Водились в этих местах и волки, и шакалы, и, если верить проводнику, иногда встречались смертельно опасные пустынные рыси.
Но Сен-Жермена больше беспокоил иной, несравнимо более опасный хищник – двуногий. Чем дальше они забирались в пески, тем больше мер безопасности принимал приор. Рыцари и сержанты теперь были разделены на три смены – караульную, которая, невзирая на жару, облачившись в полные доспехи, следовала в авангарде и арьергарде, бодрствующую, которая скакала без кольчуг и шлемов, но в любой момент была готова в них облачиться, и отдыхающую, которая спала в повозках. Если прибавить к этому четырех наблюдателей, сопровождающих караван со всех сторон на расстоянии голоса, то он не мог быть застигнут врасплох.
Дорога оказалась довольно оживленной – трижды за первую неделю пути они встретили огромные караваны, составленные из нескольких сотен тяжелогруженых верблюдов, идущих из Багдада в Дамаск и движущихся в сопровождении сильной охраны. Каждый раз при встрече их проводник-бедуин выезжал вперед и объяснялся с представителем своей гильдии, неизменно сопровождающим купцов, после чего они, уступая друг другу дорогу, расходились, ловя на себе привычно подозрительные взгляды арабских всадников, скачущих на легких тонконогих лошадях, и бедуинов, оседлавших боевых дромадеров.
Чужие дела здесь никого не интересовали. Гонит дурак-киликиец через пустыню волов, каждому из которых ежедневно нужно не меньше двух мехов воды и три меры зерна, – это его дело. Кто знает, может, он богат, как индийский раджа? Взял в охрану вместо местных воинов глупых и неповоротливых франков, которые в пустыне беспомощны, словно заплутавшие в горах дети, – опять же сам виноват. Если на разбойников наткнется, будет у тех богатая добыча, о которой не зазорно на старости лет внукам рассказывать…
Но, к великому огорчению скучающего в пути Робера, проезжающие мимо купцы так и не рискнули атаковать отряд, который в любое время дня и ночи представлял собой грозную силу, способную дать достойный отпор любому, кто захотел бы проверить, насколько франкские кони медлительны, а сами франки – неповоротливы и беспомощны.
Тем временем мягкий климат Иордании с каждым днем менялся, становясь все жестче и злее. Ночи делались ощутимо холоднее, а дни – жарче, воздух все суше, а пыль, которую ветер швырял в лица путникам, – все крупнее. Еще через несколько дней среди песчаных дюн начали встречаться крупные каменные обломки. С каждым переходом их становилось все больше и больше, и в один прекрасный день Жак, несущий службу наблюдателя впереди отряда, поднявшись на невысокий холмик, обнаружил, что вся пустыня превратилась в огромное скопление камней.
Климат, и без того не баловавший посланников, теперь стал вовсе невыносим для всех – и для людей, и для животных. Ночью на смену нестерпимой жаре приходил непривычный, почти что зимний холод, а к утру укрывавшие землю камни остывали настолько, что у волов и лошадей из ноздрей валил пар, а крыши фургонов покрывались тонким слоем инея. Жак и представить себе не мог, что где-то на земле существуют подобные места. «Наверное, настоящий ад выглядит именно так», – думал он, косясь по сторонам.
Недели пути, проведенные среди то ледяных, то нестерпимо жарких камней, казались годами, и в голову путникам сами собой стали приходить мысли о тщете бытия и безнадежности любых начинаний. Каменная пустыня словно пыталась их раздавить, заставить смириться со своей судьбой и показать, сколь ничтожен человек, оказавшись один на один с безучастной и недружелюбной стихией. Многие рыцари и сержанты тоже начали понемногу падать духом, и даже неугомонный жонглер Рембо перестал на привалах играть на лютне и распевать свои шансоны.
Жака отвлек от недобрых воспоминаний голос Николо Каранзано, который, выглядывая из фургона, что-то рассказывал Роберу. Судя по всему, де Мерлан, несмотря на жару, снова выпросил у мастера Грига немного огненной шотландской воды, слегка окосел и теперь находился в философском настроении.
