А золото и драгоценности оставим в первой пещере.
Когда они вернулись обратно, кибитки стараниями двух рыцарей были уже разобраны на доски, а на земле стоял небольшой – размером немногим более обычного гроба – серый каменный саркофаг без рисунков и украшений. Рядом с саркофагом высилась гора небольших деревянных сундуков.
– Чираг-санг, фитильный камень, – прошептал мастер Григ, проводя рукой по сероватой шершавой поверхности. – Говорят, что это шерсть горной саламандры, которую она теряет, ползая по горам. Местные жители собирают среди скал по волоску, а потом скручивают в нить или сбивают, словно войлок. Фитиль, скрученный из этих волокон, может служить вечно. Скатерть, сотканная из них, не боится огня. Воистину, не нужно никак украшать саркофаг из чираг-санга – его ценят на вес жемчуга.
– Мой отец всегда был очень предусмотрительным и прислушивался к словам мудрецов, – кивнул в ответ Толуй. – Такой саркофаг совсем не боится огня, а на бумаге, сделанной из чираг-санга, – он указал в сторону сундучков, – в последние годы жизни великого хана велись все его личные записи.
Все вместе они подняли саркофаг на плечи. Только теперь Жак понял, почему монголы смогли его столь быстро и незаметно перевозить в легкой кочевнической кибитке, – камень чираг-санг оказался легким, как дерево. В несколько приемов, обдирая ладони и ломая ногти, они занесли саркофаг в выбранную пещеру, чуть передохнули и принялись поднимать наверх монгольские сокровища. Набитые золотом увесистые сундучки имели по бокам медные ручки, и их удобно было переносить вдвоем. Присутствующие разбились на пары. Один лишь Недобитый Скальд, что-то бурча себе под нос и гордо поглядывая на остальных, переносил груз в одиночку без видимых усилий. Когда работа была, наконец, закончена, луна уже зашла за скалы, и все едва держались на ногах от усталости. Позвав де Барна, который охранял проход, они все собрались в пещере и, держа в руках факелы, сгрудились вокруг саркофага.
– Помогите его открыть, – попросил Толуй.
Он, Жак, Сен-Жермен и де Барн, передав факелы стоящим рядом, взялись за углы, подняли хорошо притертую крышку и осторожно уложили ее на каменный пол. Толуй поднял серую грубую ткань, укрывавшую тело вместо савана. Жак вздрогнул. В глубине души он знал, что увидит именно это, но все же, как оказалось, был не до конца готов к тому, что все грезы и видения, что приходили к нему в последние дни, окажутся явью. Если с самого дня ранения на берегу Тигра у него были еще какие-то сомнения, кем на самом деле является старик, ожидающий за каменной Стеной, то теперь их больше не оставалось. Морщинистое лицо очень старого человека, с небольшой бородкой и редкими волосами, одетого в доспех простого монгольского нукера, вне всякого сомнения, было именно тем самым лицом. Самым поразительным было то, что перед ними была не полуразложившаяся мумия, а человек, будто умерший только вчера. Грозный полководец, повелитель мира, при упоминании одного лишь имени которого трепетала вселенная, словно уснул безмятежным сном ребенка. Кончики губ Чингисхана были чуть растянуты, и в дрожащем свете факелов, что отбрасывали на лицо покойного скачущие тени, казалось, что старик улыбается во сне.
Толуй медленно опустился на колени, осенил себя крестным знамением и начал тихо, вполголоса молиться.
– Среди нас нет священника, и мы не можем отслужить всенощную службу, – прошептал Сен-Жермен. – Давайте же последуем примеру хана и просто помолимся за упокой души великого воина, мудрого правителя и первого христианского императора Востока.
Посланники, укрепив факелы в трещинах на стенах, преклонили колени и начали читать «Отче наш…». Завершив молитву, они снова закрыли саркофаг.
– Почти два года прошло с тех пор, как душа твоего отца отправилась на небо, – произнес, обращаясь к Толую, приор, – а его бренная плоть совсем не подвержена тлетворному воздействию смерти. Придет время, и его, как христианского подвижника, чья плоть нетленна, должно быть, причислят к лику святых.
– Дело здесь не в Божьем промысле, – ответил монгольский хан, – а скорее в предусмотрительности самого отца и древних секретах шаманов одного из завоеванных нами тибетских племен. После падения с коня он, предчувствуя надвигающуюся смерть, приказал подготовить все, что необходимо для бальзамирования.
