Другие пытались обратить меня в то, что считали своей верой — с теми, что были поумнее, я устраивала богословские диспуты в лучшем стиле Ирмы диа Алиманд, с тупыми же и настырными разговаривала исключительно по-ругиански.
Время тянулось медленно и тягостно. Я скрашивала его чтением местных книг, изредка смотрела фильмы — но вообще российское телевидение производило на меня еще более удручающее впечатление, чем даже родное ругиландское. Куда больше удовольствия я извлекала из магнитофона, но больше всего — из ежевечерних бесед с Грегом и его собственных песен…
Приходили и гости — раз в неделю обязательно появлялся Серраис, иногда заглядывал Линхи. Раза четыре меня навещал Гитранн — обязательно с гитарой и обязательно в то время, когда хозяина не бывало дома. Только в последний раз Грегу удалось его подловить — ушли они вдвоем, вернулся Грег только в третьем часу, и глаза его сияли, как у Нездешнего. А один раз пришли «Бакланы» — Россиньоль, Нелли и Луминно, долго сидели, пили чай, делились свежими сплетнями…
Флетчер не появился ни разу. Ни разу. И с каждым днем я сожалела об этом все меньше. Та истерика в Замке, видно, была последней вспышкой.
Зато однажды…
Внезапный приступ иррационального страха заставил меня пробудиться. Когда я открываю глаза, он сидит на краю моей постели, окруженный ореолом призрачного серебристого света, — он, Звездный, король темных эльфов, властитель Замка-без-Лица.
Я хочу крикнуть, но голосовые связки отказываются подчиниться мне, и из моего горла вырывается лишь сдавленное сипение. С трудом взяв себя в руки, я вглядываюсь в него повнимательнее и осознаю, что это всего лишь призрак — сквозь туманно мерцающую фигуру смутно просвечивают ярко-зеленые цифры на электронных часах… 03: 12. Самый час для привидений… иным способом ему, не наделенному земной плотью, и не дано явиться на физплане. Серебристая одежда и волосы, словно осыпанные серебряной пылью… такое ощущение, что передо мной черно-белое изображение — нет ни единого цветового пятна, ни одного оттенка, что не рождался бы из простой игры света и тени.
Он чувствует, что я заметила его, поворачивает ко мне свое неестественно прекрасное лицо-маску. Но здесь все же не его Замок, и чары его действуют на меня куда слабее, чем прежде.
«Привет, — бросаю я ему первая с нескрываемой горечью. — Давно не виделись…»
«За это можешь благодарить своих родственников», — отвечает он мне в тон.
«Рану, значит, зализывал? А теперь соскучился, сам пришел?»
«Ах, леди Эленд, бесценная моя… Какая жалость! — голос его холоден, даже насмешлив. — Разве я не говорил тебе, что ни с кем ты не сможешь быть так счастлива, как со мной? Но ты не поверила, госпожа непознаваемого…»
«Уходи! — шиплю я в ответ, как рассерженная кобра. — Убирайся прочь, порождение моего бреда, а то перекрещусь!»
«Перекрестишься? Ха!» — изящная рука в серебристой перчатке медленно скользит от губ вниз, затем от левого плеча к правому.
«Видишь, я тоже это умею… Зачем ты гонишь меня, моя бесценная? Зачем отвергаешь то наслаждение, которое я жажду подарить тебе?»
«Уходи…» — снова шепчу я без особой надежды, что он послушается. Вместо ответа его рука ложится на мою грудь, как раз против сердца, и я едва успеваю удивиться ощутимой материальности этой призрачной руки… как вдруг он резко, стальной хваткой сдавливает мне горло!
Кажется, в этот раз я все-таки сумела закричать…
…и хватка затянутых в серебро пальцев разжимается столь же внезапно. Он выпрямляется — плащ, словно сотканный из лунного света, окутывает его мерцающим облаком:
«Проклятье — я не могу пробиться к тебе через эти твои повязки! — его голос все так же холоден, он изо всех сил пытается казаться высокомерным, но затаившееся во мне пламя трепещет, угадывая его волнение, смесь досады и тревоги… — Запомни, моя бесценная: где есть боль, там нет меня! Вот единственный способ избавиться от моего внимания».
«Боль тела? — переспрашиваю я. — Ведь на боль моей души ты кидаешься, как беркут на добычу!»
Не удостаивая меня ответом, он делает несколько шагов к двери в смежную комнату, за которой спит Грег, и не то просачивается сквозь нее, не то просто растворяется в вязком сумраке ночной квартиры.
