- Я их получила.
После этого она оживилась, но не скажу, что это оживление меня обрадовало, поскольку оно немедленно переросло в истерику.
– Какого черта? - кричала она. - На кой хрен ты это мне послал? Господи, да еще эта записка! Ничего умней не придумал - предлагать всем на обозрение такую похабень. Какой же ты идиот! Идиот, идиот, идиот.
Ну вот, значит, на этом диалог и закончился. Пока она продолжала кричать, я счел за лучшее свалить из дома. Ничего не скажешь, славненько поговорили. Ноутбук я взял с собой и сейчас сижу в пабе и совмещаю приятное с полезным. Интересное наблюдение: под выпивку вроде бы даже неплохо пишется. Честно говоря, не ожидал я, что сегодня меня так обломают. Она ведь только и делает, что хнычет по поводу отсутствия внимания с моей стороны. Все время намекает, что было бы неплохо, если бы я время от времени демонстрировал те чувства, которые к ней испытываю. («Ты меня любишь? Ну сделай так, чтобы я увидела, что ты меня любишь. Сделай что-нибудь приятное, чтобы я поняла, как ты ко мне относишься». Всю эту чушь она несет постоянно, становясь особенно говорливой в те редкие минуты, когда я пытаюсь посмотреть телевизор - и то не для развлечения, а по работе.) И вот, стоило мне сделать что-то, на мой взгляд, чувственное и романтичное, как на меня сразу же начинают орать.
Заранее готов извиниться за то, что сейчас напишу. Прекрасно понимаю, что неправ и что так говорить нельзя. Да что там говорить - так даже думать нельзя, но все же я позволю себе выразить эту мысль: чертовы бабы!
Дорогая Пенни.
Я хочу УМЕРЕТЬ Я ПРОСТО ХОЧУ УМЕРЕТЬ.
Дорогой Сэм.
Сегодня - первый день на новой работе. Для начала (неплохо, ничего не скажешь) мне пришлось встать в пять утра - сегодня у меня контрольное прослушивание утренней программы вместе с новым начальством. Дурдом какой-то. Люси сподобилась подать мне чашку чая, что с ее стороны очень даже мило. Впрочем, большой жертвы она ради меня не принесла, потому что - есть у меня такое предположение - она и не ложилась. Когда я наконец продрал глаза, она ласково поцеловала меня и поблагодарила за вчерашний букет. Она даже извинилась за то, что наговорила мне вчера вечером, и попыталась объяснить, что всему виной ее нервное напряжение в связи с надвигающейся лапароскопией и прочими сопутствующими неприятностями. Я сказал, что ничуть не обижаюсь, попросил ее поменьше волноваться, и вроде бы все как-то разрядилось и успокоилось, хотя, по правде говоря, не могу сказать, что то чувство единства и близости с Люси, которое, пожалуй, и было для меня синонимом слова «счастье», вернулось ко мне в полной мере.
Офис, в котором мне теперь предстоит работать, находится в Доме радио. Это дело хорошее. Во-первых, это тот дом, который хранит в себе память о старой доброй Би-би-си. Кроме того, он находится в самом центре, а не у черта на рогах, как Телецентр. Мне теперь до работы рукой подать - на метро по прямой линии.
