В узкой комнате он встретил взгляд Калинки, увидел Таню, малышку и Людмилу рядом с ней.
В глазах Калинки застыл вопрос. Готорн печально покачал головой и присел возле койки старого крестьянина.
— Мы устроили им битву, которую они никогда не забудут, — произнес Калинка слабым голосом, подавшись вперед и тронув Готорна за руку. Таня, стоя на коленях рядом с ним, молчала, пытаясь скрыть страх.
— Я только этого проклятого огня и боюсь, — продолжал Калинка. — Я всегда боялся огня. Наверное, с тех пор, как мальчишкой увидел их ямы для поджаривания.
— Весь нижний город в огне, — тихо сказал Готорн. — Я всегда говорил Ивору, что он должен найти способ предотвращать пожары. Ведь каждые лет двадцать большая часть города выгорала. Этот жирный тупица не видел смысла устраивать резервуары для воды. Ну и ладно, теперь все сгорит раз и навсегда.
— Ветер с запада его раздувает, — сказал Готорн, как будто разговор мог заставить страх отступить. — Так что хотя бы оттуда пламя не придет, его несет прямо на лагерь тугар. Я слышал, что несколько их палаток загорелось.
— Пусть они берут воду из хранилища за дамбой — пробормотал Калинка. — К черту, хоть что-то, построенное мною, останется.
Внезапно Готорн поднялся и обвел комнату взглядом. Крепко обняв Таню, он горячо поцеловал ее.
Они не произнесли ни слова, но оба понимали, что это прощание.
— Храни вас всех Бог, — прошептал он и толкнул дверь.
Выйдя, он прошел по коридору, нашел узкую дверь, открыл ее и, перепрыгивая через две ступеньки, побежал наверх, пока, задыхаясь, не достиг крыши.
— Полковник Кин здесь? — крикнул он озираясь.
Несколько человек из штаба, находившиеся здесь, отрицательно покачали головой и указали вниз, на площадь.
Готорн перешел на восточную сторону башни и огляделся. Языки пламени из города перемещались на восток, освещая небо. По всей нижней половине города, вниз, к пересохшим берегам Вины, двигались вперед десятки тысяч тугар, просачиваясь сквозь зияющие дыры в линии обороны.
Отвернувшись, Готорн поднял голову. Воздушный шар Петраччи все еще качался наверху со своим одиноким пассажиром, испуганные крики которого терялись среди окружающего шума.
Готорн сбежал по лестнице вниз. Проталкиваясь изо всех сил сквозь толпу, он встретил одного из адъютантов Эндрю. Винсент спросил его о полковнике, но тот лишь махнул рукой в неопределенном направлении.
— Найдите его! — крикнул Готорн. — Пусть он идет ко мне, под воздушный шар!
Люди взглянули на него как на сумасшедшего, однако тем не менее несколько человек отправились на поиски.
Прокладывая себе дорогу в толпе, Готорн двигался к центру площади. Путь, который раньше занял бы пару минут, теперь, казалось, требует многих часов. Наконец он достиг платформы, которую окружали люди из Тридцать пятого и прикрывали с флангов «наполеоны».
— Помогите мне спустить Хэнка, — закричал Готорн, показывая вверх.
— Господи Иисусе, мы совсем забыли про этого дурака, — воскликнул кто-то. Схватив лебедку, несколько человек потянули за трос. Крутясь и прыгая на ветру, шар двинулся к земле, едва не задев самый высокий крест собора. Он садился, почти не замечаемый никем из множества людей, в голове у которых не осталось места ни для чего, кроме надвигающейся с севера гибели.
Наконец шар спустился. Хэнк перевалился через край, спрыгнул и обессилено рухнул на платформу.
— Я пробыл там, наверху, шестнадцать часов! — задыхаясь, кричал он. — Подонки, вы обо мне забыли! Я все ждал, что какой-нибудь раскаленный кусок железа врежется в шар и меня унесет!
— Ты когда-нибудь видел такую штуку в свободном полете? — требовательно спросил Готорн.
— Ты с ума сошел? — слабо сказал Хэнк. — Какие свободные полеты? Это может стоить жизни.
— Тогда, черт побери, дай мне пройти, — крикнул Готорн.
Оглядевшись вокруг, он не увидел ни Эндрю, ни Ганса. Ну и черт с ним — он все равно это сделает, по приказу или без него.
Он спрыгнул с платформы и, заметив О’Дональда, стал пробираться к нему.
— О’Дональд, у тебя есть бочонки с порохом для твоих пушек?
— Пара сот фунтов привязано к одному орудию.
— Мне срочно нужна сотня фунтов!
— Какого черта? Я собираюсь набить им орудия, чтобы их разнесло, когда у нас кончатся снаряды.
