Эта навязчивая идея поглощает ее всю целиком. Я считаю, что ключевой здесь является фраза о том, что она не хочет больше плакать перед витриной магазина для новорожденных, которую она произносит по дороге из того магазина, где покупала спиртное для вечера…
Наконец-то я поняла всю глубину его предательства. Я ведь никогда не рассказывала Сэму о магазине для новорожденных и о чем я думала по пути домой с бутылкой виски в сумке. Об этом я написала только тебе, Пенни. А он прочел мой дневник.
Сэм тем временем продолжал плести какую- то белиберду, встав при этом в важную позу и явно любуясь собой.
– Не забывайте, что с этой сцены начинается ее падение как личности. Важно проследить, как она постепенно, шаг за шагом, теряет собственное достоинство и перестает адекватно воспринимать реальность, - сказал он. - Сама того не заметив, она доходит до ужасных глупостей, то записываясь на какие-то хипповые занятия по визуализации, то удочеряя детеныша гориллы, и при этом заявляет, что все это не имеет никакого отношения к ее бесплодию. Она дойдет до того, что ограничит свою сексуальную жизнь серией безрадостных, бездушных, цинично просчитанных половых актов и станет обращаться со своим несчастным, злополучным мужем как со своего рода животным-производителем, из которого можно по команде выдоить определенное количество спермы…
На этом месте все рассмеялись. Все до единого. А почему бы и нет? Наверное, это смешно.
В этот момент я и вышла на площадку. До сих пор не уверена в том, что это было правильным решением, но тогда я просто была вне себя. Какая-то девушка с выкрашенными в голубой цвет волосами и рацией в руках попыталась остановить меня, но это было невозможно. Все остальные услышали ее протестующие крики и, обернувшись, увидели меня. Что в этот момент пришло в голову Сэму, я не знаю.
Зато знаю, что пришло в голову мне. Только одно слово.
– Ублюдок, - сказала я. Это было все что я смогла сказать. - Ублюдок.
Карл выглядел не менее изумленным, чем Сэм, но мне, естественно, было не до него. Все мое существо было сломлено тем, что мне пришлось столкнуться с этим новым Сэмом, Сэмом, которого я раньше никогда не знала.
– Ты скотина, Сэм, подлая низкая тварь.
Я возненавидела его в тот момент и продолжаю ненавидеть сейчас. Он попытался что-то сказать, но я ему не позволила.
– У меня начались месячные, если тебе это интересно, - сказала я громко. - У нас ничего не получилось. Дик и Дебби не выжили.
Мне не было никакою дела, что режиссер, Карл, Нахве и та девушка с голубыми волосами услышат меня. Мне было наплевать абсолютно на всё. Смутившись, они стали отворачиваться и даже вознамерились отойти подальше, чтобы не участвовать в семейной сцене, но я сказала, чтобы они остались. Я предложила им послушать текст в оригинальном исполнении, потому что завтра они все равно это услышат - из уст Нахве.
Тут подбежал Джордж. Боже мой, и Джордж! Все они тут заодно. Помню, я в тот момент подумала, знает ли обо всем этом Мелинда.
Улучив момент, Карл спросил меня, что я делаю и что вообще происходит.
– А ты его спроси! - воскликнула я, и тут же все взгляды обратились с меня на Сэма. - Он ведь вам все обо мне рассказал… Господи, Сэм, да ты ведь украл мой дневник. Украл мои мысли и чувства, как последний вор!
Уж не помню, высказала я ему все это именно в таких словах или просто кричала, стараясь вбить в него эту мысль, но почему-то запомнила, что одновременно расплакалась. По правде говоря, оглядываясь на все это сейчас, я сама себе удивляюсь. Я совершенно не тот человек, который способен устраивать сцены при посторонних людях. Наверное, неудачный исход искусственного оплодотворения совершенно подорвал мои душевные силы, а тут на меня обрушилось еще и такое.
Потом Сэм и Карл одновременно взяли меня за руки, чтобы отвести в сторону. Сэм при этом бормотал какие-то оправдания, а Карл пытался успокоить меня и что-то мне объяснить. Вдруг Сэм на него окрысился.
– Что ты лезешь не в свое дело! - закричал он с видом человека, который тоже вот-вот заплачет. - Я все про тебя знаю!
Карл был явно изумлен. Похоже, услышать такое от Сэма он ожидал меньше всего на свете.
– Но послушайте… - начал он, однако я не дала ему и слова сказать. Я обернулась к Сэму.
