Я не знаю, почему так принято. Может, чтобы подчеркнуть пропасть между мертвым и одушевленным?
Путь к тетушкиному дому пролегал через поля и луга — акры земли Ареса, которыми владели Коберманы. От кладбища до дома было всего полмили, но большинство гостей сели в машины, и те, словно черные акулы, помчались по дороге. Дядюшка и я рука об руку прошли меж высокими каменными изгородями, мимо лужаек, к уродливому дому на холме, похожему на бомбоубежище, зачем-то украшенное колоннадой. Сэнд Винсент, понурив голову, брел ярдах в двадцати позади нас.
Что я могу сказать? В этот раз я уже не верила в совпадение.
— Мы постараемся сократить всевозможные формальности. Так она хотела. Я имею в виду Касильду.
Кого же он мог иметь в виду? Неужели еще кто-то умер?
— Я знаю, что вы редко виделись со своей теткой с тех пор, как выросли. Однако перед смертью она думала только о вас.
А ведь я даже не знала, отчего она умерла.
— Я хотела бы спросить… — робко начала я.
— Да, Сабелла… Могу я называть вас Сабеллой?
— Этот юноша, что идет за нами…
Дядюшка-боров покосился через плечо.
— Да?
— Он из родственников?
— Сабелла, я понятия не имею, кто этот чертов парень. Он не из наших.
— Он был в церкви.
— Черт знает, что он там забыл. Какой-нибудь кладбищенский маньяк. Постойте здесь, Сабелла, я разберусь.
Я осталась стоять, а преисполненный рыцарского духа дядюшка-боров вернулся и остановил Сэнда на одной из лужаек. Они обменялись несколькими фразами, которых я не слышала и даже не пыталась расслышать. Широкая дядюшкина спина почти закрывала юношу от меня. Значит, мой попутчик последовал за мной из порта. Не знаю, как. Но знаю, почему. Сэнд даже не взглянул на меня, когда разговор окончился. Мой случайный знакомый стоял перед дядюшкой, заложив большие пальцы обеих рук за пояс — бархатный кот на бархатной траве. Когда дядюшка-боров вернулся ко мне, лицо его налилось кровью.
— Так… — он не сказал мне, о чем они говорили. А я не спросила. Мы стали подниматься к дому, а Сэнд остался стоять, делаясь все меньше и меньше.
Цветы вянут на слишком сильном солнце. Завяли они и в холле дома-бомбоубежища — лепестки были как из бумаги.
— Вам надо что-нибудь съесть, — заметил Боров Коберман. Гости, словно чревоугодники древности, уже столпились в буфете, пережевывая грехи покойной вместе с паштетом, пирожками и ломтиками экзотических фруктов, разложенными на серебряных блюдах.
Но я убедила дядюшку, что поела в гостинице, и села в уголке, наблюдая за остальными гостями. Когда кто-то из пирующих вскользь косился на меня, то явно чувствовал, насколько я здесь чужая. Устранившись от их суеты, я сделала себя изгоем, но в этом было мое преимущество. Кроме того, я отказалась заедать грехи покойной. Дядюшка-боров представил меня каждому из собравшихся, но их имена тут же вылетели у меня из головы. От них разило сахаром, протеинами и отрыжкой. Они были лишь частью декорации.
Через какое-то время мы прошли в библиотеку тетушки Касси. Вдоль одной стены стояли книгофильмы, вдоль другой — настоящие книги в кожаных переплетах. Меж стеллажей были окна — высокие и узкие. Еще в библиотеке имелся глобус Нового Марса, выточенный из полированного розового кварца. Пронзенный наклонной осью и последними лучами солнца, он стоял на возвышении. Даже пыль в воздухе была вызолочена закатным светом.
Мы сели за дубовый стол, посреди которого возвышалась большая емкость с вином, затянутая паутиной из погреба. У Касси были слуги-люди, именно они подавали нам этот драгоценный древний напиток. Покойная тетушка в самом деле многое спланировала заранее. Единственный способ управлять событиями из могилы — разумеется, если ваши указания выполняются и все проходит согласно принятым ритуалам… Я притворилась, что пригубила вино.
Боров оглашал завещание медленно и монотонно. Все присутствующие затаили дыхание, словно дядюшка зачитывал результаты лотереи. Призы были немалыми, и каждому их хотелось.
Я оказалась последней в списке. Теперь пришла очередь гостей разглядывать меня. Яркое пятнышко солнца словно нарочно высвечивало мою персону.
— Конечно, Касильда просила меня известить вас, Сабелла, относительно наследства, — продолжал дядюшка, обращаясь к остальным, видимо, чтобы объяснить им причину моего присутствия на похоронах. — Что касается суммы, зачитаю дословно: «Моей единственной племяннице Сабелле Кэй завещаю все акции треста „Коберкор“, записанные на ее имя, налоги уплачены, а также сумму в восемьдесят тысяч кредитов».