– Именно сюда уходили библейские пророки, чтобы разговаривать с Богом и архангелами, – вещал образованный флорентинец. – Они проводили здесь недели и месяцы, а потом возвращались к соплеменникам и диктовали свои пророчества, которые потом составили почти весь Ветхий Завет…
– Представляю, – бурчал, косясь на не поощрявшего даже невинного богохульства приора, де Мерлан. – Мне в этих местах с мечом, в доспехе, в окружении лучших рыцарей Заморья, и то не по себе. А если забраться в эти места босиком, в рубище, да пробыть одному неделю-другую… Теперь я понимаю, отчего иудейский Бог всегда такой грозный и жестокий.
Жак открыл было рот, чтобы попросить приятеля богохульствовать потише, как вдруг многомудрую беседу арденнского воина и ломбардского студента прервал дикий вопль брата Серпена, который скакал в передовом дозоре.
– Будь я проклят! – ревел на всю пустыню широкоплечий нормандец, размахивая над головой мечом. – Но похоже, что эти треклятые камни наконец-то закончились, и впереди лежит обычная земля!
Путники пришпорили коней, кнуты погонщиков захлопали по спинам ревущих волов, выбивая из них пыль, отряд ускорился. Вдали, у самого горизонта, появилась тонкая зеленая полоска, она стала шириться и утолщаться. Каменная безжизненная равнина мало-помалу превратилась в обитаемую местность с островками зеленеющих кустарников и частыми оазисами, а дорога, до этого прямая, как стрела, зазмеилась, огибая овраги и невысокие холмы. Еще через три дня пути оазисы слились в большие пальмовые рощи, а справа и слева засияли белые квадратные домики арабских деревень.
– Кто бы мог подумать, – оглядываясь по сторонам, пробормотал Робер, – что при виде самой что ни на есть обычной травы у меня будут слезы наворачиваться на глаза.
Настал вечер, и торжествующий проводник объявил:
– Завтра будем поить коней в Евфрате!
К полудню следующего дня перед взорами пораженных братьев уже расстилалась пойма великой месопотамской реки.
* * *
– Если бы я не был уверен, что мы находимся в Ираке, – произнес успевший повоевать в Египте Сен-Жермен, – то я бы решил, что мы оказались где-то в долине Нила. Неудивительно, почему франкские путешественники постоянно путали Вавилон и Каир. Если отправиться в путь, не умея ориентироваться по звездам, то можно быть волне уверенным, что вскоре пред тобой покажется не Багдад, а стены Каира или Дамьетты…
Долина, зеленая и богатая на урожай, оказалась заселенной плотнее, чем окрестности Акры. Пальмы – высокие и стройные, чьи верхушки находились на такой высоте, что для того, чтобы разглядеть свисающие грозди поспевающих фиников, братьям приходилось запрокидывать головы до ломоты в затылках, давно уже перестали грудиться небольшими рощами, превратившись в сплошной, тянущийся до самого окоема ровный и густой лес. И этот лес был для обитателей здешних мест источником настоящего благоденствия.
Люди здесь были приветливы и не смотрели на франкских рыцарей с ужасом, как это было в Сирии. В каждом селении вдоль дороги стояли ряды торговцев с едой, поделками и безделушками. Рембо, которого де Мерлан, как хозяин, хорошо кормил и одевал, но на всякий случай не баловал звонкой монетой, был прижимист и обычно мог торговаться полдня за четверть дирхема. Однако и он, справившись о здешних ценах и подсчитав, что за свои два динара он может кормиться чуть не полгода, пришел в лихорадочное возбуждение.
– Великая страна! – радостно восклицал он, набив рот сластями, которые, купи он их в Тире или Бейруте, проделали бы невосполнимую брешь в бюджете орденского оруженосца. – А какие тут люди! А уж девушки, наверное, столь же прекрасны и доступны, как этот восхитительный шербет!
Перед самым въездом в селение Рамали их остановил арабский разъезд. Их старший, к удивлению рыцарей явно грамотный, долго и внимательно изучал фирман багдадского халифа и вернул его мастеру Григу с подчеркнутым уважением. Затем, не скупясь на образные слова и превосходные эпитеты, араб поинтересовался, не желают ли достойные путники добровольно пожертвовать для обустройства здешних дорог небольшую денежную сумму, которая для столь богатых людей должна показаться совершенно необременительной. После получасового, крайне вежливого торга «необременительная сумма» в конечном итоге вылилась в полдирхема за каждого коня или вола, четверть дирхема за слугу, десять дирхемов за повозку и по дирхему за каждого полноправного (с точки зрения арабов) путешественника. При этом бедуин и его верблюд оказались свободными от таможенной пошлины.
