И в любом случае я бы радовался и тому, чтобы просто выйти из этой машины живым.
- Разумно. Но ты там что-то говорил?
- Я? А, да - на самом деле я всего лишь что-то вроде мальчика на побегушках. Из нас двоих Майкл крутой, то есть был...
- Но у меня, как видишь, свои крутые.
- Да, конечно, сэр, полковник. Но я всего лишь делал только то, что мне приказывали...
- Заткни свою жирную ирландскую пасть и радуйся, что жив, Кевин Коннери, - произнес полковник. Все добродушие мгновенно улетучилось из его голоса. Его лицо стало сердитым, побледнело и выглядело ужасным.
Коннери не мог больше сдерживать дрожь.
- Я... - начал он. - Я... - Ирландец глотнул воздуха, его глаза широко раскрылись.
- Я разрешу тебе жить, - сказал полковник, - хотя, надо сказать, я не такой человек слова - человек чести - как ты. - Его голос был полон презрения. - Значит, ты - связной, так? Отлично, ты останешься жить, чтобы доставить мое послание. Можешь сказать своим хозяевам, что они победили. Я не буду здесь строить фабрику. Это их устроит?
- Конечно, сэр. Будьте уверены, э.., полковник.
- Но скажи, что это не из-за их угроз, нет. Не потому, что они могут как-то надавить на меня. Видишь ли, Кевин Коннери, я нанимал рабочих - я и сейчас время от времени нанимаю рабочих - людей, кто знает, что такое терроризм, не понаслышке. Так вот вы победили по одной единственной причине: я не хотел бы нанимать людей, кто дышит одним воздухом с вами, кто вырос на той же почве и в ваших краях. Неважно, какие у них религиозные или политические убеждения, я не дал бы им работу. Я не дал бы им работу ни на один день.
- Сэр, - судорожно вздохнул Коннери, когда пистолет еще сильнее воткнулся в его покрытые жиром ребра, - полковник, я...
- Передай своим хозяевам все, что я тебе сказал, - резко оборвал его Шредер. - Сегодня же вечером я уеду из, Ирландии. Любой из вас, кто последует за мной или попытается отомстить мне за пределами Ирландии, не вернется обратно на свой возлюбленный Изумрудный остров. Кстати, не забудь передать им это.
Сейчас они медленно ехали по тихой улочке в “безопасной” части города. Кених остановил машину около бакалейной лавки, вышел, открыл заднюю дверцу и за волосы вытащил Коннери. Ирландец завизжал, как поросенок, а несколько прохожих на мгновение остановившихся посмотреть, что происходит, поспешно продолжили свой путь. Кених схватил толстяка обеими руками и закружил его, как прежде человека-обезьяну. Наконец, он поднял ирландца и тут же отпустил. Тот полетел как камень из пращи, и завопил, пробив головой витрину лавки.
Затем грузный немец сел обратно в “мерседес” и поехал прочь до того, как толпа успела собраться и слиться в едином голосе протеста.
Они остановились в отеле “Европа” и жили там всю неделю, пока обсуждались условия постройки фабрики. Переговоры, которые теперь стали частью истории, заканчивались. Урмгард куда-то вышла и отсутствовала целых три часа, когда раздался телефонный звонок с угрозами ее жизни и требованиями. Ее жизнь не значила для него так уж много, но есть люди, которым угрожать нельзя. Полковник выдвинул свои требования, и они были приняты. Он срочно позвонил в Гамбург, затем вместе с Кенихом отправился на встречу с людьми, захватившими его жену.
В их отсутствие Герда, няня, присматривала за маленьким Генрихом. Ей было приказано безвыходно оставаться с мальчиком в отеле все время, пока хозяин будет отсутствовать.
Затем состоялась условленная встреча на какой-то дороге, как раз неподалеку от католического сектора; бородатые люди, подсевшие в “мерседес” и доставшие пистолеты; мучительный маршрут, который запутал бы любого, кто не был уроженцем Белфаста, и, наконец, место назначения - пивнушка в районе Старого парка.
Но теперь все позади, с этим покончено.
Хотя...
Когда Кених повернул большой автомобиль на Грейт Виктория Стрит, полковник выпрямился на заднем сидении. Нет, не покончено: как террористы недооценили его, так и он недооценил их. Они не все были одной породы.
Полицейские заграждения отрезали дорогу в отель, блокируя его со всех сторон. Повсюду стояли военные с автоматами в руках. Здесь же, на улице, военная полиция обыскивала людей. Их красные головные уборы кровавыми пятнами мелькали сквозь мелкий моросящий дождик, падавший с неба, которое вдруг сразу стало угрюмым. Кених опустил стекло и предъявил констеблю у барьера свое удостоверение личности.