Теперь посланникам оставалось лишь тщательно скрыть тайник. Мастер Григ, оставив рыцарей закладывать вход в пещеру камнями, взял с собой Недобитого Скальда и отправился в скалы.
– Я видел там особый камень, – пояснил он остальным. – Если его растолочь и смешать с известью и глиной, а затем залить водой, то высохшая смесь становится прочнее гранита. Еще римляне использовали его для своих построек.
Вскоре они возвратились назад с двумя большими мешками.
– Мне понадобится помощь, – сказал киликиец. – Возьмите вот эти серые камни и при помощи кусков гранита истолките их в порошок. А я пока разведу в воде известь.
Сделав нужную смесь, мастер Григ нашел углубление в каменном полу, засыпал ее туда, залил водой и тщательно перемешал. Затем, с помощью обломка доски, он начал замазывать каменную кладку и поверхность стены. Все присутствующие наблюдали за спорой работой вольного каменщика, определенно искушенного в своем ремесле и не зря носящего титул мастера. По настоянию Толуя, рыцари оставили внутри пещеры с саркофагом горящие факелы. По мере того как киликиец замазывал щели между камнями, дрожащий свет, пробивающийся из глубины, становился все слабее и, в конце концов, окончательно померк.
– Здесь сухо, – произнес киликиец, закончив работу. – Через день-два стена будет выглядеть как цельный кусок скалы, а полость внутри невозможно будет ни обнаружить, ни простучать.
– Ты делаешь все так, будто мы собираемся оставить здесь саркофаг на века, – произнес Серпен.
– Кто знает, что нас ожидает по ту сторону гор? – ответил задумчиво мастер Григ. – Все в руках Господних, а будущее Иерусалима не внушает мне радости. Может случиться и так, что мы возвратимся сюда через много лет.
– Ты думаешь точно так же закрыть и эту пещеру? – спросил Сен-Жермен, указывая на сложенные посредине сундуки.
– Думаю, что мы поступим более предусмотрительно, – ответил мастер Григ. – Пусть это золото охраняет покой Чингисхана. Грабители или враги, добравшись сюда, не будут искать дальше – я сделаю вход в первую пещеру чуть более приметным. Получив свою дань, разорители могил вряд ли будут продолжать поиски – здесь целая гора золота. Ну а те, кто придет вслед за ними, увидят, что пещера разграблена, и уйдут несолоно хлебавши.
– Я хочу забрать с собой иерусалимскую корону и письма Святого Гроба, – сказал Сен-Жермен. – Ты не против, Толуй?
– Они принадлежат тебе по праву, приор, – ответил хан, указывая на сундук, в котором хранились реликвии.
– Я слышал от одной из деревенских колдуний, – несмело добавил Жак, – что клады часто заговаривают на определенное число голов…
– Это еще как? – удивился Недобитый Скальд. Достославный воин искренне верил в Христа и в жизни не придавал особого значения суевериям.
– Это значит, что спрятанный клад откроется чужим только после того, как погибнет или будет убито указанное в заклятии число людей. Все грабители и разорители могил как огня боятся заговора на головы.
– А самого заклятия твоя колдунья не говорила? – спросил, ухмыляясь, гигант.
– Я маленький был, – нахмурившись, ответил Жак, – и отец меня к ней водил гадать на удачу и счастье. Вот она и про клады рассказывала. Сам не знаю, с чего вдруг мне это припомнилось. А говорила что-то такое. – Он начал, по ходу вспоминая слова, декламировать низко, нараспев: – «Ехал старец седой, конь под ним вороной. Скакал он по тайным тропам, спешил по ратным делам. Золото-серебро! Под землю ложись, на покой становись. Старик тебя запирает, на упокой оставляет. А лежать тебе тут невозбранным, пока хозяин за тобой не возвратится или седьмая голова в сырую землю не ляжет. Слово мое крепко».
Голос Жака гулко звучал под сводом подземелья. Не успел он договорить последнее слово, как по пещере, забираясь под доспехи и камизы, неизвестно откуда взявшись, вдруг пробежал поток ледяного воздуха. Огни факелов задрожали и едва не погасли, а из темного конца пещеры будто послышался негромкий придавленный смех. У посланников пробежал по коже мороз. Не сговариваясь, они в молчании покинули пещеру, после чего мастер Григ плотно заложил проход.
Скалы успели за ночь изрядно остыть, и, чтобы согреться в ожидании рассвета, они сложили из обломков кибиток большой костер.
