Этот бюллетень, в отличие от предыдущего, был оформлен витиеватым шрифтом и вычурными заголовками — еще одна дань моде на земную старину.
«В древнем захоронении обнаружен еще один скелет. Прошлой ночью строительные роботы, занимающиеся дальнейшей расчисткой тоннеля у каменоломни, где в прошлом году было обнаружено уникальное захоронение аборигенов Нового Марса, извлекли на свет еще одну загадочную находку — человеческие останки. По результатам исследований, кости, предположительно принадлежащие тринадцатилетнему мальчику, пролежали в глубине тоннеля, за собственно захоронением, не менее двадцати лет. Возможно, читатели помнят, как несколько месяцев назад мы сообщали о предыдущей находке. Тогда роботы извлекли из тоннеля останки девочки. Анализ зубных тканей позволил идентифицировать погибшую как местную уроженку, данных о смерти которой не поступало. В нынешнем же случае опознание — ни точное, ни ошибочное, — совершенно невозможно, поскольку покойный имел безупречные зубы и никогда не посещал стоматолога».
Экран погас. Я не могла пошевелиться. Мой парализованный мозг был таким же погасшим экраном.
— Органист рассказал бы тебе о втором скелете, если бы ты дослушала, — разорвал эту пустоту голос Джейсона. — Этот зануда любит излагать все по порядку.
Я по-прежнему не двигалась.
— Брось, Сабелла, — произнес Джейс. В его голосе был игривый упрек, но ни в коем случае не страх. — Мы с тобой завязли в этом дерьме вдвоем.
— Ты говоришь, мы оба… Ты и я… Да нет. Ты же ешь, пьешь вино и не боишься солнца.
— Сабелла, ты упустила главное.
Он вывел меня из архива и привел в бар на другой стороне улицы. Мы сели за столик: он — с высоким бокалом золотистого пива (наверное, такого же цвета, как его душа), я — со стаканом земляничного сока, какой любила пить здесь, в Восточном, в давние времена. Сок был нежно-розовый — таким становится мой камень, прежде чем совсем поблекнуть.
Со стороны мы казались обычной парой, блестящей и очень красивой. Со стороны не было видно, как трясутся мои руки, как трепещет мое сердце и мой разум.
Я не могла поверить ни Джейсону, ни сводке новостей, потому что он казался таким равнодушным и безучастным: «Ладно, я мертв. Дальше-то что?»
— Если ты сумел поверить в это, хотела бы я быть такой же, как ты, — выговорила я.
— Тебе не нужно быть, как я, — ответил он. — Меня одного хватит на нас двоих.
Джейс нежно взял мою руку и стал смотреть на нее, словно не хотел, чтобы его сбивало с мысли мое лицо, искаженная ужасом маска с безумными глазами.
— Ты боишься, поскольку думаешь, что умерла. Но ты мертва не больше, чем я. Мы вышли из тоннеля, но мы не входили в него. И никто из нас, ни ты, ни я, не убивал тех детей, что пролежали там все эти годы.
— Но ведь что-то же их убило?
— Может быть, и нет. Возможно, то, что от них осталось — просто ненужные детали, отброшенные за ненадобностью. А может быть, их убило потрясение, когда с них делали копии. Они оказались по ту сторону зеркального стекла, и отражение ожило. Я бы сказал, что сработал своего рода спусковой механизм на уровне тонкой психики.
Странно было услышать этот «уровень тонкой психики» из уст Джейса. Не было в нем никакой возвышенно-мрачной ауры, никаких духовных терзаний. Это и позволяло ему не терять почву под ногами. И мне — тоже.
— Ты хочешь сказать, это было нечто вроде росянки, веками поджидавшей, когда мимо пролетят две незадачливые мухи, — поправила я.
Он усмехнулся.
— Мы — живы, Сабелла. Даже ты жива. Нельзя тяготиться чувством вины за преступление, если даже не помнишь, как его совершил.