Перед тем как переправиться на другую сторону реки, путники провели два дня в караван-сарае Рамали, изгоняя из себя дух пустыни и наслаждаясь восточным гостеприимством. Багдад – цель их путешествия – лежал в четырех или пяти днях пути.
С каждым лье широкой наезженной дороги, где без труда могли разминуться три, если не четыре повозки, местность, окружающая путников, становилась все оживленнее, а виды расстилающихся вокруг плодородных долин – все живописнее. Казалось, что сам Господь выплеснул в долину двух великих месопотамских рек – Тигра и Евфрата – всю зеленую краску, которую он сберег, обойдя своей милостью Большую Сирийскую пустыню.
Жак, отбросив вместе с остальными опостылевший за месяц пути лицевой платок, полной грудью вдыхал чистый речной воздух и наслаждался проплывающими перед взором картинами. После черно-красного ада пустыни предместья Багдада казалась ему тем самым библейским раем, который служит христианам наградой за праведную и безгрешную жизнь.
Словно в подтверждение его мыслям, прямодушный Робер, глядя широко раскрытыми глазами на медленную желтую реку, которую чуть не через каждое лье пересекали частые наплывные мосты, на лес финиковых пальм, тянущихся до горизонта, на сеть каналов, обильно орошающих ячменные и пшеничные поля, то и дело ворчал: «Мы тут, значит, за Царство Небесное с сарацинами сотню лет воюем, а они в это время живут в настоящем раю…»
И вот, наконец, знаменитая и в то же время загадочная столица мусульманского мира появилась перед глазами посланников.
– Не зря во всех арабских книгах его называют «Круглый город», – произнес Николо Каранзано, привставая на передке повозки. За время пути сломанная нога у него зажила достаточно, чтобы опираться на нее во время ходьбы, но все же не так хорошо, чтобы путешествовать верхом. – Ты только погляди! Все здесь выглядит в точности так, как описано у кордовского хрониста ибн Джубайра. Лет двадцать назад он совершал хадж и на обратном пути позволил сделать список со своих пергаментов в библиотеке Палермо. Ученые мужи обычно не могут похвалиться красивым слогом, но сей кордовский богослов описал город так, что я, вспоминая о днях, проведенных в Палермо за чтением манускрипта, узнаю все, что вижу перед собой! Вот внешнее кольцо стен, за ним еще одно – внутреннее, за которым располагается огромная площадь. Там, на площади, стоят дворец халифа, главная мечеть, за ней диван (так они называют свой государственный совет), оружейные мастерские и казармы для войск. Для жителей города входа на площадь нет – четверо ворот, расположенных по четырем сторонам света охраняются сильной стражей и постоянно находятся на запоре. Вокруг города – множество роскошных дворцов, где живет местная знать.
– Очень толково все обустроено, – одобрительно кивнул де Мерлан. – Любая вражеская армия при штурме вынуждена будет сначала тратить силы на осаду внешних цитаделей, затем – на первую стену, потом штурмовать городские кварталы, и, лишь добравшись до внутренних стен, враг может начать настоящую осаду. Но там у них внутри, если я правильно понял то, что рассказал Николо, есть все, что необходимо: вода, продовольствие, жилые помещения и кузница. Да здешний халиф может лет десять сидеть в обороне и со стен поплевывать. Только вот укреплений здесь уже не два – а целых три кольца.
– Ты прав, сир рыцарь, – прикладывая ладонь ко лбу, отозвался мастер Григ. – Мои соотечественники – киликийцы рассказывали мне, что нынешний халиф, аль-Мустансир, в расточительности пытается перещеголять самого Гарун аль-Рашида, покровительствует наукам и усиливает армию. Но почему никто мне не донес, что он затеял постройку еще одной линии укреплений?! Я же еще пять лет назад сговорился с великим визирем дивана, чтобы этот подряд передали именно моей гильдии!
– Стены города крепки, – внимательно оглядывая вырастающие перед ними по мере приближения постройки, добавил Серпен. – Но здесь ведь и помимо этого есть на что подивиться. Поглядите, сколько вздымается ввысь минаретов. И, кроме того, – рыцарь запрокинул голову, – я вижу среди мечетей мусульман и купола христианских храмов!