– Да, это правда, Сэм! - заорала я на весь павильон. Тут уж действительно все начали пятиться и расходиться в разные стороны, даже шотландский режиссер, который не производил впечатления человека, которого легко смутить. - Ты все знаешь про нас с Карлом! Ты знаешь, что я была у него и мы с ним целовались. Ты все обо мне знаешь, правда? Потому что ты украл мои чертовы мысли! Так вот: получи еще один кусочек меня, и можешь не благодарить меня за этот подарок. Тебе больше не придется шарить по чужим дневникам, чтобы узнать одну маленькую новость! Я тебя ненавижу! Ненавижу так сильно, как я даже не думала, что могу ненавидеть кого- то. И я больше не хочу ни видеть тебя, ни говорить с тобой…
Так я ему это и сказала. В этих или в других словах, но именно это. И я отвечаю за каждое свое слово. Я его ненавижу.
Потом я выбежала из здания, а Карл и Сэм оба бросились за мной вдогонку. Если бы это не был худший день во всей моей жизни, я бы, пожалуй, нашла это забавным.
Так мы и стояли там втроем на тротуаре Докленда, Сэм отчаянно пытался доказать мне, что он вовсе не собирался поступать как последняя скотина и делать то, что делал, а Карл напряженно выжидал момент, когда можно будет вмешаться в разговор, но все не мог решиться.
– Сэм, ты слышал, что я сказала, - обратилась я к нему. К этому моменту я уже немного успокоилась - по крайней мере настолько, чтобы посмотреть ему в глаза. - Однажды я тебе говорила, что если ты это сделаешь, я уйду от тебя, и теперь я собираюсь сделать именно это.
Он попытался хоть что-то возразить, сказал, что я сейчас просто не в себе, что это у меня гипертрофированная реакция на неудачу с искусственным оплодотворением. Гипертрофированная реакция. Эту фразу я вряд ли когда-нибудь забуду.
– Сэм, ты же читал мой дневник, - сказала я. - Ты знаешь, что иметь от тебя ребенка было моей самой заветной мечтой в жизни. Все, теперь этому конец. Больше я этого не хочу. И я рада, что Дик и Дебби умерли! Слышишь? Я рада, что их никогда на хрен и не было!
Мгновение он молча смотрел на меня и был не в состоянии произнести ни слова. Потом он заплакал.
Он понял, что потерял меня.
Сегодня я впервые открыл этот файл - дневник - в своем компьютере с тех пор, как закончил писать сценарий, с тех пор, как мы с Люси в последний раз обнялись, и с тех пор, как я в последний раз был счастлив.
Прошло уже три месяца, и пожалуй, за все это время не было ни минуты, во сне или наяву, когда бы я не тосковал по Люси всем сердцем.
Даже не знаю, почему я вдруг решил снова написать что-то в этом дневнике. Просто вдруг захотелось. Наверное, правда заключается в том, что за последние месяцы я изрядно утомил всех своих друзей бесконечным нытьем о том, как я несчастен, и последним человеком, которому я могу жаловаться без риска еще больше усугубить свое одиночество, остаюсь я сам.
То, как я поступил по отношению к Люси, было, без сомнения, самой страшной ошибкой, какую я только мог совершить в своей жизни. Каждый день я спрашиваю себя, как так могло получиться, как я мог быть таким кретином, но ответа не нахожу. Наверное, когда Люси впервые пригрозила, что уйдет от меня, я не принял ее слова всерьез. Я все время прокручиваю в голове те события, и мне почему-то кажется, что если бы она узнала обо всем не в такой тяжелый день и не таким неожиданным и ужасным образом, то ее реакция могла бы быть совсем другой. А может быть, все обернулось бы точно так же, не знаю. В любом случае эти рассуждения представляют для меня теперь сугубо теоретический интерес. Уверен я лишь в одном: виноват во всем только я.
