Сначала он позлорадствовал: наконец-то судьба воздала доминату, ни за
что обложившему его взносом. Правда, радость была неполной: денежки-то
уплыли. Но если раньше и думать нельзя было о том, чтобы их вернуть, то
теперь засветилось что-то навроде надежды... Двигаясь по философским
кругам, поднимаясь к большому от малого, Котелок так и эдак разглядывал
вещи, стараясь отвлечься от личной обиды, чтобы в правильном свете увидеть
происходящее. И - странное дело: чем дальше он заходил в крамоле, тем
яснее слышался ему веселый звон невозвратных денег.
Уже давно пришел Котелок к мысли, что порядок в мирном Поречье
немножко не тот. Даже и не порядок, если задуматься, а просто беспорядок
какой-то. Например, не нравилось ему каждый год давать взятки Щикасту,
распорядителю торговли, за продление патента. Оно, конечно, все дают, но
обидно. Не нравилось налоги платить - целая десятина, а куда все девается?
Не задумывались, любезные? То-то... А в прошлом году предложил он своим
собратьям, зажиточным лавочникам, написать доминату донос на Щикаста. Да
куда там... Перепугались, стороной целый месяц обходили. А чего,
спрашивается? Вместе-то они, если задуматься, сила. Где еще колбасу
купишь? А чай? А сахар?
Хотя... правильно испугались. И не Щикаста, конечно, а домината. У
домината - тюрьма, у домината - войско, у домината - пушка. Но теперь
положение немножечко изменилось. И надо бы перемену эту, не промахнуться,
использовать... - подумав так, Котелок с опаской оглянулся, будто кто-то
подслушать мог его смутьянские мысли.
Он размышлял весь вечер, размышлял засыпая, размышлял с утра, сидя в
лавке своей, и когда настало время обеда, не стал рассиживаться за столом,
а пошел к Апельсину, человеку обиженному, а значит, для него подходящему.
Он посмотрел, как тот бродит и причитает, скривил презрительно губы, но
окликнул-таки:
- Эй, Апельсин!
Апельсин поглядел на него жалко, руками развел: вот, мол - сам
видишь. Да... Не боец, не боец. Но нужно было с чего-то начать, и Котелок
подошел поближе. Он осмотрел разгром, покивал сокрушенно, и задумчиво
протянул:
- Что хотят, то и делают...
- Вот и я говорю, - плачущим голосом подхватил Апельсин. - Разве
можно так? Не спросили даже.
- Да я не о том...
- А о чем? - не понял Апельсин.
- А о том, - Котелок понизил голос, - что нас за людей не считают.
- Что, тебе тоже лавку сломали? - ужаснулся Апельсин.
Котелок утомленно вздохнул. С Апельсином разговаривать - что холодной
водой посуду жирную мыть. Но что поделаешь - придется терпеть. Котелок
перевел разговор:
- Я говорю, помочь тебе надо, - он мотнул головой на развалины. -
Как-никак свои.
- Э-э... - Апельсин смотрел на него одурело, не постигая, с чего это
Котелок вдруг стал ему "свой". Раньше и здоровался-то еле-еле, сквозь
зубы. Но не отказываться же: - Я... конечно...
- Ну ладно, - сурово оборвал его Котелок. - Попозже зайду - обсудим.
А теперь мне в лавку пора.
И пошел в свою лавку.

А вечером ни с того ни с сего потащил несчастного Апельсина в гости к
лавочнику Пуду Бочонку. Апельсин слабо отбивался ("Он же не
приглашал..."), но Котелок тащил молча, упрямо, и не слушая возражений.
Сказал только: "Две головы хорошо, а три лучше".
Пуд Бочонок, говоря по чести, был не столько голова, сколько живот.
Осторожный и расчетливый, он мог забыть об осторожности, если расчет
показывал прибыль. Но и рассчитывал всегда осторожно, а потому никогда не
проигрывал и богател ежедневно.
Гости явились вовремя: Пуд только что откупорил новую бочку ячменной
браги. А пробовать брагу в одиночестве, без приятной беседы - дело
последнее, сами знаете. Пуд прямо с порога увлек собратьев к столу, перед
каждым поставив по глиняной кружке, и тут же старшая дочь его принесла
вместительный жбанчик. Стали пробовать да нахваливать, так что хозяин,
довольный, велел оснастить угощение рыбкой соленой с сухариками.
Скоро пошли разговоры душевные, какие под брагу всегда и случаются.
Слышал, конечно, Пуд про несчастье, постигшее Апельсина - выразил
соболезнование. Тут и приступил Котелок, невзначай как будто бы:
- Э-эх, что говорить? Все так живем: вчера - Апельсин, завтра -
Котелок... И никто не поможет, если сами друг другу не поможем. Верно я
говорю, Пуд?
