они могли
манипулировать событиями, не повредив тонкие непонятные линии жизненного
равновесия, могли восстановить целостность темпорального ядра.
Так, по крайней мере, считалось. После Великого Упадка и
последовавшего за ним длительного застоя был организован Центр Некса для
управления четвертой эрой. Темпоральные диспетчеры Центра ясно видели, что
усилия предшествующих эпох по наведению порядка в целом совершенно
запутали все дело, и любая попытка воздействовать на реальность путем
темпорального администрирования неизбежно влечет за собой ослабление
временной структуры.
Латая время, вы невольно делаете в нем дырки; положить заплаты -
значит наделать еще больше дырок, которые, в свою очередь, тоже придется
латать... Срабатывает принцип геометрической прогрессии, и вскоре вы
теряете контроль над процессом. Каждая последующая спасательная операция
распространяет волны энтропического смещения, которые накладываются на
предыдущие, и, сколько бы вы ни взбалтывали воду в пруду, поверхность ее
не станет от этого зеркально-гладкой.
Единственный выход, как поняли специалисты Центра Некса, заключается
в том, чтобы устранить первоначальные смещения. Сначала, конечно,
возмущения, вызванные путешественниками старой эры, были просто случайными
нарушениями структуры времени, оставленными столь же нечаянно и беспечно,
как следы в джунглях. Позднее, когда до них дошло, что малейшее
передвижение песчинки приводит к последствиям, сказывающимся на протяжении
эпох, они стали более осторожными. Были введены правила, которые время от
времени ужесточались. И все же, когда вышло первое категорическое
запрещение вмешательства во время, было уже слишком поздно. Последующие
эпохи поняли, что, хотя пикники в палеозое могут быть довольно забавными,
за них приходится расплачиваться разрывами времени, оборванными
энтропийными линиями и вероятностными аномалиями. Несомненно, Центр Некса,
возникший во всей своей красе из повзрослевшего прошлого, своим
существованием был обязан именно ему; тщательно продумывались меры,
необходимые для восстановления жизнеспособности отдельных линий, таким
образом, чтобы в то же время не устранить причины, вызвавшие появление
повреждений. Для решения этой задачи потребовались люди со светлыми
головами, тщательно подготовленные для такой работы.
Я был одним из оперативных агентов Центра Некса, и в мои обязанности
входило останавливать действие всех программ: хороших и плохих,
созидательных и разрушительных. Я должен был позволить зарубцеваться ранам
времени, чтобы древо жизни зазеленело вновь.
Это была стоящая профессия, стоящая всего того, чем приходилось
расплачиваться. По крайней мере, так гласил Устав.
Я пошел вдоль берега, ступая по мокрому песку (так было легче идти) и
старательно обходя лужицы и языки морской пены, оставшиеся после отлива.
Море в этой эре (где-то за шестьдесят пять миллионов лет до новой)
было чисто-голубым и простиралось до самого горизонта. Ни парусов, ни
клубов дыма, ни пивных банок у берега. Длинные валы, приходящие из
восточного океана, который люди назовут Атлантическим, обрушивались на
белый песок с тем же знаком "каррамп-вууш!", которое я слышал в десяти
эпохах. Шелест волн успокаивал. Он говорил о том, как мало значат в жизни
отца Океана дела крошечных существ, суетившихся на его берегах.
Станция находилась в четверти мили, сразу за песчаной косой,
выступающей в море, - небольшое светло-серое строение, прилепившееся на
песке за линией прилива, окруженное зарослями древовидного папоротника и
мха как в декоративных целях, так и для того, что сделать его как можно
менее заметным. Согласно теории, если дикую жизнь привлечет или отпугнет
элемент, чуждый ее среде обитания, в вероятностной матрице могут появиться
незапланированные y-линии, что сведет на нет сотни лет мучительного труда
и сделает карту времени негодной.
