Но вы, конечно, не имеете это в виду. Я старался освободить свой ум от всяких норм и оценок, но это невозможно, по крайней мере, для меня».
— Существует ли мышление без слов, без символов? Необходимы ли слова для того, чтобы мыслить? Если бы не было символов, справочного аппарата, существовало ли бы то, что мы называем мышлением? Всякое мышление вербально, или существует мышление без слов?
«Не знаю. Я никогда не рассматривал этот вопрос. Насколько я понимаю, без образов и слов не было бы и мышления».
— Не следует ли нам выяснить истину этого вопроса сейчас, пока мы беседуем об этом? Разве нельзя установить для себя, существует или не существует мышление без слов и символов?
«Но какое это имеет отношение к проблеме оценки?»
— Ум создан из прошлых мыслей, ассоциаций, образов и слов. Наши оценки основаны на этом фундаменте. Такие слова как «Бог», «любовь», «социализм», «коммунизм» и так далее, играют в нашей жизни чрезвычайно важную роль. В физиологическом и психологическом отношении слова имеют для нас значение, обусловленное той культурой, в которой мы были воспитаны. Для христианина определенные слова и символы имеют особенно большое значение, а для мусульманина такое же жизненно важное значение имеют другие слова и символы. Наши оценки происходят в пределах этого поля.
«Возможно ли выйти за его пределы? А если возможно, то почему это необходимо?»
— Мышление всегда обусловлено; нет такого явления как свобода мысли. Вы можете думать о чем угодно, но ваше мышление остается ограниченным и всегда будет таковым. Оценка — это процесс мышления, выбора. Если ум, как это обычно бывает, доволен тем, чтобы оставаться в клетке, узкой или широкой, тогда его не будут тревожить никакие фундаментальные проблемы; он вполне удовлетворен тем, что имеет. Но если бы он захотел выяснить, существует ли нечто за пределами мысли, тогда всякие оценки должны прекратиться; мыслительный процесс должен прийти к концу.
«Но ведь сам ум составляет часть — притом существенную часть — этого процесса мышления; что же это за усилие или практика, при помощи которых можно привести мысль к концу?»
— Оценка, осуждение, сравнение есть путь мысли; когда вы спрашиваете, с помощью какого усилия или метода процесс мышления может быть приведен к концу, разве вы не стремитесь что-то приобрести? Это стремление осуществить тот или иной метод или предпринять новые усилия есть результат оценки; но ведь это все еще процесс ума. Мысль не может прийти к концу ни благодаря практике какого-либо метода, ни с помощью какого бы то ни было усилия. Но почему мы делаем усилие?
«На основании очень простого соображения: если бы мы не делали усилий, то пришли бы к состоянию застоя и погибли бы. Все существующее делает усилия, вся природа находится в состоянии борьбы, чтобы выжить».
— Боремся ли мы только за то, чтобы выжить, или мы боремся, чтобы уцелеть в рамках той или иной психологической или идеологической модели? Мы хотим быть чем-то; честолюбивые стремления, жажда самоосуществления, страх определяют нашу борьбу в рамках определенной социальной модели, которая сама является следствием коллективного честолюбия, осуществления и страха. Мы совершаем усилия с целью что-то приобрести или чего-то избежать. Если бы мы были заинтересованы только в том, чтобы выжить, тогда все наши установки были бы в корне иными. Усилие предполагает выбор, а выбор — это сравнение, оценка, осуждение. Мысль состоит из этой борьбы и противоречий; но разве может такая мысль освободить себя от собственных барьеров, увековечивающих «я»?
«Тогда должно существовать какое-то внешнее воздействие, — назовите его Божьей милостью или как вам будет угодно, — нечто такое, что входит в сознание и прекращает эти пути и способы, которыми ум себя отгораживает. Не это ли вы имеете в виду?»
— С каким нетерпением мы жаждем достичь состояния, которое дало бы нам удовлетворение! Позвольте вас спросить, сэр, разве вы не заинтересованы в конечной цели в достижении, в освобождении ума от обусловленности? Ум оказался в тюрьме, созданной им самим, в плену своих собственных желаний и усилий, и всякое движение, которое он делает, в каком бы оно ни было направлении, остается в пределах его тюрьмы; но ум этого не сознает, так как, охваченный страданием, конфликтом, он взывает с мольбой, он ищет внешнюю силу, которая его освободит. Как правило, ум находит, что ищет, но то, что он находит, есть следствие его собственного движения. Он продолжает оставаться узником, только уже в новой тюрьме, более его удовлетворяющей и удобной...