Пуд уловил опасное направление в словах Котелка, закряхтел и
откинулся в кресле:
- М-м... да-а... Хороша бражка...
- И дело не в деньгах, - поспешил успокоить хозяина Котелок, - а в
участии дружеском, в товарищеской, так сказать, поддержке.
Такой поворот устраивал Пуда, и он легко подтвердил:
- Да-а, без участия трудно...
Добившись согласия, Котелок уверенно продолжал:
- Нельзя давать друг друга в обиду. А то нынче его, а следом - и нас.
- Как это - нас? - встревожился Пуд. - Чтоб мою лавку сломали? Да
я...
- Лавку или не лавку, - уклончиво отвечал Котелок, - но мало ли что.
Вон, взятки - даем же?
- Опять ты за старое... - недовольно сморщился Пуд. - Ну, не будет
Щикаста - другого посадят. Он тоже брать будет. Какая разница? А может, и
больше запросит.
- Так о чем я и говорю: что-то делать надо.
- А что мы можем? - пожал Пуд плечами. - Жалобу написать? Да за
жалобу эту нас же в бублик и согнут, головой к ногам.
- А почему, собственно, в бублик? - Котелок приосанился и поглядел на
Бочонка с неким вызовом.
- Почему, почему... Потому. Сам знаешь, почему.
- Нет уж, изволь! Что нам могут сделать? Всем вместе?
- Тюрьма большая... - Пуд налил себе в кружку из жбана. Разговор
начинал ему не нравиться.
- А за что - в тюрьму? - напирал Котелок. - За жалобу? Мы же взяток
не берем!
- Да что ты прицепился? - озлился Пуд. - Взятки, взятки... Может,
Щикаст делится с... - Пуд завел глаза к потолку. - Вот и угодишь на
китулин рог, чтоб не лез, где не просят...
- То-то и оно. Не в Щикасте тут дело, а... - Котелок тоже закатил
зрачки.
Бедный Апельсин, про которого забыли, при этих словах Котелка
испуганно приоткрыл рот, да и Пуд поглядел на любителя философии с
опаской: что он такое плетет? А тот, конечно, и сам испугался слегка
собственной смелости, но старался не выдать страха: сидел спокойно, даже
как будто с усмешкой.
- Что-то ты, Котелок, не туда загибаешь, - проворчал наконец Пуд и
залпом допил кружку. Крепко поставив ее на стол и вытерев толстые губы
согнутым пальцем, продолжил: - Возомнил о себе, что ли? Да он тебя...
- Ничего он теперь не сделает, - со значением перебил Котелок. - Ни
мне, никому. Ему теперь не до этого.
Пуд Бочонок метнул на него цепкий взгляд и задумался, опустив голову.
То, что вчера нашептывала Котелку Катица, уже не было тайной в Белой
Стене: прошли через город могулы, возвращались кучками доброхоты. Лишь
Апельсин, оглушенный горем, не слышал ничегошеньки и теперь в
растерянности переводил глаза с одного на другого.
- Да-да, не до этого, - с напором заговорил Котелок, отхлебнув браги.
- Ему сейчас думать надо, как войско до ума довести - пушка-то... того...
А у него даже командующего нет. И денег в казне тоже... не густо. Потому я
и говорю: если хотим защитить себя - самый момент теперь.
Апельсин захлопал сонными после браги глазами, соображая, о какой
защите речь, однако так и не сообразил, а Пуд грузно поднялся из кресла:
- Поздно уже. Отдыхать пора. Спасибо, что навестили.
Но на пороге придержал Котелка за локоть:
- Ты вот что, любезный... м-м... Не приходи ко мне больше с этими...
м-м... разговорами. Да и сам не болтай - не советую.
Котелок в раздражении отдернул локоть, круто развернулся, вышел на
крыльцо и плюнул в сердцах. "Ничего. Без тебя обойдусь".

Таким образом, вопреки мрачным пророчествам Сметлива, Смел вернулся
из военного похода на восьмой день не только живым и здоровым, но и с
сотней монет в правом кармане. Прямо с порога он закричал Грымзе Молотку,
чтобы тащил наверх браги - отметить возвращение, да побольше еды. Молоток
заулыбался, закивал (добрый он был все-таки малый), пожелал долгих лет и
заверил, что сделает все как велено.
Смел поднялся по лестнице, пинком открыл дверь и ввалился в комнату
со своим походным мешком, грязный и веселый, завопив: "Не ждали, хвосты
собачьи?" Верен плел как обычно сеть, а Сметлив, у которого сорвалось в
тот вечер свидание, грустно лежал на кровати. Но тут подскочили, конечно,
оба, обнимать кинулись. Посыпались всяческие "как ты?" да "что ты?" - и
Смел не успевал отвечать, что все хорошо, а там уже и Грымза засунулся,
жбан приволок, баранину в яблоках, спрашивает - не желательно ли водички
согреть, обмыться с дороги? - еще как желательно, вот только браги
хлебнем, чтобы в горле не сохло, стол вот сюда, к кровати, а воду грей,
грей, милый... Словом, суматоха.