Через несколько минут я буду отчитываться перед Нелом Джардом,
темпоральным диспетчером станции. Он выслушает, задаст пару вопросов,
введет данные в компьютер и предложит выпить. Затем последует быстрый и
эффективный сеанс под мыслефоном, чтобы стереть из моей памяти все
потенциально дестабилизирующие воспоминания, связанные с командировкой в
двадцатое столетие. Например, с Лайзой... После этого я несколько дней
буду шататься по станции с другими агентами, не получившими нового
задания, пока не подвернется что-нибудь еще, не имеющее никаких видимых
связей с предыдущим. Я так никогда и не узнаю, почему карга направили
именно туда, где я его нашел, что за дела у него были с исполнителем
третьей эры - черным и какую роль вся эта история сыграла в великой
стратегии Центра Некса.
Возможно, так и должно быть. Программа времени слишком широка,
переплетения его слишком сложны, чтобы их мог охватить человеческий разум.
Поэтому лучше уж не забивать голову тем, что не связано с каждодневными
заботами, и не растрачивать свои умственные силы на тысячи ведущих в тупик
дорог, составляющих жизнь оперативного агента.
Но Лайза, Лайза...
Я выкинул из головы мысль о ней (во всяком случае, попытался это
сделать) и сосредоточился на сиюминутных физических ощущениях: жаркий и
душный воздух, жужжание насекомых, скользящий под ногами песок, струйки
пота, стекающие вдоль спины... Нельзя сказать, чтобы все это доставляло
удовольствие. Но через несколько минут я окажусь в прохладной атмосфере
станции, где меня ждет стимулирующая ванна, горячая вода, настоящая
воздушная постель и звуки тихой музыки...
Я спустился по пологому склону и вошел через открытые ворота под тень
протопальм. Навстречу мне шагали два свободных от работы агента. Я не был
с ними знаком, но они поздоровались со мной с тем небрежным дружелюбием,
которое приобретаешь, когда жизнь твоя состоит из случайных знакомств. Я
выслушал их обычные в этих случаях вопросы о том, трудным ли было задание,
и дал обычные ответы.
Внутри станции воздух был, как всегда, прохладен, чист и стерилен.
Стимулирующая ванна, как обычно, пришлась очень кстати, но я продолжал
думать о другой, чугунной ванне, оставшейся в нашем домике в Буффало...
Поданная еда привела бы в восторг гурмана: бифштекс из рептилии в соусе из
гигантских грибов с гарниром из креветок, салат из клубней мха,
горяче-холодный десерт, изготовленный на основе какой-то немыслимой
поварской технологии... Но все это едва ли могло выдержать сравнение с
лимонным пирогом, покрытым хрустящей корочкой, который так чудесно
готовила Лайза... Воздушная постель была замечательна, но и ей далеко было
до жесткой кровати, стоявшей в жаркой, душной комнате с дубовым полом и
задернутыми шторами помнившей, как прижималась ко мне Лайза...
Джард позволит мне подремать перед отчетом. Это был невысокий,
уставший от забот человек лет сорока пяти с выражением лица, говорившим,
что все уже в этой жизни он видел и что все это не произвело на него
никакого впечатления. Он встретил меня обычной усталой улыбкой и выслушал,
обозревая через окно пейзаж, не менявшийся за пять лет его работы.
Похвалил меня за ленту с программой - карги обычно успевают разрушить
себя, когда их загоняют в угол, но на этот раз мой меткий выстрел в
вычислительный блок помешал ему сделать это. Тонко продуманная игра, в
результате которой мне удалось усыпить его бдительность, удалась. Она
планировалась очень тщательно и была осуществлена с предельной
осторожностью.
Теперь же я чувствовал, что устал от нее, устал от роли, которую
играл, от всей этой проклятой работы...
Понятно, что это был просто временный срыв после выполнения задания.
Как только мне прочистят мозги и я отдохну несколько дней, наступит
избавление от раздражавших укусов неспокойной памяти, и я снова уйду с
головой в дела.
По крайней мере, я на это надеялся. Почему бы и нет? Раньше всегда
так и было.
Но Джард попросил меня повременить с очисткой памяти, пока он
подробно не ознакомится с записями. Я попытался протестовать, но замолчал,
подумав, что буду выглядеть нытиком. Остаток дня я бродил по станции и
думал о Лайзе. Это был обычный случай невротической сублимации - термин я,
во всяком случае, знал. Но все мои мысли в конце концов возвращались к
ней. Пробуя плоды дака, исчезнувшего в юрском периоде, я думал, что Лайзе
он бы понравился, и представлял выражение ее лица, если бы я притащил
парочку домой в коричневом бумажном пакете из магазина компании ИГА на
углу; я видел, как она очищает их от кожуры и делает фруктовый салат с
тертым кокосовым орехом и проваренным миндалем...