— Значит, мы марсиане? Но почему тогда мы ничего не помним о тех временах, когда здесь повсюду торчали чертовы лилейно-белые колонны и проклятые урны?
— Думаю, это работает как-то иначе. Скорее, с нас просто сняли копии, как с пары оловянных солдатиков.
Но я вспомнила розовых марсианских волков в холмах, их вой и то, как они бежали ко мне и моей добыче. Они, в отличие от меня, помнили, откуда я взялась и кто я такая.
Марсианка. Возрожденная и обновленная древняя марсианка. Я что, уже смеюсь?
— Перестань, — сказал Джейс. — Тебе придется жить с этим. Вампиры умеют воскресать, не так ли?
— Но ты ведь не… — я взяла его за руку.
— Брось, детка. Ты знаешь, для чего я предназначен.
Сама не сознавая того, я отдернула руку и привстала со стула, но Джейс удержал меня и усадил обратно. Меня трясло, как в лихорадке.
— Слишком много совпадений, — недоверчиво сказала я. — Так не бывает. Даже если Касси, наткнувшись в рекламе на имя Сэнда, вспомнила, что уже слышала сплетни о Винсентах в Восточном. Или придется признать, что совпадения не случайны. Новый Марс заставил своих выживших аборигенов встретиться вновь.
— Если бы мой ублюдочный папаша остался в Восточном, может быть, тебе бы не пришлось так уродовать свою жизнь все это время, — мрачно произнес Джейс.
— Прекрати трястись надо мной, — приказала я. — Да, ты подобрал ко мне ключик в постели, но это еще не значит, что у тебя есть право обращаться со мной, как с ребенком.
— А только так мне и придется с тобой обращаться, — усмехнулся Джейс. — По крайней мере, на первых порах. И, черт возьми, ты отлично знаешь, почему.
— Нет, — сказала я уже в который раз.
Он встал и залпом допил свое золотое пиво. Когда он глотал, по его золотому горлу шли волны. Я не могла оторвать взгляда, потому что видела все до мельчайших подробностей. Потом Джейс повел меня прочь из бара.
— Ради Христа, Белла, я же не боюсь тебя, — сказал он на улице.
— А я боюсь. Боюсь. Ты не понимаешь…
— Я могу отстраниться от тебя в любой момент, — пообещал он. — Для меня это просто, словно свет выключить. Просто скажи себе это, и все.
В скрежещущем лифте меня снова начало бить крупной дрожью. Когда мы вернулись в номер, я уже едва стояла на ногах.
Джейс сел на кровать и усадил меня к себе на колени. Несмотря на все мои вопли о том, что я не ребенок, мне было хорошо и спокойно в его руках. Я вспоминала, как описывал его Сэнд — Джейс-защитник, Джейс-утешитель, каменная стена, за которой всегда можно укрыться. Не знаю, правду ли он говорил тогда — я ведь так и не поняла, что связывало братьев, любовь или ненависть. Или любовь пересилила ненависть. Или ненависть задушила любовь…
Какое-то время спустя Джейс показал мне мой камень, который я оставила, а он подобрал.
— Видишь? — спросил он. — Это задумано для тебя, а не для меня. Непогрешимый прибор. У тебя горючее совсем на исходе.
— Не могу.
Но он мягко пригнул мою голову так, чтобы губы оказались у его горла, плавно откинулся назад и увлек меня за собой.
— Пей, — сказал он. И я стала пить.
Инстинкт. И все же больше, чем один лишь инстинкт. Это было иначе. Не так, как раньше — словно дышать. Нет, тут было нечто большее, но я не могу описать, для этого у меня не хватает слов. Мы не занимались при этом любовью: секс — ловушка для врагов, это все равно что воровать, это глупо. И все же это был акт любви. В первый раз я могла бы убить его из одной неумеренности, выпить его досуха, высосать жизнь — без любви и без нужды. Я могла убить, но он сказал: «Сабелла, хватит» — и я услышала. Я хотела перестать — но, Господи, я не могла остановиться, не могла! И тогда он положил руки мне на плечи — он всегда был сильнее меня и всегда опережал на долю секунды, — оттолкнул меня и удерживал, пока жажда моя не улеглась и блеск в глазах не угас. Тогда он уложил меня рядом с собой, и мы лежали так в тишине и покое, словно после обычной близости.
