Так что распрощавшись со старым кошачьим вожаком, Картер не пошел
искать дворец из розового хрусталя, а двинулся из восточных ворот, через
заросший маргаритками луг, к островерхому фронтону, который он заметил
сквозь кроны дубов в парке у подножия прибрежных скал. И вскоре он подошел к
разросшейся живой изгороди, где за калиткой стояла кирпичная сторожка, и,
когда он позвонил в колокольчик, его впустил не разодетый лакей, а
сгорбленный старичок в рабочей куртке, изъяснявшийся на наречии далекого и
древнего Корнуолла. И Картер последовал за ним по тенистой аллее меж
деревьев, точь-в-точь похожих на английские, и поднялся на террасы среди
садов, разбитых в старом добром стиле эпохи королевы Анны. А у двери,
охраняемой с обеих сторон каменными котами, как то было принято в старое
время, Картера встретил дворецкий с пышными бакенбардами и в подобающей
ливрее, и вскоре он оказался в библиотеке, где Куранес, повелитель
Оот-Наргая и Неба вокруг Серанниана, сидел задумчиво в кресле у окна, взирал
на свою приморскую деревушку и мечтал о том, чтобы сейчас в комнату вошла
его старая няня и упрекнула, что он еще не одет и не готов отправиться на
скучнейший пикник к викарию, потому что карета уже подана и у мамы лопнуло
терпение...
Куранес, в халате, скроенном на манер тех, какие в дни его юности шили
лондонские портные, стремительно поднялся, чтобы поприветствовать гостя, ибо
вид англосакса из бодрствующего мира был ему в радость, даже при том, что
этот англосакс был родом из Бостона, штат Массачусетс, а вовсе не из
Корнуолла. И долго они беседовали о стародавних деньках, и у них было много
что сказать друг другу, так как оба были опытными сновидцами и обладали
глубокими познаниями о чудесах самых заповедных уголков. Куранес и впрямь
побывал в зазвездных пределах абсолютной пустоты, и, как говорят, ему
единственному удалось вернуться из этого путешествия, сохранив ясный
рассудок.
Наконец Картер перешел к предмету своего поиска и задал хозяину те же
вопросы, которые задавал уже многим. Куранес не знал, ни где находится
Кадат, ни где чудесный закатный город, но он зато знал, что Великие
представляли чрезвычайную опасность для всякого, кто пытался их отыскать, и
что Иные боги почему-то оберегали их от назойливого людского любопытства. Он
многое узнал об Иных богах в далеких пределах космоса, особенно в тех
безднах, где формы не существует, и разноцветные клубящиеся газы хранят
последние тайны мироздания. Фиолетовый газ Снгак поведал ему ужасные вещи о
ползучем хаосе Ньярлатотепе и наказал ему никогда не приближаться к
центральной бездне, где султан демонов Азатот жадно жует во тьме. Вообще же
очень неразумно прекословить Старцам, и коли уж они так настойчиво
преграждают ему путь к чудесному предзакатному городу, стало быть, лучше и
не искать этот город.
Куранес к тому же выразил сомнение в том, что его посетитель извлечет
какую-либо пользу, придя в этот город, даже если это ему и удастся. Он и сам
ведь долгие годы стремился попасть в прекрасный Селефаис и на землю
Оот-Наргай, и обрести свободу, полноту и высокий восторг жизни, лишенной
всех предрассудков, препон и глупости. Но теперь, когда он обрел и этот
город, и эту землю, и стал их повелителем, он осознал, что и свобода и
полнота жизни слишком быстро увядают и наскучивают из-за отсутствия в его
ощущениях и воспоминаниях чего-то более осязаемого. Он был царем Оот-Наргая,
но не нашел в том никакого глубокого смысла, и постоянно испытывал тоску по
милым сердцу приметам Англии, которые так много значили для него в юности.
Он отдал бы все свои владения за один только звон корнуолльского церковного
колокола, несущейся над долинами, и все тысячи минаретов Селефаиса - за
родные островерхие крыши деревенских домов вблизи его родового поместья. И
он сказал своему гостю, что неведомый предзакатный город, возможно, не
подарит ему взыскуемого удовлетворения, и что, вероятно, лучше будет, если
он останется величественным и полузабытым сном. Ибо Куранес часто навещал
Картера в старой жизни наяву и неплохо помнил милые массачусетсские холмы,
среди которых прошло его детство.
