– Женщина должна уметь говорить “нет”. Даже если она при этом уже раздевается. А Дуська... Дуська и “экстренной связью с машинистом” в метро не побрезгует. Ты что-нибудь есть будешь?
– Ты думаешь, здесь съедобно?
– Уверен. Но горячее они сюда не подают.
– Тогда закажи мне какой-нибудь легонький салатик.
– И шампанского?
– И шампанского.
Подошедшая Илона, улышав про шампанское, скроила страдальческую гримасу.
– Дуська, ты есть что-нибудь будешь? Виталий заказ хочет сделать.
– Съесть? Я? Ни за что! – И уселась со скорбной улыбкой человека, которому только что удалили желудок. Без наркоза. Но тут же отвлеклась, потому что на сцене появилась очередная полувзошедшая звезда мужского пола. – Ой, как мне этот певец нравится! Юрочка, это Влад Сташевский?
– Дура, – ласково откликнулся Юрочка, – это Иосиф Кобзон!
После того, как неустановленный молодой человек отшептал в микрофон что-то о своей неудачной любви, организаторы решили немного взбодрить публику. Пританцовывая всем телом, с двух разных сторон зала навстречу другу другу вышли двое парнишек. Они исполняли сложную эротическую композицию – диковатую смесь матросского танца “Яблочко” и лезгинки.
– Они что – голубые? – Юра недовольно нахмурился.
– Ты что, не видишь, что они – близнецы? – объяснила Светочка.
– Близнецы и голубые?! Вот мрак! – ужаснулся Юра.
Примерно так, мило болтая, мы и коротали вечерок. Салат-коктейль, который нам принесли почему-то в коньячных рюмках, оказался не просто плох – это было какое-то замаскированное майонезом биологическое оружие! Зачем, спрашивается, было класть ананасы поверх мидий? И при чем здесь изюм? Виталий попытался было сострить, что это не изюм, а маринованные тараканы, но сделал это ужасно не вовремя. Светочка как раз добралась до середины и обнаружила там крупно нарезанный сырой репчатый лук (!).
Если вы хотя бы вкратце знаете историю моего общения с репчатым луком, то ничего удивительного не увидите в том, что дурнота моментально подкатила к горлу. Простецкая Илона, аппетитно хрумкая лучком, подняла на меня наивные глазищи и сочувственно осведомилась:
– Ты чего, мать, такая зеленая сидишь? Тошнит?
Залетела, что ли?
Виталий бросил на меня молниеносный оценивающий взгляд (тебе бы на таможне работать, дружище, таким взглядом контрабандистов можно просвечивать), отчего меня замутило еще сильнее. Ну-ка, милая, постарайся, собери всю свою волю в кулак и постарайся ответить ему самым ледяным, самым ничего не выражающим взглядом! Не надо объяснять про лук. Пусть сидит и гадает. Как я в машине три часа назад. И мы будем квиты.
Наверное, Юра пнул Илонку под столом ногой. Потому что она вдруг странно подпрыгнула и тут же замолотила какую-то чепуху про своего кота. У нее в семье, видите ли, проблема: кот не любит сына. Все время шипит на него и даже кидается. Виталий охотно включился в разговор, вставляя в Дуськину трескотню пошлые подробности из жизни своего сэра Уинтона.
Свет в зале внезапно погас. Пошло вступление милой, но довольно уже заезженной песенки “Where the wild roses grow”, известной в народе как “Дикая роза”.
– Стриптиз обещали, – жирным голосом произнес в темноте Юра.
– Терпеть не могу стриптизы! – недовольно пискнула Илона. Знаем, знаем про четыре неудачные Дуськины попытки устроиться стриптизеркой в “ночники”, а особенно про последнюю. Шеф там попался с замашками эстета, вот и попытался объяснить кандидатке, что стриптиз – это не усложненный вариант проституции, а, видите ли, искусство. За что и получил туфлей по башке. По крайней мере Дуська так рассказывает...
