Потом звезды исчезли.
Парень закричал, дернулся назад и обмяк. Я видела его лицо и разинутый в вопле рот, как у поющего ангела в церкви. Потом затрещали ветки, и он пропал из поля моего зрения. Остальные двое вскинулись, словно псы. Я осталась одна, но мне не было видно, что происходит. Звезды то появлялись, то исчезали вновь, заслоняемые человеческими силуэтами. Потом один из парней упал рядом, лицом ко мне — глаза выпучены, по подбородку стекает кровь. Его руки скребли по земле, кто-то пинком отшвырнул их прочь от меня, снова донесся треск — кто-то убегал сквозь кусты, не разбирая дороги. Мои глаза уже четко видели в темноте, но это было не обязательно — я и так узнала руки смерти, когда они подняли и понесли меня.
Едва смерть коснулась меня, как страх исчез. Я расслабилась и позволила ей нести себя. Одежда моя свисала клочьями, волосы лезли в глаза.
У дороги ждала взятая напрокат машина. Я не стала спрашивать, как Джейс сумел раздобыть ее столь быстро, чтобы успеть за джипом. Может быть, он угнал машину, может быть, вообще упустил джип из виду и нашел снова лишь по чистой случайности. Мне казалось неизбежным, что он снова сумел меня отыскать — он всегда меня находил.
Мотор завелся, Джейс сел за руль. Что-то хрустнуло — наверное, он злился. Но я не смотрела на него.
Он выжал газ, машина с визгом вылетела на шоссе и помчалась обратно в город. И только тогда Джейс закричал на меня. Кричал он долго, не переставая. Я не расслышала половину слов, а те, что расслышала, были инопланетными ругательствами. Они не касались меня, эти крики. В конце концов они смолкли, наступила тишина. Потом он спросил — этим своим нарочито ровным голосом:
— Где ты остановилась?
— Ты все знаешь, а это — нет?
— Совершенно верно.
Я назвала ему адрес гостиницы, и на миг мне стало почти весело. Но потом я вспомнила, что Сабелла умерла тринадцать лет назад. Кем бы я ни была, я не могла веселиться.
Мы снова ехали в молчании.
Когда мы добрались до гостиницы, Джейс завел машину в гараж, велел мне привести одежду в порядок, затем выгрузил меня из машины, провел в вестибюль, потом в лифт.
У Сабеллы болела голова. Мои руки — руки Сабеллы — были все в синяках.
Мы вошли в номер. Джейс закрыл дверь, включил свет и сказал:
— Отправляйся в свой проклятый душ.
И я пошла в душ, сбросила остатки одежды и позволила воде смыть с меня кровь — мою и чужую. Нащупала цепочку на шее. И сняла кулон.
Я рассматривала камень, а струи воды хлестали мою кожу и волосы. Камень вновь посветлел, сделавшись бледно-бледно-розовым. Я стояла в душе, уставившись на камень, а вода все лилась, постепенно вынудив меня упасть на колени. Я сделала это, но не могла отвести взгляда от кулона, который бледнел на глазах, словно жизнь покидала его.
Когда Джейс распахнул дверь в душ, я не сумела поднять головы — я смотрела на камень.
— Видишь, — сказала я, — совсем как у той леди-вампира в могиле.
А потом правильные слова все-таки пришли ко мне.
— Мне страшно. Мне страшно, — повторяла я и не могла остановиться, словно это было единственное, что я хотела сказать.
Джейс выключил душ и поднял меня на руки. Он держал меня очень бережно, и я вспомнила, как Сэнд вот так же держал меня на руках, тоже всю в капельках после душа, как после дождя. Но я не смогла долго удерживать это в сознании.
— Мне страшно, Джейс.
— Я знаю.
В одной моей руке был крепко зажат камень, а другой я еще крепче цеплялась за Джейса. Он принес меня в комнату, положил на кровать и перевернул. Я рассчитывала, что он убьет меня. Но нет, конечно же, он не станет этого делать. Он такой, как и все остальные, магнит притягивает его, как всех, и теперь он мой. Нет. Джейс не такой, как все. Он похож… похож… на меня. Не на Сабеллу — на меня .