Новая работа - просто абзац. Судя по всему, моим основным участком будет утренняя программа на Радио-1. Меня, значит, бросили на усиление этого, с позволения сказать, проекта, потому что, согласно новой концепции, это время отдается не столько под концерт поп-музыки, как раньше, сколько под развлекательную программу с отдельными музыкальными вставками. В качестве «знаменосца» у них выступает якобы звезда первой величины - молодой парень по имени Чарли Стоун. Мне на полном серьезе отрекомендовали его как величайшее явление в современном постмодернистском молодежном радиовещании. Выражается его продвинутость в том, что он позволяет себе похабные шутки там, где раньше на такого типа юмор было наложено табу - в передаче, выходящей в семь тридцать утра на первом государственном радиоканале. Не стану отрицать: что-то в нем есть, что отличает его от обычного любителя поматериться где-нибудь у стойки бара. Впрочем, мне от этого не легче. Тоже мне звезда. Начальство утверждает, что он, как никто другой, удачно совмещает в себе принадлежность ко всему передовому (прошу прощения - продвинутому) и неразрывное единство с мейнстримом. Дремучие обыватели, разумеется, заваливают редакцию бесконечными звонками и письмами с жалобами на мат и похабщину в эфире. «Ну, не въезжают люди, что поделаешь», - развел руками главный управляющий редактор канала. С его точки зрения такое недовольство слушателей как раз свидетельствует о гениальности ведущего, выпущенного в эфир с его легкой руки.
Зовут моего управляющего редактора Мэтт Краули. Вчера он сообщил мне по электронной почте, что нам необходимо встретиться в студии, чтобы я проникся духом программы Чарли Стоуна и уразумел, с какими звездами и на каком прорывном направлении мне выпала честь трудиться.
– Он ведь работает на самом острие, на пике современного радио, - уверял меня управляющий редактор. - Настоящий постмодернист. У него просто звериное чутье на нужную тему и тональность. Он убийственно ироничный, конфронтационный, многоплановый ведущий. В общем, не дает народу скучать.
Все это, как я уже давно понял, обозначает только одно: похабные шутки и мат в прямом эфире.
Когда я появился в студии, Краули уже был там (неудачное, прямо скажу, начало совместной работы с новым начальником), и мы вместе встали за стеклом и стали наблюдать, как Чарли и его команда развлекают только что проснувшийся народ. Я присоединился к Краули как раз в тот момент, когда заканчивалась очередная музыкальная вставка: певица по имени Бренда исполняла песню под названием «Секс, мой секс». Про песню ничего сказать не могу, а вот певица очень даже ничего: я уже видел пару раз ее слегка прикрытый лифчиком бюст на обложке журнала «Loaded».
– Ну вот и здорово, - сказал Чарли, - это был суперсексуальный привет от нашей суперсексуальной Бренды. Я от этого так возбудился, что стал дергать… ручку громкости, естественно! А вы что подумали? Нет, ну что за люди! Себе дергайте что хотите, но мне не мешайте восторгаться леди Брендой. Она у нас жутко классная, жутко соблазнительная и, главное, конечно, жутко талантливая. У меня от нее просто все встает… дыбом встает на голове. Волосы, в смысле. Хотя, впрочем, как же тут не встать и всему остальному? У меня от нее горят трубы, чешутся руки, вылезает антенна, разгибается крючок и даже, что уж тут скрывать, дорогие слушатели, - у меня на нее просто стоит. Стоит у меня тут мой старый дружок и тянется к ней всей… всей… ну, душой, что ли. В общем, прошу прощения, если мои комплименты носят сексистскии характер, но ничего не могу с собой поделать. Торчим мы с дружком от нашей Бренды и скрывать этого не намерены. Вы еще не забыли, что я поклялся говорить в эфире только правду?
Меня все это просто убило. Давненько же я не слушал Радио-1 и даже не был в курсе того, насколько жлобским стал теперь этот канал.
– Да, кстати о сексе, - продолжал фонтанировать Чарли. - Скажите-ка мне, обожаемые слушатели, а вот вы когда впервые осознали свою сексуальность? Расскажите мне, например, о том, как вы первый раз в жизни трахались. Да, я знаю, что вы просто умираете от желания поговорить на эту тему. Давайте-давайте, колитесь, не бойтесь высокопарных слов. Земля уходила у вас из-под ног? Выкладывайте начистоту: кто из вас кончил первым? Вы, кстати, предохранялись, и если да, то как именно? А потом что было? Вы оба закурили? Или, может, просто лежали рядом, отмокая в ванне из собственного пота и прочих выделений? Вспомните все хорошенько и звоните нам. Мы ждем не дождемся ваших занимательных историй.