На посветлевшем подиуме появились двое. Светочка искренне порадовалась за местного режиссера. Судя по замашкам, эту нестандартную “раздевалку” ставил непризнанный гений драмтеатра. Для той части публики, которая спешно дожевывала колбасу, зрелище было, пожалуй, несколько затянуто. Истинные же ценители красивого тела и изысканных парных игр вполне оценили старания артистов. Когда все уже было снято, в полном соответствии с содержанием песни, парень сделал вид, что прикончил девушку.
– Мило, – заметила Светочка.
– Слишком манерно, – отреагировал Виталий.
– Девица слишком тощая. – Мнение Юры.
– Мальчик симпатичный. – Кто сказал? Ну, конечно же, Ил она.
Стриптизеры немного разрядили напряжение за нашим столом.
– Ну, что там с этим домом на Васильевском? – спросила Светочка как можно более непринужденно. В переводе на наш специфический язык это означало: предлагаю перемирие на самых выгодных условиях. – Берем мы его?
– Что? – Вот так: нужно обязательно сделать вид, что его сиятельство отвлекли от важных государственных раздумий. – А, нет, не берем.
– Почему?
– Слишком много проблем. – Отмахнулись, как от мухи. Опять-таки на нашем специфическом языке это означает: никакого перемирия, биться так биться. Виталий Николаевич у нас, понимаете ли, сторонник активного отдыха. А чтоб я не расслаблялась, тут же следует очередной ход белых:
– Кстати, товарищ Следопытов, ты последнее приобретение Мухи Це-це видела? Можешь ненавязчиво полюбопытствовать: за соседним столиком сидят.
Минутку потерпите, я только быстренько расскажу про Муху Це-це. Вот эта довольно приятная тетенька в платье, похожем на весенний лужок, – Мухина Марина Николаевна. Прозвище Це-це получила за крайнюю вредность и ядовитость. Имеет интересное хобби. Вместе с Лидией Семеновной Купчук, своей закадычной приятельницей, отправляется иногда попутешествовать. На “газике”. И в каком-нибудь самом захолустном городке находит прехорошенького мальчика, максимально неискушенного в светских делах. Быстренько дурит ему голову сногсшибательными перспективами в столице (для начала хотя бы в северной) и увозит с собой. И вот уж тут она с ним нянькается! Учит правильно есть и пить, стричься и одеваться (а, наверное, и раздеваться? Знать не знаем – врать не будем!), красиво курить и строить глазки. Вбухивает в это ошизенные деньги, добивается результата (ничего не могу сказать плохого: тех двоих, предыдущих, которых я видела, хоть завтра – в Голливуд) и открывает клетку настежь. Птичка, радостно чирикая, вылетает на свободу. А Це-це отправляется за новым сырым материалом. Вот такое специальное у нас хобби. И как раз на очередное приобретение Мухи и обратил наше внимание Виталий.
Я не могу с уверенностью сказать, что он сам все это не подстроил. Вполне возможно, так получилось случайно. А может, просто все наши последние и предпоследние ссоры, и рассказ об этой проклятой девчонке, и общее гнетущее настроение, и ощущение полной ненужности сложились вместе и получилась слишком опасная смесь...
Раз сто, наверное, видели в американских боевиках такой кадр: что-то (или даже кого-то) поливают бензином из канистры. А потом злой дядька, прищурив глаз, прикуривает сигарету, произносит забойную фразу и бросает зажигалку. Все взлетает на воздух!
Этот мальчик, сидевший за соседним столиком рядом с Мухой, как раз прикуривал, когда я обернулась.
У него была смуглая кожа, дикие монгольские глаза и большой смеющийся рот. Я смутно разбираюсь в восточных людях и не могу с уверенностью сказать, был ли он монголом, корейцем или даже японцем...
Светочка судорожно схватила со стола бокал с шампанским и выпила залпом. Виталий повернул голову, демонстративно осмотрел мальчика, перевел взгляд на Светочку и лениво протянул:
– Не советую, Болвася, Це-це тебя живьем пополам перекусит. Да и мне может сильно подгадить. Из мести.
