– А почему был, он что умер? – почему-то заинтересовалась Переливцева.
– Не знаю, исчез куда-то, – рассеянно ответил ей Рудаки, который опять углубился в свою газету. – Вот тут прогноз есть на завтра, послушайте, что пишут: первое солнце взойдет в пять часов шесть минут, второе в пять часов десять минут…
Рудаки никто не слушал.
– Странная штука с этими звездными переселенцами – пишут, что люди улетают, но я, например, не знаю ни одного улетевшего. А вы? Может, ты и права, Виктория, – задумчиво сказал Рихман.
– Вот мы улетаем, – усмехнулся Штельвельд.
– На палочке верхом, – сказала Маина Иванова.
– А что? Эротично! – Штельвельд готов был развить тему но Иванова молча показала ему кулак и он увял.
– Надо на Марс переселиться – кажется, там уже найдены примитивные формы жизни, – пошутила Ива Рудаки.
– Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе – науке сие не известно! – назидательно произнес ее муж, подняв глаза от газеты.
– А потому надо выпить, – резюмировал Иванов.
– Мамед! – крикнул Рудаки. – Где наши рюмки?
– Вот рюмки, Аврам-бей, – Мамед нес из кухни большой поднос, уставленный закусками. – Вот «Вазистубани» вино, вот лобио, вот кинза, вот лаваш-малаш, – сказал он, поставив поднос. – Кушайте, дорогие. Автомат хороший, – шепнул он Рудаки, – я попробовал на дворе. Коту отпуск дадим – заслужил наш герой, еще один мышь в кладовке поймал. Кушайте, дорогие, скоро шашлык готов будет.
Мамед опять скрылся на кухне, Чинчук стал наливать дамам вино, а Иванов достал из рюкзака бутылку водки, открыл ее и, налив себе полную рюмку, сказал:
– Наливайте сами, мужики, а то мне тут неудобно с краю.
«Мужики» не заставили себя ждать, и вскоре все уже сидели с поднятыми рюмками в ожидании тоста.
– Скажешь тост, Витя? – попросил Иванов.
– В это непростое время… – встрял ехидный Штельвельд.
– Помолчи, дай сказать человеку, – остановила его Ира.
Чинчук встал.
– В это сложное время… – начал он.
Все засмеялись и выпили.
Какое-то время компания молча жевала, потом Чинчук вдруг сказал задумчиво:
– Мне в Подольском раввинате предлагали советника, можно было в Бахчисарай послом поехать, все-таки Крым, а не эти попы.
– Это бесперспективный пост! – безапелляционным тоном заявила Виктория Чинчук. – Подольский раввинат находится в политической изоляции, его признали только Крымский каганат и Автономный раввинат Белой Церкви, а у Патриархата большое будущее через международное православие.
– Правильно, – грустно согласился Чинчук, – все было бы неплохо, если бы не сухой закон.
– Так вы едете с нами или нет? – спросила Чинчуков Иванова.
– Едем, едем, – ответила ей Виктория Чинчук.
– На палочке верхом, разве что, – усомнился Рудаки и громко объявил: – Мамед шашлыки несет – готовьте пространство.
– Шашлык карский – аромат царский! – приговаривал Мамед, подбегая с подносом. – Кушайте, гости дорогие!
– Под шашлык, как говорится, сам бог велел, – предложил Штельвельд.
Возражений, естественно, не последовало, даже Этли протянул свою рюмку.
– Пообтесался, бритт, – заметил Урия, – обрусел.
– Хороший шашлык, – похвалил Рудаки. – Постарался Мамед за кота.
– И за автомат, – добавил Урия.
– Ну да, и за автомат тоже, – согласился Рудаки. – Интересно, зачем он ему?
– Орехи прикладом хорошо разбивать, – предположил Иванов.
– Во-во, и я так думаю, – усмехнулся Штельвельд и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь: – Так мы идем сегодня на встречу с Немой или нет?
– Идем, конечно, в том же составе, – решительно заявил Рудаки и покосился на Иву.
– Только без баб, – потребовал Иванов.
– Очень надо… – фыркнула Ира Штельвельд.
– И вообще, пора закругляться, скоро последнее солнце сядет. – Иванов показал на окно, за которым уже порядком стемнело.
– Надо на посошок, – потребовал Чинчук и подставил свою рюмку.
– Всенепременно, – Иванов налил ему водки, поднял рюмку и провозгласил: – В это сложное время, как говорится, дай бог не последнюю.
– Пора! – выпив, сказал Рудаки. – Кашку поели, бражку попили, бабушку пока что не прибили, но пора и честь знать.
Со звуком оборванной струны село последнее солнце.