Мэтт повернулся ко мне и улыбнулся усталой, но довольной улыбкой тренера, любимый ученик которого только что установил мировой рекорд.
– Блестяще, правда?
– Да, очень хорошо, - заверил я его.
– Вот так-то, старина. Мы тут на радио тоже не лыком шиты, - продолжал Краули. - Главное уже сделано - я нашел этого парня и теперь хочу, чтобы вы правильно меня поняли. По должности я, конечно, числюсь вашим руководителем, контролируя работу всех редакторов на канале. Но настоящий ваш босс - это он, о'кей? Впрочем, я думаю, вы это и сами прекрасно понимаете. Утреннее шоу - флагман нашего канала. И это шоу - его шоу, его передача. И вы будете работать на него и для него. Он - гений радио, наша гордость, наша звезда, и ваша работа, я бы даже сказал - ваша первоочередная задача, лечь костьми, но не позволить какому-нибудь радио «Вёрджин» или «Кэпитал» переманить его у нас.
Позже, сидя в одиночестве в своем новом кабинете, я принял решение.
Решение важное и при этом, может быть, чудовищное и даже недостойное. Я готов возненавидеть себя за то, что вообще стал думать об этом, но… дело сделано. Хотя меня гнетет мысль, что я поступил неправильно, где-то в глубине моей души все-таки живет уверенность в том, что я прав.
Дорогая Пенни.
Взяла на работе недельный отпуск за свой счет. Пост того, как я опозорилась перед Карлом Фиппсом, мне хоть из дома не выходи. Господи, да что же он обо мне подумает? И каково было ему все это выслушивать? Он же ни в чем не виноват. Поцеловал девушку, она явно не отвергла его поцелуй, они самым милым образом прощаются, и следующее, что он от нее получает, - хамское сообщение на автоответчике о том, что она ему, извините за выражение, не даст, притом что он сам ее ни о чем таком и не просил! Господи, господи! Как вспомню об этом - так хоть вешайся. Как дальше жить - не представляю.
Что мне теперь делать? Рано или поздно мне придется выйти на работу, и там я неизбежно встречусь с ним. Может, мне уволиться по-тихому? Почему бы и нет? Сэма в конце концов не уволили, а просто перевели на радио (Сэм все твердит: «Какой позор, какой позор!», хотя я лично ничего против радио не имею - работа как работа, не хуже, чем у него была раньше), и, таким образом, предполагавшийся финансовый крах нашей семьи по крайней мере на некоторое время отодвигается. Вот не пойду больше в офис - и не нужно будет встречаться с Карлом. Заманчиво. Искушение, я бы сказала, очень даже сильное.
Да, кстати, Катберт вроде бы совсем выздоровел, и его выписали из больницы. По дороге домой Мелинда завезла его к нам, и он, едва его внесли в гостиную, тотчас же проблевался на мой любимый диванный плед. Мелинда мило улыбнулась и заверила меня, что беспокоиться нет причины. Доктора предупредили, что рвота в ближайшее время может наблюдаться у Катберта регулярно, и это даже признак скорее выздоровления, чем болезни. Я, конечно, очень рада за нее и за Катберта, но и плед немножко жалко. Что же касается Мелинды и ее уверенности в том, что весь мир крутится вокруг них с ребенком, то - ничего не поделаешь. Эти мамаши, особенно молодые, совсем забывают, что у нас - не-мамаш - тоже есть какая-никакая жизнь. Нам даже бывает жалко заблеванного пусть и самым распрекрасным младенцем пледа. Впрочем, зря я так. Нельзя быть такой злой. Мелинда в последние дни столько пережила, так намучилась, что ей вполне простительно несколько преувеличивать значение Катберта в этом мире и недооценивать заботы и проблемы других людей.
Уважаемый предатель.