Будь Светочка чуть-чуть, буквально на граммусечку, слабее, она бы разревелась сейчас в три ручья. И прямо здесь, при всех устроила бы грандиозную истерику с разоблачениями и проклятиями.
Ух, я бы тебе сказала, как я ненавижу эти твои
абсолютную уверенность в себе
тонкое остроумие
и изощренное хамство
пятьсот пар носков и тысячу белых рубашек
триста шестьдесят пять одеколонов (и еще один – на случай лишнего дня в високосном году)
всех твоих уродов-друзей, с которыми ты писал в один горшок и с тех самых пор любишь горячей любовью
твою работу, деньги, работу-денъги, работу-работу – деньги-деньги
твой ледяной изощренный секс, редкий, как снег в Африке
простите, погорячилась, это уже не для посторонних ушей.
– Свети-ик, – ехидно пропела Илона, – не многовато ли шампанского? А то придется завтра “андрюшу” пить.
– А вы бы, девушка, помолчали. С закрытым ртом вы гораздо привлекательней. – Бедная Дуська, ей-то за что? Только за то, что у нее есть муж и ребенок и она глупее меня?
– Я думаю, последнее замечание относится ко всем женщинам... – задумчиво произнес Виталий, глядя в сторону.
Глубокий вдох. Выдох. Вдох. Спокойно, Ипполит, спокойно...
– Где здесь танцуют, милый? – спросила Светочка, надеясь, что ее улыбка выглядит достаточно обворожительно.
– Я думаю, внизу. Хочешь потанцевать?
– Да, милый. – Наконец-то хоть поморщился.
– Хорошо. Сходите, девочки, попляшите. А мы с Юрой пока покалякаем о наших делах.
Дуська хмурила аккуратные бровки и сердито наматывала на палец километровые жемчужные бусы.
– Ладно, Илонка, не сердись, пойдем. Ну, не сердись. Хочешь, смешное скажу? Бусинка за бусинкой – съела бусы Дусенька! – Кстати, и смеяться Дуське тоже не идет. Смех у нее вульгарный.
Перед уходом Светочка выпила еще один бокал шампанского. У вас есть план, мистер Фикс? Есть ли у меня план – есть ли у меня план? У меня есть план! Я позвоню сейчас доктору Игорю! Который час? А, впрочем, неважно. Больному срочно нужна помощь. Больной скорее жив, чем мертв? Больной скорее мертв, чем жив!
Глава четвертая
САША
Саша задумчиво брел мимо цветочных рядов, пытаясь сообразить, во-первых, какие цветы следует покупать невесте, а, во-вторых, нужно ли их покупать будущей теще? А, может, следует и вовсе поступить наоборот? Два букета – тоже не пойдет. Купишь одинаковые, скажут: формалист. Купишь разные – начнут сравнивать. Что ж делать-то? Как это происходило в прошлый раз, дай Бог памяти? Дарья Петровна очень любила цветы. И что он ей купил? Ах, да! Мы же тогда с Аленой (для того, чтобы ненароком не запутаться, Саша твердо решил называть бывшую жену Аленой, а нынешнюю знакомую – Леной) ехали на дачу! Помнитсяэ опоздали на электричку и больше получаса бродили по платформе в Девяткино, поминутно целуясь. Вот в чем-чем Алену не обвинишь, так это в недостатке темперамента. Да, в общем, и ни в чем уже не обвинишь. Слишком много времени прошло... Саша вдруг начал припоминать всех девушек, которые у него были после развода. Кажется, с Людой он познакомился еще до получения официальных бумаг, удостоверяющих, что он снова свободен. Да и познакомился-то так, назло Алене. Потом была мимолетная Таня, чья-то то ли сестра, то ли племянница, с удивительными пепельными волосами и резким голосом. Дольше всего Саша гулял (фу, и слово-то какое гадкое!) с Лерой. Она жила около метро “Елизаровская”, в одном из тоскливых двухэтажных коттеджей. Когда Саша приезжал к Лере в гости, ее собаку – крупную дурную псину, похожую на овчарку, – выгоняли на балкон. Саша с Лерой пытались заниматься любовью на диване, а собака все это время скребла лапами стекло балконной двери и скулила. Отвратительное воспоминание. Саша никогда особо не жаловал собак, а после злополучного романа с Лерой и вовсе разлюбил. Вот, пожалуй, и все девушки. Слишком много времени всегда отнимали рейсы. Саша остановился, пытаясь ухватить промелькнувшую вдруг странную, тоскливо-сладкую мысль. Нет, не мысль. Воспоминание? Нет. Как будто смотренный недавно хороший французский фильм...