— Зачем ты хотел, чтобы я увидела копии в музее? — спросила я.
— Ты не понимаешь?
— Разве только… чтобы я испугалась, чтобы…
— Нет, Сабелла.
— Я не Сабелла.
— Ты настолько Сабелла, насколько тебе самой этого хочется.
— Я чудовище, которое убило Сабеллу и присвоило себе ее облик, ее тело, ее память…
— Но это единственная память, которая у тебя есть. Человеческая. Никаких марсианских штучек не мелькало?
Я лежала и смотрела на него, на его лицо — единственную реальность в мире.
— Ты ведь видела не все модули в музее, так ведь? — поинтересовался он.
— На один я не стала смотреть…
— Мне нужно рассказать тебе кое-что, Сабелла, — сказал он. — Но не прямо сейчас.
Он больше не смотрел мне в глаза — он стал смотреть на меня целиком, и под его взглядом я снова начала становиться настоящей, живой. И от его прикосновения внутри меня вспыхнул огонь.
— Нет, Джейс… нет… — но он не обратил внимания на мои слова, его интересовало лишь то, как мое тело отзывается его рукам. — Джейс… нет…
— Какие прелестные губки, — усмехнулся он. — Жаль только, что говорят неправду.
— Ты же видел меня… с тем парнем в Аресе.
— Я много чего повидал.
— Джейс, я могу убить тебя.
— Нет.
— Нет, могу. Как того парня. Как Сэнда. Я могу, и я… я не хочу…
— Забудь их всех. Когда тебе в последний раз было так хорошо?
Проклятье, а в самом деле — когда? Но я не должна уступать ему ради его же блага… или это всего лишь…
Когда он взял меня на руки, я буквально поднялась над собой, словно плоть соскользнула змеиной кожей, освободив обновленное тело. Потом он склонился надо мной нежно и неотвратимо — и стал целовать. Удивительное ощущение захлестнуло меня. Это было не только наслаждение плоти, которого я никогда прежде не испытывала по-настоящему — мне стало спокойно и почти уютно. Я не могла устоять. Как не могла и обмануть его. Я вдруг поняла, что не смогла бы даже совершить то единственное, с чем ему не под силу справиться. Я не могла отведать его крови — потому что он не оставил во мне места для жажды, не оставил возможности иного ответа на его ласки, кроме единственного. Мне нечего было стыдиться, потому что я не могла совершить с ним ничего преступного — лишь сдаться и позволить ему продолжать.
Вот что я принимала за смерть. Вот что пугало меня в нем.
Я и теперь боялась, но это был иной страх. Или не страх вовсе.
Джейс был прекрасен. У него было самое безупречное мужское тело, какое мне доводилось видеть. И он ужасал меня, потому что реальность обжигала, как солнце. Но я была не в силах сопротивляться, и солнце палило меня, прожигало насквозь, а я ничего не могла поделать. Я не могла даже проявить благоразумие или доставить удовольствие ему — я могла только отдаваться иному, непознанному дотоле блаженству. Значит, вот что чувствовали мои любовники, вот что убивало их, если затягивалось слишком долго. Да, в этом чувствовался привкус смерти. Пламя вздымало меня на волнах солнечной энергии, дыхания не хватало. А потом мир взорвался шестидесятисекундным рассветом.
Он лежал на мне, большой золотистый зверь, и смотрел на меня черными глазами из-под черных ресниц на полуопущенных веках. Расслабленный, довольный, терпимый, полностью владеющий ситуацией. У меня ныли пальцы — так сильно я цеплялась за него. Порой я даже выпускала из рук камень.
— Такого подарка мне еще никто не дарил, — произнесла я, попытавшись сострить — так глупо и так по-человечески.
— Расслабься, — ответил Джейс. — Это Рождество.