– Что это ты, в самом деле, Жак, колдовство какое-то учудил? – никак не мог угомониться Недобитый Скальд. – Заговорил, выходит, монгольские сокровища на семь голов. А почему именно на семь?
– Я, ты, мессир, хан, Серпен, мастер Григ, де Барн и Робер, – протягивая руки к дымящимся сырым доскам, тихо ответил Жак. – Нас семеро осталось.
– Брат Жак, – сочувственно сказал Серпен, – Робера больше нет. Он погиб.
Жак вздрогнул и обернулся к товарищам:
– Да, погиб, что это я, в самом деле. А как чуть забудусь, мне кажется, что он здесь, вместе с нами.
– Мы сделали все, что в наших силах, – отчасти отвлекая рыцаря от горьких мыслей, произнес Сен-Жермен. – И теперь, когда тело Чингисхана надежно укрыто, мы должны подумать всерьез о ближайшем будущем.
– Что вы имеете в виду, мессир? – удивленно спросил де Барн. – Все совершенно ясно. Теперь нам нужно как можно скорее добраться до Иерусалима…
– И кому мы собираемся вручить там инсигнии королевства? – жестко ответил приор. – Фридриху или, если тот уже успел сбежать на Сицилию, его наместнику, графу Томмазо д'Арчерра?
– Согласен с мессиром, – поддержал приора Серпен. – Как можно отдать корону Фридриху, который ее не заслужил?
– С другой стороны, – продолжал Сен-Жермен, – патриарх Иерусалимский печется больше о своей мирской власти, нежели заботится о святой земле. Вручать ему то, что мы ценой таких потерь смогли доставить в Трансиорданию, в то время как Иерусалим находится под интердиктом, очень неразумно. В конце концов, мы были посланы на верную смерть и погибли, выполнив свой рыцарский и крестоносный долг. Мертвые освобождены от любых обетов. А мы с вами теперь мертвы – как для мирян, так и для предателей-духовников. Поэтому, друзья, я хочу вам предложить вот что. Здесь находятся шесть человек, посвященных в тайну. Давайте же прямо здесь и сейчас создадим новое братство и поклянемся молчать до тех пор, пока святая земля не будет вновь отвоевана христианами. И мы, братья короны Иерусалимской, будем хранить ее до тех самых пор, – приор поднял над головой золотой обруч, который все это время держал под плащом, и в темноте заиграли драгоценные камни, – пока королевство не возглавит настоящий король – крестоносец. Только его чело будет увенчано этой короной. Пусть хан Толуй отправляется в Каракорум и возвращается во главе победоносной армии. Мы же пока укроемся на севере, в горах Тавра. Там, на одной из неприступных скал, что носит название Хааг, живет мой старый друг, командор тамплиеров барон де Ту. После разграбления христианского Константинополя он проклял двуличное папство, отложился от ордена, восстановил древнюю крепость и много лет живет со своими бесстрашными рыцарями, держа в страхе латинских императоров и конийских султанов.
– Хааг? – переспросил удивленно мастер Григ. – Но это же гора на самой границе с Киликией. Неподалеку от нее, с другой стороны хребта, расположено селение, где я появился на свет.
– Ну что же, тем лучше, – кивнул приор. – Будет кому указывать дорогу. Де Ту не станет задавать лишних вопросов и позволит укрываться нам самим и скрывать инсигнии до тех пор, пока не придет время возвратиться в Иерусалим. Что скажете, братья?
– Я согласен, – просто ответил Жак.
– Ты наш приор, тебе и решать, – кивнул Серпен.
– Я пулен, урожденный сеньор Иерусалимского королевства, – произнес де Барн, – и мое место среди защитников его истинной короны. Я согласен вступить в новое братство.
– Эх, не видать мне родного Гента, как своих ушей, – вздохнул Недобитый Скальд. – Но, клянусь головой Иоанна Крестителя, сир Макс из Гента никогда не бросал друзей в опасности. Короче, я с вами.
Толуй что-то негромко произнес.
– Хан выслушал твои слова, приор, – перевел мастер Григ, – и полностью согласен с тобой. Он говорит, что завтра покинет вас и в одиночку возвратится в Монголию, чтобы как можно быстрее возвратиться обратно. Здесь, – киликиец указал на два сундука, стоящие на самой границе образованного костром светового пятна, – золота вполне достаточно для того, чтобы исполнить все обеты. И если он вернется назад великим ханом, ваше братство станет первым франкским орденом при его дворе. От себя же добавлю, – добавил мастер Григ, – что и я не вижу иного пути, кроме того, что указал нам приор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Когда они вернулись обратно, кибитки стараниями двух рыцарей были уже разобраны на доски, а на земле стоял небольшой – размером немногим более обычного гроба – серый каменный саркофаг без рисунков и украшений. Рядом с саркофагом высилась гора небольших деревянных сундуков.