Выбрав, наконец, приличный букет хризантем для Лены, Саша пошел к метро, где они с матерью договорились встретиться. Предстоящая процедура знакомства с родственниками угнетала Сашу своей официальностью, обязательностью и, главное, тем, что в ней будет участвовать мамаша. Эх, сюда бы бабушку... Странно, в последнее время, особенно после рейса, Саша все сильнее и сильнее скучал по ней. В общаге, на верхней полке самодельного захламленного стеллажа уже полгода стояла небольшая плетеная шкатулка...
...После похорон мать с Иркой, словно две ищейки, рыскали по бабушкиной квартире, пытаясь урвать себе побольше, побольше, побольше, раз уж квартира уплывала в чужие руки... Саша тогда часа три стоял в каком-то странном оцепенении, прислонившись к двери. Ему хотелось схватить двух глупых баб за шкирку и вышвырнуть отсюда вон. Ему было стыдно за родную мать и сестру. Невыносимо противны их поиски и ядовитый шепот: “...колечко с сапфиром найти не могу, наверное, в ломбард заложила, скупердяйка... а жемчуг? Жемчуг где? Ты говорила у нее жемчуг розовый остался...” – “Да не знаю я, ищи...”. Но гораздо противней было бы немедленно разораться и устроить скандал здесь, в самом уютном и тихом доме, который он знал за всю свою жизнь. “Сашенька, – ласково пропела тогда мать, подходя к нему, – ты если хочешь что-нибудь на память взять – так возьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Ты думаешь, здесь съедобно?
– Уверен. Но горячее они сюда не подают.
– Тогда закажи мне какой-нибудь легонький салатик.
– И шампанского?
– И шампанского.
Подошедшая Илона, улышав про шампанское, скроила страдальческую гримасу.
– Дуська, ты есть что-нибудь будешь? Виталий заказ хочет сделать.
– Съесть? Я? Ни за что! – И уселась со скорбной улыбкой человека, которому только что удалили желудок. Без наркоза. Но тут же отвлеклась, потому что на сцене появилась очередная полувзошедшая звезда мужского пола. – Ой, как мне этот певец нравится! Юрочка, это Влад Сташевский?
– Дура, – ласково откликнулся Юрочка, – это Иосиф Кобзон!
После того, как неустановленный молодой человек отшептал в микрофон что-то о своей неудачной любви, организаторы решили немного взбодрить публику. Пританцовывая всем телом, с двух разных сторон зала навстречу другу другу вышли двое парнишек. Они исполняли сложную эротическую композицию – диковатую смесь матросского танца “Яблочко” и лезгинки.
– Они что – голубые? – Юра недовольно нахмурился.
– Ты что, не видишь, что они – близнецы? – объяснила Светочка.
– Близнецы и голубые?! Вот мрак! – ужаснулся Юра.
Примерно так, мило болтая, мы и коротали вечерок. Салат-коктейль, который нам принесли почему-то в коньячных рюмках, оказался не просто плох – это было какое-то замаскированное майонезом биологическое оружие! Зачем, спрашивается, было класть ананасы поверх мидий? И при чем здесь изюм? Виталий попытался было сострить, что это не изюм, а маринованные тараканы, но сделал это ужасно не вовремя. Светочка как раз добралась до середины и обнаружила там крупно нарезанный сырой репчатый лук (!).