«Но скажите, ради небес, что же тогда делать? Если любое движение ума лишь расширяет его собственную тюрьму, тогда придется оставить всякую надежду».
— Надежда — это движение ума, возникающее тогда, когда мысль охвачена отчаянием. Надежда и отчаяние — это слова, которые наносят вред уму своим эмоциональным содержанием, своими с виду противоположными и взаимоисключающими тенденциями. Но разве нельзя оставаться в состоянии отчаяния или в другом подобном состоянии и не бросаться к противоположной идее, не цепляться безрассудно за состояние, которое мы называем радостным, обнадеживающим и так далее? Конфликт появляется тогда, когда ум убегает от состояния, называемого горем, страданием, к другому состоянию, называемому надеждой, счастьем. Понять состояние, в котором находится человек, — это не означает принять его, примириться с ним. Принимать и отвергать — и то, и другое находится в сфере оценки.
«Боюсь, что я все еще не схватываю, каким образом мысль может прекратиться без какого-либо действия в этом направлении».
— Всякое действие воли, желания, стремления исходит от ума, который оценивает, сравнивает, осуждает. Если ум поймет истинность этого, не с помощью рассуждений, не благодаря убеждению или вере, но в силу того, что останется простым и бдительным, тогда мысль прекратится. Конец мысли — это не сон, не ослабление жизненности, не состояние отрицания; это совершенно иное состояние.
«Наша беседа показала мне, что я думал обо всем этом недостаточно глубоко. Хотя я много читал, но ограничивался усвоением того, что сказали другие. Чувствую, что впервые переживаю состояние, когда мыслю самостоятельно и теперь, пожалуй, смогу услышать нечто большее, чем просто слова».
ЗАВИСТЬ И ОДИНОЧЕСТВО
В этот вечер под деревом было совсем тихо. Вверх и вниз по еще теплой скале бегала ящерица. Наступала прохладная ночь; солнца не будет в течение многих часов. Крупные домашние животные устало и медленно возвращались домой с полей, на которых они трудились вместе с людьми. Сова гортанно ухала с вершины холма, которая была ей домом. Она начинала ухать каждый вечер, в это же время, но когда становилось темнее, уханья раздавались реже; а иногда поздней ночью можно было слышать их снова. Одна из сов перекликалась через долину с другой; ее глубокое уханье, казалось, придавало ночи еще большее безмолвие и красоту. Вечер был прекрасный, и молодой месяц садился за темным холмом.
Сострадание приходит легко, если наши сердца не заполнены хитрыми выдумками ума. Ум со своими требованиями и страхами, привязанностями и отречениями, со своими определениями и стремлениями губит любовь. Как трудно при всем этом быть простым! Вам не нужны философские системы и доктрины для того, чтобы быть мягким и добрым. Деловые люди и люди, обладающие властью в стране, создадут организации, чтобы снабдить людей пищей и одеждой, обеспечить их жильем и медицинской помощью. При быстром росте производства это неизбежно и входит в обязанности хорошо организованного правительства и сбалансированного общества. Но организация не может дать щедрости сердца и руки. Щедрость исходит из совершенно иного источника; он неизмерим. Честолюбие и зависть разрушают его столь же неотвратимо, как огонь сжигает попавшие в него предметы. Соприкоснуться с этим источником необходимо, но к нему надо подойти с пустыми руками, без молитв, без жертвоприношений. Книги не могут научить, а гуру не может привести к этому источнику. Его невозможно достичь, развивая добродетели, хотя добродетели и необходимы, или проявляя выдающиеся способности и послушание. Когда ум ясен, когда в нем нет движения, источник раскрывается. Ясность не имеет мотивов, у нее нет стремления получить больше.