– Сразу видно, братья, – улыбнулся Каранзано, – что вы, побывав на Сицилии, ничего там не видели, кроме мессинских борделей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Но Сен-Жермена больше беспокоил иной, несравнимо более опасный хищник – двуногий. Чем дальше они забирались в пески, тем больше мер безопасности принимал приор. Рыцари и сержанты теперь были разделены на три смены – караульную, которая, невзирая на жару, облачившись в полные доспехи, следовала в авангарде и арьергарде, бодрствующую, которая скакала без кольчуг и шлемов, но в любой момент была готова в них облачиться, и отдыхающую, которая спала в повозках. Если прибавить к этому четырех наблюдателей, сопровождающих караван со всех сторон на расстоянии голоса, то он не мог быть застигнут врасплох.
Дорога оказалась довольно оживленной – трижды за первую неделю пути они встретили огромные караваны, составленные из нескольких сотен тяжелогруженых верблюдов, идущих из Багдада в Дамаск и движущихся в сопровождении сильной охраны. Каждый раз при встрече их проводник-бедуин выезжал вперед и объяснялся с представителем своей гильдии, неизменно сопровождающим купцов, после чего они, уступая друг другу дорогу, расходились, ловя на себе привычно подозрительные взгляды арабских всадников, скачущих на легких тонконогих лошадях, и бедуинов, оседлавших боевых дромадеров.
Чужие дела здесь никого не интересовали. Гонит дурак-киликиец через пустыню волов, каждому из которых ежедневно нужно не меньше двух мехов воды и три меры зерна, – это его дело. Кто знает, может, он богат, как индийский раджа? Взял в охрану вместо местных воинов глупых и неповоротливых франков, которые в пустыне беспомощны, словно заплутавшие в горах дети, – опять же сам виноват. Если на разбойников наткнется, будет у тех богатая добыча, о которой не зазорно на старости лет внукам рассказывать…
Но, к великому огорчению скучающего в пути Робера, проезжающие мимо купцы так и не рискнули атаковать отряд, который в любое время дня и ночи представлял собой грозную силу, способную дать достойный отпор любому, кто захотел бы проверить, насколько франкские кони медлительны, а сами франки – неповоротливы и беспомощны.
Тем временем мягкий климат Иордании с каждым днем менялся, становясь все жестче и злее. Ночи делались ощутимо холоднее, а дни – жарче, воздух все суше, а пыль, которую ветер швырял в лица путникам, – все крупнее. Еще через несколько дней среди песчаных дюн начали встречаться крупные каменные обломки. С каждым переходом их становилось все больше и больше, и в один прекрасный день Жак, несущий службу наблюдателя впереди отряда, поднявшись на невысокий холмик, обнаружил, что вся пустыня превратилась в огромное скопление камней.
Климат, и без того не баловавший посланников, теперь стал вовсе невыносим для всех – и для людей, и для животных. Ночью на смену нестерпимой жаре приходил непривычный, почти что зимний холод, а к утру укрывавшие землю камни остывали настолько, что у волов и лошадей из ноздрей валил пар, а крыши фургонов покрывались тонким слоем инея. Жак и представить себе не мог, что где-то на земле существуют подобные места. «Наверное, настоящий ад выглядит именно так», – думал он, косясь по сторонам.
Недели пути, проведенные среди то ледяных, то нестерпимо жарких камней, казались годами, и в голову путникам сами собой стали приходить мысли о тщете бытия и безнадежности любых начинаний. Каменная пустыня словно пыталась их раздавить, заставить смириться со своей судьбой и показать, сколь ничтожен человек, оказавшись один на один с безучастной и недружелюбной стихией. Многие рыцари и сержанты тоже начали понемногу падать духом, и даже неугомонный жонглер Рембо перестал на привалах играть на лютне и распевать свои шансоны.
Жака отвлек от недобрых воспоминаний голос Николо Каранзано, который, выглядывая из фургона, что-то рассказывал Роберу. Судя по всему, де Мерлан, несмотря на жару, снова выпросил у мастера Грига немного огненной шотландской воды, слегка окосел и теперь находился в философском настроении.
– Именно сюда уходили библейские пророки, чтобы разговаривать с Богом и архангелами, – вещал образованный флорентинец. – Они проводили здесь недели и месяцы, а потом возвращались к соплеменникам и диктовали свои пророчества, которые потом составили почти весь Ветхий Завет…
– Представляю, – бурчал, косясь на не поощрявшего даже невинного богохульства приора, де Мерлан. – Мне в этих местах с мечом, в доспехе, в окружении лучших рыцарей Заморья, и то не по себе. А если забраться в эти места босиком, в рубище, да пробыть одному неделю-другую… Теперь я понимаю, отчего иудейский Бог всегда такой грозный и жестокий.