Если вы хотя бы вкратце знаете историю моего общения с репчатым луком, то ничего удивительного не увидите в том, что дурнота моментально подкатила к горлу. Простецкая Илона, аппетитно хрумкая лучком, подняла на меня наивные глазищи и сочувственно осведомилась:
– Ты чего, мать, такая зеленая сидишь? Тошнит?
Залетела, что ли?
Виталий бросил на меня молниеносный оценивающий взгляд (тебе бы на таможне работать, дружище, таким взглядом контрабандистов можно просвечивать), отчего меня замутило еще сильнее. Ну-ка, милая, постарайся, собери всю свою волю в кулак и постарайся ответить ему самым ледяным, самым ничего не выражающим взглядом! Не надо объяснять про лук. Пусть сидит и гадает. Как я в машине три часа назад. И мы будем квиты.
Наверное, Юра пнул Илонку под столом ногой. Потому что она вдруг странно подпрыгнула и тут же замолотила какую-то чепуху про своего кота. У нее в семье, видите ли, проблема: кот не любит сына. Все время шипит на него и даже кидается. Виталий охотно включился в разговор, вставляя в Дуськину трескотню пошлые подробности из жизни своего сэра Уинтона.
Свет в зале внезапно погас. Пошло вступление милой, но довольно уже заезженной песенки “Where the wild roses grow”, известной в народе как “Дикая роза”.
– Стриптиз обещали, – жирным голосом произнес в темноте Юра.
– Терпеть не могу стриптизы! – недовольно пискнула Илона. Знаем, знаем про четыре неудачные Дуськины попытки устроиться стриптизеркой в “ночники”, а особенно про последнюю. Шеф там попался с замашками эстета, вот и попытался объяснить кандидатке, что стриптиз – это не усложненный вариант проституции, а, видите ли, искусство. За что и получил туфлей по башке. По крайней мере Дуська так рассказывает...
На посветлевшем подиуме появились двое. Светочка искренне порадовалась за местного режиссера. Судя по замашкам, эту нестандартную “раздевалку” ставил непризнанный гений драмтеатра. Для той части публики, которая спешно дожевывала колбасу, зрелище было, пожалуй, несколько затянуто. Истинные же ценители красивого тела и изысканных парных игр вполне оценили старания артистов. Когда все уже было снято, в полном соответствии с содержанием песни, парень сделал вид, что прикончил девушку.
– Мило, – заметила Светочка.
– Слишком манерно, – отреагировал Виталий.
– Девица слишком тощая. – Мнение Юры.
– Мальчик симпатичный. – Кто сказал? Ну, конечно же, Ил она.
Стриптизеры немного разрядили напряжение за нашим столом.
– Ну, что там с этим домом на Васильевском? – спросила Светочка как можно более непринужденно. В переводе на наш специфический язык это означало: предлагаю перемирие на самых выгодных условиях. – Берем мы его?
– Что? – Вот так: нужно обязательно сделать вид, что его сиятельство отвлекли от важных государственных раздумий. – А, нет, не берем.
– Почему?
– Слишком много проблем. – Отмахнулись, как от мухи. Опять-таки на нашем специфическом языке это означает: никакого перемирия, биться так биться. Виталий Николаевич у нас, понимаете ли, сторонник активного отдыха. А чтоб я не расслаблялась, тут же следует очередной ход белых:
– Кстати, товарищ Следопытов, ты последнее приобретение Мухи Це-це видела? Можешь ненавязчиво полюбопытствовать: за соседним столиком сидят.