Мой страх тает куда медленнее, ужасно хочется позвать Грега, но я не решаюсь — все-таки не настолько мы еще близки, чтобы ему отгонять от меня ночные кошмары. Сон отлетел без следа. Осторожно-осторожно я поворачиваюсь на правый бок, подсовываю под голову здоровую руку — может, в такой позе уснется быстрее. Тишина чутко подрагивает, что-то непонятное мне творится в темноте, но не покидает ощущение, что произошло еще не все, чему должно произойти.
Внезапно из комнаты доносится голос Грега — сонный и неприятно удивленный:
— Да как ты вообще смеешь предлагать мне такое?
Ответа не следует, а может, он просто не рассчитан на мои уши, но все равно я моментально обращаюсь в слух. И снова реплика Грега, на этот раз отчетливее и куда более раздраженно:
— А кто бы ты ни был! Хоть архангел Гавриил!
Так, это делается совсем интересно… Что же этот нелюдь вздумал предложить Грегу?
— Не беспокойся, я знаю достаточно. Главное, знаю, что госпожа Леонора прекрасно без тебя обойдется. В любой форме. А я — тем более! — промежутки тишины между ответами Грега делаются все короче, а тон его — все более взбешенным: — Ну например, могу дать тебе по морде. Морда у тебя, как я вижу, имеется, да такая, что кирпича просит… Думаешь, не получится? А ты думай поменьше! — за этими словами раздается звук удара и звон стекол в книжном шкафу — кажется, кого-то приложили о сей предмет мебели. И кажется, этот кто-то — отнюдь не Грег… — Нет, я не ее Поборник! Но тебе и так мало не покажется!
Дверь распахивается, и в свете уличного фонаря, упавшем на пол, взору моему предстает совершенно невероятная картина: Грег, в одних плавках и взлохмаченный после сна, держит за шиворот Звездного, чье сияние изрядно потускнело, да и вообще вид стал куда более материальным и каким-то подержанным. На моем лице против воли расплывается довольно дурацкая улыбка.
Бросив в мою сторону извиняющийся взгляд, «черный менестрель» одним пинком вышвыривает демона в коридор и сам исчезает там же. Некоторое время оттуда доносится напряженная возня, грохот падающих предметов, дребезг чего-то бьющегося — не иначе, плафон разгрохали… И как финал — стук распахиваемой входной двери, заключительный, особо мощный удар и снова хлопок дверью. На минуту воцаряется тишина. Затем стремительные шаги, Грег возвращается в мою комнату и присаживается на край постели — совсем так же, как тот, изгнанный им… И снова я заговариваю первая:
— Чего он хотел от тебя?
— Тебе действительно нужно это знать? — голос его неожиданно вздрагивает.
— Думаю, что да.
Лицо Грега становится напряженным, и он выговаривает, старательно копируя знакомые мне интонации:
— «Дай мне стать тобой. Позволь мне войти в тебя. Я знаю, как ты к ней относишься, но без моей поддержки она никогда не станет твоей. Поделись со мной смертным телом, и лишь у тебя будут ключи от ее желания…» — он низко опускает голову и уже своим голосом доканчивает: — Ненавижу! Прав был твой отец — очень трудно устоять против ТАКОГО…
Звездный — в обличье Грега… Меня непроизвольно передергивает.
— Грег, но если он предложил такое, это значит, что… — я осекаюсь, не умея назвать… В голову лезут идиотские формулировки типа «я тебе совсем не безразлична», «ты ко мне неравнодушен» — не умею я говорить об этих вещах, не умею, черт возьми, и похоже, так никогда и не научусь! Как доходит до дела — сразу приступ высокого, трать-тарарать, косноязычья!
В темноте не разглядеть лица, но Грег все равно отворачивается — в смущении?
— Я позвал — теперь я сам понимаю, что позвал, — и ты пришла. Другая, не как все люди — ослепительный свет под покрывалом тьмы, и та песня была про тебя. Но я спугнул тебя настоящую, и ты стала просто человек, и тебе было очень больно — я почти физически ощущал твою боль. А потом пришли другие из… из твоего клана и стали все мне объяснять. И я понял, что на самом деле ждал тебя всю жизнь, как высшего смысла, и наконец дождался. Только не знал, что это окажешься именно ты. А сейчас ты лежишь здесь в старой рубашке, в бинтах и гипсе, и волосы давно не мытые, но мне все равно хочется обращаться к тебе — «госпожа Леонора», — он умолк и потом прибавил отчаянно: — Вот. Теперь я все сказал, и можешь делать со мной, что пожелаешь.