Это была молодая леди, но выглядевшая усталой от страданий. Ее терзали не физические страдания, а боль совсем иного рода. С физическими страданиями она справлялась при помощи медицинских средств, но никогда не была в состоянии успокоить агонию зависти и ревности. Она рассказала, что все началось в детстве, с малых вещей, например, когда надо было укротить себя и быть приветливой; но в настоящее время это приняло болезненные формы. Она была замужем и имела двоих детей; но ревность и зависть разрушительно действовали на все ее личные отношения.
«Мне кажется, что я испытываю ревность и зависть не только в отношении к мужу и детям, но чувствую зависть почти ко всем, кто имеет больше, чем я, у кого лучший сад или более красивое платье. Все это может казаться довольно глупым, однако это меня мучает. Не так давно я была у специалиста по психоанализу и некоторое время была спокойна, но вскоре все возобновилось».
— Не способствует ли цивилизация, в которой мы живем, развитию зависти? Развлечения, дух соревнования, сравнение, обоготворение успеха с его разнообразными формами деятельности — разве все это не поддерживает зависть? Стремление иметь больше есть зависть, не так ли?
«Но...»
— Давайте немного остановимся на самой зависти и не будем пока рассматривать ваши попытки с нею бороться; к последним мы еще вернемся — верно?
«Совершенно верно».
— Люди поощряют и почитают зависть, не правда ли? Дух соревнования прививается с детства. Идея о том, что вы должны все делать лучше другого и быть лучше него постоянно повторяется на все лады: примеры выдающихся случаев успеха, герои и их смелые действия — и так без конца, эта идея вдалбливается в умы людей. Современная культура основана на зависти, на стяжательстве. Если вы не стремитесь к земным ценностям и вместо этого следуете за тем или иным религиозным учителем, тогда вам обещают место праведника на том свете. Все мы на этом воспитаны, а желание преуспевать глубоко укоренилось почти в каждом человеке. Успеха можно достичь разными путями: это может быть успех художника, успех бизнесмена или успех в области религиозных исканий. Все это формы зависти; но мы стараемся освободиться от нее лишь тогда, когда она начинает нас угнетать и мучить. А пока она компенсируется и доставляет нам удовлетворение, зависть остается законной частью человеческой природы. Мы не видим, что в самом этом удовлетворении заложено страдание. Привязанность приносит нам удовольствие, но она порождает также ревность и страдание, и это — не любовь. В пределах этой сферы отношений человек живет, страдает и умирает. И только когда муки этих замкнутых в себе проявлений становятся невыносимыми, он начинает делать попытки прорезаться сквозь них.
«Мне кажется, я смутно улавливаю все это. Но что же мне делать?»
— Прежде чем говорить о том, что делать, попробуем рассмотреть вашу проблему. В чем она заключается?
«Меня мучает зависть, и я хочу освободиться от нее».
— Вы хотите освободиться от страданий, связанных с завистью; но разве вы не хотите сохранить то особое удовлетворение, которое сопутствует обладанию и привязанности?
«Конечно, хочу. Ведь вы не ожидаете, чтобы я отреклась от всего, чем обладаю, от своего имущества, не так ли?»
— Мы говорим не об отречении, но о желании владеть, обладать. Мы хотим обладать людьми, как и вещами. Мы цепляемся за те или иные верования или надежды. Откуда исходит это желание владеть вещами и людьми, эта жгучая привязанность?
«Не знаю, я никогда об этом не думала. По-видимому, быть завистливым вполне естественно. Но в моей жизни зависть превратилась в яд, стала мощным разрушительным фактором».
— Нам действительно нужны некоторые вещи: пища, одежда, жилище и так далее; но все это используется также для психологического удовлетворения, которое порождает множество других проблем. Подобным же образом психологическая зависимость от людей порождает тревогу, ревность и страх.
«Я думаю, что именно в этом смысле нахожусь в зависимости от близких мне людей. Они для меня совершенно необходимы, без них я была бы совершенно потеряна. Если бы у меня не было мужа и детей, я, вероятно, постепенно сошла бы с ума, а может быть, привязалась бы к другому человеку. Но я не усматриваю в подобной привязанности ничего неправильного».