— Что ты чувствовал? — спросила я его потом.
— Словно ты меня целовала, — сказал он. — Очень даже приятно.
— Но ты контролируешь это. Ты можешь остановить меня.
— В любую минуту.
— Даже если я стану пить, когда мы будем заниматься любовью?
— Не станешь.
— А если стану?
— Только попробуй, — шутливо пригрозил он. — Месяц сидеть не сможешь.
Камень в его ладони стал рубиновой каплей, и Джейс вернул его мне.
Больше я не боялась.
Я верю в Бога. Наверное, я верю в Иисуса Христа. Той ночью, в Аресе, я преклонила колени и молила послать мне кого-то, кто бескорыстно поможет мне. И вот видите — мне помогли.
Я много думала над этим, мне надо было найти объяснение, хотя Джейсу все равно. Для него это просто дикий, но имеющий место факт. Я — женщина, которая нужна ему, а он нужен мне. Он потащит меня за собой на другие планеты или останется на какое-то время здесь, в этом мире, который я считаю нашим по праву. Но для Джейса он — лишь остановка в пути или точка возврата, не более чем еще один постоялый двор в просторах космоса. Это заставляет меня задуматься — может быть, мы на самом деле те дети, которые некогда забрались в подземный склеп, а не просто копии, снятые с их тел и наделенные их памятью и именами? Конечно, у нас нет никаких воспоминаний о далеком прошлом, которые могли бы произвести фурор среди археологов и спиритуалистов, может быть, даже пошатнуть Возрожденное Христианство. Последнее дыхание любовников в последней затерянной могиле, которая создала нас и свела вместе вопреки нашему одиночеству, нуждам, страданиям и желаниям. Мы абсолютно непохожи, мы полная противоположность друг другу. Мы можем противостоять чему угодно — и противостоим. И все же мы оба нанизаны на один луч, мы — как хрустальный сосуд на той картинке с Марой, который свет пронзает, но не разбивает. Джейс смеется. Он говорит, это все равно что сравнивать его с землей и огнем.
А как же объяснение? К нему-то я и веду.
Пока не прилетели корабли с Земли, пока люди не основали тут свои колонии, не начали хозяйничать на Новом Марсе, словно Господь в Эдеме, не насытили воздух кислородом, а землю водой, эта планета была на четыре пятых мертва. Но прежде чем наступила смерть, что случилось с народом, который воздвигал лилейно-белые колонны и хоронил своих мертвецов в урнах, чья технология была или столь невероятна, или столь примитивна, что мы до сих пор не обнаружили не малейшего следа ее? Я думаю, что, когда ресурсы планеты сократились по меньшей мере вдвое, марсиане, случайно или намеренно, нашли способ беречь питательные вещества. Когда воды и пищи не хватает, один из супругов ест и пьет, набираясь сил, а второй берет у него живительную субстанцию, в которую организм превращает воду и пищу — кровь. Таким образом, одни питались плодами земли, а другие жили за счет того, что брали у первых. При такой системе семейные ссоры недопустимы. Пары приходилось подбирать очень тщательно, выбирать только тех, кто никогда не даст воли ненависти или жадности. Если, конечно, среди них не оказалось скупых или жадных, что породило насилие, принуждение, а также обольщение ради утоления жажды, которым так долго жила я, не зная (или, может быть, забыв?), что есть иной путь. Возможно, поэтому марсиане и вымерли. А может быть, потому, что планета окончательно оскудела и не могла дать даже одну порцию пищи на двоих. Впрочем, все это — не более чем мои догадки.
Меня больше не пугают мысли о древней могиле, о странной сущности, которую задумала извести Касси и которая является мной. И Джейсом, если она и о нем знала. Что до чувства вины, то оно не оставляет меня до сих пор, но я сжилась с ним, оно стало частью меня. Все равно уже ничего не изменить.