Мы еще дважды занимались любовью, прежде чем Джейс рассказал мне, что было выставлено в последнем экспозиционном модуле. Рассказал отчасти потому, что желал меня, а отчасти потому, что не хотел никаких недоговоренностей между нами.
В последнем модуле хранился еще один скелет. В той могиле были похоронены двое — женщина и мужчина.
Архивы Восточного, как и бары, работали всю ночь напролет, полностью автоматизированные. Людей-библиотекарей в них не было, поскольку Восточное было еще не столь склонно к софистике больших городов, как Арес. Джейс подвел меня к терминалу и вызвал новости за нужный год. На экране появился текст: «ТРАГЕДИЯ НА ШАХТЕ: один человек погиб, двадцать пострадали в результате пожара в забое». В ту пору мне, то есть Сабелле, было всего два года, и это мой отец, то есть отец Сабеллы, погиб на Новой шахте в сотне футов под землей, здесь, в Восточном.
Мы с Джейсом, оба в черном, будто в трауре, стояли на фоне большого белого экрана. Я чувствовала, что снова теряю равновесие, несмотря на то, что тело мое утешилось, а сознание было ясным.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Просто дочитай колонку до конца.
И я стала читать. Я прочла о смерти отца Сабеллы, который оставил вдову с двухлетней дочерью, о других пострадавших, о страховке, которую пришлось выплатить компании. А в самом конце заметки я прочитала: «Больше, чем кому бы то ни было, повезло Даниэлю Винсенту, который тоже должен был оказаться в злосчастной шахте, но в тот день не вышел на работу, и мастер нашел ему замену. Но на этом везение Винсента, переселенца с другой планеты, живущего в Восточном уже пять лет, не закончилось — его двенадцатилетний сын, пропавший два дня назад, вчера вернулся домой живым и здоровым. У Винсента есть еще один ребенок, тоже мальчик, всего одного года от роду».
Джейс нажал кнопку, и экран очистился. Таким же пустым и чистым стал и мой разум, поэтому, когда Джейсон начал свой рассказ, я не столько слышала его, сколько видела то, о чем он говорит, на белом экране перед внутренним взором.
Даниэль Винсент прибыл с семьей на Новый Марс в надежде разбогатеть на рудных разработках — тогда планета переживала своего рода медную лихорадку. Но горное дело, обогатившее многих, разорило Винсента, так что в конце концов ему пришлось работать на компанию в Восточном, чтобы покрыть расходы. Для Даниэля, бродяги по натуре, пять лет были очень большим сроком. И всю свою обиду на судьбу он изливал на старшего сына, Джейсона. Шлепки и подзатыльники, которыми Даниэль осыпал сына, еще нельзя было назвать побоями, но все же они были весьма нешуточными. С их помощью неудачливый горнодобытчик не столько причинял физическую боль, сколько выражал нелюбовь, которую испытывал к своему старшему сыну. Потом в семье родился второй ребенок, и по отношению к младшему сыну у Винсента-старшего проснулись родительские чувства. Джейсону и прежде жилось несладко, но в тот год его жизнь превратилась в сущий ад. Младшего сына назвали Сэндом — Даниэля тогда почему-то, возможно, спьяну, потянуло на романтику. Сэнд в семье считался благословением, старший же сын так и остался проклятьем. Джейсон шатался по округе с компанией хулиганов, из тех, что были чумой любого колониального поселения, едва оно приближалось к статусу города. В конце концов однажды на закате Джейсон не вернулся домой, где отродясь не видел ничего хорошего и где его ждали обычные подзатыльники. Вместо этого он ушел за поселок — лазать по пересохшим марсианским каналам. У старой каменоломни его нога провалилась сквозь груду местной породы, разъеденной эрозией и влагой восстановленной атмосферы, и там, где осыпались камни, открылось отверстие, ведущее в темноту. Но для Джейсона это было укрытие, место, где можно переночевать. Он полез в нору, а когда путь ему преградила плита, перелез через нее. По другую сторону оказалось что-то вроде святилища.