Процедура официального развода еще не началась, но я думаю, что долго этого ждать не придется. Мы с Люси с тех пор не разговаривали, хотя часто обменивались записками: сугубо деловыми, практического характера, не злобными, но очень холодными. Мне почему-то кажется, что сама по себе процедура развода, когда до нее дойдет дело, пройдет так же по-современному буднично и безразлично. Не будет ни судебного разбирательства, ни драматических выступлений, ни ужасных сцен или скандалов. От нас потребуется только выполнить необходимые формальности и выждать положенное по закону время. Люси не придется ничего доказывать. От нее не потребуется выступления в суде, в котором ей бы пришлось говорить о моей писательской несостоятельности, ради прикрытия которой я и воспользовался ею как соавтором. Тот факт, что я обманул, фактически предал ее, не имеет для закона никакого значения. Достаточно того факта, что Люси не хочет больше быть моей женой. Институт брака в наши дни на глазах теряет свое значение. Работа над фильмом близка к завершению, по крайней мере, насколько мне известно, съемочный период закончен и начался процесс монтажа. Меня, впрочем, это мало интересует. Я вообще перестал принимать участие в работе над проектом с того дня, когда выбежал со студии, отчаянно пытаясь удержать Люси и убедить ее простить меня за то, что простить нельзя. Джордж и Тревор держат меня в курсе событий. Они говорят, что все по-прежнему полны энтузиазма по поводу фильма. Смешно: сбывается то, к чему я стремился всю свою жизнь, а мне на это совершенно наплевать. Поначалу я даже попытался вообще остановить все это дело. Интересно, много ли найдется на свете таких сценаристов? Осознав всю низость своего поступка, я вдруг подумал, что единственным способом хоть как-то спасти свое достоинство будет остановить работу над фильмом и отозвать сценарий. Как выяснилось, это уже не в моей власти. Ни фильм, ни даже сценарий больше мне не принадлежат, и остановить съемки я не могу. Сценарий и будущий фильм являются собственностью Би-би-си и «Эбав Лайн Филмз». Вложив в производство уже более двух миллионов фунтов, они вряд ли согласятся просто так отказаться от дальнейшей работы. Вряд ли спасение моего брака занимает одно из первых мест в списке их приоритетов.
Я сообщил Люси, что пытался помешать продолжению съемок, а она в ответной записке довольно едким тоном сообщила, что ее не интересует, выйдет этот фильм на экраны или нет, и то, что я украл у нее, могу ей не возвращать. Странное дело: мне почему-то кажется, что Люси стало даже легче, когда она узнала, что история нашей с ней драмы перестала быть скорбным достоянием нас двоих и перешла в собственность большой корпорации. Это стало еще одним свидетельством того, что наша семья перестала существовать.
Я перевел на ее счет все деньги, полученные за фильм. Сумма не слишком большая, хотя мне говорили, что если картина успешно пойдет в прокате, то мне еще будет причитаться значительная доля так называемых «потиражных». (Джордж на это сказал: «Ха!») В любом случае половина этих денег по праву принадлежит Люси, а остальное пойдет в счет той суммы, которую я буду должен ей за выкупаемую половину дома Она в этом доме жить больше не хочет. У нее даже не хватило душевных сил, чтобы зайти сюда еще хотя бы раз. Она попросила свою маму и сестру забрать ее вещи. Когда я узнал об этом, у меня чуть не остановилось сердце. Вернее, то, что еще от него осталось.
Люси купила себе квартиру, но, похоже, появляется там нечасто. Последней, окончательно доконавшей меня каплей стало то, что она теперь встречается с Карлом Фиппсом. Сама Люси, разумеется, ничего мне об этом не сообщала, тем более, что мы с ней с тех пор не разговариваем. Но она прекрасно знает, что я насчет этого в курсе, потому что она общается с Мелиндой, а Мелинда все рассказывает Джорджу. Не слишком-то прямая и удобная линия связи, но ничего лучшего у меня, к сожалению, нет. Я мучаю себя, пытаясь выяснить хоть что-то еще, и упрашиваю Джорджа сообщать мне все, даже жестокие для меня детали. Оба мы чувствуем себя в этой ситуации неловко, но что я могу поделать? Я просто в отчаянии. Я думаю о Люси все время. Судя по доходящей до меня обрывочной информации, отношения у них с Фиппсом замечательные, очень страстные и оживленные. Я, конечно, этому очень рад и в то же время испытываю ярость и презрение.
Мне действительно хочется, чтобы Люси была счастлива. Честное слово. Мне остается только надеяться, что Карл Фиппс осознает, какое счастье ему привалило. Впрочем, я не имею никакого права это говорить. Я ведь не осознавал.
Я начал писать еще один сценарий. Руководствуюсь я при этом тем, что всегда советовала мне Люси: ищу темы и сюжеты в себе. Это сценарий о тупом, одиноком, жалком, слабом, безвольном ублюдке, который сполна заслужил все, что получил. Это комедия.
Прошло еще шесть недель.
Шесть жалких, убогих недель.
