Грех, конечно, кровь невинных проливать, да Чормаган прав, когда говорит, что пустыня только на вид большая да безлюдная. На самом деле вести тут передаются от Багдада до Медины порой быстрее, чем от Ретеля до Труа.
– А Он здесь? – вдруг, перебивая увлекшегося рассказом приятеля, спросил Жак.
– Это ты про… – вскинул рыжие брови Робер, шестым чувством поняв, о чем спрашивает странно изменившийся после болезни приятель.
– Не называй имени, нельзя! Ответь просто, он здесь или нет?
– Да здесь, конечно здесь. Толуй и Чормаган разве его бросят? Да если бы нашим владетелям сыновья хоть вполовину того были преданы, мы, франки, давно бы уже полоскали свои брэ в водах Эритрейского моря, которое арабы называют Бахр-эль-Хинд…
– И у них далеко не все такие, как Толуй, – вмешался в разговор мастер Григ. – Это особенный человек. Пожертвовать ради обещания, данного отцу на смертном одре, такой властью, которой может позавидовать и Александр Великий, не каждый сможет.
– Это точно, – вздохнул де Мерлан. – К примеру, не успел наследничек поминки справить по дядюшке моему, графу Гуго де Ретель, как я тут же в немилость к нему попал. Хотя при жизни граф Гуго сто раз говорил этому недомерку: «Сынок! Никогда не обижай Робера, все-таки родная кровь…»
– А что это за место, Джераш? – спросил Жак у мастера Грига.
– Так называют этот древний город арабы, – ответил тот, – хотя истинное его название Герасия. Это город империи Великого Александра. Здесь был римский гарнизон, потом византийский форпост. Сотни лет назад город был разрушен землетрясением, с гор сошел селевый поток – смесь воды, грязи и камней. Теперь этот мертвый город считается местом, где живут духи. Многие думают, что именно это и есть тот самый суфийский «запретный город в пустыне», Многоколонный Ирам, или Город Ста Столбов. Бедуины обходят его десятой дорогой, ну а нам и монголам, – усмехнулся вольный каменщик, – с тем, что мы везем в одной из кибиток, лучшего места для укрытия и не придумать. Впрочем, вскоре ты все увидишь сам.
Через несколько дней Жак оправился настолько, что смог, наконец, покинуть палатку. В сопровождении Робера и Рембо он вышел наружу и остановился, пораженный картиной, которая предстала у него перед глазами.
– Теперь я наконец-то понимаю, почему мастер Григ вспоминал про Многоколонный Ирам, – еле выдохнул он, глядя на расстилающуюся перед ним равнину.
Джераш находился в предгорье, и его нынешний вид не мог не поразить того, кому довелось увидеть подобное зрелище впервые в жизни. Прямо перед ними стоял настоящий каменный лес – словно бесчисленные пальмовые рощи Междуречья вдруг окаменели, потеряли свои пышные зеленые кроны, да так и остались здесь на столетия, поражая воображение редких в этих местах путников.
Из палатки вылетела большая яркая бабочка. Она покружила над головами друзей и полетела в сторону мертвого города. Жак долго провожал ее глазами, пока ее трепещущие крылышки не скрылись среди колонн. Оттуда, словно дождавшись ее появления, выехала небольшая кавалькада. Жак с удивлением узнал Сен-Жермена в полном рыцарском облачении, которого сопровождали сержанты и оруженосцы в ярко-белых плащах с желтыми крестами братства Святого Гроба, которых Жак не видел с тех самых пор, когда они давно, еще в прошлой жизни, покинули Акру.
Приор подскакал к друзьям:
– Сегодня Сретение Господне, добрый день для задуманного. Сможешь ли ты удержаться на коне, брат-сержант?
– Смогу, мессир, – уверенно ответил Жак.
Из-за палатки появился слуга, ведущий на поводу оседланного Бургиньона. Тот, узнав хозяина, тихо заржал и потерся мордой ему о плечо. Жак с помощью Рембо забрался в седло. Вслед за ним взлетел на Ветра Робер, и они двинулись вперед.
«Странно, – подумал Жак и тревожно огляделся по сторонам, – почему всегда осторожный мессир вдруг решил раскрыться? Любой кочующий в пустыне бедуин, издалека завидев наши ярко-желтые кресты, немедленно помчится к своему шейху».
– Не беспокойся, – словно читая его мысли, ответил тот, – я попросил Толуя, чтобы его воины оцепили город, дабы никто не смог нас увидеть.