Он провел в тоннеле, по ту сторону захоронения, всю ночь, а на следующий день попытался сбежать в Арес, но его поймали и привели домой, где Даниэль Винсент выбил из него дурь.
Месяц спустя после пожара на шахте Винсент покинул Новый Марс и перевез семью на Вулкан Желчи. Там он стал исчезать, бросая жену и детей на произвол судьбы. Возвращался он всегда непредсказуемо, как приступ хронической болезни, чтобы приласкать Сэнда, а Джейсона проклясть и побить. Он продолжал время от времени поколачивать старшего сына, пока Джейсону не исполнилось пятнадцать, и он не сломал отцу нос, а заодно пару пальцев себе. После этого его больше никто не удерживал, и Джейс стал межпланетным бродягой, унаследовав от отца страсть к перемене мест. Сэнд остался, и отец продолжал нянчиться с ним. Однако своей неумеренной отцовской любовью Даниэль подавлял младшего сына точно так же, как угнетал побоями старшего. В результате представления Сэнда о добре и зле вышли размытыми. Позже, когда Даниэля не стало, младшего брата необъяснимым образом потянуло к старшему. И, что, пожалуй, еще более невероятно, Джейсон не оттолкнул его.
Джейс умолк, и картины, проходившие перед моим внутренним взором, погасли.
— Сэнд… — начала я.
— Нет, — оборвал он. — Спрашивай о тоннеле.
Я осеклась, поскольку, несмотря на растерянность и потрясение, понимала, что он просит не говорить больше о Сэнде и Даниэле.
— Ты проделал этот тоннель, — сказала я в конце концов.
— Я лишь снова пробил вход в него. Сам тоннель был и до меня.
— И ты не наткнулся там на мой камень? Но ведь это было за десять лет до того, как я…
— Мы еще не закончили здесь, — перебил он и снова запросил старые новости из архива.
Экран вновь засветился, на нем появились сводки за последний год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Парень закричал, дернулся назад и обмяк. Я видела его лицо и разинутый в вопле рот, как у поющего ангела в церкви. Потом затрещали ветки, и он пропал из поля моего зрения. Остальные двое вскинулись, словно псы. Я осталась одна, но мне не было видно, что происходит. Звезды то появлялись, то исчезали вновь, заслоняемые человеческими силуэтами. Потом один из парней упал рядом, лицом ко мне — глаза выпучены, по подбородку стекает кровь. Его руки скребли по земле, кто-то пинком отшвырнул их прочь от меня, снова донесся треск — кто-то убегал сквозь кусты, не разбирая дороги. Мои глаза уже четко видели в темноте, но это было не обязательно — я и так узнала руки смерти, когда они подняли и понесли меня.
Едва смерть коснулась меня, как страх исчез. Я расслабилась и позволила ей нести себя. Одежда моя свисала клочьями, волосы лезли в глаза.
У дороги ждала взятая напрокат машина. Я не стала спрашивать, как Джейс сумел раздобыть ее столь быстро, чтобы успеть за джипом. Может быть, он угнал машину, может быть, вообще упустил джип из виду и нашел снова лишь по чистой случайности. Мне казалось неизбежным, что он снова сумел меня отыскать — он всегда меня находил.
Мотор завелся, Джейс сел за руль. Что-то хрустнуло — наверное, он злился. Но я не смотрела на него.
Он выжал газ, машина с визгом вылетела на шоссе и помчалась обратно в город. И только тогда Джейс закричал на меня. Кричал он долго, не переставая. Я не расслышала половину слов, а те, что расслышала, были инопланетными ругательствами. Они не касались меня, эти крики. В конце концов они смолкли, наступила тишина. Потом он спросил — этим своим нарочито ровным голосом:
— Где ты остановилась?
— Ты все знаешь, а это — нет?
— Совершенно верно.