За те долгие серые дни, что прошли с того времени, как я умудрился разрушить свою жизнь, мне удалось узнать кое-что интересное. Я обнаружил, например, что вопреки известной истине время никого ни от чего не лечит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Наконец-то я поняла всю глубину его предательства. Я ведь никогда не рассказывала Сэму о магазине для новорожденных и о чем я думала по пути домой с бутылкой виски в сумке. Об этом я написала только тебе, Пенни. А он прочел мой дневник.
Сэм тем временем продолжал плести какую- то белиберду, встав при этом в важную позу и явно любуясь собой.
– Не забывайте, что с этой сцены начинается ее падение как личности. Важно проследить, как она постепенно, шаг за шагом, теряет собственное достоинство и перестает адекватно воспринимать реальность, - сказал он. - Сама того не заметив, она доходит до ужасных глупостей, то записываясь на какие-то хипповые занятия по визуализации, то удочеряя детеныша гориллы, и при этом заявляет, что все это не имеет никакого отношения к ее бесплодию. Она дойдет до того, что ограничит свою сексуальную жизнь серией безрадостных, бездушных, цинично просчитанных половых актов и станет обращаться со своим несчастным, злополучным мужем как со своего рода животным-производителем, из которого можно по команде выдоить определенное количество спермы…
На этом месте все рассмеялись. Все до единого. А почему бы и нет? Наверное, это смешно.
В этот момент я и вышла на площадку. До сих пор не уверена в том, что это было правильным решением, но тогда я просто была вне себя. Какая-то девушка с выкрашенными в голубой цвет волосами и рацией в руках попыталась остановить меня, но это было невозможно. Все остальные услышали ее протестующие крики и, обернувшись, увидели меня. Что в этот момент пришло в голову Сэму, я не знаю.
Зато знаю, что пришло в голову мне. Только одно слово.
– Ублюдок, - сказала я. Это было все что я смогла сказать. - Ублюдок.
Карл выглядел не менее изумленным, чем Сэм, но мне, естественно, было не до него. Все мое существо было сломлено тем, что мне пришлось столкнуться с этим новым Сэмом, Сэмом, которого я раньше никогда не знала.
– Ты скотина, Сэм, подлая низкая тварь.
Я возненавидела его в тот момент и продолжаю ненавидеть сейчас. Он попытался что-то сказать, но я ему не позволила.
– У меня начались месячные, если тебе это интересно, - сказала я громко. - У нас ничего не получилось. Дик и Дебби не выжили.
Мне не было никакою дела, что режиссер, Карл, Нахве и та девушка с голубыми волосами услышат меня. Мне было наплевать абсолютно на всё. Смутившись, они стали отворачиваться и даже вознамерились отойти подальше, чтобы не участвовать в семейной сцене, но я сказала, чтобы они остались. Я предложила им послушать текст в оригинальном исполнении, потому что завтра они все равно это услышат - из уст Нахве.
Тут подбежал Джордж. Боже мой, и Джордж! Все они тут заодно. Помню, я в тот момент подумала, знает ли обо всем этом Мелинда.
Улучив момент, Карл спросил меня, что я делаю и что вообще происходит.
– А ты его спроси! - воскликнула я, и тут же все взгляды обратились с меня на Сэма. - Он ведь вам все обо мне рассказал… Господи, Сэм, да ты ведь украл мой дневник. Украл мои мысли и чувства, как последний вор!
Уж не помню, высказала я ему все это именно в таких словах или просто кричала, стараясь вбить в него эту мысль, но почему-то запомнила, что одновременно расплакалась. По правде говоря, оглядываясь на все это сейчас, я сама себе удивляюсь. Я совершенно не тот человек, который способен устраивать сцены при посторонних людях. Наверное, неудачный исход искусственного оплодотворения совершенно подорвал мои душевные силы, а тут на меня обрушилось еще и такое.
Потом Сэм и Карл одновременно взяли меня за руки, чтобы отвести в сторону. Сэм при этом бормотал какие-то оправдания, а Карл пытался успокоить меня и что-то мне объяснить. Вдруг Сэм на него окрысился.
– Что ты лезешь не в свое дело! - закричал он с видом человека, который тоже вот-вот заплачет. - Я все про тебя знаю!
Карл был явно изумлен. Похоже, услышать такое от Сэма он ожидал меньше всего на свете.
– Но послушайте… - начал он, однако я не дала ему и слова сказать. Я обернулась к Сэму.