Минутку потерпите, я только быстренько расскажу про Муху Це-це. Вот эта довольно приятная тетенька в платье, похожем на весенний лужок, – Мухина Марина Николаевна. Прозвище Це-це получила за крайнюю вредность и ядовитость. Имеет интересное хобби. Вместе с Лидией Семеновной Купчук, своей закадычной приятельницей, отправляется иногда попутешествовать. На “газике”. И в каком-нибудь самом захолустном городке находит прехорошенького мальчика, максимально неискушенного в светских делах. Быстренько дурит ему голову сногсшибательными перспективами в столице (для начала хотя бы в северной) и увозит с собой. И вот уж тут она с ним нянькается! Учит правильно есть и пить, стричься и одеваться (а, наверное, и раздеваться? Знать не знаем – врать не будем!), красиво курить и строить глазки. Вбухивает в это ошизенные деньги, добивается результата (ничего не могу сказать плохого: тех двоих, предыдущих, которых я видела, хоть завтра – в Голливуд) и открывает клетку настежь. Птичка, радостно чирикая, вылетает на свободу. А Це-це отправляется за новым сырым материалом. Вот такое специальное у нас хобби. И как раз на очередное приобретение Мухи и обратил наше внимание Виталий.
Я не могу с уверенностью сказать, что он сам все это не подстроил. Вполне возможно, так получилось случайно. А может, просто все наши последние и предпоследние ссоры, и рассказ об этой проклятой девчонке, и общее гнетущее настроение, и ощущение полной ненужности сложились вместе и получилась слишком опасная смесь...
Раз сто, наверное, видели в американских боевиках такой кадр: что-то (или даже кого-то) поливают бензином из канистры. А потом злой дядька, прищурив глаз, прикуривает сигарету, произносит забойную фразу и бросает зажигалку. Все взлетает на воздух!
Этот мальчик, сидевший за соседним столиком рядом с Мухой, как раз прикуривал, когда я обернулась.
У него была смуглая кожа, дикие монгольские глаза и большой смеющийся рот. Я смутно разбираюсь в восточных людях и не могу с уверенностью сказать, был ли он монголом, корейцем или даже японцем...
Светочка судорожно схватила со стола бокал с шампанским и выпила залпом. Виталий повернул голову, демонстративно осмотрел мальчика, перевел взгляд на Светочку и лениво протянул:
– Не советую, Болвася, Це-це тебя живьем пополам перекусит. Да и мне может сильно подгадить. Из мести.
Будь Светочка чуть-чуть, буквально на граммусечку, слабее, она бы разревелась сейчас в три ручья. И прямо здесь, при всех устроила бы грандиозную истерику с разоблачениями и проклятиями.
Ух, я бы тебе сказала, как я ненавижу эти твои
абсолютную уверенность в себе
тонкое остроумие
и изощренное хамство
пятьсот пар носков и тысячу белых рубашек
триста шестьдесят пять одеколонов (и еще один – на случай лишнего дня в високосном году)
всех твоих уродов-друзей, с которыми ты писал в один горшок и с тех самых пор любишь горячей любовью
твою работу, деньги, работу-денъги, работу-работу – деньги-деньги
твой ледяной изощренный секс, редкий, как снег в Африке
простите, погорячилась, это уже не для посторонних ушей.
– Свети-ик, – ехидно пропела Илона, – не многовато ли шампанского? А то придется завтра “андрюшу” пить.
– А вы бы, девушка, помолчали. С закрытым ртом вы гораздо привлекательней. – Бедная Дуська, ей-то за что? Только за то, что у нее есть муж и ребенок и она глупее меня?
– Я думаю, последнее замечание относится ко всем женщинам... – задумчиво произнес Виталий, глядя в сторону.
Глубокий вдох. Выдох. Вдох. Спокойно, Ипполит, спокойно...
– Где здесь танцуют, милый? – спросила Светочка, надеясь, что ее улыбка выглядит достаточно обворожительно.
– Я думаю, внизу. Хочешь потанцевать?
– Да, милый. – Наконец-то хоть поморщился.
– Хорошо. Сходите, девочки, попляшите. А мы с Юрой пока покалякаем о наших делах.
Дуська хмурила аккуратные бровки и сердито наматывала на палец километровые жемчужные бусы.
– Ладно, Илонка, не сердись, пойдем. Ну, не сердись. Хочешь, смешное скажу? Бусинка за бусинкой – съела бусы Дусенька! – Кстати, и смеяться Дуське тоже не идет. Смех у нее вульгарный.