13. Два капитана
Не обошлось без уговоров и даже слез (Ива Рудаки показательно всплакнула), но на встречу с Немой отправились в том же составе и «без баб». Переливцевы подвезли «делегацию» до Сельхозакадемии, где Голосеевский лес подступал вплотную к городу.
Когда, пожелав им удачи, Переливцевы уехали, Штельвельд вдруг заявил:
– Вы идите, а я догоню вас, мне тут, самое, в одно место заскочить надо, – и исчез в переулке.
Рудаки крикнул ему вдогонку:
– А вы надолго, Володя, может, мы лучше вас подождем? – но ответа не получил – Штельвельд то ли не услышал, то ли не захотел отвечать.
– Куда это он, как думаешь? – спросил Рудаки, но помрачневший Иванов только покрутил пальцем у виска и сказал:
– Пошли. Догонит, раз сказал, – и, помолчав, добавил: – К утру догонит.
Рудаки понял, что подразумевается «баба», и больше этой темы не касался. После женитьбы на Ире состав «баб» у Корнета претерпел качественные изменения – одной из них, например, была его старая учительница, которой он носил продукты.
– Пошли, – сказал он, и они двинулись в сторону леса.
Уже через несколько минут они вышли на лесную дорогу, по которой возвращались вчера. Идти было легко – небо очистилось от туч и дорогу освещали звезды, хотя в эту ночь и вполне обычного вида, но достаточно яркие. Не прошло и получаса, как они вышли к озеру и направились к своему вчерашнему «биваку».
Аборигены на этот раз отсутствовали, и казалось уже, что и Аборигены, и все вчерашние события им просто приснились. Они уселись на свои прежние места на поваленном дереве и закурили. Темное ночное озеро лежало перед ними тихое и спокойное, только изредка слышался всплеск – то ли рыба, то ли утки.
Рудаки курил и задумчиво ковырял прутиком землю. «Прошло два года, – думал он, – а ничего не прояснилось. Ну ладно, катастрофу не стоит и пытаться объяснить, это – дело рук божьих, или природы, или – как их там? – высших сил. Тут дело ясное, что дело темное. Живы пока, и то слава богу. Но вот Аборигены, Аборигенки, двойники эти, мертвецы воскресшие – они-то кто? Они-то откуда взялись? И чувствую я печенкой, – продолжал он размышлять, – чувствую, что это не просто так „игра природы“, а кто-то что-то пытается таким образом нам сообщить. Какую-то истину, что-то о нас самих. Ну, действительно, зачем показывать мне моего двойника? Зачем? Сказать мне этим, что я бываю разным? Показать мне себя со стороны? Зачем? Что в этом(нового? Может быть, Рихман прав, может быть, они всегда были где-то рядом, эти Аборигены, а мы их не замечали? И теперь они захотели, чтобы их заметили, и фокусы разные для этого показывают. А тут чего сидим, кстати? – его мысли переключились на капитана Нему. – Ждем, что прилетит Нема на голубой ракете?».
Он посмотрел на небо, усмехнулся и вдруг вспомнил своего любимого Мандельштама.
– Среди священников левитом молодым на страже утренней он долго оставался, – неожиданно громко продекламировал он в своей обычной манере, слегка подвывая, – ночь иудейская смыкалася над ним, и храм разрушенный угрюмо созидался…
– Сгущалася, – равнодушно поправил Иванов, который, видимо, ничуть не удивился этому внезапному лирическому порыву.
– А? – не понял Рудаки.
– Ночь сгущалася.
– Точно?
– Ага.
– Все равно ночь не иудейская, – с сожалением в голосе сказал Рудаки. – Я был там… около – там, знаешь, звезды какие… – и спросил: – А может быть, ты знаешь, и кто такой левит?
– Жрец в древней Иудее, – Иванов выбросил сигарету и встал. – Надо костер разжечь, а то не найдет нас твой Нема.
– Я так и думал, что что-то вроде этого. И фамилия еврейская такая есть, Левит, – Рудаки тоже поднялся. – А откуда ты знаешь? И вообще, фамилия у тебя подозрительно русская.
– Антисемит, – лениво бросил Иванов и направился в лес.
– Антисемит Антанте мил… – громко сказал Рудаки ему вслед. – Знаешь, мне кажется, что современная молодежь должна воспринимать Антанту как женское имя…
– Возможно. Для собаки тоже хорошее имя – Антанта, – откликнулся Иванов. – Ты давай ветки собирай, да смотри, чтоб сухие.
Они молча собрали топливо для костра и принялись его разжигать. Точнее, разжигал Иванов, а Рудаки опять сел на прежнее место и изредка давал советы.
«Интересно, – думал он при этом, – Нема придет? А если придет, то что скажет? Ракета на подлете? Смешно. Выпьет с нами ивановской водки, и дело с концом», – решил он и сказал Иванову:
– Зря, наверное, я с этим Немой все это затеял и вас втравил.