– Да, это правда, Сэм! - заорала я на весь павильон. Тут уж действительно все начали пятиться и расходиться в разные стороны, даже шотландский режиссер, который не производил впечатления человека, которого легко смутить. - Ты все знаешь про нас с Карлом! Ты знаешь, что я была у него и мы с ним целовались. Ты все обо мне знаешь, правда? Потому что ты украл мои чертовы мысли! Так вот: получи еще один кусочек меня, и можешь не благодарить меня за этот подарок. Тебе больше не придется шарить по чужим дневникам, чтобы узнать одну маленькую новость! Я тебя ненавижу! Ненавижу так сильно, как я даже не думала, что могу ненавидеть кого- то. И я больше не хочу ни видеть тебя, ни говорить с тобой…
Так я ему это и сказала. В этих или в других словах, но именно это. И я отвечаю за каждое свое слово. Я его ненавижу.
Потом я выбежала из здания, а Карл и Сэм оба бросились за мной вдогонку. Если бы это не был худший день во всей моей жизни, я бы, пожалуй, нашла это забавным.
Так мы и стояли там втроем на тротуаре Докленда, Сэм отчаянно пытался доказать мне, что он вовсе не собирался поступать как последняя скотина и делать то, что делал, а Карл напряженно выжидал момент, когда можно будет вмешаться в разговор, но все не мог решиться.
– Сэм, ты слышал, что я сказала, - обратилась я к нему. К этому моменту я уже немного успокоилась - по крайней мере настолько, чтобы посмотреть ему в глаза. - Однажды я тебе говорила, что если ты это сделаешь, я уйду от тебя, и теперь я собираюсь сделать именно это.
Он попытался хоть что-то возразить, сказал, что я сейчас просто не в себе, что это у меня гипертрофированная реакция на неудачу с искусственным оплодотворением. Гипертрофированная реакция. Эту фразу я вряд ли когда-нибудь забуду.
– Сэм, ты же читал мой дневник, - сказала я. - Ты знаешь, что иметь от тебя ребенка было моей самой заветной мечтой в жизни. Все, теперь этому конец. Больше я этого не хочу. И я рада, что Дик и Дебби умерли! Слышишь? Я рада, что их никогда на хрен и не было!
Мгновение он молча смотрел на меня и был не в состоянии произнести ни слова. Потом он заплакал.
Он понял, что потерял меня.
Сегодня я впервые открыл этот файл - дневник - в своем компьютере с тех пор, как закончил писать сценарий, с тех пор, как мы с Люси в последний раз обнялись, и с тех пор, как я в последний раз был счастлив.
Прошло уже три месяца, и пожалуй, за все это время не было ни минуты, во сне или наяву, когда бы я не тосковал по Люси всем сердцем.
Даже не знаю, почему я вдруг решил снова написать что-то в этом дневнике. Просто вдруг захотелось. Наверное, правда заключается в том, что за последние месяцы я изрядно утомил всех своих друзей бесконечным нытьем о том, как я несчастен, и последним человеком, которому я могу жаловаться без риска еще больше усугубить свое одиночество, остаюсь я сам.
То, как я поступил по отношению к Люси, было, без сомнения, самой страшной ошибкой, какую я только мог совершить в своей жизни. Каждый день я спрашиваю себя, как так могло получиться, как я мог быть таким кретином, но ответа не нахожу. Наверное, когда Люси впервые пригрозила, что уйдет от меня, я не принял ее слова всерьез. Я все время прокручиваю в голове те события, и мне почему-то кажется, что если бы она узнала обо всем не в такой тяжелый день и не таким неожиданным и ужасным образом, то ее реакция могла бы быть совсем другой. А может быть, все обернулось бы точно так же, не знаю. В любом случае эти рассуждения представляют для меня теперь сугубо теоретический интерес. Уверен я лишь в одном: виноват во всем только я.