Теперь Жак заметил, что на расстоянии нескольких полетов стрелы, куда ни кинь взгляд, гарцуют всадники на невысоких лошадях.
– В последней схватке погиб брат Арман, а число рыцарей Святого Гроба должно оставаться неизменным. В особенности если речь идет о столь важной и значительной миссии. Мы приняли решение, что новым рыцарем ордена Святого Гроба станешь именно ты, Жак из Монтелье.
– Но я же не благородного происхождения! – воскликнул Жак. Он никак не ожидал подобного и был поражен до глубины души.
– Сорок лет назад Балиан Ибелин, дед нынешнего бейрутского барона, посвятил в рыцари всех простолюдинов, что согласились защищать Святой Град от Саладина, – ответил приор. – Тридцать лет назад германский император Фридрих Барбаросса за храбрость на поле битвы посвящал в рыцари простых воинов и даже крестьян. Ты будешь вначале «рыцарем из милости» – les chevaliers d'Accolis ou de Grace, – а впоследствии ничто не может воспрепятствовать тебе принести вассальную присягу одному из владетелей и получить наследственный рыцарский фьеф. Мы ведь не монахи, а светские рыцари. Ты достаточно провел на больничной постели, поэтому для посвящения тебе нет необходимости проводить ночь в покаянной молитве, выдерживать пост и причащаться.
Они подъехали к колоннаде, где их ожидали слуги с предназначенной Жаку одеждой. Жаку помогли спешиться, приняли у него старое платье и омыли холодной колодезной водой. Вскоре он снова сидел в седле в полном орденском облачении, только без плаща.
Следующим местом остановки на пути к месту проведения церемонии оказалась приютившаяся между колонн небольшая византийская базилика. Сен-Жермен со свитой, Жак и Робер оставили коней оруженосцам и вошли внутрь. Заброшенная часовня была чисто убрана и приготовлена к богослужению – на стене висели иконы, перед которыми подрагивали огоньки лампад. Приор, а за ним и все братья опустились на колени.
– Повторяйте вслед за мной, – тихо произнес Сен-Жермен и начал читать молитву, которая предваряла церемонию посвящения в рыцари.
– Господи, Боже мой! Спаси раба Твоего, ибо от Тебя исходит сила, без Твоей опоры исполин падает под пращей пастуха, а бессильный, воодушевляемый Тобой, делается непоколебимым, как чугунная твердыня против немощной ярости смертных.
Всемогущий Боже! В руце Твоей победные стрелы и громы гнева Небесного; воззри с высоты Твоей славы на того, кого долг призывает в храм Твой, благослови и освяти меч его не на служение неправде и тиранству, не на опустошение и разорение, а на защиту престола и законов, на освобождение страждущих и угнетенных; подаждь ему, Господи, во имя этого священного дела, мудрость Соломона и крепость Маккавеев.
Помолившись, братья продолжили свой путь, двигаясь среди леса колонн, пока не оказались на краю большого греческого амфитеатра. Внизу, на центральной площадке их ожидали братья-рыцари.
– Любое слово, произнесенное там, внизу, даже шепотом, слышно так, будто говорящий находится около самого уха, – тихо рассказывал Робер, пока они шли по проходу мимо высеченных в камне скамей. – Мастер Григ долго изучал это строение и, в конце концов, сказал, что он, как каменщик, готов душу дьяволу продать, лишь бы узнать древний секрет.
– А почему его с нами нет?
– Видишь ли, согласно традиции ордена, никто, кроме братьев и собратьев, не может присутствовать на посвящении. Сен-Жермен предложил мастеру стать собратом, но тот отказался, ссылаясь на то, что это запрещают правила его гильдии.
К тому времени, как они спустились вниз, ожидающие рыцари образовали круг. Жак, подчиняясь приору, зашел внутрь круга и опустился на одно колено. Сен-Жермен встал напротив и вытащил из ножен меч. Вслед за ним обнажили клинки и остальные братья. Теперь они стояли, вытянув руки вперед и вниз и касаясь наконечниками мечей выщербленных от времени каменных плит. Приор начал посвящение:
– Рыцари обязаны бояться, почитать, служить, любить Бога искренно, сражаться всеми силами за веру, умирать, но не отрекаться от христианства. Они обязаны служить своему законному государю и защищать его и свое отечество. Щит их да будет прибежищем слабого и угнетенного, мужество их да поддерживает везде и во всем правое дело того, кто к ним обратится. Да не обидят они никогда никого и да убоятся более всего оскорблять злословием дружбу, непорочность, отсутствующих, скорбящих и бедных.