— Отдай мне порох! — отчаянно прокричал Готорн. — Я тебе все объясню, пока будем грузиться.
— Капитан, мы не можем их бросить, — виновато сказал Буллфинч, молодой офицер.
— Все кончено, пойми, — закричал Тобиас. — Все кончено, черт возьми, что толку оставаться? Я год назад говорил Кину, какой он дурак, что остался здесь. С таким кораблем мы могли основать собственную империю, не боясь этих тугар. Так нет, проклятый дурень захотел освобождать этих Суздальцев, как будто он второй Линкольн, дарующий свободу неграм. Ну и черт с ним. А теперь отваливаем. Будем пробиваться, пока можем.
Буллфинч окинул взглядом людей на палубе. Тобиас прошлой ночью предусмотрительно разрешил своему артиллерийскому расчету, состоящему из Суздальцев, принять на борт семьи, и было ясно, что все они, увидев путь к спасению, последуют за капитаном.
— На этом корабле мы вернемся к этим уродам на юге и сделаемся королями. Двигай.
— Ты можешь идти хоть к дьяволу, — огрызнулся Буллфинч, направляясь к трапу. — Я остаюсь. Лучше погибнуть сейчас, чем всю жизнь стыдиться того, что ты предлагаешь.
Буллфинч стал спускаться по трапу. Юный солдат из Тридцать пятого протолкался к судну сквозь толпу на пристани.
— Я иду с вами! — крикнул боец.
— Кто это, к дьяволу? — взревел Тобиас, стоявший с ружьем возле трапа, чтобы сдержать напирающую толпу.
— Рядовой Хинсен, сэр!
Тобиас усмехнулся:
— Поднимайся на борт, рядовой. Мне нужны такие, как ты!
Послав Буллфинчу сардоническую улыбку, Хинсен прыгнул на борт.
Отдали швартовы, и одинокий морской офицер молча смотрел, как «Оганкит», пуская клубы пара, разворачивается и выходит на глубину. Вода пенилась у него за кормой. Корабль повернул на юг и исчез из виду, прокладывая себе путь среди десятков других суденышек, набитых беглецами, которые направлялись в безбрежное море.
— Ты безумец, благослови тебя Бог! — кричал О’Дональд, вручая Готорну кирку и лопату.
— Только скажи Кину, если сможешь его найти.
— Я попробую, но на это не слишком много надежды. Это наше с тобой решение, и я говорю, что мы это сделаем!
— У тебя есть спички?
— Что за дурацкий вопрос в такое время! — взревел О’Дональд, указывая на бушующий пожар. Похлопав себя по карманам, он вытащил коробок.
— Минуточку. — Он полез в другой карман, вынул сигару, и, откусив кончик, стал раскуривать ее.
— Не надо! — закричал Готорн.
— Уже сделано, паренек. — И огонь разгорелся еще ярче. Бодро попыхивая, О’Дональд оглянулся на север.
— Надо же извлечь хоть какое-то удовольствие из жизни, пока есть возможность, — сказал он мрачно. — Прощай, мальчуган, и удачи тебе. Взорви их к чертовой матери.
Вынув нож, он перерезал канат и передал нож юному лоцману. Когда шар оторвался от земли, О’Дональд вынул свой револьвер и вложил его в руку Готорна.
Шар, нагруженный до предела, висел не двигаясь. Готорн срезал единственный оставшийся мешок с песком.
Подрагивая, шар начал подниматься. Когда он достиг развалин дворца с восточной стороны, ветер подхватил наполненный газом шар и потащил его прямо на собор. Готорн не мог сделать ничего, кроме как крепко держаться. Главный купол собора заслонил небо, и с ужасным скрежетом шар врезался в него, ободрав себе бок.
Перепуганный Готорн болтался в корзине, умоляя шар не напороться на шпиль. Тот лениво протащился вдоль стены башни и вырвался на свободу, раскачивая корзину под собой немыслимыми, дикими зигзагами.
Вся панорама битвы раскинулась под ним в серебристом свете луны. Северная часть города была окружена плотным кольцом тугар. Улицы из конца в конец были так тесно забиты отступающими жителями, что не оставалось ни сантиметра свободного пространства. Прямо под ним была образована последняя линия обороны, приготовившаяся к заключительной резне, — жалкие остатки армии растянулись поперек площади и дальше, вниз, по Главной западной дороге, до самых каменных ворот.
Вся нижняя часть города была объята пламенем, узкие улицы и широкие дороги запружены наступающими тугарами, которые даже теперь стремились к центральной площади. Он видел, как за ними все новые и новые формирования входят в город, их радостные крики предвкушения кровавой добычи витали в ночном воздухе.
Набрав высоту, шар летел точно на восток, постепенно погружаясь в темноту и лишь снизу все еще освещенный заревом пожара.
И тогда прямо перед собой он ясно увидел свою цель.