Процедура официального развода еще не началась, но я думаю, что долго этого ждать не придется. Мы с Люси с тех пор не разговаривали, хотя часто обменивались записками: сугубо деловыми, практического характера, не злобными, но очень холодными. Мне почему-то кажется, что сама по себе процедура развода, когда до нее дойдет дело, пройдет так же по-современному буднично и безразлично. Не будет ни судебного разбирательства, ни драматических выступлений, ни ужасных сцен или скандалов. От нас потребуется только выполнить необходимые формальности и выждать положенное по закону время. Люси не придется ничего доказывать. От нее не потребуется выступления в суде, в котором ей бы пришлось говорить о моей писательской несостоятельности, ради прикрытия которой я и воспользовался ею как соавтором. Тот факт, что я обманул, фактически предал ее, не имеет для закона никакого значения. Достаточно того факта, что Люси не хочет больше быть моей женой. Институт брака в наши дни на глазах теряет свое значение. Работа над фильмом близка к завершению, по крайней мере, насколько мне известно, съемочный период закончен и начался процесс монтажа. Меня, впрочем, это мало интересует. Я вообще перестал принимать участие в работе над проектом с того дня, когда выбежал со студии, отчаянно пытаясь удержать Люси и убедить ее простить меня за то, что простить нельзя. Джордж и Тревор держат меня в курсе событий. Они говорят, что все по-прежнему полны энтузиазма по поводу фильма. Смешно: сбывается то, к чему я стремился всю свою жизнь, а мне на это совершенно наплевать. Поначалу я даже попытался вообще остановить все это дело. Интересно, много ли найдется на свете таких сценаристов? Осознав всю низость своего поступка, я вдруг подумал, что единственным способом хоть как-то спасти свое достоинство будет остановить работу над фильмом и отозвать сценарий. Как выяснилось, это уже не в моей власти. Ни фильм, ни даже сценарий больше мне не принадлежат, и остановить съемки я не могу. Сценарий и будущий фильм являются собственностью Би-би-си и «Эбав Лайн Филмз». Вложив в производство уже более двух миллионов фунтов, они вряд ли согласятся просто так отказаться от дальнейшей работы. Вряд ли спасение моего брака занимает одно из первых мест в списке их приоритетов.
Я сообщил Люси, что пытался помешать продолжению съемок, а она в ответной записке довольно едким тоном сообщила, что ее не интересует, выйдет этот фильм на экраны или нет, и то, что я украл у нее, могу ей не возвращать. Странное дело: мне почему-то кажется, что Люси стало даже легче, когда она узнала, что история нашей с ней драмы перестала быть скорбным достоянием нас двоих и перешла в собственность большой корпорации. Это стало еще одним свидетельством того, что наша семья перестала существовать.
Я перевел на ее счет все деньги, полученные за фильм. Сумма не слишком большая, хотя мне говорили, что если картина успешно пойдет в прокате, то мне еще будет причитаться значительная доля так называемых «потиражных». (Джордж на это сказал: «Ха!») В любом случае половина этих денег по праву принадлежит Люси, а остальное пойдет в счет той суммы, которую я буду должен ей за выкупаемую половину дома Она в этом доме жить больше не хочет. У нее даже не хватило душевных сил, чтобы зайти сюда еще хотя бы раз. Она попросила свою маму и сестру забрать ее вещи. Когда я узнал об этом, у меня чуть не остановилось сердце. Вернее, то, что еще от него осталось.
Люси купила себе квартиру, но, похоже, появляется там нечасто. Последней, окончательно доконавшей меня каплей стало то, что она теперь встречается с Карлом Фиппсом. Сама Люси, разумеется, ничего мне об этом не сообщала, тем более, что мы с ней с тех пор не разговариваем. Но она прекрасно знает, что я насчет этого в курсе, потому что она общается с Мелиндой, а Мелинда все рассказывает Джорджу. Не слишком-то прямая и удобная линия связи, но ничего лучшего у меня, к сожалению, нет. Я мучаю себя, пытаясь выяснить хоть что-то еще, и упрашиваю Джорджа сообщать мне все, даже жестокие для меня детали. Оба мы чувствуем себя в этой ситуации неловко, но что я могу поделать? Я просто в отчаянии. Я думаю о Люси все время. Судя по доходящей до меня обрывочной информации, отношения у них с Фиппсом замечательные, очень страстные и оживленные. Я, конечно, этому очень рад и в то же время испытываю ярость и презрение.
Мне действительно хочется, чтобы Люси была счастлива. Честное слово. Мне остается только надеяться, что Карл Фиппс осознает, какое счастье ему привалило. Впрочем, я не имею никакого права это говорить. Я ведь не осознавал.
Я начал писать еще один сценарий. Руководствуюсь я при этом тем, что всегда советовала мне Люси: ищу темы и сюжеты в себе. Это сценарий о тупом, одиноком, жалком, слабом, безвольном ублюдке, который сполна заслужил все, что получил. Это комедия.
Прошло еще шесть недель.
Шесть жалких, убогих недель.
За те долгие серые дни, что прошли с того времени, как я умудрился разрушить свою жизнь, мне удалось узнать кое-что интересное. Я обнаружил, например, что вопреки известной истине время никого ни от чего не лечит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66