Перед уходом Светочка выпила еще один бокал шампанского. У вас есть план, мистер Фикс? Есть ли у меня план – есть ли у меня план? У меня есть план! Я позвоню сейчас доктору Игорю! Который час? А, впрочем, неважно. Больному срочно нужна помощь. Больной скорее жив, чем мертв? Больной скорее мертв, чем жив!
Глава четвертая
САША
Саша задумчиво брел мимо цветочных рядов, пытаясь сообразить, во-первых, какие цветы следует покупать невесте, а, во-вторых, нужно ли их покупать будущей теще? А, может, следует и вовсе поступить наоборот? Два букета – тоже не пойдет. Купишь одинаковые, скажут: формалист. Купишь разные – начнут сравнивать. Что ж делать-то? Как это происходило в прошлый раз, дай Бог памяти? Дарья Петровна очень любила цветы. И что он ей купил? Ах, да! Мы же тогда с Аленой (для того, чтобы ненароком не запутаться, Саша твердо решил называть бывшую жену Аленой, а нынешнюю знакомую – Леной) ехали на дачу! Помнитсяэ опоздали на электричку и больше получаса бродили по платформе в Девяткино, поминутно целуясь. Вот в чем-чем Алену не обвинишь, так это в недостатке темперамента. Да, в общем, и ни в чем уже не обвинишь. Слишком много времени прошло... Саша вдруг начал припоминать всех девушек, которые у него были после развода. Кажется, с Людой он познакомился еще до получения официальных бумаг, удостоверяющих, что он снова свободен. Да и познакомился-то так, назло Алене. Потом была мимолетная Таня, чья-то то ли сестра, то ли племянница, с удивительными пепельными волосами и резким голосом. Дольше всего Саша гулял (фу, и слово-то какое гадкое!) с Лерой. Она жила около метро “Елизаровская”, в одном из тоскливых двухэтажных коттеджей. Когда Саша приезжал к Лере в гости, ее собаку – крупную дурную псину, похожую на овчарку, – выгоняли на балкон. Саша с Лерой пытались заниматься любовью на диване, а собака все это время скребла лапами стекло балконной двери и скулила. Отвратительное воспоминание. Саша никогда особо не жаловал собак, а после злополучного романа с Лерой и вовсе разлюбил. Вот, пожалуй, и все девушки. Слишком много времени всегда отнимали рейсы. Саша остановился, пытаясь ухватить промелькнувшую вдруг странную, тоскливо-сладкую мысль. Нет, не мысль. Воспоминание? Нет. Как будто смотренный недавно хороший французский фильм...
Выбрав, наконец, приличный букет хризантем для Лены, Саша пошел к метро, где они с матерью договорились встретиться. Предстоящая процедура знакомства с родственниками угнетала Сашу своей официальностью, обязательностью и, главное, тем, что в ней будет участвовать мамаша. Эх, сюда бы бабушку... Странно, в последнее время, особенно после рейса, Саша все сильнее и сильнее скучал по ней. В общаге, на верхней полке самодельного захламленного стеллажа уже полгода стояла небольшая плетеная шкатулка...
...После похорон мать с Иркой, словно две ищейки, рыскали по бабушкиной квартире, пытаясь урвать себе побольше, побольше, побольше, раз уж квартира уплывала в чужие руки... Саша тогда часа три стоял в каком-то странном оцепенении, прислонившись к двери. Ему хотелось схватить двух глупых баб за шкирку и вышвырнуть отсюда вон. Ему было стыдно за родную мать и сестру. Невыносимо противны их поиски и ядовитый шепот: “...колечко с сапфиром найти не могу, наверное, в ломбард заложила, скупердяйка... а жемчуг? Жемчуг где? Ты говорила у нее жемчуг розовый остался...” – “Да не знаю я, ищи...”. Но гораздо противней было бы немедленно разораться и устроить скандал здесь, в самом уютном и тихом доме, который он знал за всю свою жизнь. “Сашенька, – ласково пропела тогда мать, подходя к нему, – ты если хочешь что-нибудь на память взять – так возьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55