Ну, вот и все. Дело сделано. То есть, конечно, не сделано, а только начато, но это уже детали. Взялся за гуж, назвался груздем, сказал «а» - и так далее. В общем, если Люси узнает о том, что я затеял (а рано или поздно это случится), я не берусь даже предположить, какова будет ее реакция и в какой именно форме она обрушит на меня свой гнев. Но делать нечего: ветер посеян, посмотрим теперь, какую бурю придется пожинать. Короче говоря, я забросил идею фильма о бездетной паре на Би-би-си - Джорджу и Тревору. Все понимаю: это жестоко и, главное, глупо - рисковать всем тем, что мне так дорого. Но ведь, черт возьми, писатель я или нет? А писатели всегда пишут про себя, как и художники, которые творят свои картины на основе собственного опыта и исходящих из этого опыта переживаний. В общем, это неотъемлемая часть любого творческого ремесла.
Перечитав этот кусок, я понял, что он выглядит как кассационная жалоба преступника, которому вынесен справедливый приговор. На самом же деле я поступаю честно. У Люси нет никакого права отрывать меня от источника вдохновения. Да, это ее боль и ее личная жизнь. Но, черт возьми, это и моя жизнь тоже. И потом, я же не идиот: кое- что творчески переработаю, а героям дам вымышленные имена. Так что не понимаю, с чего бы Люси так беситься по этому поводу.
Всю ночь провел за компьютером - писал синопсис. Люси думала, что я изливаю душу в дневнике, и я готов был почувствовать себя виноватым… но ведь, с другой стороны, в некотором роде я делаю именно то, о чем мы с ней сговорились. Правда, несколько в иной форме. В любом случае могу заявить, что работа у меня, что называется, пошла, и мне, ей-богу, даже понравилось то, что я наскоро накропал. Будь я принимающим редактором, я бы непременно дал зеленый свет этому автору и заказал бы ему дальнейшую работу над сценарием, идею которого он мне предложил. Что меня больше всего злит в этой ситуации - так это тот неоспоримый факт, что всего несколько дней назад я и был этим самым принимающим редактором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
После этого она оживилась, но не скажу, что это оживление меня обрадовало, поскольку оно немедленно переросло в истерику.
– Какого черта? - кричала она. - На кой хрен ты это мне послал? Господи, да еще эта записка! Ничего умней не придумал - предлагать всем на обозрение такую похабень. Какой же ты идиот! Идиот, идиот, идиот.
Ну вот, значит, на этом диалог и закончился. Пока она продолжала кричать, я счел за лучшее свалить из дома. Ничего не скажешь, славненько поговорили. Ноутбук я взял с собой и сейчас сижу в пабе и совмещаю приятное с полезным. Интересное наблюдение: под выпивку вроде бы даже неплохо пишется. Честно говоря, не ожидал я, что сегодня меня так обломают. Она ведь только и делает, что хнычет по поводу отсутствия внимания с моей стороны. Все время намекает, что было бы неплохо, если бы я время от времени демонстрировал те чувства, которые к ней испытываю. («Ты меня любишь? Ну сделай так, чтобы я увидела, что ты меня любишь. Сделай что-нибудь приятное, чтобы я поняла, как ты ко мне относишься». Всю эту чушь она несет постоянно, становясь особенно говорливой в те редкие минуты, когда я пытаюсь посмотреть телевизор - и то не для развлечения, а по работе.) И вот, стоило мне сделать что-то, на мой взгляд, чувственное и романтичное, как на меня сразу же начинают орать.
Заранее готов извиниться за то, что сейчас напишу. Прекрасно понимаю, что неправ и что так говорить нельзя. Да что там говорить - так даже думать нельзя, но все же я позволю себе выразить эту мысль: чертовы бабы!
Дорогая Пенни.
Я хочу УМЕРЕТЬ Я ПРОСТО ХОЧУ УМЕРЕТЬ.
Дорогой Сэм.