– А никто и не ждет ничего от этой встречи, – Иванов отошел от костра. – Пикник на природе. Тут твоя Ива права, – наконец его усилия увенчались успехом, и костер неохотно разгорелся. Иванов сел и спросил: – Думаешь, появится сегодня твой Нема водки выпить? А вообще, и правда интересно, зачем ты эту встречу затеял? Ты что не понимал, что все это наверняка сказки?
– Пассионарная я личность – вот в чем дело, или, как говорит народ, гвоздь у меня в одном месте, – признался Рудаки. – Мне уже и самому надоело которую ночь не спать, хотя, может быть, сегодня и появится наш капитан, – он помолчал немного и добавил: – А насчет переселения ты прав – конечно, сказки.
– Великий ты пассионарий, – хмыкнул Иванов. – Так, может, пойдем домой?
– Пошли, – не возражал Рудаки, – дождемся Корнета, выпьем и пойдем, – и вдруг ударился в воспоминания: – У нас на службе тетка-парторг была, так она секретаря компартии Испании товарищ Ибаррури великой апассионатой; называла. Вообще, забавная была тетка, говорила «годовалая» вместо «годовая» – «годовалая температура января». Забавные были люди партейцы – находка для филолога.
– Почему были? – уточнил Иванов. – Они и сейчас есть.
– В луддиты, должно быть, подались, – предположил Рудаки.
– Не только, – возразил Иванов, – они сейчас в правительствах всяких майоратов заседают. У Вити Чинчука спроси.
– Да аллах с ними, – махнул рукой Рудаки. – Ты мне лучше скажи, что Мамед с автоматом сделает. Как думаешь?
– Спрячет на всякий случай. В отличие от нас, он его в дело пустить не побоится. Меня вот что больше занимает: что это Аборигены у него в кафе делают, они ведь замкнутого пространства не любят, насколько я знаю?
– Может быть, они тоже шашлыки любят и только вид делают, будто бесплотные, – усмехнулся Рудаки. – А хороший шашлык-машлык был. Скажи?
– Недурной.
– Ну и продукт твой, как всегда, выше всяческих похвал. Я бы уже и добавил, – Рудаки потер руки. – Надеюсь, ты не забыл флягу?
– Не забыл, – Иванов похлопал по рюкзаку. – Только давай Корнета подождем.
– Давай, – нехотя согласился Рудаки и приподнялся, чтобы подкинуть в костер ветки, как вдруг у них за спиной кто-то громко сказал:
– Сидеть!
Рудаки обернулся и в неверном свете костра разглядел какую-то темную фигуру с автоматом в руках. Иванов тоже обернулся и хотел встать, но человек с автоматом опять приказал:
– Сидеть!
Иванов опустился на бревно, проворчав что-то угрожающее себе под нос, а человек, не опуская автомата, обошел их и стал между ними и костром.
– Чего вы кричите, автоматом тут размахиваете?! Кто вы такой?! – разозлился Рудаки и попытался опять встать.
– Ты сиди, сиди, Аврам, – сказал человек, – в ногах правды нет.
И Рудаки узнал своего долгожданного легендарного капитана Нему. Правда, узнал не сразу – так необычно он выглядел даже для этого странного времени.
Капитан Нема был одет в солдатскую полевую форму советского времени – гимнастерка, перепоясанная широким ремнем с пятиконечной звездой, галифе, заправленные в грязные кирзовые сапоги, сдвинутая на лоб пилотка. Свет костра упал на его мятые погоны, и Рудаки отчетливо увидел на них четыре звездочки капитана Советской армии. В руках у Немы был автомат с круглым диском – такие Рудаки только в кино видел.
– Нема! – воскликнул Рудаки, стряхнув с себя оцепенение, которое нашло на него после внезапного появления капитана в таком странном виде. – Нема, что это ты так вырядился?! Я и не узнал тебя сначала. Вот познакомься: товарищ мой, Володя. С нами лететь собирается.
– Наум, – сказал капитан каким-то скрипучим голосом, но с места не сдвинулся и автомат не опустил.
Рудаки встал, и капитан Нема сделал шаг назад, по-прежнему не опуская автомат. Встал и Иванов. Все трое молчали. Капитан настороженно смотрел на них, продолжая пятиться. Наконец он остановился, едва не наступив на костер, и сурово предупредил:
– Не приближайтесь – буду стрелять!
– Ты чего, Нема?! – сказал Рудаки, совершенно сбитый с толку и видом, и поведением капитана. – Аврам я, не узнаешь? А это товарищ мой, Иванов. Я ведь говорил тебе, что мы всей компанией линять отсюда собрались. Ты ведь помочь обещал.
– Узнаю, – ответил капитан и сел на бревно возле костра, положив на колени свой антикварный автомат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32