— Что это? — спросил Кубата, показывая на восток.
— Просто несколько тлеющих головешек — пренебрежительно отозвался кто-то из свиты Музты, чувствуя, что роняет свое достоинство, отвечая человеку, столь открыто проявляющему слабость перед своим кар-картом.
— Нет, я думаю, это их летающий пузырь, — быстро сказал Кубата.
— И что же? — отозвался Музта.
— Пошли кого-нибудь за ним, — сказал Кубата. — У них, должно быть, есть какая-то цель.
— Сам иди за ним, старик, — сказал Музта равнодушно, — я думаю, то, что творится сейчас в городе, не для тебя.
В его голосе звучала не злость, а лишь глубокая печаль.
— Тогда — с твоего позволения, мой кар-карт. — И, поклонившись с седла, Кубата развернул скакуна и галопом двинулся на восток.
Кто-то из свиты рассмеялся, но Музта взглядом заставил его замолчать.
— Будь осторожен, мой друг, — прошептал он — верное, в конечном итоге ты был прав.
Музта пришпорил коня и рысью поскакал в город.
«Вот где лучше всего со всем этим покончить», — думал Эндрю, возвращаясь с линии обороны, образованной на Восточной дороге. Остановив коня, он спешился, потом хлопнул Меркурия по крупу, отпуская на волю.
Подойдя к государственному флагу и флагу своего штата, он долго с любовью смотрел на них, как будто они были последней ниточкой, связывающей его с домом.
Дом, подумал он, вспоминая золотые осенние дни, наполненные туманной дымкой и теплом, холодные зимние тучи, прибой, бьющий о скалы, кружащиеся снежинки, беззвучно укрывающие мир своим пушистым одеялом.
Если бы увидеть Мэн еще хоть раз. Пройтись по лесу. И чтобы рядом была Кэтлин, а впереди пробирался бы сквозь высокую траву его старый пес…
Взволнованный воспоминаниями, он еще раз поднял глаза на флаги, трепетавшие на ветру. Трудно было найти лучшее место, чтобы умереть. Как и многие другие участники бесчисленных войн до него, он почти верил, что души тех, кто воевал под этими знаменами, все еще каким-то образом сохраняют связь со своими товарищами и наблюдают теперь за их последним боем.
Впервые он сражался под этими знаменами под Антьетамом, тогда они были новыми и сияли на солнце. Потом он последовал за ними в Фредриксберг и Чанселлорсвиль, пережил те незабываемые четыре часа под Геттисбергом, где он впервые принял командование. Затем были Уайлдернесс, Колд-Харбор, Питерсберг и, наконец, — это.
Джонни скорее всего тоже где-то здесь. По крайней мере больше не будет этих снов. Наверное, теперь Джонни станет легче, ведь брат будет рядом и ему нечего больше бояться.
Последние спасающиеся бегством жители скрылись, и вдали показалась идущая в атаку орда.
Эндрю вынул из ножен меч.
«Ладно, мы им покажем, как умирают мужчины из Мэна!»
— Первая шеренга, приготовиться. Огонь!
Ухватившись за свисающий трос, Готорн потянул за него, веревка легко поддавалась.
Корзина, казалось, уходила из-под него. Он мгновенно понял, что выпустил слишком много газа, но никакой возможности заткнуть отверстие не было. По мере того как выходил газ, корзина падала все быстрее.
Он упадет совсем рядом с целью, теперь он это видел. Шар, все еще кружась на ветру, стремительно снижался. Вскарабкавшись по стропам, Готорн ухватился покрепче и зажмурился.
С оглушительным треском корзина ударилась о землю. Шар, частично еще наполненный газом, протащил его по пням и камням, и наконец стало тихо.
Он, пошатываясь, вылез из-под обломков и огляделся.
Вокруг не было ни души. Но ведь они, наверное, видели, как он летит.
Он залез в корзину, вытащил из нее пятидесятифунтовый бочонок и поспешил вперед, оставив позади рваную оболочку шара. Дойдя до склона холма, он взобрался на три четверти его высоты и быстро огляделся. Место лучше этого трудно придумать, заключил он.
Повернув обратно, он спустился с откоса, достал другой бочонок, кирку, лопату и снова побрел через поле наверх, задыхаясь от усталости.
Он положил бочонок, схватил кирку и начал с ожесточением врубаться в землю. Через несколько минут он взмок от тяжелой работы. Стащив с себя куртку, он бросил ее на землю. Остановившись на мгновение, он посмотрел на запад, и зрелище города, объятого пламенем, подстегнуло его. Углубляя яму под углом, он продолжал работать — подкапывал землю, вытаскивал грунт и камни, так что под конец пришлось ползать на коленях, вынимая камни голыми израненными руками, пока из них не потекла кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63