– Чираг-санг, фитильный камень, – прошептал мастер Григ, проводя рукой по сероватой шершавой поверхности. – Говорят, что это шерсть горной саламандры, которую она теряет, ползая по горам. Местные жители собирают среди скал по волоску, а потом скручивают в нить или сбивают, словно войлок. Фитиль, скрученный из этих волокон, может служить вечно. Скатерть, сотканная из них, не боится огня. Воистину, не нужно никак украшать саркофаг из чираг-санга – его ценят на вес жемчуга.
– Мой отец всегда был очень предусмотрительным и прислушивался к словам мудрецов, – кивнул в ответ Толуй. – Такой саркофаг совсем не боится огня, а на бумаге, сделанной из чираг-санга, – он указал в сторону сундучков, – в последние годы жизни великого хана велись все его личные записи.
Все вместе они подняли саркофаг на плечи. Только теперь Жак понял, почему монголы смогли его столь быстро и незаметно перевозить в легкой кочевнической кибитке, – камень чираг-санг оказался легким, как дерево. В несколько приемов, обдирая ладони и ломая ногти, они занесли саркофаг в выбранную пещеру, чуть передохнули и принялись поднимать наверх монгольские сокровища. Набитые золотом увесистые сундучки имели по бокам медные ручки, и их удобно было переносить вдвоем. Присутствующие разбились на пары. Один лишь Недобитый Скальд, что-то бурча себе под нос и гордо поглядывая на остальных, переносил груз в одиночку без видимых усилий. Когда работа была, наконец, закончена, луна уже зашла за скалы, и все едва держались на ногах от усталости. Позвав де Барна, который охранял проход, они все собрались в пещере и, держа в руках факелы, сгрудились вокруг саркофага.
– Помогите его открыть, – попросил Толуй.
Он, Жак, Сен-Жермен и де Барн, передав факелы стоящим рядом, взялись за углы, подняли хорошо притертую крышку и осторожно уложили ее на каменный пол. Толуй поднял серую грубую ткань, укрывавшую тело вместо савана. Жак вздрогнул. В глубине души он знал, что увидит именно это, но все же, как оказалось, был не до конца готов к тому, что все грезы и видения, что приходили к нему в последние дни, окажутся явью. Если с самого дня ранения на берегу Тигра у него были еще какие-то сомнения, кем на самом деле является старик, ожидающий за каменной Стеной, то теперь их больше не оставалось. Морщинистое лицо очень старого человека, с небольшой бородкой и редкими волосами, одетого в доспех простого монгольского нукера, вне всякого сомнения, было именно тем самым лицом. Самым поразительным было то, что перед ними была не полуразложившаяся мумия, а человек, будто умерший только вчера. Грозный полководец, повелитель мира, при упоминании одного лишь имени которого трепетала вселенная, словно уснул безмятежным сном ребенка. Кончики губ Чингисхана были чуть растянуты, и в дрожащем свете факелов, что отбрасывали на лицо покойного скачущие тени, казалось, что старик улыбается во сне.
Толуй медленно опустился на колени, осенил себя крестным знамением и начал тихо, вполголоса молиться.
– Среди нас нет священника, и мы не можем отслужить всенощную службу, – прошептал Сен-Жермен. – Давайте же последуем примеру хана и просто помолимся за упокой души великого воина, мудрого правителя и первого христианского императора Востока.
Посланники, укрепив факелы в трещинах на стенах, преклонили колени и начали читать «Отче наш…». Завершив молитву, они снова закрыли саркофаг.
– Почти два года прошло с тех пор, как душа твоего отца отправилась на небо, – произнес, обращаясь к Толую, приор, – а его бренная плоть совсем не подвержена тлетворному воздействию смерти. Придет время, и его, как христианского подвижника, чья плоть нетленна, должно быть, причислят к лику святых.
– Дело здесь не в Божьем промысле, – ответил монгольский хан, – а скорее в предусмотрительности самого отца и древних секретах шаманов одного из завоеванных нами тибетских племен. После падения с коня он, предчувствуя надвигающуюся смерть, приказал подготовить все, что необходимо для бальзамирования.