В тот вечер у самого моря, на широком белом пляже, длинной дугой
огибавшем мелководную лагуну, в которой время от времени слышались
всплески, слишком громкие, чтобы можно было подумать, что это плещет рыба,
состоялась вечеринка. По самому краю земли и на песчаной косе росли
пальмы, похожие на пивные бочки с цветами по бокам и ветками, торчавшими
из верхушки. Там же произрастало несколько неполноценных на вид сосен и
побегов папоротника, которым очень хотелось казаться деревьями.
Надоедливых насекомых было не так много - маленькие, стремительно
проносившиеся над головой ящеры, похожие на летучих мышей, контролировали
их численность.
Я сидел на песке и наблюдал за своими соотечественниками. Сильные,
здоровые, красивые мужчины и женщины нежились в волнах прибоя под защитой
звукового экрана, отпугивавшего ихтиозавров, гонялись друг за другом по
песку, пока часовые, сидевшие в окопах с обеих сторон пляжа, следили за
бродившими поблизости хищниками. Они развели большой костер из дерева,
доставленного из нашей точки, находившейся в нескольких миллионах лет вниз
по течению, горланили песни двенадцати эпох, поглощали поджаренное мясо
детеныша стегозавра, пили белое вино, импортированное из Франции
восемнадцатого столетия, и чувствовали себя творцами мироздания.
А я думал о Лайзе...
Ночь прошла плохо. Очистка памяти намечалась на восемь ноль-ноль. Я
вскочил еще до шести, легко позавтракал и вышел прогуляться по пляжу,
чтобы в последний раз вспомнить Лайзу и задуматься о том, не прошла ли
наша дорога, ведущая к мудрости, в стороне от чего-то главного...
Вопрос был не из тех, на которые имеются ответы, но он отвлек мои
мысли, пока ноги отмеривали мили вдоль берега. Затем я полчасика посидел,
глядя на море и думая о том, что буду делать, если сзади ко мне
подкрадется что-нибудь большое и голодное. Ничего не придумал, но и не
обеспокоился.
"Мрачно мыслишь, Рэвел, - сказал я сам себе. - Пора возвратиться и
привести в порядок мозги, пока ты еще не додумался до того, чтобы шагнуть
в переходную кабину, прыгнуть назад в тысяча девятьсот тридцать шестой год
и оказаться в квартале от дома через десять минут после того, как вышел из
него..."
Я уже забрался в своих размышлениях так далеко, что действительно
пора было возвращаться. И неожиданно услышал выстрелы.
Любопытно, что в момент стресса мысли становятся ужасно
непоследовательными. Я мчался вдоль берега, даже не заметив, как начал
бежать. Брызги летели во все стороны, а я думал, что вот теперь конец
прохладному воздуху, мягкой музыке, горячей еде, стимулирующей ванне, сну
на воздушной постели, а главное - я не увижу Лайзу, я никогда больше не
увижу Лайзу...
Бросившись напрямик через песчаную отмель, с треском продрался через
растительность и посмотрел вниз на станцию.
Не знаю, что я ожидал увидеть: шум выстрелов больше всего был похож
на грохот тяжелой артиллерии старой эры. Во всяком случае, так мне
подсказывал опыт. Я увидел несколько громоздких, тяжелых машин защитного
цвета на гусеничном ходу, которые расположились недалеко от станции.
Дымящихся стволов видно не было, но дыра, зияющая сбоку здания,
свидетельствовала о наличии пушек. Один из танков пострадал. Его гусеница
была повреждена, из многочисленных щелей сочился дым. Вдруг среди дыма
показались язычки пламени; я кинулся наземь, но опоздал - взрывная волна
ударила меня по ребрам.
Несся я, как сумасшедший, сплевывая песок. Мысли путались. Но в одном
я был абсолютно уверен: что бы там, внизу, ни происходило, единственная
кабина темпорального переброса по эту сторону Плейстоцена находится внутри
станции, и чем ближе я к ней подберусь, прежде чем меня прихлопнут, тем
легче будет моя смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
манипулировать событиями, не повредив тонкие непонятные линии жизненного
равновесия, могли восстановить целостность темпорального ядра.