Гости-декорации заулыбались. Мой приз был хорош, но не так хорош, как остальные.
Слуги прошли вдоль стола, вновь наполняя бокалы. Дядюшка-боров закрыл свою папку и отвел меня в сторону, к сверкающему за окном солнцу.
— Может быть, это не такой уж большой дар, Белла, но если им мудро распорядиться, за год или около того сумма значительно увеличится. Не хотите ли поручить мне управление активами? Я был бы рад помочь вам.
Мне казалось, что лучи солнца пронзают меня насквозь, я чувствовала себя так, словно стала прозрачной. Вероятно, так оно и было. С моей кожей это часто случается, но интересно, видны ли сейчас под ней кости? Очертания дядюшки расплылись, словно я смотрела на него сквозь дым. Я поблагодарила его. И еще раз поблагодарила. Люди любят, когда их благодарят, поэтому делают вам приятное, так что вам остается только твердить: спасибо, спасибо…
— И еще одно небольшое дельце, — игриво продолжил дядюшка. Я стояла под солнечным рентгеном и ждала. — Касильда доверила мне одну маленькую вещицу, сославшись на то, что дело приватное. Это крохотная шкатулка, и я думаю — нет, Белла, я знаю — что в ней хранится чудесная драгоценность. Ваша тетушка хотела, чтобы она досталась вам. Знаете, в свои последние дни она много думала о вас. Но она просила держать это в секрете. Вы же знаете, Белла, что такое эти родственники — ссорятся, завидуют… Дело не в реальной цене драгоценности, а в том, что она значила для Касильды. Так вот, я хочу, чтобы вы сделали так. Идите следом за нашим Джоном Тримом, вон он, у двери. Он проводит вас наверх и там, в спальне Касильды, покажет шкатулку. Договорились?
Я кивнула. Дядюшка-боров отвернулся, а Джон — один из слуг тетушки Касси — выскользнул из библиотеки.
Когда я вышла из луча света, мне показалось, что воздух в комнате зашипел, и библиотека погрузилась во тьму. Но я шла в этой тьме следом за Джоном через уставленный цветами холл. Слуга выглядел много старше усопшей. Интересно, был ли он упомянут в завещании?
Лестница оказалась автоматической. Поверх стального эскалатора лежала белая ковровая дорожка. Джон повозился с кнопками, и мы бесшумно поехали на третий этаж.
Руки Джона лежали на поручнях, словно темные и сухие прошлогодние листья. Их сделала такими жизнь под солнцем. Неужели с моими руками когда-нибудь случится то же самое?
— Сюда, пожалуйста, мисс Кэй.
Спальня была затянута белым шелком, лишь на окнах — шторы цвета бронзы. Было очень тепло, и стоял запах, который всегда стоит там, где слишком усердно наводят чистоту. Запах болезни. Вещи на подзеркальном столике лежали словно в полной готовности к возвращению хозяйки: платиновые гребни, шкатулки из раковин. Надо было похоронить тетушку здесь, как жену фараона — среди сокровищ, на белой кровати, рядом с давно уже мертвым супругом.
Шкатулка стояла на отдельном столике. Она была из слоновой кости, с петлями из золота, и золотой ключик висел рядом на ленточке.
— Извините, мисс Кэй, — слуга Джон иссохшими руками прикрыл за собой дверь, оставляя меня одну в спальне
Он ждал, что я открою шкатулку, поэтому я взяла ключ и вставила его в замок, и когда он щелкнул, испугалась — а вдруг взорвется?
Но шкатулка не взорвалась. Внутри на атласе лежала крошечная копия золотого драгоценного распятия, которое я видела в часовне. Крест с аналоя из страны лилипутов. Эта безделица стоила вдвое больше того, что тетушка оставила мне деньгами.
Спальня, залитая бронзовым слепящим светом, таила угрозу. Касси совсем недавно лежала здесь, умирая и хрипя, плела интриги — и добилась своего. А я все не могла понять, где ловушка. Угроза была незримой, словно сама смерть.
Потом я заметила конвертик под крестом. Когда я его вытащила, мои пальцы на миг онемели. Не удивлюсь, если из конверта мне в лицо брызнет яд.
И яд брызнул. Отравленные чернила.