Жак открыл было рот, чтобы попросить приятеля богохульствовать потише, как вдруг многомудрую беседу арденнского воина и ломбардского студента прервал дикий вопль брата Серпена, который скакал в передовом дозоре.
– Будь я проклят! – ревел на всю пустыню широкоплечий нормандец, размахивая над головой мечом. – Но похоже, что эти треклятые камни наконец-то закончились, и впереди лежит обычная земля!
Путники пришпорили коней, кнуты погонщиков захлопали по спинам ревущих волов, выбивая из них пыль, отряд ускорился. Вдали, у самого горизонта, появилась тонкая зеленая полоска, она стала шириться и утолщаться. Каменная безжизненная равнина мало-помалу превратилась в обитаемую местность с островками зеленеющих кустарников и частыми оазисами, а дорога, до этого прямая, как стрела, зазмеилась, огибая овраги и невысокие холмы. Еще через три дня пути оазисы слились в большие пальмовые рощи, а справа и слева засияли белые квадратные домики арабских деревень.
– Кто бы мог подумать, – оглядываясь по сторонам, пробормотал Робер, – что при виде самой что ни на есть обычной травы у меня будут слезы наворачиваться на глаза.
Настал вечер, и торжествующий проводник объявил:
– Завтра будем поить коней в Евфрате!
К полудню следующего дня перед взорами пораженных братьев уже расстилалась пойма великой месопотамской реки.
* * *
– Если бы я не был уверен, что мы находимся в Ираке, – произнес успевший повоевать в Египте Сен-Жермен, – то я бы решил, что мы оказались где-то в долине Нила. Неудивительно, почему франкские путешественники постоянно путали Вавилон и Каир. Если отправиться в путь, не умея ориентироваться по звездам, то можно быть волне уверенным, что вскоре пред тобой покажется не Багдад, а стены Каира или Дамьетты…
Долина, зеленая и богатая на урожай, оказалась заселенной плотнее, чем окрестности Акры. Пальмы – высокие и стройные, чьи верхушки находились на такой высоте, что для того, чтобы разглядеть свисающие грозди поспевающих фиников, братьям приходилось запрокидывать головы до ломоты в затылках, давно уже перестали грудиться небольшими рощами, превратившись в сплошной, тянущийся до самого окоема ровный и густой лес. И этот лес был для обитателей здешних мест источником настоящего благоденствия.
Люди здесь были приветливы и не смотрели на франкских рыцарей с ужасом, как это было в Сирии. В каждом селении вдоль дороги стояли ряды торговцев с едой, поделками и безделушками. Рембо, которого де Мерлан, как хозяин, хорошо кормил и одевал, но на всякий случай не баловал звонкой монетой, был прижимист и обычно мог торговаться полдня за четверть дирхема. Однако и он, справившись о здешних ценах и подсчитав, что за свои два динара он может кормиться чуть не полгода, пришел в лихорадочное возбуждение.
– Великая страна! – радостно восклицал он, набив рот сластями, которые, купи он их в Тире или Бейруте, проделали бы невосполнимую брешь в бюджете орденского оруженосца. – А какие тут люди! А уж девушки, наверное, столь же прекрасны и доступны, как этот восхитительный шербет!
Перед самым въездом в селение Рамали их остановил арабский разъезд. Их старший, к удивлению рыцарей явно грамотный, долго и внимательно изучал фирман багдадского халифа и вернул его мастеру Григу с подчеркнутым уважением. Затем, не скупясь на образные слова и превосходные эпитеты, араб поинтересовался, не желают ли достойные путники добровольно пожертвовать для обустройства здешних дорог небольшую денежную сумму, которая для столь богатых людей должна показаться совершенно необременительной. После получасового, крайне вежливого торга «необременительная сумма» в конечном итоге вылилась в полдирхема за каждого коня или вола, четверть дирхема за слугу, десять дирхемов за повозку и по дирхему за каждого полноправного (с точки зрения арабов) путешественника. При этом бедуин и его верблюд оказались свободными от таможенной пошлины.