Жажда прибыли или благодарности, любовь к почестям, гордость и мщение да не руководят их поступками; но да будут они везде и во всем вдохновляемы честью и правдой. Да повинуются они начальникам и полководцам, над ними поставленным, да живут они братски с равными, и гордость и сила их да не возобладают ими в ущерб прав ближнего. Да не вступают они в неравный бой: несколько против одного, и да избегают они всякого обмана и лжи. На турнирах и на других увеселительных боях да не употребят никогда острия меча в дело. Честные блюстители данного слова, да не посрамят они никогда своего девственного и чистого доверия малейшею ложью, да сохранят они непоколебимо это доверие ко всем и особенно к своим сотоварищам, оберегая их честь и имущество в их отсутствие. Да не положат оружия, пока не кончат предпринятого по обету дела, каково бы оно ни было; да следуют они ему и денно и нощно в течение года и одного дня. Если во время следования начатого подвига кто-нибудь предупредит их, что они едут по пути, занятому разбойниками, или что необычайный зверь распространяет там ужас, или что дорога ведет в какое-нибудь губительное место, откуда путнику нет возврата, да не обращаются они вспять, но да продолжают путь свой даже и в таком случае, когда убедятся в неотвратимой опасности и неминуемой смерти, лишь бы была видна польза такого предприятия для их сограждан. Да не принимают они титулов и наград от чужеземных государей, ибо это оскорбление отечеству. Да сохраняют они под своим знаменем порядок и дисциплину между войсками, начальству их вверенными; да не допускают они разорения жатв и виноградников, да наказуется ими строго воин, который убьет курицу вдовы или собаку пастуха, который нанесет малейший вред кому бы то ни было на земле союзников. Да блюдут они честно свое слово и обещание, данное победителю; взятые в плен в честном бою, да выплачивают они верно условленный выкуп или да возвращаются по обещанию, в означенные день и час, в тюрьму, иначе они будут объявлены бесчестными и вероломными. По возвращении ко двору государей, да отдадут они верный отчет о своих похождениях, даже и тогда, когда этот отчет не послужит им в пользу, королю и начальникам под опасением исключения из рыцарства.
– Клянешься ли ты, приняв рыцарское звание, соблюдать этот устав?
– Клянусь, именем Господа нашего Иисуса Христа! – ответил Жак, низко склонив голову.
– Во славу и во имя Бога Всемогущего, Отца, Сына и Духа Святого, жалую тебя рыцарем. Будь верен Богу, государю и подруге; будь медлителен в мести и наказании и быстр в пощаде и помощи вдовам и сирым, посещай обедню и подавай милостыню, чти женщин и не терпи злословия на них, потому что мужская честь, после Бога, нисходит от женщин.
С этими словами Сен-Жермен ударил мечом Жака по плечу, поднял его с колен и наградил братским поцелуем. Затем по его команде в круг вошел Робер и, топорща от радости еще более порыжевшие под аравийским солнцем усы, вручил Жаку золотые шпоры. «Держи покрепче, пейзанин. Ты их достоин больше, чем многие высокородные петухи!» – произнес он на ухо приятелю, после чего громко провозгласил церемониальные слова:
– Шпоры эти означают, что, поощряемый честью, ты обязан быть неутомимым в предприятиях!
Следующий рыцарь вручил Жаку щит.
– Сир рыцарь, даю тебе этот щит, чтобы защищаться тебе от ударов вражеских, чтобы нападать тебе на них отважно, чтоб ты понял, что большая услуга сюзерену в сохранении дорогой для них твоей особы, чем в побиении многих врагов, – произнес он, навешивая его на шею Жака. – На этом щите наш орденский герб, награда доблестей наших предшественников. Сделайся его достойным, умножь славу крестоносного братства!
Подошел еще один рыцарь и надел ему на голову шлем, говоря при этом:
– Сир рыцарь, как голова есть главнейшая часть человеческого тела, так шлем – ее изображение – есть главнейшая часть рыцарских доспехов. Не употребляй этого доблестного украшения головы на низкие, ничтожные деяния, а старайся увенчать его не только рыцарским венцом, но и короной славы, которая да дастся тебе в награду за доблести.