Теперь посланникам оставалось лишь тщательно скрыть тайник. Мастер Григ, оставив рыцарей закладывать вход в пещеру камнями, взял с собой Недобитого Скальда и отправился в скалы.
– Я видел там особый камень, – пояснил он остальным. – Если его растолочь и смешать с известью и глиной, а затем залить водой, то высохшая смесь становится прочнее гранита. Еще римляне использовали его для своих построек.
Вскоре они возвратились назад с двумя большими мешками.
– Мне понадобится помощь, – сказал киликиец. – Возьмите вот эти серые камни и при помощи кусков гранита истолките их в порошок. А я пока разведу в воде известь.
Сделав нужную смесь, мастер Григ нашел углубление в каменном полу, засыпал ее туда, залил водой и тщательно перемешал. Затем, с помощью обломка доски, он начал замазывать каменную кладку и поверхность стены. Все присутствующие наблюдали за спорой работой вольного каменщика, определенно искушенного в своем ремесле и не зря носящего титул мастера. По настоянию Толуя, рыцари оставили внутри пещеры с саркофагом горящие факелы. По мере того как киликиец замазывал щели между камнями, дрожащий свет, пробивающийся из глубины, становился все слабее и, в конце концов, окончательно померк.
– Здесь сухо, – произнес киликиец, закончив работу. – Через день-два стена будет выглядеть как цельный кусок скалы, а полость внутри невозможно будет ни обнаружить, ни простучать.
– Ты делаешь все так, будто мы собираемся оставить здесь саркофаг на века, – произнес Серпен.
– Кто знает, что нас ожидает по ту сторону гор? – ответил задумчиво мастер Григ. – Все в руках Господних, а будущее Иерусалима не внушает мне радости. Может случиться и так, что мы возвратимся сюда через много лет.
– Ты думаешь точно так же закрыть и эту пещеру? – спросил Сен-Жермен, указывая на сложенные посредине сундуки.
– Думаю, что мы поступим более предусмотрительно, – ответил мастер Григ. – Пусть это золото охраняет покой Чингисхана. Грабители или враги, добравшись сюда, не будут искать дальше – я сделаю вход в первую пещеру чуть более приметным. Получив свою дань, разорители могил вряд ли будут продолжать поиски – здесь целая гора золота. Ну а те, кто придет вслед за ними, увидят, что пещера разграблена, и уйдут несолоно хлебавши.
– Я хочу забрать с собой иерусалимскую корону и письма Святого Гроба, – сказал Сен-Жермен. – Ты не против, Толуй?
– Они принадлежат тебе по праву, приор, – ответил хан, указывая на сундук, в котором хранились реликвии.
– Я слышал от одной из деревенских колдуний, – несмело добавил Жак, – что клады часто заговаривают на определенное число голов…
– Это еще как? – удивился Недобитый Скальд. Достославный воин искренне верил в Христа и в жизни не придавал особого значения суевериям.
– Это значит, что спрятанный клад откроется чужим только после того, как погибнет или будет убито указанное в заклятии число людей. Все грабители и разорители могил как огня боятся заговора на головы.
– А самого заклятия твоя колдунья не говорила? – спросил, ухмыляясь, гигант.
– Я маленький был, – нахмурившись, ответил Жак, – и отец меня к ней водил гадать на удачу и счастье. Вот она и про клады рассказывала. Сам не знаю, с чего вдруг мне это припомнилось. А говорила что-то такое. – Он начал, по ходу вспоминая слова, декламировать низко, нараспев: – «Ехал старец седой, конь под ним вороной. Скакал он по тайным тропам, спешил по ратным делам. Золото-серебро! Под землю ложись, на покой становись. Старик тебя запирает, на упокой оставляет. А лежать тебе тут невозбранным, пока хозяин за тобой не возвратится или седьмая голова в сырую землю не ляжет. Слово мое крепко».
Голос Жака гулко звучал под сводом подземелья. Не успел он договорить последнее слово, как по пещере, забираясь под доспехи и камизы, неизвестно откуда взявшись, вдруг пробежал поток ледяного воздуха. Огни факелов задрожали и едва не погасли, а из темного конца пещеры будто послышался негромкий придавленный смех. У посланников пробежал по коже мороз. Не сговариваясь, они в молчании покинули пещеру, после чего мастер Григ плотно заложил проход.
Скалы успели за ночь изрядно остыть, и, чтобы согреться в ожидании рассвета, они сложили из обломков кибиток большой костер.