Я назвала ему адрес гостиницы, и на миг мне стало почти весело. Но потом я вспомнила, что Сабелла умерла тринадцать лет назад. Кем бы я ни была, я не могла веселиться.
Мы снова ехали в молчании.
Когда мы добрались до гостиницы, Джейс завел машину в гараж, велел мне привести одежду в порядок, затем выгрузил меня из машины, провел в вестибюль, потом в лифт.
У Сабеллы болела голова. Мои руки — руки Сабеллы — были все в синяках.
Мы вошли в номер. Джейс закрыл дверь, включил свет и сказал:
— Отправляйся в свой проклятый душ.
И я пошла в душ, сбросила остатки одежды и позволила воде смыть с меня кровь — мою и чужую. Нащупала цепочку на шее. И сняла кулон.
Я рассматривала камень, а струи воды хлестали мою кожу и волосы. Камень вновь посветлел, сделавшись бледно-бледно-розовым. Я стояла в душе, уставившись на камень, а вода все лилась, постепенно вынудив меня упасть на колени. Я сделала это, но не могла отвести взгляда от кулона, который бледнел на глазах, словно жизнь покидала его.
Когда Джейс распахнул дверь в душ, я не сумела поднять головы — я смотрела на камень.
— Видишь, — сказала я, — совсем как у той леди-вампира в могиле.
А потом правильные слова все-таки пришли ко мне.
— Мне страшно. Мне страшно, — повторяла я и не могла остановиться, словно это было единственное, что я хотела сказать.
Джейс выключил душ и поднял меня на руки. Он держал меня очень бережно, и я вспомнила, как Сэнд вот так же держал меня на руках, тоже всю в капельках после душа, как после дождя. Но я не смогла долго удерживать это в сознании.
— Мне страшно, Джейс.
— Я знаю.
В одной моей руке был крепко зажат камень, а другой я еще крепче цеплялась за Джейса. Он принес меня в комнату, положил на кровать и перевернул. Я рассчитывала, что он убьет меня. Но нет, конечно же, он не станет этого делать. Он такой, как и все остальные, магнит притягивает его, как всех, и теперь он мой. Нет. Джейс не такой, как все. Он похож… похож… на меня. Не на Сабеллу — на меня .
— Зачем ты хотел, чтобы я увидела копии в музее? — спросила я.
— Ты не понимаешь?
— Разве только… чтобы я испугалась, чтобы…
— Нет, Сабелла.
— Я не Сабелла.
— Ты настолько Сабелла, насколько тебе самой этого хочется.
— Я чудовище, которое убило Сабеллу и присвоило себе ее облик, ее тело, ее память…
— Но это единственная память, которая у тебя есть. Человеческая. Никаких марсианских штучек не мелькало?
Я лежала и смотрела на него, на его лицо — единственную реальность в мире.
— Ты ведь видела не все модули в музее, так ведь? — поинтересовался он.
— На один я не стала смотреть…
— Мне нужно рассказать тебе кое-что, Сабелла, — сказал он. — Но не прямо сейчас.
Он больше не смотрел мне в глаза — он стал смотреть на меня целиком, и под его взглядом я снова начала становиться настоящей, живой. И от его прикосновения внутри меня вспыхнул огонь.
— Нет, Джейс… нет… — но он не обратил внимания на мои слова, его интересовало лишь то, как мое тело отзывается его рукам. — Джейс… нет…
— Какие прелестные губки, — усмехнулся он. — Жаль только, что говорят неправду.
— Ты же видел меня… с тем парнем в Аресе.
— Я много чего повидал.
— Джейс, я могу убить тебя.
— Нет.
— Нет, могу. Как того парня. Как Сэнда. Я могу, и я… я не хочу…
— Забудь их всех. Когда тебе в последний раз было так хорошо?