Братья-рыцари подносили ему по очереди оружие и доспехи:
– Это длинное и прямое копье есть символ правды. Железо на нем означает преимущество правды над ложью, а развевающийся на конце его вымпел показывает, что правда должна не скрываться, а всем показываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– А Он здесь? – вдруг, перебивая увлекшегося рассказом приятеля, спросил Жак.
– Это ты про… – вскинул рыжие брови Робер, шестым чувством поняв, о чем спрашивает странно изменившийся после болезни приятель.
– Не называй имени, нельзя! Ответь просто, он здесь или нет?
– Да здесь, конечно здесь. Толуй и Чормаган разве его бросят? Да если бы нашим владетелям сыновья хоть вполовину того были преданы, мы, франки, давно бы уже полоскали свои брэ в водах Эритрейского моря, которое арабы называют Бахр-эль-Хинд…
– И у них далеко не все такие, как Толуй, – вмешался в разговор мастер Григ. – Это особенный человек. Пожертвовать ради обещания, данного отцу на смертном одре, такой властью, которой может позавидовать и Александр Великий, не каждый сможет.
– Это точно, – вздохнул де Мерлан. – К примеру, не успел наследничек поминки справить по дядюшке моему, графу Гуго де Ретель, как я тут же в немилость к нему попал. Хотя при жизни граф Гуго сто раз говорил этому недомерку: «Сынок! Никогда не обижай Робера, все-таки родная кровь…»
– А что это за место, Джераш? – спросил Жак у мастера Грига.
– Так называют этот древний город арабы, – ответил тот, – хотя истинное его название Герасия. Это город империи Великого Александра. Здесь был римский гарнизон, потом византийский форпост. Сотни лет назад город был разрушен землетрясением, с гор сошел селевый поток – смесь воды, грязи и камней. Теперь этот мертвый город считается местом, где живут духи. Многие думают, что именно это и есть тот самый суфийский «запретный город в пустыне», Многоколонный Ирам, или Город Ста Столбов. Бедуины обходят его десятой дорогой, ну а нам и монголам, – усмехнулся вольный каменщик, – с тем, что мы везем в одной из кибиток, лучшего места для укрытия и не придумать. Впрочем, вскоре ты все увидишь сам.
Через несколько дней Жак оправился настолько, что смог, наконец, покинуть палатку. В сопровождении Робера и Рембо он вышел наружу и остановился, пораженный картиной, которая предстала у него перед глазами.
– Теперь я наконец-то понимаю, почему мастер Григ вспоминал про Многоколонный Ирам, – еле выдохнул он, глядя на расстилающуюся перед ним равнину.
Джераш находился в предгорье, и его нынешний вид не мог не поразить того, кому довелось увидеть подобное зрелище впервые в жизни. Прямо перед ними стоял настоящий каменный лес – словно бесчисленные пальмовые рощи Междуречья вдруг окаменели, потеряли свои пышные зеленые кроны, да так и остались здесь на столетия, поражая воображение редких в этих местах путников.
Из палатки вылетела большая яркая бабочка. Она покружила над головами друзей и полетела в сторону мертвого города. Жак долго провожал ее глазами, пока ее трепещущие крылышки не скрылись среди колонн. Оттуда, словно дождавшись ее появления, выехала небольшая кавалькада. Жак с удивлением узнал Сен-Жермена в полном рыцарском облачении, которого сопровождали сержанты и оруженосцы в ярко-белых плащах с желтыми крестами братства Святого Гроба, которых Жак не видел с тех самых пор, когда они давно, еще в прошлой жизни, покинули Акру.
Приор подскакал к друзьям:
– Сегодня Сретение Господне, добрый день для задуманного. Сможешь ли ты удержаться на коне, брат-сержант?
– Смогу, мессир, – уверенно ответил Жак.
Из-за палатки появился слуга, ведущий на поводу оседланного Бургиньона. Тот, узнав хозяина, тихо заржал и потерся мордой ему о плечо. Жак с помощью Рембо забрался в седло. Вслед за ним взлетел на Ветра Робер, и они двинулись вперед.
«Странно, – подумал Жак и тревожно огляделся по сторонам, – почему всегда осторожный мессир вдруг решил раскрыться? Любой кочующий в пустыне бедуин, издалека завидев наши ярко-желтые кресты, немедленно помчится к своему шейху».
– Не беспокойся, – словно читая его мысли, ответил тот, – я попросил Толуя, чтобы его воины оцепили город, дабы никто не смог нас увидеть.
Теперь Жак заметил, что на расстоянии нескольких полетов стрелы, куда ни кинь взгляд, гарцуют всадники на невысоких лошадях.