Мы вернулись на Плато Молота и стали жить там, слушать редких цикад, бродить по холмам. Однажды, когда мы гуляли в сумерках, откуда-то появились трое волков и некоторое время шли за нами. Шкуры их серебрились в свете звезд, глаза горели. Джейс свистнул, и они подошли к нему. Для него они — собаки. Наверное, он мог бы бросить им палку, чтобы поиграть, но волки убежали до того, как эта идея пришла ему в голову.
И все же порой я вижу Джейса у могилы, где он схоронил прах Сэнда. Он стоит там на солнцепеке, когда я прячусь в тени. Я вижу его лицо — он замыкается в себе, вспоминая свою прошлую, человеческую жизнь. Он знает, что больше не человек.
Мы не останемся тут на всю жизнь, даже не задержимся долго. Я никогда не была на других планетах. Это все, что я знаю. Я сказала Джейсу, что мы — последние из марсиан, и он ответил: «Конечно, детка». Могилы остались в прошлом, есть лишь его свет и моя тьма, его открытый взгляд вовне и мое самосозерцание.
Но мы не люди. Таких людей не бывает.
Последние из марсиан.
Джейсу приходится главенствовать надо мной, это необходимо, потому что я пью его кровь. Жертва должна быть сильнее хищника, иначе она умрет. Ему приходится говорить мне, когда, куда и как мы пойдем, и я по возможности подчиняюсь ему, но это не навсегда. Долгие годы я плыла по течению. Мне необходимо, чтобы кто-то дисциплинировал меня, показал мне, как работать над собой. Джейс учит меня — и этому тоже. Может быть, когда-нибудь я стану той, кто объявит ему, что мы вернемся сюда и останемся жить на Новом Марсе.
А может быть, эта планета — тоже вампир. Она пьет жизнь тех, кто ходит по ее поверхности, а ее собственные мертвые ждут в подземных захоронениях, когда она шепнет им, что можно воскреснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
«В древнем захоронении обнаружен еще один скелет. Прошлой ночью строительные роботы, занимающиеся дальнейшей расчисткой тоннеля у каменоломни, где в прошлом году было обнаружено уникальное захоронение аборигенов Нового Марса, извлекли на свет еще одну загадочную находку — человеческие останки. По результатам исследований, кости, предположительно принадлежащие тринадцатилетнему мальчику, пролежали в глубине тоннеля, за собственно захоронением, не менее двадцати лет. Возможно, читатели помнят, как несколько месяцев назад мы сообщали о предыдущей находке. Тогда роботы извлекли из тоннеля останки девочки. Анализ зубных тканей позволил идентифицировать погибшую как местную уроженку, данных о смерти которой не поступало. В нынешнем же случае опознание — ни точное, ни ошибочное, — совершенно невозможно, поскольку покойный имел безупречные зубы и никогда не посещал стоматолога».
Экран погас. Я не могла пошевелиться. Мой парализованный мозг был таким же погасшим экраном.
— Органист рассказал бы тебе о втором скелете, если бы ты дослушала, — разорвал эту пустоту голос Джейсона. — Этот зануда любит излагать все по порядку.
Я по-прежнему не двигалась.
— Брось, Сабелла, — произнес Джейс. В его голосе был игривый упрек, но ни в коем случае не страх. — Мы с тобой завязли в этом дерьме вдвоем.
— Ты говоришь, мы оба… Ты и я… Да нет. Ты же ешь, пьешь вино и не боишься солнца.
— Сабелла, ты упустила главное.
Он вывел меня из архива и привел в бар на другой стороне улицы. Мы сели за столик: он — с высоким бокалом золотистого пива (наверное, такого же цвета, как его душа), я — со стаканом земляничного сока, какой любила пить здесь, в Восточном, в давние времена. Сок был нежно-розовый — таким становится мой камень, прежде чем совсем поблекнуть.