Проклятье, а в самом деле — когда? Но я не должна уступать ему ради его же блага… или это всего лишь…
Когда он взял меня на руки, я буквально поднялась над собой, словно плоть соскользнула змеиной кожей, освободив обновленное тело. Потом он склонился надо мной нежно и неотвратимо — и стал целовать. Удивительное ощущение захлестнуло меня. Это было не только наслаждение плоти, которого я никогда прежде не испытывала по-настоящему — мне стало спокойно и почти уютно. Я не могла устоять. Как не могла и обмануть его. Я вдруг поняла, что не смогла бы даже совершить то единственное, с чем ему не под силу справиться. Я не могла отведать его крови — потому что он не оставил во мне места для жажды, не оставил возможности иного ответа на его ласки, кроме единственного. Мне нечего было стыдиться, потому что я не могла совершить с ним ничего преступного — лишь сдаться и позволить ему продолжать.
Вот что я принимала за смерть. Вот что пугало меня в нем.
Я и теперь боялась, но это был иной страх. Или не страх вовсе.
Джейс был прекрасен. У него было самое безупречное мужское тело, какое мне доводилось видеть. И он ужасал меня, потому что реальность обжигала, как солнце. Но я была не в силах сопротивляться, и солнце палило меня, прожигало насквозь, а я ничего не могла поделать. Я не могла даже проявить благоразумие или доставить удовольствие ему — я могла только отдаваться иному, непознанному дотоле блаженству. Значит, вот что чувствовали мои любовники, вот что убивало их, если затягивалось слишком долго. Да, в этом чувствовался привкус смерти. Пламя вздымало меня на волнах солнечной энергии, дыхания не хватало. А потом мир взорвался шестидесятисекундным рассветом.
Он лежал на мне, большой золотистый зверь, и смотрел на меня черными глазами из-под черных ресниц на полуопущенных веках. Расслабленный, довольный, терпимый, полностью владеющий ситуацией. У меня ныли пальцы — так сильно я цеплялась за него. Порой я даже выпускала из рук камень.
— Такого подарка мне еще никто не дарил, — произнесла я, попытавшись сострить — так глупо и так по-человечески.
— Расслабься, — ответил Джейс. — Это Рождество.
Мы еще дважды занимались любовью, прежде чем Джейс рассказал мне, что было выставлено в последнем экспозиционном модуле. Рассказал отчасти потому, что желал меня, а отчасти потому, что не хотел никаких недоговоренностей между нами.
В последнем модуле хранился еще один скелет. В той могиле были похоронены двое — женщина и мужчина.
Архивы Восточного, как и бары, работали всю ночь напролет, полностью автоматизированные. Людей-библиотекарей в них не было, поскольку Восточное было еще не столь склонно к софистике больших городов, как Арес. Джейс подвел меня к терминалу и вызвал новости за нужный год. На экране появился текст: «ТРАГЕДИЯ НА ШАХТЕ: один человек погиб, двадцать пострадали в результате пожара в забое». В ту пору мне, то есть Сабелле, было всего два года, и это мой отец, то есть отец Сабеллы, погиб на Новой шахте в сотне футов под землей, здесь, в Восточном.
Мы с Джейсом, оба в черном, будто в трауре, стояли на фоне большого белого экрана. Я чувствовала, что снова теряю равновесие, несмотря на то, что тело мое утешилось, а сознание было ясным.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Просто дочитай колонку до конца.
И я стала читать. Я прочла о смерти отца Сабеллы, который оставил вдову с двухлетней дочерью, о других пострадавших, о страховке, которую пришлось выплатить компании. А в самом конце заметки я прочитала: «Больше, чем кому бы то ни было, повезло Даниэлю Винсенту, который тоже должен был оказаться в злосчастной шахте, но в тот день не вышел на работу, и мастер нашел ему замену. Но на этом везение Винсента, переселенца с другой планеты, живущего в Восточном уже пять лет, не закончилось — его двенадцатилетний сын, пропавший два дня назад, вчера вернулся домой живым и здоровым. У Винсента есть еще один ребенок, тоже мальчик, всего одного года от роду».