– В последней схватке погиб брат Арман, а число рыцарей Святого Гроба должно оставаться неизменным. В особенности если речь идет о столь важной и значительной миссии. Мы приняли решение, что новым рыцарем ордена Святого Гроба станешь именно ты, Жак из Монтелье.
– Но я же не благородного происхождения! – воскликнул Жак. Он никак не ожидал подобного и был поражен до глубины души.
– Сорок лет назад Балиан Ибелин, дед нынешнего бейрутского барона, посвятил в рыцари всех простолюдинов, что согласились защищать Святой Град от Саладина, – ответил приор. – Тридцать лет назад германский император Фридрих Барбаросса за храбрость на поле битвы посвящал в рыцари простых воинов и даже крестьян. Ты будешь вначале «рыцарем из милости» – les chevaliers d'Accolis ou de Grace, – а впоследствии ничто не может воспрепятствовать тебе принести вассальную присягу одному из владетелей и получить наследственный рыцарский фьеф. Мы ведь не монахи, а светские рыцари. Ты достаточно провел на больничной постели, поэтому для посвящения тебе нет необходимости проводить ночь в покаянной молитве, выдерживать пост и причащаться.
Они подъехали к колоннаде, где их ожидали слуги с предназначенной Жаку одеждой. Жаку помогли спешиться, приняли у него старое платье и омыли холодной колодезной водой. Вскоре он снова сидел в седле в полном орденском облачении, только без плаща.
Следующим местом остановки на пути к месту проведения церемонии оказалась приютившаяся между колонн небольшая византийская базилика. Сен-Жермен со свитой, Жак и Робер оставили коней оруженосцам и вошли внутрь. Заброшенная часовня была чисто убрана и приготовлена к богослужению – на стене висели иконы, перед которыми подрагивали огоньки лампад. Приор, а за ним и все братья опустились на колени.
– Повторяйте вслед за мной, – тихо произнес Сен-Жермен и начал читать молитву, которая предваряла церемонию посвящения в рыцари.
– Господи, Боже мой! Спаси раба Твоего, ибо от Тебя исходит сила, без Твоей опоры исполин падает под пращей пастуха, а бессильный, воодушевляемый Тобой, делается непоколебимым, как чугунная твердыня против немощной ярости смертных.
Всемогущий Боже! В руце Твоей победные стрелы и громы гнева Небесного; воззри с высоты Твоей славы на того, кого долг призывает в храм Твой, благослови и освяти меч его не на служение неправде и тиранству, не на опустошение и разорение, а на защиту престола и законов, на освобождение страждущих и угнетенных; подаждь ему, Господи, во имя этого священного дела, мудрость Соломона и крепость Маккавеев.
Помолившись, братья продолжили свой путь, двигаясь среди леса колонн, пока не оказались на краю большого греческого амфитеатра. Внизу, на центральной площадке их ожидали братья-рыцари.
– Любое слово, произнесенное там, внизу, даже шепотом, слышно так, будто говорящий находится около самого уха, – тихо рассказывал Робер, пока они шли по проходу мимо высеченных в камне скамей. – Мастер Григ долго изучал это строение и, в конце концов, сказал, что он, как каменщик, готов душу дьяволу продать, лишь бы узнать древний секрет.
– А почему его с нами нет?
– Видишь ли, согласно традиции ордена, никто, кроме братьев и собратьев, не может присутствовать на посвящении. Сен-Жермен предложил мастеру стать собратом, но тот отказался, ссылаясь на то, что это запрещают правила его гильдии.
К тому времени, как они спустились вниз, ожидающие рыцари образовали круг. Жак, подчиняясь приору, зашел внутрь круга и опустился на одно колено. Сен-Жермен встал напротив и вытащил из ножен меч. Вслед за ним обнажили клинки и остальные братья. Теперь они стояли, вытянув руки вперед и вниз и касаясь наконечниками мечей выщербленных от времени каменных плит. Приор начал посвящение:
– Рыцари обязаны бояться, почитать, служить, любить Бога искренно, сражаться всеми силами за веру, умирать, но не отрекаться от христианства. Они обязаны служить своему законному государю и защищать его и свое отечество. Щит их да будет прибежищем слабого и угнетенного, мужество их да поддерживает везде и во всем правое дело того, кто к ним обратится. Да не обидят они никогда никого и да убоятся более всего оскорблять злословием дружбу, непорочность, отсутствующих, скорбящих и бедных.