Сегодня - первый день на новой работе. Для начала (неплохо, ничего не скажешь) мне пришлось встать в пять утра - сегодня у меня контрольное прослушивание утренней программы вместе с новым начальством. Дурдом какой-то. Люси сподобилась подать мне чашку чая, что с ее стороны очень даже мило. Впрочем, большой жертвы она ради меня не принесла, потому что - есть у меня такое предположение - она и не ложилась. Когда я наконец продрал глаза, она ласково поцеловала меня и поблагодарила за вчерашний букет. Она даже извинилась за то, что наговорила мне вчера вечером, и попыталась объяснить, что всему виной ее нервное напряжение в связи с надвигающейся лапароскопией и прочими сопутствующими неприятностями. Я сказал, что ничуть не обижаюсь, попросил ее поменьше волноваться, и вроде бы все как-то разрядилось и успокоилось, хотя, по правде говоря, не могу сказать, что то чувство единства и близости с Люси, которое, пожалуй, и было для меня синонимом слова «счастье», вернулось ко мне в полной мере.
Офис, в котором мне теперь предстоит работать, находится в Доме радио. Это дело хорошее. Во-первых, это тот дом, который хранит в себе память о старой доброй Би-би-си. Кроме того, он находится в самом центре, а не у черта на рогах, как Телецентр. Мне теперь до работы рукой подать - на метро по прямой линии.
Новая работа - просто абзац. Судя по всему, моим основным участком будет утренняя программа на Радио-1. Меня, значит, бросили на усиление этого, с позволения сказать, проекта, потому что, согласно новой концепции, это время отдается не столько под концерт поп-музыки, как раньше, сколько под развлекательную программу с отдельными музыкальными вставками. В качестве «знаменосца» у них выступает якобы звезда первой величины - молодой парень по имени Чарли Стоун. Мне на полном серьезе отрекомендовали его как величайшее явление в современном постмодернистском молодежном радиовещании. Выражается его продвинутость в том, что он позволяет себе похабные шутки там, где раньше на такого типа юмор было наложено табу - в передаче, выходящей в семь тридцать утра на первом государственном радиоканале. Не стану отрицать: что-то в нем есть, что отличает его от обычного любителя поматериться где-нибудь у стойки бара. Впрочем, мне от этого не легче. Тоже мне звезда. Начальство утверждает, что он, как никто другой, удачно совмещает в себе принадлежность ко всему передовому (прошу прощения - продвинутому) и неразрывное единство с мейнстримом. Дремучие обыватели, разумеется, заваливают редакцию бесконечными звонками и письмами с жалобами на мат и похабщину в эфире. «Ну, не въезжают люди, что поделаешь», - развел руками главный управляющий редактор канала. С его точки зрения такое недовольство слушателей как раз свидетельствует о гениальности ведущего, выпущенного в эфир с его легкой руки.
Зовут моего управляющего редактора Мэтт Краули. Вчера он сообщил мне по электронной почте, что нам необходимо встретиться в студии, чтобы я проникся духом программы Чарли Стоуна и уразумел, с какими звездами и на каком прорывном направлении мне выпала честь трудиться.
– Он ведь работает на самом острие, на пике современного радио, - уверял меня управляющий редактор. - Настоящий постмодернист. У него просто звериное чутье на нужную тему и тональность. Он убийственно ироничный, конфронтационный, многоплановый ведущий. В общем, не дает народу скучать.
Все это, как я уже давно понял, обозначает только одно: похабные шутки и мат в прямом эфире.
Когда я появился в студии, Краули уже был там (неудачное, прямо скажу, начало совместной работы с новым начальником), и мы вместе встали за стеклом и стали наблюдать, как Чарли и его команда развлекают только что проснувшийся народ. Я присоединился к Краули как раз в тот момент, когда заканчивалась очередная музыкальная вставка: певица по имени Бренда исполняла песню под названием «Секс, мой секс». Про песню ничего сказать не могу, а вот певица очень даже ничего: я уже видел пару раз ее слегка прикрытый лифчиком бюст на обложке журнала «Loaded».