Джейс нажал кнопку, и экран очистился. Таким же пустым и чистым стал и мой разум, поэтому, когда Джейсон начал свой рассказ, я не столько слышала его, сколько видела то, о чем он говорит, на белом экране перед внутренним взором.
Даниэль Винсент прибыл с семьей на Новый Марс в надежде разбогатеть на рудных разработках — тогда планета переживала своего рода медную лихорадку. Но горное дело, обогатившее многих, разорило Винсента, так что в конце концов ему пришлось работать на компанию в Восточном, чтобы покрыть расходы. Для Даниэля, бродяги по натуре, пять лет были очень большим сроком. И всю свою обиду на судьбу он изливал на старшего сына, Джейсона. Шлепки и подзатыльники, которыми Даниэль осыпал сына, еще нельзя было назвать побоями, но все же они были весьма нешуточными. С их помощью неудачливый горнодобытчик не столько причинял физическую боль, сколько выражал нелюбовь, которую испытывал к своему старшему сыну. Потом в семье родился второй ребенок, и по отношению к младшему сыну у Винсента-старшего проснулись родительские чувства. Джейсону и прежде жилось несладко, но в тот год его жизнь превратилась в сущий ад. Младшего сына назвали Сэндом — Даниэля тогда почему-то, возможно, спьяну, потянуло на романтику. Сэнд в семье считался благословением, старший же сын так и остался проклятьем. Джейсон шатался по округе с компанией хулиганов, из тех, что были чумой любого колониального поселения, едва оно приближалось к статусу города. В конце концов однажды на закате Джейсон не вернулся домой, где отродясь не видел ничего хорошего и где его ждали обычные подзатыльники. Вместо этого он ушел за поселок — лазать по пересохшим марсианским каналам. У старой каменоломни его нога провалилась сквозь груду местной породы, разъеденной эрозией и влагой восстановленной атмосферы, и там, где осыпались камни, открылось отверстие, ведущее в темноту. Но для Джейсона это было укрытие, место, где можно переночевать. Он полез в нору, а когда путь ему преградила плита, перелез через нее. По другую сторону оказалось что-то вроде святилища.
Он провел в тоннеле, по ту сторону захоронения, всю ночь, а на следующий день попытался сбежать в Арес, но его поймали и привели домой, где Даниэль Винсент выбил из него дурь.
Месяц спустя после пожара на шахте Винсент покинул Новый Марс и перевез семью на Вулкан Желчи. Там он стал исчезать, бросая жену и детей на произвол судьбы. Возвращался он всегда непредсказуемо, как приступ хронической болезни, чтобы приласкать Сэнда, а Джейсона проклясть и побить. Он продолжал время от времени поколачивать старшего сына, пока Джейсону не исполнилось пятнадцать, и он не сломал отцу нос, а заодно пару пальцев себе. После этого его больше никто не удерживал, и Джейс стал межпланетным бродягой, унаследовав от отца страсть к перемене мест. Сэнд остался, и отец продолжал нянчиться с ним. Однако своей неумеренной отцовской любовью Даниэль подавлял младшего сына точно так же, как угнетал побоями старшего. В результате представления Сэнда о добре и зле вышли размытыми. Позже, когда Даниэля не стало, младшего брата необъяснимым образом потянуло к старшему. И, что, пожалуй, еще более невероятно, Джейсон не оттолкнул его.
Джейс умолк, и картины, проходившие перед моим внутренним взором, погасли.
— Сэнд… — начала я.
— Нет, — оборвал он. — Спрашивай о тоннеле.
Я осеклась, поскольку, несмотря на растерянность и потрясение, понимала, что он просит не говорить больше о Сэнде и Даниэле.
— Ты проделал этот тоннель, — сказала я в конце концов.
— Я лишь снова пробил вход в него. Сам тоннель был и до меня.
— И ты не наткнулся там на мой камень? Но ведь это было за десять лет до того, как я…
— Мы еще не закончили здесь, — перебил он и снова запросил старые новости из архива.
Экран вновь засветился, на нем появились сводки за последний год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22