— Мы не говорим о том, правильно это или нет; мы рассматриваем причины и следствия, не так ли? Мы не осуждаем и не оправдываем зависимость от другого. Почему человек психологически зависит от другого? Разве не в этом заключается проблема?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Существует ли мышление без слов, без символов? Необходимы ли слова для того, чтобы мыслить? Если бы не было символов, справочного аппарата, существовало ли бы то, что мы называем мышлением? Всякое мышление вербально, или существует мышление без слов?
«Не знаю. Я никогда не рассматривал этот вопрос. Насколько я понимаю, без образов и слов не было бы и мышления».
— Не следует ли нам выяснить истину этого вопроса сейчас, пока мы беседуем об этом? Разве нельзя установить для себя, существует или не существует мышление без слов и символов?
«Но какое это имеет отношение к проблеме оценки?»
— Ум создан из прошлых мыслей, ассоциаций, образов и слов. Наши оценки основаны на этом фундаменте. Такие слова как «Бог», «любовь», «социализм», «коммунизм» и так далее, играют в нашей жизни чрезвычайно важную роль. В физиологическом и психологическом отношении слова имеют для нас значение, обусловленное той культурой, в которой мы были воспитаны. Для христианина определенные слова и символы имеют особенно большое значение, а для мусульманина такое же жизненно важное значение имеют другие слова и символы. Наши оценки происходят в пределах этого поля.
«Возможно ли выйти за его пределы? А если возможно, то почему это необходимо?»
— Мышление всегда обусловлено; нет такого явления как свобода мысли. Вы можете думать о чем угодно, но ваше мышление остается ограниченным и всегда будет таковым. Оценка — это процесс мышления, выбора. Если ум, как это обычно бывает, доволен тем, чтобы оставаться в клетке, узкой или широкой, тогда его не будут тревожить никакие фундаментальные проблемы; он вполне удовлетворен тем, что имеет. Но если бы он захотел выяснить, существует ли нечто за пределами мысли, тогда всякие оценки должны прекратиться; мыслительный процесс должен прийти к концу.
«Но ведь сам ум составляет часть — притом существенную часть — этого процесса мышления; что же это за усилие или практика, при помощи которых можно привести мысль к концу?»
— Оценка, осуждение, сравнение есть путь мысли; когда вы спрашиваете, с помощью какого усилия или метода процесс мышления может быть приведен к концу, разве вы не стремитесь что-то приобрести? Это стремление осуществить тот или иной метод или предпринять новые усилия есть результат оценки; но ведь это все еще процесс ума. Мысль не может прийти к концу ни благодаря практике какого-либо метода, ни с помощью какого бы то ни было усилия. Но почему мы делаем усилие?
«На основании очень простого соображения: если бы мы не делали усилий, то пришли бы к состоянию застоя и погибли бы. Все существующее делает усилия, вся природа находится в состоянии борьбы, чтобы выжить».
— Боремся ли мы только за то, чтобы выжить, или мы боремся, чтобы уцелеть в рамках той или иной психологической или идеологической модели? Мы хотим быть чем-то; честолюбивые стремления, жажда самоосуществления, страх определяют нашу борьбу в рамках определенной социальной модели, которая сама является следствием коллективного честолюбия, осуществления и страха. Мы совершаем усилия с целью что-то приобрести или чего-то избежать. Если бы мы были заинтересованы только в том, чтобы выжить, тогда все наши установки были бы в корне иными. Усилие предполагает выбор, а выбор — это сравнение, оценка, осуждение. Мысль состоит из этой борьбы и противоречий; но разве может такая мысль освободить себя от собственных барьеров, увековечивающих «я»?
«Тогда должно существовать какое-то внешнее воздействие, — назовите его Божьей милостью или как вам будет угодно, — нечто такое, что входит в сознание и прекращает эти пути и способы, которыми ум себя отгораживает. Не это ли вы имеете в виду?»
— С каким нетерпением мы жаждем достичь состояния, которое дало бы нам удовлетворение! Позвольте вас спросить, сэр, разве вы не заинтересованы в конечной цели в достижении, в освобождении ума от обусловленности? Ум оказался в тюрьме, созданной им самим, в плену своих собственных желаний и усилий, и всякое движение, которое он делает, в каком бы оно ни было направлении, остается в пределах его тюрьмы; но ум этого не сознает, так как, охваченный страданием, конфликтом, он взывает с мольбой, он ищет внешнюю силу, которая его освободит. Как правило, ум находит, что ищет, но то, что он находит, есть следствие его собственного движения. Он продолжает оставаться узником, только уже в новой тюрьме, более его удовлетворяющей и удобной...