Он не сомневался, что искатель возжаждет увидеть лишь самые ранние
непозабытые сцены: озаренный вечерним сиянием Би-кон-Хилл, высокие шпили и
извилистые улочки дивного Кингс-порта, древние двускатные крыши седого
Аркхема, помнящего предания о ведьмах, и благословенные луга и долины,
посреди которых высятся обрушенные каменные стены и белые фронтоны
фермерских домов проглядывают сквозь буйную зелень. Вот о чем он поведал
Рэндольфу Картеру, но искатель упрямо стоял на своем. В конце концов они
расстались, каждый при своем убеждении, и Картер вернулся через бронзовые
ворота в Селефаис и пошел по улице Столпов к старой приморской стене; там он
вновь стал расспрашивать моряков из дальних краев и дожидался прибытия
темных кораблей из холодного и сумеречного Инкуанока, чьи странноликие
матросы и торговцы ониксом были кровными потомками Великих богов.
В один звездный вечер, когда над гаванью ярко сиял маяк, показался
долгожданный корабль, и странноликие матросы и купцы по одному и группками
стали появляться в портовых тавернах у приморской стены. Удивительно было
видеть вновь живые лица, столь похожие на божественный лик на Нгранеке, но
Картер не спешил вступить в беседу с молчаливыми матросами. Он не знал,
насколько горды и скрытны эти дети Великих, и насколько внятны их тайные
воспоминания, и был уверен, что было бы неразумно сразу заговорить с ними о
предмете своих поисков или слишком настойчиво интересоваться холодной
пустыней на севере их сумеречной страны. С посетителями древних таверн они
почти не разговаривали, а сидели отдельно в темных углах и тихо напевали
незнакомые мелодии своей неведомой родины, либо же нараспев рассказывали
друг другу длинные истории на языке, не понятном для обитателей
сновидческого мира. И настолько дивными и щемящими были их песни и рассказы,
что их чудесный смысл можно было угадать по выражениям лиц слушателей, хотя
слова для обычного уха звучали не более чем диковинной каденцией и невнятной
мелодией.
Целую неделю таинственные моряки просиживали в тавернах и торговали на
базарах Селефаиса, и, прежде чем они отправились в обратный путь. Картеру
удалось выговорить себе место на черном корабле, под тем предлогом, что он,
мол, старый добытчик оникса и хочет поработать в их каменоломнях. Это был
очень красивый корабль, искусно построенный из тикового дерева, с эбеновыми
скрепами и золотой отделкой, а каюта, где разместился путешественник, была
убрана шелками и бархатом. Однажды утром в час отлива подняли паруса, и
Картер, стоя на высокой корме, видел, как купающиеся в солнечном свете
городские стены и бронзовые статуи и золотые минареты вечно юного Селефаиса
тонут во мраке, а снежные пики горы Аран становятся все меньше и меньше. К
полудню за горизонтом растаяла последняя полоска суши и осталось лишь
Серенарианское море, да одна яркоцветная галера вдалеке, устремленная к тому
пределу Серенарианского моря, где вода встречается с небом.
Ночью на небе высыпали дивные звезды, и черный корабль держал курс по
Большой и Малой Медведице, медленно вращавшихся вокруг полюса. Моряки
затянули диковинные песни из неведомых стран, и один за другим стали
исчезать в кубрике, а задумчивые вахтенные мурлыкали старые гимны и
свешивались за борт поглядеть на блестящих рыбок, резвящихся в морской
пучине. Картер ушел спать в полночь и проснулся с первым лучом нового утра,
отметив, что солнце склонилось дальше к югу, чем следовало бы.. В
продолжение всего дня он знакомился с командой, мало-помалу вызывая матросов
на беседу об их холодной сумеречной стране, об их изумительном ониксовом
городе и о страхе, внушаемом им высокими и неприступными горными пиками, за
которыми, как говорят, находится Ленг. Они поведали ему о своей печали
оттого, что в их стране Инкуаноке нет ни единого кота, и предположили, что,
по-видимому, тайная близость Лен-га отпугивает этих животных. И лишь о
каменистой пустыне на севере они упорно не желали говорить. Эта пустыня
вызывала у них какой-то панический ужас, и они предпочитали думать, что ее
вовсе не существует.