Со стороны мы казались обычной парой, блестящей и очень красивой. Со стороны не было видно, как трясутся мои руки, как трепещет мое сердце и мой разум.
Я не могла поверить ни Джейсону, ни сводке новостей, потому что он казался таким равнодушным и безучастным: «Ладно, я мертв. Дальше-то что?»
— Если ты сумел поверить в это, хотела бы я быть такой же, как ты, — выговорила я.
— Тебе не нужно быть, как я, — ответил он. — Меня одного хватит на нас двоих.
Джейс нежно взял мою руку и стал смотреть на нее, словно не хотел, чтобы его сбивало с мысли мое лицо, искаженная ужасом маска с безумными глазами.
— Ты боишься, поскольку думаешь, что умерла. Но ты мертва не больше, чем я. Мы вышли из тоннеля, но мы не входили в него. И никто из нас, ни ты, ни я, не убивал тех детей, что пролежали там все эти годы.
— Но ведь что-то же их убило?
— Может быть, и нет. Возможно, то, что от них осталось — просто ненужные детали, отброшенные за ненадобностью. А может быть, их убило потрясение, когда с них делали копии. Они оказались по ту сторону зеркального стекла, и отражение ожило. Я бы сказал, что сработал своего рода спусковой механизм на уровне тонкой психики.
Странно было услышать этот «уровень тонкой психики» из уст Джейса. Не было в нем никакой возвышенно-мрачной ауры, никаких духовных терзаний. Это и позволяло ему не терять почву под ногами. И мне — тоже.
— Ты хочешь сказать, это было нечто вроде росянки, веками поджидавшей, когда мимо пролетят две незадачливые мухи, — поправила я.
Он усмехнулся.
— Мы — живы, Сабелла. Даже ты жива. Нельзя тяготиться чувством вины за преступление, если даже не помнишь, как его совершил.
— Значит, мы марсиане? Но почему тогда мы ничего не помним о тех временах, когда здесь повсюду торчали чертовы лилейно-белые колонны и проклятые урны?
— Думаю, это работает как-то иначе. Скорее, с нас просто сняли копии, как с пары оловянных солдатиков.
Но я вспомнила розовых марсианских волков в холмах, их вой и то, как они бежали ко мне и моей добыче. Они, в отличие от меня, помнили, откуда я взялась и кто я такая.
Марсианка. Возрожденная и обновленная древняя марсианка. Я что, уже смеюсь?
— Перестань, — сказал Джейс. — Тебе придется жить с этим. Вампиры умеют воскресать, не так ли?
— Но ты ведь не… — я взяла его за руку.
— Брось, детка. Ты знаешь, для чего я предназначен.
Сама не сознавая того, я отдернула руку и привстала со стула, но Джейс удержал меня и усадил обратно. Меня трясло, как в лихорадке.
— Слишком много совпадений, — недоверчиво сказала я. — Так не бывает. Даже если Касси, наткнувшись в рекламе на имя Сэнда, вспомнила, что уже слышала сплетни о Винсентах в Восточном. Или придется признать, что совпадения не случайны. Новый Марс заставил своих выживших аборигенов встретиться вновь.
— Если бы мой ублюдочный папаша остался в Восточном, может быть, тебе бы не пришлось так уродовать свою жизнь все это время, — мрачно произнес Джейс.
— Прекрати трястись надо мной, — приказала я. — Да, ты подобрал ко мне ключик в постели, но это еще не значит, что у тебя есть право обращаться со мной, как с ребенком.
— А только так мне и придется с тобой обращаться, — усмехнулся Джейс. — По крайней мере, на первых порах. И, черт возьми, ты отлично знаешь, почему.
— Нет, — сказала я уже в который раз.
Он встал и залпом допил свое золотое пиво. Когда он глотал, по его золотому горлу шли волны. Я не могла оторвать взгляда, потому что видела все до мельчайших подробностей. Потом Джейс повел меня прочь из бара.
— Ради Христа, Белла, я же не боюсь тебя, — сказал он на улице.