Жажда прибыли или благодарности, любовь к почестям, гордость и мщение да не руководят их поступками; но да будут они везде и во всем вдохновляемы честью и правдой. Да повинуются они начальникам и полководцам, над ними поставленным, да живут они братски с равными, и гордость и сила их да не возобладают ими в ущерб прав ближнего. Да не вступают они в неравный бой: несколько против одного, и да избегают они всякого обмана и лжи. На турнирах и на других увеселительных боях да не употребят никогда острия меча в дело. Честные блюстители данного слова, да не посрамят они никогда своего девственного и чистого доверия малейшею ложью, да сохранят они непоколебимо это доверие ко всем и особенно к своим сотоварищам, оберегая их честь и имущество в их отсутствие. Да не положат оружия, пока не кончат предпринятого по обету дела, каково бы оно ни было; да следуют они ему и денно и нощно в течение года и одного дня. Если во время следования начатого подвига кто-нибудь предупредит их, что они едут по пути, занятому разбойниками, или что необычайный зверь распространяет там ужас, или что дорога ведет в какое-нибудь губительное место, откуда путнику нет возврата, да не обращаются они вспять, но да продолжают путь свой даже и в таком случае, когда убедятся в неотвратимой опасности и неминуемой смерти, лишь бы была видна польза такого предприятия для их сограждан. Да не принимают они титулов и наград от чужеземных государей, ибо это оскорбление отечеству. Да сохраняют они под своим знаменем порядок и дисциплину между войсками, начальству их вверенными; да не допускают они разорения жатв и виноградников, да наказуется ими строго воин, который убьет курицу вдовы или собаку пастуха, который нанесет малейший вред кому бы то ни было на земле союзников. Да блюдут они честно свое слово и обещание, данное победителю; взятые в плен в честном бою, да выплачивают они верно условленный выкуп или да возвращаются по обещанию, в означенные день и час, в тюрьму, иначе они будут объявлены бесчестными и вероломными. По возвращении ко двору государей, да отдадут они верный отчет о своих похождениях, даже и тогда, когда этот отчет не послужит им в пользу, королю и начальникам под опасением исключения из рыцарства.
– Клянешься ли ты, приняв рыцарское звание, соблюдать этот устав?
– Клянусь, именем Господа нашего Иисуса Христа! – ответил Жак, низко склонив голову.
– Во славу и во имя Бога Всемогущего, Отца, Сына и Духа Святого, жалую тебя рыцарем. Будь верен Богу, государю и подруге; будь медлителен в мести и наказании и быстр в пощаде и помощи вдовам и сирым, посещай обедню и подавай милостыню, чти женщин и не терпи злословия на них, потому что мужская честь, после Бога, нисходит от женщин.
С этими словами Сен-Жермен ударил мечом Жака по плечу, поднял его с колен и наградил братским поцелуем. Затем по его команде в круг вошел Робер и, топорща от радости еще более порыжевшие под аравийским солнцем усы, вручил Жаку золотые шпоры. «Держи покрепче, пейзанин. Ты их достоин больше, чем многие высокородные петухи!» – произнес он на ухо приятелю, после чего громко провозгласил церемониальные слова:
– Шпоры эти означают, что, поощряемый честью, ты обязан быть неутомимым в предприятиях!
Следующий рыцарь вручил Жаку щит.
– Сир рыцарь, даю тебе этот щит, чтобы защищаться тебе от ударов вражеских, чтобы нападать тебе на них отважно, чтоб ты понял, что большая услуга сюзерену в сохранении дорогой для них твоей особы, чем в побиении многих врагов, – произнес он, навешивая его на шею Жака. – На этом щите наш орденский герб, награда доблестей наших предшественников. Сделайся его достойным, умножь славу крестоносного братства!
Подошел еще один рыцарь и надел ему на голову шлем, говоря при этом:
– Сир рыцарь, как голова есть главнейшая часть человеческого тела, так шлем – ее изображение – есть главнейшая часть рыцарских доспехов. Не употребляй этого доблестного украшения головы на низкие, ничтожные деяния, а старайся увенчать его не только рыцарским венцом, но и короной славы, которая да дастся тебе в награду за доблести.
Братья-рыцари подносили ему по очереди оружие и доспехи:
– Это длинное и прямое копье есть символ правды. Железо на нем означает преимущество правды над ложью, а развевающийся на конце его вымпел показывает, что правда должна не скрываться, а всем показываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46