– Что это ты, в самом деле, Жак, колдовство какое-то учудил? – никак не мог угомониться Недобитый Скальд. – Заговорил, выходит, монгольские сокровища на семь голов. А почему именно на семь?
– Я, ты, мессир, хан, Серпен, мастер Григ, де Барн и Робер, – протягивая руки к дымящимся сырым доскам, тихо ответил Жак. – Нас семеро осталось.
– Брат Жак, – сочувственно сказал Серпен, – Робера больше нет. Он погиб.
Жак вздрогнул и обернулся к товарищам:
– Да, погиб, что это я, в самом деле. А как чуть забудусь, мне кажется, что он здесь, вместе с нами.
– Мы сделали все, что в наших силах, – отчасти отвлекая рыцаря от горьких мыслей, произнес Сен-Жермен. – И теперь, когда тело Чингисхана надежно укрыто, мы должны подумать всерьез о ближайшем будущем.
– Что вы имеете в виду, мессир? – удивленно спросил де Барн. – Все совершенно ясно. Теперь нам нужно как можно скорее добраться до Иерусалима…
– И кому мы собираемся вручить там инсигнии королевства? – жестко ответил приор. – Фридриху или, если тот уже успел сбежать на Сицилию, его наместнику, графу Томмазо д'Арчерра?
– Согласен с мессиром, – поддержал приора Серпен. – Как можно отдать корону Фридриху, который ее не заслужил?
– С другой стороны, – продолжал Сен-Жермен, – патриарх Иерусалимский печется больше о своей мирской власти, нежели заботится о святой земле. Вручать ему то, что мы ценой таких потерь смогли доставить в Трансиорданию, в то время как Иерусалим находится под интердиктом, очень неразумно. В конце концов, мы были посланы на верную смерть и погибли, выполнив свой рыцарский и крестоносный долг. Мертвые освобождены от любых обетов. А мы с вами теперь мертвы – как для мирян, так и для предателей-духовников. Поэтому, друзья, я хочу вам предложить вот что. Здесь находятся шесть человек, посвященных в тайну. Давайте же прямо здесь и сейчас создадим новое братство и поклянемся молчать до тех пор, пока святая земля не будет вновь отвоевана христианами. И мы, братья короны Иерусалимской, будем хранить ее до тех самых пор, – приор поднял над головой золотой обруч, который все это время держал под плащом, и в темноте заиграли драгоценные камни, – пока королевство не возглавит настоящий король – крестоносец. Только его чело будет увенчано этой короной. Пусть хан Толуй отправляется в Каракорум и возвращается во главе победоносной армии. Мы же пока укроемся на севере, в горах Тавра. Там, на одной из неприступных скал, что носит название Хааг, живет мой старый друг, командор тамплиеров барон де Ту. После разграбления христианского Константинополя он проклял двуличное папство, отложился от ордена, восстановил древнюю крепость и много лет живет со своими бесстрашными рыцарями, держа в страхе латинских императоров и конийских султанов.
– Хааг? – переспросил удивленно мастер Григ. – Но это же гора на самой границе с Киликией. Неподалеку от нее, с другой стороны хребта, расположено селение, где я появился на свет.
– Ну что же, тем лучше, – кивнул приор. – Будет кому указывать дорогу. Де Ту не станет задавать лишних вопросов и позволит укрываться нам самим и скрывать инсигнии до тех пор, пока не придет время возвратиться в Иерусалим. Что скажете, братья?
– Я согласен, – просто ответил Жак.
– Ты наш приор, тебе и решать, – кивнул Серпен.
– Я пулен, урожденный сеньор Иерусалимского королевства, – произнес де Барн, – и мое место среди защитников его истинной короны. Я согласен вступить в новое братство.
– Эх, не видать мне родного Гента, как своих ушей, – вздохнул Недобитый Скальд. – Но, клянусь головой Иоанна Крестителя, сир Макс из Гента никогда не бросал друзей в опасности. Короче, я с вами.
Толуй что-то негромко произнес.
– Хан выслушал твои слова, приор, – перевел мастер Григ, – и полностью согласен с тобой. Он говорит, что завтра покинет вас и в одиночку возвратится в Монголию, чтобы как можно быстрее возвратиться обратно. Здесь, – киликиец указал на два сундука, стоящие на самой границе образованного костром светового пятна, – золота вполне достаточно для того, чтобы исполнить все обеты. И если он вернется назад великим ханом, ваше братство станет первым франкским орденом при его дворе. От себя же добавлю, – добавил мастер Григ, – что и я не вижу иного пути, кроме того, что указал нам приор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46