Так, по крайней мере, считалось. После Великого Упадка и
последовавшего за ним длительного застоя был организован Центр Некса для
управления четвертой эрой. Темпоральные диспетчеры Центра ясно видели, что
усилия предшествующих эпох по наведению порядка в целом совершенно
запутали все дело, и любая попытка воздействовать на реальность путем
темпорального администрирования неизбежно влечет за собой ослабление
временной структуры.
Латая время, вы невольно делаете в нем дырки; положить заплаты -
значит наделать еще больше дырок, которые, в свою очередь, тоже придется
латать... Срабатывает принцип геометрической прогрессии, и вскоре вы
теряете контроль над процессом. Каждая последующая спасательная операция
распространяет волны энтропического смещения, которые накладываются на
предыдущие, и, сколько бы вы ни взбалтывали воду в пруду, поверхность ее
не станет от этого зеркально-гладкой.
Единственный выход, как поняли специалисты Центра Некса, заключается
в том, чтобы устранить первоначальные смещения. Сначала, конечно,
возмущения, вызванные путешественниками старой эры, были просто случайными
нарушениями структуры времени, оставленными столь же нечаянно и беспечно,
как следы в джунглях. Позднее, когда до них дошло, что малейшее
передвижение песчинки приводит к последствиям, сказывающимся на протяжении
эпох, они стали более осторожными. Были введены правила, которые время от
времени ужесточались. И все же, когда вышло первое категорическое
запрещение вмешательства во время, было уже слишком поздно. Последующие
эпохи поняли, что, хотя пикники в палеозое могут быть довольно забавными,
за них приходится расплачиваться разрывами времени, оборванными
энтропийными линиями и вероятностными аномалиями. Несомненно, Центр Некса,
возникший во всей своей красе из повзрослевшего прошлого, своим
существованием был обязан именно ему; тщательно продумывались меры,
необходимые для восстановления жизнеспособности отдельных линий, таким
образом, чтобы в то же время не устранить причины, вызвавшие появление
повреждений. Для решения этой задачи потребовались люди со светлыми
головами, тщательно подготовленные для такой работы.
Я был одним из оперативных агентов Центра Некса, и в мои обязанности
входило останавливать действие всех программ: хороших и плохих,
созидательных и разрушительных. Я должен был позволить зарубцеваться ранам
времени, чтобы древо жизни зазеленело вновь.
Это была стоящая профессия, стоящая всего того, чем приходилось
расплачиваться. По крайней мере, так гласил Устав.
Я пошел вдоль берега, ступая по мокрому песку (так было легче идти) и
старательно обходя лужицы и языки морской пены, оставшиеся после отлива.
Море в этой эре (где-то за шестьдесят пять миллионов лет до новой)
было чисто-голубым и простиралось до самого горизонта. Ни парусов, ни
клубов дыма, ни пивных банок у берега. Длинные валы, приходящие из
восточного океана, который люди назовут Атлантическим, обрушивались на
белый песок с тем же знаком "каррамп-вууш!", которое я слышал в десяти
эпохах. Шелест волн успокаивал. Он говорил о том, как мало значат в жизни
отца Океана дела крошечных существ, суетившихся на его берегах.
Станция находилась в четверти мили, сразу за песчаной косой,
выступающей в море, - небольшое светло-серое строение, прилепившееся на
песке за линией прилива, окруженное зарослями древовидного папоротника и
мха как в декоративных целях, так и для того, что сделать его как можно
менее заметным. Согласно теории, если дикую жизнь привлечет или отпугнет
элемент, чуждый ее среде обитания, в вероятностной матрице могут появиться
незапланированные y-линии, что сведет на нет сотни лет мучительного труда
и сделает карту времени негодной.