– Ну вот и здорово, - сказал Чарли, - это был суперсексуальный привет от нашей суперсексуальной Бренды. Я от этого так возбудился, что стал дергать… ручку громкости, естественно! А вы что подумали? Нет, ну что за люди! Себе дергайте что хотите, но мне не мешайте восторгаться леди Брендой. Она у нас жутко классная, жутко соблазнительная и, главное, конечно, жутко талантливая. У меня от нее просто все встает… дыбом встает на голове. Волосы, в смысле. Хотя, впрочем, как же тут не встать и всему остальному? У меня от нее горят трубы, чешутся руки, вылезает антенна, разгибается крючок и даже, что уж тут скрывать, дорогие слушатели, - у меня на нее просто стоит. Стоит у меня тут мой старый дружок и тянется к ней всей… всей… ну, душой, что ли. В общем, прошу прощения, если мои комплименты носят сексистскии характер, но ничего не могу с собой поделать. Торчим мы с дружком от нашей Бренды и скрывать этого не намерены. Вы еще не забыли, что я поклялся говорить в эфире только правду?
Меня все это просто убило. Давненько же я не слушал Радио-1 и даже не был в курсе того, насколько жлобским стал теперь этот канал.
– Да, кстати о сексе, - продолжал фонтанировать Чарли. - Скажите-ка мне, обожаемые слушатели, а вот вы когда впервые осознали свою сексуальность? Расскажите мне, например, о том, как вы первый раз в жизни трахались. Да, я знаю, что вы просто умираете от желания поговорить на эту тему. Давайте-давайте, колитесь, не бойтесь высокопарных слов. Земля уходила у вас из-под ног? Выкладывайте начистоту: кто из вас кончил первым? Вы, кстати, предохранялись, и если да, то как именно? А потом что было? Вы оба закурили? Или, может, просто лежали рядом, отмокая в ванне из собственного пота и прочих выделений? Вспомните все хорошенько и звоните нам. Мы ждем не дождемся ваших занимательных историй.
Мэтт повернулся ко мне и улыбнулся усталой, но довольной улыбкой тренера, любимый ученик которого только что установил мировой рекорд.
– Блестяще, правда?
– Да, очень хорошо, - заверил я его.
– Вот так-то, старина. Мы тут на радио тоже не лыком шиты, - продолжал Краули. - Главное уже сделано - я нашел этого парня и теперь хочу, чтобы вы правильно меня поняли. По должности я, конечно, числюсь вашим руководителем, контролируя работу всех редакторов на канале. Но настоящий ваш босс - это он, о'кей? Впрочем, я думаю, вы это и сами прекрасно понимаете. Утреннее шоу - флагман нашего канала. И это шоу - его шоу, его передача. И вы будете работать на него и для него. Он - гений радио, наша гордость, наша звезда, и ваша работа, я бы даже сказал - ваша первоочередная задача, лечь костьми, но не позволить какому-нибудь радио «Вёрджин» или «Кэпитал» переманить его у нас.
Позже, сидя в одиночестве в своем новом кабинете, я принял решение.
Решение важное и при этом, может быть, чудовищное и даже недостойное. Я готов возненавидеть себя за то, что вообще стал думать об этом, но… дело сделано. Хотя меня гнетет мысль, что я поступил неправильно, где-то в глубине моей души все-таки живет уверенность в том, что я прав.
Дорогая Пенни.
Взяла на работе недельный отпуск за свой счет. Пост того, как я опозорилась перед Карлом Фиппсом, мне хоть из дома не выходи. Господи, да что же он обо мне подумает? И каково было ему все это выслушивать? Он же ни в чем не виноват. Поцеловал девушку, она явно не отвергла его поцелуй, они самым милым образом прощаются, и следующее, что он от нее получает, - хамское сообщение на автоответчике о том, что она ему, извините за выражение, не даст, притом что он сам ее ни о чем таком и не просил! Господи, господи! Как вспомню об этом - так хоть вешайся. Как дальше жить - не представляю.