Перед тем как переправиться на другую сторону реки, путники провели два дня в караван-сарае Рамали, изгоняя из себя дух пустыни и наслаждаясь восточным гостеприимством. Багдад – цель их путешествия – лежал в четырех или пяти днях пути.
С каждым лье широкой наезженной дороги, где без труда могли разминуться три, если не четыре повозки, местность, окружающая путников, становилась все оживленнее, а виды расстилающихся вокруг плодородных долин – все живописнее. Казалось, что сам Господь выплеснул в долину двух великих месопотамских рек – Тигра и Евфрата – всю зеленую краску, которую он сберег, обойдя своей милостью Большую Сирийскую пустыню.
Жак, отбросив вместе с остальными опостылевший за месяц пути лицевой платок, полной грудью вдыхал чистый речной воздух и наслаждался проплывающими перед взором картинами. После черно-красного ада пустыни предместья Багдада казалась ему тем самым библейским раем, который служит христианам наградой за праведную и безгрешную жизнь.
Словно в подтверждение его мыслям, прямодушный Робер, глядя широко раскрытыми глазами на медленную желтую реку, которую чуть не через каждое лье пересекали частые наплывные мосты, на лес финиковых пальм, тянущихся до горизонта, на сеть каналов, обильно орошающих ячменные и пшеничные поля, то и дело ворчал: «Мы тут, значит, за Царство Небесное с сарацинами сотню лет воюем, а они в это время живут в настоящем раю…»
И вот, наконец, знаменитая и в то же время загадочная столица мусульманского мира появилась перед глазами посланников.
– Не зря во всех арабских книгах его называют «Круглый город», – произнес Николо Каранзано, привставая на передке повозки. За время пути сломанная нога у него зажила достаточно, чтобы опираться на нее во время ходьбы, но все же не так хорошо, чтобы путешествовать верхом. – Ты только погляди! Все здесь выглядит в точности так, как описано у кордовского хрониста ибн Джубайра. Лет двадцать назад он совершал хадж и на обратном пути позволил сделать список со своих пергаментов в библиотеке Палермо. Ученые мужи обычно не могут похвалиться красивым слогом, но сей кордовский богослов описал город так, что я, вспоминая о днях, проведенных в Палермо за чтением манускрипта, узнаю все, что вижу перед собой! Вот внешнее кольцо стен, за ним еще одно – внутреннее, за которым располагается огромная площадь. Там, на площади, стоят дворец халифа, главная мечеть, за ней диван (так они называют свой государственный совет), оружейные мастерские и казармы для войск. Для жителей города входа на площадь нет – четверо ворот, расположенных по четырем сторонам света охраняются сильной стражей и постоянно находятся на запоре. Вокруг города – множество роскошных дворцов, где живет местная знать.
– Очень толково все обустроено, – одобрительно кивнул де Мерлан. – Любая вражеская армия при штурме вынуждена будет сначала тратить силы на осаду внешних цитаделей, затем – на первую стену, потом штурмовать городские кварталы, и, лишь добравшись до внутренних стен, враг может начать настоящую осаду. Но там у них внутри, если я правильно понял то, что рассказал Николо, есть все, что необходимо: вода, продовольствие, жилые помещения и кузница. Да здешний халиф может лет десять сидеть в обороне и со стен поплевывать. Только вот укреплений здесь уже не два – а целых три кольца.
– Ты прав, сир рыцарь, – прикладывая ладонь ко лбу, отозвался мастер Григ. – Мои соотечественники – киликийцы рассказывали мне, что нынешний халиф, аль-Мустансир, в расточительности пытается перещеголять самого Гарун аль-Рашида, покровительствует наукам и усиливает армию. Но почему никто мне не донес, что он затеял постройку еще одной линии укреплений?! Я же еще пять лет назад сговорился с великим визирем дивана, чтобы этот подряд передали именно моей гильдии!
– Стены города крепки, – внимательно оглядывая вырастающие перед ними по мере приближения постройки, добавил Серпен. – Но здесь ведь и помимо этого есть на что подивиться. Поглядите, сколько вздымается ввысь минаретов. И, кроме того, – рыцарь запрокинул голову, – я вижу среди мечетей мусульман и купола христианских храмов!
– Сразу видно, братья, – улыбнулся Каранзано, – что вы, побывав на Сицилии, ничего там не видели, кроме мессинских борделей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46