И тут снова, как тогда в Кармэле, на меня накатывает, и я вижу четкую картинку: осенний лес, обращенный в живое пламя клонящимся к закату солнцем, костер — и Грег, в лиловом и оранжевом, высыпающий в огонь охапку сухих листьев. Грег?.. Картинка держится несколько секунд и гаснет, и вокруг меня начинает плясать водоворот: черное, лиловое, пурпурное, серое… набегающий фронт грозы, длинные черные волосы по ветру… затем, вспышками, что-то вроде сцены, бешеный, счастливо пылающий взгляд темных глаз в обрамлении черно-лиловых росчерков, и совсем близко — пламя хорошо знакомых мне медных волос, и две гитары, звучащие в лад на фоне флейты…
— Йерг-гинт… — срывается с моих губ. — Хранитель янтаря… — а в голове стремительно крутится: он же действительно вторая моя половина, ибо он Земля и Вода, а я — Огонь и Ветер! Значит, и в самом деле стало по слову моему — я исполнила, что обещала, и он дарован мне в награду. Именно он — память внезапным озарением подсказывает, что я не назвала имени там, в святилище, а Флетчер не был мне дополнителен, он был Водой и Жизнью… Но все это остается в голове, а вслух я произношу только Имя:
— Йерги…
Он вздрагивает всем телом и, не найдя моей здоровой руки — она под подушкой, — хватает меня за обнаженное плечо:
— Как ты… Как вы назвали меня, госпожа Леонора?
— Элендис, — отвечаю я, и голос мой звучит странно для меня самой. — Теперь можно Элендис, и никаких «вы». Я назвала тебя твоим Истинным Именем, Йергитт Ломеанор, и в имени этом янтарь, как у моего отца и Гитранна. Ты тоже из нашей семьи, Йерг, ты тоже сродни Огню, хотя и не ему причастен…
— Я?! Но я же простой смертный, я никогда…
— Даже простой смертный всегда причастен одной или двум стихиям, — произношу я в сотый, наверное, раз за свою многотрудную жизнь, но все равно не выходит назидательно. — Но ты, не рожденный одним из Братства, все же больше простого смертного, пусть твоя сила и скрыта до поры — иначе зачем эта янтарная мета?
— Откуда это известно тебе?
— Я Огонь, — отвечаю я. — Я вижу Суть вещей, и мне дано читать имена. Верь мне, Йерг. Ты уже доказал свою силу, — и вот тут я позволяю себе ухмыльнуться до ушей. — Кому из так называемых простых смертных было бы под силу набить морду существу, лишенному плотного тела?
Гипс с меня сняли за три дня до здешнего Нового года. Левая рука висела плетью, ноги совсем разучились ходить. Йерг — теперь я называла его только так — тут же разогнал всех сиделок («все равно на пятом курсе не сессия, а так, баловство») и сам занялся мной. С его помощью я заново училась ходить. По квартире передвигалась, опираясь на его руку, — одна мысль о том, чтобы пользоваться костылями, бесила меня до судорог. А потом он часами разминал мои отекшие ступни, да не только разминал — Серраис показал ему те немногие приемы целителей, которыми владел сам, и Йерг перенял их на удивление легко… С каждым днем я все больше убеждалась, что он наш, наш всей сущностью своей, и был просто обречен встретиться с нами — и со мной…
Новый (по-здешнему — тысяча девятьсот девяносто шестой) год мы встречали вдвоем. Йерг добрался до моей сумки и, невзирая на мои слабые протесты, заставил меня надеть коричневое с золотом платье и все украшения, даже волосы сам завернул под гребень, ибо левая рука слушалась меня еще очень плохо… «Я хочу видеть тебя в обличье, достойном тебя… Как жаль, что ты еще не скоро сможешь танцевать!» А сам вышел к столу в черном, с волосами, прихваченными тонкой цепочкой из желтого металла. Другой на его месте, уверена, и плащ набросил бы, но вкус Йерга — или наша с ним, одна на двоих, Огненная интуиция? — подсказал ему, что в этой камерной обстановке плащ будет не слишком уместен. И весь вечер вид у него был такой, какой, наверное, бывает только у мальчишки, все детство клеившего модели и игравшего в морские сражения и наконец попавшего на самый настоящий парусный фрегат! Впервые за жизнь — НАСТОЯЩЕЕ!..
Мне было трудно двигаться, и мы почти весь вечер просидели в креслах друг напротив друга, и гитара не успевала остыть от рук Йерга. Он пел все, что насочинял за свою жизнь, — а сочинять он, как и я, начал в пятнадцать, да и лет ему было ровно полугодом больше, чем мне — он пришел на свою Суть двадцать шестого февраля. («Идеальная зодиакальная пара», — как-то обмолвился он и тут же поспешно отвел глаза.) Песни у него были необыкновенные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54