Но вот успокоились, браги по кружке выпили, Смел дух перевел.
Отвлекся потом ненадолго - помыться, и засели уже основательно. Все он им
рассказал: как Последыша встретил, про Мусорщика, и чем дело кончилось.
Еще рассказал про живущий в страхе поселок Прогалину, про кусты-глазастики
и про Болотное Ботало - все, что сам слышал. А потом спросил, как у них
дела - денег, наверное, кучу скопили? С хозяином расплатиться нужно, да
пора дальше двигаться. Или как? Верен посмотрел на Сметлива сердито и
промолчал, а Сметлив стал сбивчиво объяснять, что денег еще не вполне
хватает, долг-то вырос, а тут подвернулись ему три тулупа овчинных по
сходной цене, без которых в дороге не обойтись, по ночам в горах холодно,
- так что придется еще задержаться дня на три, на четыре. Послушал Смел,
как он крутит, поглядел на сердитого Верена - догадался: смерть, как не
хочется уходить Сметливу. Видно, крепко его прихватило с этой... с
Цыганочкой. Ну ничего, не страшно. Вывалил Смел сто монет на стол - как
теперь, хватит? Верен обрадовался, а Сметлив с деловым видом считать
принялся. Пальцы загибал, губами шевелил, глаза закатывал. Потом
объявляет: самую малость недостает - еды закупить на дорогу. Но это,
говорит, ничего, это мы быстро - дня за два, а там уже... Тут его Верен
перебил: "Только смотри, Сметлив, чтобы эти деньги тоже не ухнули."
Сметлив, конечно, прикинулся, будто зря его обижают. А сам-то знал, что
прав Верен.
Случилось со Сметливом что-то небывалое. Помнил он себя в
молодости... или - как бы это сказать? - в первой молодости. И Капельку
помнил, и жену свою, плясунью и насмешницу, и других... Но все это было
как легкий туман утренний, голову только кружило. А Цыганочку как увидит -
колотит всего, вдохнуть ее хочется - и не выдохнуть, и умереть, потому что
никак не пережить такой радости. А когда не видит - и того хуже: сумерки
вокруг, люди в них тенями бледными и бессмысленными. От одной мысли, что
уходить надо, сердце в комок собиралось дрожащий, и думал он отрешенно,
что никуда не пойдет - друзей обманет, позор на себя примет - но не
пойдет, потому что это как смерть для него, даже хуже смерти. А язык,
проклятый, не поворачивался сказать все как есть, и знал Сметлив, что
смешон становится, но крутил, причины придумывал - и оттягивал выход как
мог. Вон, и Смела ругал, когда тот в латники записался, а сам расцеловать
его был готов.
Иногда приходило в голову, что он же женат, что есть у него в Рыбаках
жена, бывшая плясунья и насмешница. Но тогда Сметлив лишь слегка удивлялся
- разве о нем это все? Это совсем о другом человеке, которого он знал и
любил, да вот - не повезло бедолаге, помер на своем табурете, в жизни
ничего не повидав и воздуха не глотнув напоследок.
А Смел подмигивает: ерунда, мол, Сметлив, расчеты твои. Завтра
пойдем. Нож свой продам, закупим, что нужно - и дальше... Эка хватил! Нож
он продаст, не угодно ли... Разве нож в дороге не нужен? Да и продать его
по хорошей цене - тут знаток нужен, а не так, чтоб кому попало. Нет, Смел,
два дня ничего не решают. Ты устал - отдохни, Верен сетей наплетет, я рыбу
половлю - так и заработаем сколько надо.
Верен и Смел смирились с его упрямством. Две недели толкутся здесь
бестолку - два дня подождут. Ладно. И другие пошли разговоры, и еще один
жбан потребовался, и баранина в яблоках кончилась. Эй, хозяин, что там
еще? Подавай!

Уж неизвестно, кто из троих участников проболтался, но о секретном
совещании у Пуда как-то узнали. И пошло среди лавочников шушуканье по
городу. Там шу-шу, тут шу-шу.
- А помнишь, как дворцовые стражники по пьяному делу бражную разнесли
у Лыбицы? Хоть бы монетку кто возместил...
Шу-шу-шу, шу-шу-шу...
- А у Наперстка беспалого писарь канцелярский как взял в позапрошлом
году двух баранов на свадьбу дочери - так до сих пор и не платит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39