— А я боюсь. Боюсь. Ты не понимаешь…
— Я могу отстраниться от тебя в любой момент, — пообещал он. — Для меня это просто, словно свет выключить. Просто скажи себе это, и все.
В скрежещущем лифте меня снова начало бить крупной дрожью. Когда мы вернулись в номер, я уже едва стояла на ногах.
Джейс сел на кровать и усадил меня к себе на колени. Несмотря на все мои вопли о том, что я не ребенок, мне было хорошо и спокойно в его руках. Я вспоминала, как описывал его Сэнд — Джейс-защитник, Джейс-утешитель, каменная стена, за которой всегда можно укрыться. Не знаю, правду ли он говорил тогда — я ведь так и не поняла, что связывало братьев, любовь или ненависть. Или любовь пересилила ненависть. Или ненависть задушила любовь…
Какое-то время спустя Джейс показал мне мой камень, который я оставила, а он подобрал.
— Видишь? — спросил он. — Это задумано для тебя, а не для меня. Непогрешимый прибор. У тебя горючее совсем на исходе.
— Не могу.
Но он мягко пригнул мою голову так, чтобы губы оказались у его горла, плавно откинулся назад и увлек меня за собой.
— Пей, — сказал он. И я стала пить.
Инстинкт. И все же больше, чем один лишь инстинкт. Это было иначе. Не так, как раньше — словно дышать. Нет, тут было нечто большее, но я не могу описать, для этого у меня не хватает слов. Мы не занимались при этом любовью: секс — ловушка для врагов, это все равно что воровать, это глупо. И все же это был акт любви. В первый раз я могла бы убить его из одной неумеренности, выпить его досуха, высосать жизнь — без любви и без нужды. Я могла убить, но он сказал: «Сабелла, хватит» — и я услышала. Я хотела перестать — но, Господи, я не могла остановиться, не могла! И тогда он положил руки мне на плечи — он всегда был сильнее меня и всегда опережал на долю секунды, — оттолкнул меня и удерживал, пока жажда моя не улеглась и блеск в глазах не угас. Тогда он уложил меня рядом с собой, и мы лежали так в тишине и покое, словно после обычной близости.
— Что ты чувствовал? — спросила я его потом.
— Словно ты меня целовала, — сказал он. — Очень даже приятно.
— Но ты контролируешь это. Ты можешь остановить меня.
— В любую минуту.
— Даже если я стану пить, когда мы будем заниматься любовью?
— Не станешь.
— А если стану?
— Только попробуй, — шутливо пригрозил он. — Месяц сидеть не сможешь.
Камень в его ладони стал рубиновой каплей, и Джейс вернул его мне.
Больше я не боялась.
Я верю в Бога. Наверное, я верю в Иисуса Христа. Той ночью, в Аресе, я преклонила колени и молила послать мне кого-то, кто бескорыстно поможет мне. И вот видите — мне помогли.
Я много думала над этим, мне надо было найти объяснение, хотя Джейсу все равно. Для него это просто дикий, но имеющий место факт. Я — женщина, которая нужна ему, а он нужен мне. Он потащит меня за собой на другие планеты или останется на какое-то время здесь, в этом мире, который я считаю нашим по праву. Но для Джейса он — лишь остановка в пути или точка возврата, не более чем еще один постоялый двор в просторах космоса. Это заставляет меня задуматься — может быть, мы на самом деле те дети, которые некогда забрались в подземный склеп, а не просто копии, снятые с их тел и наделенные их памятью и именами? Конечно, у нас нет никаких воспоминаний о далеком прошлом, которые могли бы произвести фурор среди археологов и спиритуалистов, может быть, даже пошатнуть Возрожденное Христианство. Последнее дыхание любовников в последней затерянной могиле, которая создала нас и свела вместе вопреки нашему одиночеству, нуждам, страданиям и желаниям. Мы абсолютно непохожи, мы полная противоположность друг другу. Мы можем противостоять чему угодно — и противостоим. И все же мы оба нанизаны на один луч, мы — как хрустальный сосуд на той картинке с Марой, который свет пронзает, но не разбивает. Джейс смеется. Он говорит, это все равно что сравнивать его с землей и огнем.
