.
Они мчались, летели, плыли, и безумная ночь летела вокруг; сладкий
лепет любви, жаркий трепет желания, воздух, словно огонь, он обжигает
грудь, он обнимает тело тяжелой истомой.
Пламя, трехцветное пламя, сладкая боль желания - и она вдруг поняла,
что срывает с себя одежду. Руки, губы, холод травы, тепло его тела; она
вскрикнула и засмеялась, освободившись от обидного своего, постылого
девства.
И они бежали опять, и падали, и свивались, растворяясь в тепле, в
пламени, в жаркой истоме, а безумная ночь все длилась и длилась, обнимая,
сжигая их, торопя.

В этот день они никуда не ушли. Этот день был просто преддверием
ночи, и они ее ждали без нетерпения: тихая дрема, прикосновения, взгляды,
мысли, слитые, как тепло обнявшихся тел.
Что-то ели, не чувствуя вкуса, отвечали, не слыша, словно их
разделили стеклянной стеной: Норт с Илейной с одной стороны, Элура и Ортан
- с другой, и от этого общая радость их только полнее.
А когда наступила ночь, они встали и разошлись, каждый в свое - в
единственное! - Трехлуние. И опять понесла их безумная ночь, распаляя,
обманывая, торопя, и с лихвой выполняя все обещания.
...А наутро под вечер последнего дня запрета они все-таки добрались
до моря.

Они не сразу увидели море. Черная роща вздыбилась впереди, и Ортан
чуть крепче стиснул ладонь Элуры.
- Брачные угодья! - сказал он чуть слышно. - Тихо! Я должен запеть
прежде, чем нас услышат!
И он опять ушел в темноту, и сухие, короткие мысли-приказы повели их
сквозь спящий лес.
И вдруг пение птицы? голос флейты? чистый серебряный звук родился
вдали. Так бы звучал лунный свет, обрети он голос.
- Лорны! - молча сказал ей Ортан, и она чуть слышно шепнула Норту: -
Это лорны. Молчи!
След в след, настороженно и бесшумно шли они по неподвижному лесу, и
серебряный голос был уже не один. Чистые, раздельные, прозрачные, как
хрустальные нити, свивались и развивались звенящие голоса, взмывали в
безумное небо, рушились вниз, текли, уходили и возвращались. Прозрачная,
радостная печаль, звенящая, обреченная радость. Любовь - это смерть, и нет
надежды тому, кто любит. Любовь - это жизнь, и не дано воскрешения тому,
кто не смог полюбить. Люби - и умри, люби - умри и воскресни. Приди, приди
- и люби, приди - обрети свою смерть и свое воскрешение!
- Стойте! - мыслью велел ей Ортан и вернулся из тьмы. - Ждите! -
велел он мыслью и вышел из чащи. И голос его, глубокий, сильный и звучный,
как темная птица влетел в перезвон серебряных птиц.
Люди не могут так петь - легко и бесхитростно, будто дышат!
- Дети Моря! - пел теплый и плотный земной голос, пел на неведомом
языке, но каждое слово было понятно, будто само родилось в душе. - Дети
Моря! Я пришел в неурочный час, и за это достоин смерти. Но со мною та,
которую я люблю, с кем я встретил свое Трехлуние. Ради Трехлуния подарите
нам эту ночь, пусть решится наша судьба при свете солнца!
И - молчание. Черная тишина - и одинокий голос, как лунный луч из-за
тучи.
- Кто ты?
- Нас четверо. Мы из рода ваших врагов, но мы давно никому не враги.
Мы шли на Остров, и нам пришлось нарушить Закон, чтобы дожить до дней
Соединения. Трехлуние совершилось - пел он, - пускай совершится Закон, но
наши подруги - те, что несут в себе жизнь, молю, не губите их, пусть они
попадут на Остров!
Подбежать, закричать, вмешаться - но что-то внутри приказало: жди!
Такое долгое ожидание - и тот же голос, холодный и чистый, пропел
короткое слово: - Жди!
И вновь взметнулись их голоса, искрясь, сплетаясь, но не сливаясь, и
Ортан мысленно сказал Элуре:
- Вас зовут. Выходи.
И черное море, многоцветное море, сияющее, текущее жидким огнем,
легло перед ними огромной ширью - от неба до неба во все концы.
Опять пропел одинокий голос, и Ортан прижал Элуру к себе.
- Пойдем, - сказал он. - Нам велено ждать вон там, за скалою.

Там, за скалою, не было ветра, был только запах - пронзительный и
чужой.
- Ортан, - тихо сказал Норт. - Кажется, я понял, о чем ты с ними...
Прости, что подвел.
- Ничего, - спокойно ответил Ортан. - Может, эта ночь и не будет
последней.
А Элура холодно улыбнулась: милый мой, ты всего лишь взял меня!
Неужели ты думаешь: я изменилась и не сделаю так, как захочу?
- Ортан, - спросила Илейна, - а почему так грустно? Поют о любви, а
плакать хочется!
- Потому, что они умрут, - ответил Ортан. - Три ночи они сражаются за
любовь, и тот, кто победит, соединится с любимой. А утром он умрет, потому
что лорнам-мужчинам отмерена в жизни одна только ночь любви. Их женщины
живут втрое дольше мужчин, но у них рождается мало женщин.
- Почему? - спросила Илейна. - Как жестоко!
- Иначе они сумели бы жить так, как им хорошо. Пасти свои рыбьи
стада, сражаться с чудовищами из бездны, растить дворцы из кораллов, в
одиночку странствовать по морям... Их стало бы слишком много, и им бы
пришлось сражаться за рыбные пастбища и выводковые лагуны... меняться
самим и изменять мир.
- И они согласились? - спросила Элура. - Или их не спрашивали ни о
чем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14