Через несколько минут я буду отчитываться перед Нелом Джардом,
темпоральным диспетчером станции. Он выслушает, задаст пару вопросов,
введет данные в компьютер и предложит выпить. Затем последует быстрый и
эффективный сеанс под мыслефоном, чтобы стереть из моей памяти все
потенциально дестабилизирующие воспоминания, связанные с командировкой в
двадцатое столетие. Например, с Лайзой... После этого я несколько дней
буду шататься по станции с другими агентами, не получившими нового
задания, пока не подвернется что-нибудь еще, не имеющее никаких видимых
связей с предыдущим. Я так никогда и не узнаю, почему карга направили
именно туда, где я его нашел, что за дела у него были с исполнителем
третьей эры - черным и какую роль вся эта история сыграла в великой
стратегии Центра Некса.
Возможно, так и должно быть. Программа времени слишком широка,
переплетения его слишком сложны, чтобы их мог охватить человеческий разум.
Поэтому лучше уж не забивать голову тем, что не связано с каждодневными
заботами, и не растрачивать свои умственные силы на тысячи ведущих в тупик
дорог, составляющих жизнь оперативного агента.
Но Лайза, Лайза...
Я выкинул из головы мысль о ней (во всяком случае, попытался это
сделать) и сосредоточился на сиюминутных физических ощущениях: жаркий и
душный воздух, жужжание насекомых, скользящий под ногами песок, струйки
пота, стекающие вдоль спины... Нельзя сказать, чтобы все это доставляло
удовольствие. Но через несколько минут я окажусь в прохладной атмосфере
станции, где меня ждет стимулирующая ванна, горячая вода, настоящая
воздушная постель и звуки тихой музыки...
Я спустился по пологому склону и вошел через открытые ворота под тень
протопальм. Навстречу мне шагали два свободных от работы агента. Я не был
с ними знаком, но они поздоровались со мной с тем небрежным дружелюбием,
которое приобретаешь, когда жизнь твоя состоит из случайных знакомств. Я
выслушал их обычные в этих случаях вопросы о том, трудным ли было задание,
и дал обычные ответы.
Внутри станции воздух был, как всегда, прохладен, чист и стерилен.
Стимулирующая ванна, как обычно, пришлась очень кстати, но я продолжал
думать о другой, чугунной ванне, оставшейся в нашем домике в Буффало...
Поданная еда привела бы в восторг гурмана: бифштекс из рептилии в соусе из
гигантских грибов с гарниром из креветок, салат из клубней мха,
горяче-холодный десерт, изготовленный на основе какой-то немыслимой
поварской технологии... Но все это едва ли могло выдержать сравнение с
лимонным пирогом, покрытым хрустящей корочкой, который так чудесно
готовила Лайза... Воздушная постель была замечательна, но и ей далеко было
до жесткой кровати, стоявшей в жаркой, душной комнате с дубовым полом и
задернутыми шторами помнившей, как прижималась ко мне Лайза...
Джард позволит мне подремать перед отчетом. Это был невысокий,
уставший от забот человек лет сорока пяти с выражением лица, говорившим,
что все уже в этой жизни он видел и что все это не произвело на него
никакого впечатления. Он встретил меня обычной усталой улыбкой и выслушал,
обозревая через окно пейзаж, не менявшийся за пять лет его работы.
Похвалил меня за ленту с программой - карги обычно успевают разрушить
себя, когда их загоняют в угол, но на этот раз мой меткий выстрел в
вычислительный блок помешал ему сделать это. Тонко продуманная игра, в
результате которой мне удалось усыпить его бдительность, удалась. Она
планировалась очень тщательно и была осуществлена с предельной
осторожностью.
Теперь же я чувствовал, что устал от нее, устал от роли, которую
играл, от всей этой проклятой работы...
Понятно, что это был просто временный срыв после выполнения задания.
Как только мне прочистят мозги и я отдохну несколько дней, наступит
избавление от раздражавших укусов неспокойной памяти, и я снова уйду с
головой в дела.
По крайней мере, я на это надеялся. Почему бы и нет? Раньше всегда
так и было.
Но Джард попросил меня повременить с очисткой памяти, пока он
подробно не ознакомится с записями. Я попытался протестовать, но замолчал,
подумав, что буду выглядеть нытиком. Остаток дня я бродил по станции и
думал о Лайзе. Это был обычный случай невротической сублимации - термин я,
во всяком случае, знал. Но все мои мысли в конце концов возвращались к
ней. Пробуя плоды дака, исчезнувшего в юрском периоде, я думал, что Лайзе
он бы понравился, и представлял выражение ее лица, если бы я притащил
парочку домой в коричневом бумажном пакете из магазина компании ИГА на
углу; я видел, как она очищает их от кожуры и делает фруктовый салат с
тертым кокосовым орехом и проваренным миндалем...