«Но скажите, ради небес, что же тогда делать? Если любое движение ума лишь расширяет его собственную тюрьму, тогда придется оставить всякую надежду».
— Надежда — это движение ума, возникающее тогда, когда мысль охвачена отчаянием. Надежда и отчаяние — это слова, которые наносят вред уму своим эмоциональным содержанием, своими с виду противоположными и взаимоисключающими тенденциями. Но разве нельзя оставаться в состоянии отчаяния или в другом подобном состоянии и не бросаться к противоположной идее, не цепляться безрассудно за состояние, которое мы называем радостным, обнадеживающим и так далее? Конфликт появляется тогда, когда ум убегает от состояния, называемого горем, страданием, к другому состоянию, называемому надеждой, счастьем. Понять состояние, в котором находится человек, — это не означает принять его, примириться с ним. Принимать и отвергать — и то, и другое находится в сфере оценки.
«Боюсь, что я все еще не схватываю, каким образом мысль может прекратиться без какого-либо действия в этом направлении».
— Всякое действие воли, желания, стремления исходит от ума, который оценивает, сравнивает, осуждает. Если ум поймет истинность этого, не с помощью рассуждений, не благодаря убеждению или вере, но в силу того, что останется простым и бдительным, тогда мысль прекратится. Конец мысли — это не сон, не ослабление жизненности, не состояние отрицания; это совершенно иное состояние.
«Наша беседа показала мне, что я думал обо всем этом недостаточно глубоко. Хотя я много читал, но ограничивался усвоением того, что сказали другие. Чувствую, что впервые переживаю состояние, когда мыслю самостоятельно и теперь, пожалуй, смогу услышать нечто большее, чем просто слова».
ЗАВИСТЬ И ОДИНОЧЕСТВО
В этот вечер под деревом было совсем тихо. Вверх и вниз по еще теплой скале бегала ящерица. Наступала прохладная ночь; солнца не будет в течение многих часов. Крупные домашние животные устало и медленно возвращались домой с полей, на которых они трудились вместе с людьми. Сова гортанно ухала с вершины холма, которая была ей домом. Она начинала ухать каждый вечер, в это же время, но когда становилось темнее, уханья раздавались реже; а иногда поздней ночью можно было слышать их снова. Одна из сов перекликалась через долину с другой; ее глубокое уханье, казалось, придавало ночи еще большее безмолвие и красоту. Вечер был прекрасный, и молодой месяц садился за темным холмом.
Сострадание приходит легко, если наши сердца не заполнены хитрыми выдумками ума. Ум со своими требованиями и страхами, привязанностями и отречениями, со своими определениями и стремлениями губит любовь. Как трудно при всем этом быть простым! Вам не нужны философские системы и доктрины для того, чтобы быть мягким и добрым. Деловые люди и люди, обладающие властью в стране, создадут организации, чтобы снабдить людей пищей и одеждой, обеспечить их жильем и медицинской помощью. При быстром росте производства это неизбежно и входит в обязанности хорошо организованного правительства и сбалансированного общества. Но организация не может дать щедрости сердца и руки. Щедрость исходит из совершенно иного источника; он неизмерим. Честолюбие и зависть разрушают его столь же неотвратимо, как огонь сжигает попавшие в него предметы. Соприкоснуться с этим источником необходимо, но к нему надо подойти с пустыми руками, без молитв, без жертвоприношений. Книги не могут научить, а гуру не может привести к этому источнику. Его невозможно достичь, развивая добродетели, хотя добродетели и необходимы, или проявляя выдающиеся способности и послушание. Когда ум ясен, когда в нем нет движения, источник раскрывается. Ясность не имеет мотивов, у нее нет стремления получить больше.