- Что происходит? Что это? Что здесь случилось? - наклонившись вперед, спросил Шредер.
- Двое мужчин были схвачены при выходе из отеля. У них было оружие, и они отстреливались. Один убит, а другой умирает. Сейчас его допрашивают.
- Вы знаете, кто я? - спросил Шредер.
- Да, сэр. Я знаю.
- Мне надо пройти и забрать оттуда жену и ребенка. Они в опасности. Это именно за ними приходили, за моими женой и ребенком!
Констебль был в нерешительности. Шредер протянул руку и подал ему пачку банкнот.
- Знаете, сэр, - колебался констебль, - я не могу принять...
- Тогда отдай деньги тому, кто не такой дурак! - выдал Кених прямо в лицо констеблю. - Только дай нам проехать!
Полицейский осмотрелся вокруг и, видя, что никто за ним не наблюдает, отошел с дороги, отодвинул барьер и велел им проезжать.
Кених подвел “мерседес” к входу в отель, и полковник выскочил наружу. На ступеньках перед входом, спиной к открытой двери стоял военный полицейский. Внутри здания был виден еще один красноголовый. Его прищуренные глаза внимательно, ничего не пропуская, разглядывали многолюдный холл, В двадцати ярдах от входа, мигая синими огнями, ждала машина “скорой помощи”. Толпа военных разделилась, уступая дорогу носилкам, которые несли к задней дверце. Мостовая была красной от крови. Чуть дальше по дороге лежало скрюченное человеческое тело, накрытое одеялом. Из-под одеяла торчала нога без ботинка. И тоже была кровь. Много крови.
Шредер и Кених взбежали по ступенькам отеля, но дальше путь им преградил полицейский. Это был молодой капрал. На вид ему было лет двадцать.
- Извините, сэр, - произнес он резким, но спокойным голосом. - В отеле, возможно, бомба. Ведется проверка. Вы не можете войти туда.
- Бомба? - голос Шредера взлетел вверх. - Бомба? Там мой ребенок! - он ничего не упомянул о своей жене.
- Не волнуйтесь, сэр, - сказал капрал, - уже идет эвакуация и...
- Вы не понимаете, - сказал Кених, выступая вперед. - Этот джентльмен - господин Томас Шредер. Эта бомба, если она вообще существует, предназначена для него и для его семьи! А его жена будет оставаться там до тех пор, пока он не придет за ней. Вы должны...
- Стоять! - оборвал его капрал. - И не пытайся давить на меня, дружище. Я всего лишь делаю свою работу. Подождите секунду, - он оглядел улицу. - Сержант! - крикнул он. - Эй, ты не мог бы уделить нам несколько минут?
Джип со знаками военной полиции и беззвучно крутящейся синей мигалкой стоял у края тротуара. Опершись на открытую дверцу, сержант полиции что-то быстро говорил в трубку радиотелефона. Услышав, что его зовут, он оглянулся и, заметив капрала и двоих людей около него, кивнул, закончил свой разговор и поспешил к ним.
- Что случилось? - спросил он, поднимаясь по лестнице.
- Сержант, это Томас Шредер, - сказал капрал. - Он думает, что это все из-за него. Там его семья.
- Ну, ничем не могу помочь, старик, - ответил сержант. Похоже он нервничал. Его палец лежал на спусковом крючке автомата. Он повернулся к Шредеру. - Понимаете, сэр...
- Я пойму, когда тебя разжалуют в рядовые, если ты не дашь мне пройти! - зарычал Шредер. - Мой ребенок... - Он схватил сержанта за куртку.
- Сержант, - сказал капрал, в упор глядя на начальника. - Это тот самый Томас Шредер. Слушай, его жена не двинется с места, пока он лично не придет за ней. Может, мне сходить с ним?
Сержант закусил губу. Он посмотрел на Шредера, затем на Кениха и перевел взгляд на капрала. У него на лбу, под фуражкой, выступил пот.
- Ладно, пусть забирает своих, но только живо. Мне оторвут голову, если что-нибудь случится! Ну, давайте, быстро, а я пока поставлю сюда другого.
Он засунул пальцы в рот и свистнул. Из джипа вылезла и заспешила к ним женщина-полицейский.
- Спасибо. - выдохнул Шредер. - Спасибо! - Он повернулся к Кениху. - Вилли, ты подожди здесь. Мы пошлем за багажом позже. Это не так важно. - Он вбежал в двери, капрал следовал за ним по пятам. - Капрал, - бросил он на ходу, - как тебя зовут?
- Гаррисон, сэр.
- Гаррисон? Имя солдата. - Он тяжело дышал, но не от сложного подъема. Гаррисон догадывался, что этот разговор его спутник затеял, чтобы скрыть свой страх. Страх за жену и ребенка, но не за себя. - А как твое имя?
- Ричард, сэр.