Что мне теперь делать? Рано или поздно мне придется выйти на работу, и там я неизбежно встречусь с ним. Может, мне уволиться по-тихому? Почему бы и нет? Сэма в конце концов не уволили, а просто перевели на радио (Сэм все твердит: «Какой позор, какой позор!», хотя я лично ничего против радио не имею - работа как работа, не хуже, чем у него была раньше), и, таким образом, предполагавшийся финансовый крах нашей семьи по крайней мере на некоторое время отодвигается. Вот не пойду больше в офис - и не нужно будет встречаться с Карлом. Заманчиво. Искушение, я бы сказала, очень даже сильное.
Да, кстати, Катберт вроде бы совсем выздоровел, и его выписали из больницы. По дороге домой Мелинда завезла его к нам, и он, едва его внесли в гостиную, тотчас же проблевался на мой любимый диванный плед. Мелинда мило улыбнулась и заверила меня, что беспокоиться нет причины. Доктора предупредили, что рвота в ближайшее время может наблюдаться у Катберта регулярно, и это даже признак скорее выздоровления, чем болезни. Я, конечно, очень рада за нее и за Катберта, но и плед немножко жалко. Что же касается Мелинды и ее уверенности в том, что весь мир крутится вокруг них с ребенком, то - ничего не поделаешь. Эти мамаши, особенно молодые, совсем забывают, что у нас - не-мамаш - тоже есть какая-никакая жизнь. Нам даже бывает жалко заблеванного пусть и самым распрекрасным младенцем пледа. Впрочем, зря я так. Нельзя быть такой злой. Мелинда в последние дни столько пережила, так намучилась, что ей вполне простительно несколько преувеличивать значение Катберта в этом мире и недооценивать заботы и проблемы других людей.
Уважаемый предатель.
Ну, вот и все. Дело сделано. То есть, конечно, не сделано, а только начато, но это уже детали. Взялся за гуж, назвался груздем, сказал «а» - и так далее. В общем, если Люси узнает о том, что я затеял (а рано или поздно это случится), я не берусь даже предположить, какова будет ее реакция и в какой именно форме она обрушит на меня свой гнев. Но делать нечего: ветер посеян, посмотрим теперь, какую бурю придется пожинать. Короче говоря, я забросил идею фильма о бездетной паре на Би-би-си - Джорджу и Тревору. Все понимаю: это жестоко и, главное, глупо - рисковать всем тем, что мне так дорого. Но ведь, черт возьми, писатель я или нет? А писатели всегда пишут про себя, как и художники, которые творят свои картины на основе собственного опыта и исходящих из этого опыта переживаний. В общем, это неотъемлемая часть любого творческого ремесла.
Перечитав этот кусок, я понял, что он выглядит как кассационная жалоба преступника, которому вынесен справедливый приговор. На самом же деле я поступаю честно. У Люси нет никакого права отрывать меня от источника вдохновения. Да, это ее боль и ее личная жизнь. Но, черт возьми, это и моя жизнь тоже. И потом, я же не идиот: кое- что творчески переработаю, а героям дам вымышленные имена. Так что не понимаю, с чего бы Люси так беситься по этому поводу.
Всю ночь провел за компьютером - писал синопсис. Люси думала, что я изливаю душу в дневнике, и я готов был почувствовать себя виноватым… но ведь, с другой стороны, в некотором роде я делаю именно то, о чем мы с ней сговорились. Правда, несколько в иной форме. В любом случае могу заявить, что работа у меня, что называется, пошла, и мне, ей-богу, даже понравилось то, что я наскоро накропал. Будь я принимающим редактором, я бы непременно дал зеленый свет этому автору и заказал бы ему дальнейшую работу над сценарием, идею которого он мне предложил. Что меня больше всего злит в этой ситуации - так это тот неоспоримый факт, что всего несколько дней назад я и был этим самым принимающим редактором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66