Это была молодая леди, но выглядевшая усталой от страданий. Ее терзали не физические страдания, а боль совсем иного рода. С физическими страданиями она справлялась при помощи медицинских средств, но никогда не была в состоянии успокоить агонию зависти и ревности. Она рассказала, что все началось в детстве, с малых вещей, например, когда надо было укротить себя и быть приветливой; но в настоящее время это приняло болезненные формы. Она была замужем и имела двоих детей; но ревность и зависть разрушительно действовали на все ее личные отношения.
«Мне кажется, что я испытываю ревность и зависть не только в отношении к мужу и детям, но чувствую зависть почти ко всем, кто имеет больше, чем я, у кого лучший сад или более красивое платье. Все это может казаться довольно глупым, однако это меня мучает. Не так давно я была у специалиста по психоанализу и некоторое время была спокойна, но вскоре все возобновилось».
— Не способствует ли цивилизация, в которой мы живем, развитию зависти? Развлечения, дух соревнования, сравнение, обоготворение успеха с его разнообразными формами деятельности — разве все это не поддерживает зависть? Стремление иметь больше есть зависть, не так ли?
«Но...»
— Давайте немного остановимся на самой зависти и не будем пока рассматривать ваши попытки с нею бороться; к последним мы еще вернемся — верно?
«Совершенно верно».
— Люди поощряют и почитают зависть, не правда ли? Дух соревнования прививается с детства. Идея о том, что вы должны все делать лучше другого и быть лучше него постоянно повторяется на все лады: примеры выдающихся случаев успеха, герои и их смелые действия — и так без конца, эта идея вдалбливается в умы людей. Современная культура основана на зависти, на стяжательстве. Если вы не стремитесь к земным ценностям и вместо этого следуете за тем или иным религиозным учителем, тогда вам обещают место праведника на том свете. Все мы на этом воспитаны, а желание преуспевать глубоко укоренилось почти в каждом человеке. Успеха можно достичь разными путями: это может быть успех художника, успех бизнесмена или успех в области религиозных исканий. Все это формы зависти; но мы стараемся освободиться от нее лишь тогда, когда она начинает нас угнетать и мучить. А пока она компенсируется и доставляет нам удовлетворение, зависть остается законной частью человеческой природы. Мы не видим, что в самом этом удовлетворении заложено страдание. Привязанность приносит нам удовольствие, но она порождает также ревность и страдание, и это — не любовь. В пределах этой сферы отношений человек живет, страдает и умирает. И только когда муки этих замкнутых в себе проявлений становятся невыносимыми, он начинает делать попытки прорезаться сквозь них.
«Мне кажется, я смутно улавливаю все это. Но что же мне делать?»
— Прежде чем говорить о том, что делать, попробуем рассмотреть вашу проблему. В чем она заключается?
«Меня мучает зависть, и я хочу освободиться от нее».
— Вы хотите освободиться от страданий, связанных с завистью; но разве вы не хотите сохранить то особое удовлетворение, которое сопутствует обладанию и привязанности?
«Конечно, хочу. Ведь вы не ожидаете, чтобы я отреклась от всего, чем обладаю, от своего имущества, не так ли?»
— Мы говорим не об отречении, но о желании владеть, обладать. Мы хотим обладать людьми, как и вещами. Мы цепляемся за те или иные верования или надежды. Откуда исходит это желание владеть вещами и людьми, эта жгучая привязанность?
«Не знаю, я никогда об этом не думала. По-видимому, быть завистливым вполне естественно. Но в моей жизни зависть превратилась в яд, стала мощным разрушительным фактором».
— Нам действительно нужны некоторые вещи: пища, одежда, жилище и так далее; но все это используется также для психологического удовлетворения, которое порождает множество других проблем. Подобным же образом психологическая зависимость от людей порождает тревогу, ревность и страх.
«Я думаю, что именно в этом смысле нахожусь в зависимости от близких мне людей. Они для меня совершенно необходимы, без них я была бы совершенно потеряна. Если бы у меня не было мужа и детей, я, вероятно, постепенно сошла бы с ума, а может быть, привязалась бы к другому человеку. Но я не усматриваю в подобной привязанности ничего неправильного».
— Мы не говорим о том, правильно это или нет; мы рассматриваем причины и следствия, не так ли? Мы не осуждаем и не оправдываем зависимость от другого. Почему человек психологически зависит от другого? Разве не в этом заключается проблема?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89