- Львиное Сердце, да? Ну, Ричард Гаррисон, ты молодец, и ты мне нравишься за это. - Он нетерпеливо нажал на кнопку вызова лифта и не отпускал ее, пока двери лифта с шипением открывались и из клетки выходили перепуганные люди. - Я прослежу, чтобы твой начальник узнал о той помощи, которую ты оказал мне.
- Спасибо, сэр, но лучше не надо. Он обвинит меня в том, что я подверг свою и чужие жизни опасности. Это то, о чем беспокоился сержант, понимаете?
Глаза Шредера расширились за линзами очков.
- Неужели они и вправду думают, что здесь бомба?
- Сейчас обыскиваются верхний и нижний этажи, сэр. Затем будут обследованы средние этажи.
- Средние? Мой ребенок находится на пятом этаже!
На пятом они выскочили из лифта в коридор, полный людей. Дюжина из них немедленно втиснулась в лифт, и двери его заскользили, закрываясь.
- Мои комнаты с 504-ой по 508-ю, - говорил Шредер, расталкивая людей. - Моя жена в 506-ом номере. Там она с Генрихом ждет меня.
Впереди них коридор почти освободился от людей, оставались только несколько человек. Они в недоумении оглядывались по сторонам и пытались выяснить, что случилось. Когда Шредер и капрал добрались до 506-го, дверь номера резко распахнулась. Два молодых человека, обоим не больше восемнадцати, выбежали из номера и столкнулись с полковником. Удар отбросил немца к стене, но они уже узнали его.
- Кто? - выдохнул Шредер, ударяясь о стену коридора.
Один из юнцов выхватил пистолет. Автомат в руках капрала издал резкое “клинк”, когда Гаррисон снял его с предохранителя. И в следующее мгновение это оружие, казалось, зажило своей смертоносной жизнью. Оно выдало стаккато смерти, которое отбросило юнцов от двери 506-го и заставило их кружиться вдоль белой стены. Там, где они касались ее, стена становилась красной. Затем они упали, неуклюже раскинувшись в коридоре и умирая под эхо автоматных выстрелов.
Встав на одно колено, Гаррисон поливал их свинцом. Пули, отскакивавшие рикошетом от стен, оставляли щербинки на потолке. Опустевший, как по волшебству, коридор был практически безлюден. Только две престарелые леди, спотыкаясь и держась друг за дружку, пробирались вдоль окровавленной стены. Как только Гаррисон и Шредер попали в 506-й, их глазам открылась следующая картина.
Одетый в спортивный костюм ребенок, только недавно начавший ходить, плача и протягивая ручки, ковылял, как механическая игрушка, по комнате. На кровати лежала молодая красивая женщина с кляпом во рту. Она была связана. Ее широко открытые глаза молили о помощи. Пожилая женщина лежала вытянувшись на полу, преграждая путь малышу. Узел ее темных волос был красным от крови, как и ковер, где она лежала. На тумбочке находился завернутый в коричневую бумагу сверток в форме шестидюймового кубика. Над ним смертоносной спиралью вился едкий дымок. Верхний край бумаги чернел и сморщивался, появился крошечный язычок пламени, пробившийся сквозь свернувшуюся бумагу.
- Бомба! - пронзительно закричал капрал. Он сгреб женщину с кровати, как тряпичную куклу, и сунул ее в руки Шредеру, выталкивая промышленника обратно в коридор. Затем, переступив мертвую женщину, Гаррисон подхватил плачущего ребенка.
- Мой ребенок! Мой сын! - оставив жену в коридоре, Шредер опять появился в дверях. Он шагнул в комнату.
- Назад! - заорал Гаррисон. - Ради Бога, назад!
Он перебросил ребенка через комнату в руки отца, метнулся к двери, но споткнулся о распростертое тело няни. Пролетев головой вперед между бомбой и дверным проемом, он растянулся на полу, отчаянно желая как можно быстрее оказаться в коридоре, его взгляд был прикован к горящему свертку.
Это был его конец, и он знал это. Гаррисон знал, - каким-то образом почувствовал, - что бомба собирается взорваться.
И именно в этот момент она взорвалась.
Глава 2
Когда к Шредеру вернулось сознание, он обнаружил, что находится на больничной койке. Его жизнь поддерживалась причудливым переплетением множества трубок, капельниц, проводов, инструментов и механизмов. Кених в марлевой маске сидел у края кровати. Его голова склонилась, и слезы падали на руки, скрещенные на коленях. Слезы не были в характере Вилли Кениха.
- Вилли, - почти шепотом позвал Шредер. - Где я? - Он говорил по-немецки.
Кених поднял глаза, его рот открылся, свет возвращения к жизни замерцал в его налитых кровью глазах.
- Полковник! Полковник, я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47