В тот вечер у самого моря, на широком белом пляже, длинной дугой
огибавшем мелководную лагуну, в которой время от времени слышались
всплески, слишком громкие, чтобы можно было подумать, что это плещет рыба,
состоялась вечеринка. По самому краю земли и на песчаной косе росли
пальмы, похожие на пивные бочки с цветами по бокам и ветками, торчавшими
из верхушки. Там же произрастало несколько неполноценных на вид сосен и
побегов папоротника, которым очень хотелось казаться деревьями.
Надоедливых насекомых было не так много - маленькие, стремительно
проносившиеся над головой ящеры, похожие на летучих мышей, контролировали
их численность.
Я сидел на песке и наблюдал за своими соотечественниками. Сильные,
здоровые, красивые мужчины и женщины нежились в волнах прибоя под защитой
звукового экрана, отпугивавшего ихтиозавров, гонялись друг за другом по
песку, пока часовые, сидевшие в окопах с обеих сторон пляжа, следили за
бродившими поблизости хищниками. Они развели большой костер из дерева,
доставленного из нашей точки, находившейся в нескольких миллионах лет вниз
по течению, горланили песни двенадцати эпох, поглощали поджаренное мясо
детеныша стегозавра, пили белое вино, импортированное из Франции
восемнадцатого столетия, и чувствовали себя творцами мироздания.
А я думал о Лайзе...
Ночь прошла плохо. Очистка памяти намечалась на восемь ноль-ноль. Я
вскочил еще до шести, легко позавтракал и вышел прогуляться по пляжу,
чтобы в последний раз вспомнить Лайзу и задуматься о том, не прошла ли
наша дорога, ведущая к мудрости, в стороне от чего-то главного...
Вопрос был не из тех, на которые имеются ответы, но он отвлек мои
мысли, пока ноги отмеривали мили вдоль берега. Затем я полчасика посидел,
глядя на море и думая о том, что буду делать, если сзади ко мне
подкрадется что-нибудь большое и голодное. Ничего не придумал, но и не
обеспокоился.
"Мрачно мыслишь, Рэвел, - сказал я сам себе. - Пора возвратиться и
привести в порядок мозги, пока ты еще не додумался до того, чтобы шагнуть
в переходную кабину, прыгнуть назад в тысяча девятьсот тридцать шестой год
и оказаться в квартале от дома через десять минут после того, как вышел из
него..."
Я уже забрался в своих размышлениях так далеко, что действительно
пора было возвращаться. И неожиданно услышал выстрелы.
Любопытно, что в момент стресса мысли становятся ужасно
непоследовательными. Я мчался вдоль берега, даже не заметив, как начал
бежать. Брызги летели во все стороны, а я думал, что вот теперь конец
прохладному воздуху, мягкой музыке, горячей еде, стимулирующей ванне, сну
на воздушной постели, а главное - я не увижу Лайзу, я никогда больше не
увижу Лайзу...
Бросившись напрямик через песчаную отмель, с треском продрался через
растительность и посмотрел вниз на станцию.
Не знаю, что я ожидал увидеть: шум выстрелов больше всего был похож
на грохот тяжелой артиллерии старой эры. Во всяком случае, так мне
подсказывал опыт. Я увидел несколько громоздких, тяжелых машин защитного
цвета на гусеничном ходу, которые расположились недалеко от станции.
Дымящихся стволов видно не было, но дыра, зияющая сбоку здания,
свидетельствовала о наличии пушек. Один из танков пострадал. Его гусеница
была повреждена, из многочисленных щелей сочился дым. Вдруг среди дыма
показались язычки пламени; я кинулся наземь, но опоздал - взрывная волна
ударила меня по ребрам.
Несся я, как сумасшедший, сплевывая песок. Мысли путались. Но в одном
я был абсолютно уверен: что бы там, внизу, ни происходило, единственная
кабина темпорального переброса по эту сторону Плейстоцена находится внутри
станции, и чем ближе я к ней подберусь, прежде чем меня прихлопнут, тем
легче будет моя смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22