«Я знаю, кто ты, Сабелла. Я не знала этого, пока не пришла к Богу, но когда я нашла Его, Он сказал мне. Его ангелы сказали мне. Я знаю, что ты совершила. Я знаю, что ты убила мою сестру. Надеюсь, что этот крест искалечит тебя. Если же нет, знай — я приняла и другие меры. Не пытайся понять, что я задумала. Ты, Сабелла, всего лишь волчица, ты — животное, а животным не дано понимать — пока не станет слишком поздно. Но тебе не так много осталось, Сабелла. Я уповаю на то, что все случится очень скоро. И тогда ты сгниешь, а твоя душа — если, конечно, у тебя есть душа — будет корчиться и вопить в Геенне Огненной, Сабелла. И пусть Бог даст мне услышать тебя, когда я буду отдыхать на Его груди».
Я присела на кровать Касси, сжалась в комок, подтянула колени ко лбу. Но это не помогло, и я знала, что не поможет. Тогда я упала на спину, скомкала письмо в руке, а потом засунула его за вырез платья, меж грудей, туда, где висел кулон. Поближе к сердцу.
Она познала Бога — и узнала мою тайну. Да, это имело смысл. У нее бывали озарения, но они казались настолько безумными, что она, наверное, сошла с ума, прежде чем смогла поверить им.
Слегка придя в себя, я открыла косметичку и достала миниатюрную бутылочку, которую еще в отеле наполнила из емкости красным соком.
Это кровь. Мы все знали это, разве не так? Приправленная гранатовым и томатным соками, а также гранулами синтетического гашиша, которые не только служили консервантами, но и помогали скрыть истинный состав напитка. Это была кровь лани с плато Молота. Заготовленная дома, охлажденная с помощью концентратора, она могла храниться несколько дней, даже в моей сумке.
Это поможет тебе, Сабелла. В самом деле — выпей, и ты станешь сильнее. Вопреки солнечному свету, вопреки тетушке Касси, вопреки всему на свете. Выпей.
Но в этот раз из-за привкуса фруктов напиток встал у меня поперек горла.
Я сидела, дрожащая, испуганная, и мяла в руках свою черную соломенную шляпку. В этот раз, Сабелла, эликсир жизни не сработал.
Поезжай домой, Сабелла. Как можно быстрее. Домой!
Я положила крест в косметичку, оставив шкатулку на месте. Когда я закрывала двери спальни, смятое письмо царапало кожу.
Внизу в холле рыскал черный боров.
Он видел, как я расплакалась в церкви, а теперь я, должно быть, выглядела испуганной. Я объяснила ему, как сильно потрясло меня случившееся, и как жаль, что я так мало знала покойную. Я немного приврала, сказав, что мы с тетушкой пару раз встречались, когда мне было то ли тринадцать, то ли четырнадцать лет. Касси и вправду приезжала в Восточное за год до нашего переезда, но не думаю, чтобы она как следует разглядела меня. Ей было скучно в обществе моей матери, и это был не более чем визит вежливости. Однако люди обожают исповеди и болезненные воспоминания. Все мы так или иначе сосем кровь друг у друга. Я с трудом убедила дядюшку, что мне просто необходимо поехать домой, привести мысли в порядок, а бумаги мы подпишем в другой раз. Так я вырвалась на свободу.
Солнцу оставалось всего минут десять, когда я поспешно зашагала через лужайки вниз по склону, к соснам. Серая тень пронеслась надо мной в тот самый миг, когда солнце вскипело красным. Я кое-как добралась до тени, и меня вывернуло наизнанку, все мышцы свело судорогой.
Неподалеку нашлась маленькая декоративная цистерна для полива газонов. Скорее всего, вода была неочищенная, но я прополоскала рот и была благодарна ей. Неужели даже цистерне нужна моя благодарность?
Потом я подошла к машине и облокотилась на нее. Все тело болело и ныло, не было сил даже забраться внутрь.
Но вот пришла тьма. Пока я пыталась превозмочь боль, солнце скрылось за горизонтом. Ночь была как холодная ванна — даже крыша машины остужала мои руки, мой лоб.
А потом я услышала, как он идет, ступая по сухой хвое. Я знала, кто это. Нетрудно отличить эти особенные шаги от всех прочих — шаги оленя, пробирающегося к тебе в ночи, где хозяйничают волки.
Он положил руки мне на плечи. Нежно-нежно.
— Сабелла?
Он знал мое имя. Впрочем, он явно слышал, как дядюшка-боров обращался ко мне у часовни.
— Сабелла, с тобой все в порядке? О, Сабелла… — он мягко развернул меня лицом к себе. Его прекрасные черты лучились бескорыстной заботой святого, глаза казались бездонными. Он готов был на все, что угодно, лишь бы помочь мне. — Ты выглядишь словно призрак. Нет, я не то хотел сказать… ты чудесно выглядишь, но кажется, тебе нехорошо.
Наверное, он и в самом деле был святым. Или хотел быть. Нет, Сабелла.
Он заботливо обнимал меня за плечи, гладил по волосам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22