В последующие дни речь шла о каменоломнях, где, по словам Картера, он
намеревался работать. Каменоломен там было великое множество, ибо весь город
Инкуанок выстроен из оникса, и огромные отполированные ониксовые блоки
продают на базарах в Ринаре, Огратане и Селефаисе и в самом Инкуаноке купцам
из Трана, Иларнека и Кадатерона в обмен на чудесные товары из этих
знаменитых портов. А дальше к северу, почти на краю холодной пустыни, в чье
существование моряки Инкуанока отказывались поверить, находится заброшенная
каменоломня, больше, чем все прочие, где в незапамятные времена добывались
такие исполинские глыбы и блоки, что самый вид их вызывал ужас у всех, кто
смотрел на них. Но кто вырубал эти чудовищные блоки и куда их потом
перевозили - неизвестно, однако местные жители не рисковали посещать эту
каменоломню, овеянную страшными воспоминаниями. Так что она оставалась
безлюдной, и в сумерки лишь вороны и сказочная птица шантак летали над ее
беспредельным простором. Услышав об этой колоссальной каменоломне, Картер
погрузился в раздумья, ибо ведь старые предания гласили, что замок Великих
на вершине неведомого Кадата как раз и сложен из чистого оникса.
С каждым днем солнце висело все ниже и ниже над горизонтом, а туманы в
выси клубились все гуще и гуще. А через две недели солнце и вовсе перестало
сиять на небосводе, и в дневные часы огромный купол вечного тумана прорезало
лишь зловещее сумеречное сияние, а ночью из-под нижней кромки клубящегося
тумана струилось холодное беззвездное фосфоресцирование. На двадцатый день
посреди моря вдали показался гигантская зубчатая скала - первый клочок суши
с тех пор, как за кормой исчез заснеженный пик Арана. Картер поинтересовался
у капитана о названии скалистого острова, но в ответ услыхал, что имени у
него нет и что ни один корабль не подплывает к нему, потому что ночью из
скалы несутся какие-то непонятные звуки. И потом, когда в сгустившейся ночи
из недр гранитной глыбы донесся низкий нескончаемый вой, путешественник
порадовался, что они не пристали к этому мрачному исполину и что скала была
безымянной. Команда же молилась и без устали распевала священные гимны до
тех пор, пока жуткий вой не растаял вдали за кормой, а Картеру под утро
пригрезились жуткие сны.
Два утра спустя далеко впереди на востоке показалась вереница
гигантских серых пиков, чьи вершины были скрыты застывшей грядой туч
сумеречного мира. И при виде них моряки затянули радостные песни, а кое-кто
пал ниц и стал молиться. Картер понял, что они приближаются к Инкуаноку и
очень скоро бросят якорь у базальтового причала великого города, носящего
имя этой земли. К полудню на горизонте затемнела береговая линия и к трем
часам пополудни в северной части горизонта уже высились исполинские купола
храмов и фантастические башни ониксового города. Удивительное зрелище являл
этот город, высящийся над своими стенами и причалами, весь из черного камня,
с фантастическими узорами и резными окладами из золота. Дома были высокие и
со множеством окон, и каждый фасад изукрашен диковинными цветами и
орнаментами, чьи темные симметричные линии завораживали взор красотой куда
более слепящей, чем дневной свет. Иные дома были увенчаны крутобокими
куполами, заострявшимися наверху конусом, иные представляли собой уступчатые
пирамиды, где теснились минареты самых причудливых и невообразимых очертаний
и форм. Городские стены были низкие, со множеством ворот под громадными
арками, высоко вознесшимися над улицами и увенчанными изображениями бога,
которые были высечены с тем самым мастерством, что воплотилось в резном лике
Неведомого бога на склоне далекого Нгране-ка. На вершине горы в центре
высилась шестнадцатигранная башня с высокой островерхой колокольней, и
казалась эта башня несравненно больше всех соседних построек. То, по словам
матросов, был храм Старцев, настоятелем коего был древний верховный жрец,
посвященный во многие печальные тайны.
С регулярными интервалами над ониксовым городом плыл рокот странного
колокола, на который отзывался громогласный хор мистических мелодий,
издаваемых рожками, виолами и певчими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21