А как же объяснение? К нему-то я и веду.
Пока не прилетели корабли с Земли, пока люди не основали тут свои колонии, не начали хозяйничать на Новом Марсе, словно Господь в Эдеме, не насытили воздух кислородом, а землю водой, эта планета была на четыре пятых мертва. Но прежде чем наступила смерть, что случилось с народом, который воздвигал лилейно-белые колонны и хоронил своих мертвецов в урнах, чья технология была или столь невероятна, или столь примитивна, что мы до сих пор не обнаружили не малейшего следа ее? Я думаю, что, когда ресурсы планеты сократились по меньшей мере вдвое, марсиане, случайно или намеренно, нашли способ беречь питательные вещества. Когда воды и пищи не хватает, один из супругов ест и пьет, набираясь сил, а второй берет у него живительную субстанцию, в которую организм превращает воду и пищу — кровь. Таким образом, одни питались плодами земли, а другие жили за счет того, что брали у первых. При такой системе семейные ссоры недопустимы. Пары приходилось подбирать очень тщательно, выбирать только тех, кто никогда не даст воли ненависти или жадности. Если, конечно, среди них не оказалось скупых или жадных, что породило насилие, принуждение, а также обольщение ради утоления жажды, которым так долго жила я, не зная (или, может быть, забыв?), что есть иной путь. Возможно, поэтому марсиане и вымерли. А может быть, потому, что планета окончательно оскудела и не могла дать даже одну порцию пищи на двоих. Впрочем, все это — не более чем мои догадки.
Меня больше не пугают мысли о древней могиле, о странной сущности, которую задумала извести Касси и которая является мной. И Джейсом, если она и о нем знала. Что до чувства вины, то оно не оставляет меня до сих пор, но я сжилась с ним, оно стало частью меня. Все равно уже ничего не изменить.
Мы вернулись на Плато Молота и стали жить там, слушать редких цикад, бродить по холмам. Однажды, когда мы гуляли в сумерках, откуда-то появились трое волков и некоторое время шли за нами. Шкуры их серебрились в свете звезд, глаза горели. Джейс свистнул, и они подошли к нему. Для него они — собаки. Наверное, он мог бы бросить им палку, чтобы поиграть, но волки убежали до того, как эта идея пришла ему в голову.
И все же порой я вижу Джейса у могилы, где он схоронил прах Сэнда. Он стоит там на солнцепеке, когда я прячусь в тени. Я вижу его лицо — он замыкается в себе, вспоминая свою прошлую, человеческую жизнь. Он знает, что больше не человек.
Мы не останемся тут на всю жизнь, даже не задержимся долго. Я никогда не была на других планетах. Это все, что я знаю. Я сказала Джейсу, что мы — последние из марсиан, и он ответил: «Конечно, детка». Могилы остались в прошлом, есть лишь его свет и моя тьма, его открытый взгляд вовне и мое самосозерцание.
Но мы не люди. Таких людей не бывает.
Последние из марсиан.
Джейсу приходится главенствовать надо мной, это необходимо, потому что я пью его кровь. Жертва должна быть сильнее хищника, иначе она умрет. Ему приходится говорить мне, когда, куда и как мы пойдем, и я по возможности подчиняюсь ему, но это не навсегда. Долгие годы я плыла по течению. Мне необходимо, чтобы кто-то дисциплинировал меня, показал мне, как работать над собой. Джейс учит меня — и этому тоже. Может быть, когда-нибудь я стану той, кто объявит ему, что мы вернемся сюда и останемся жить на Новом Марсе.
А может быть, эта планета — тоже вампир. Она пьет жизнь тех, кто ходит по ее поверхности, а ее собственные мертвые ждут в подземных захоронениях, когда она шепнет им, что можно воскреснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22