Джамут посмотрел на висящее в зените солнце. «Мы не успели предупредить о засаде», – только и смог подумать храбрый воин, которому волей Аллаха так и не пришлось стать старым и мудрым воином.
Второй выстрел оказался точнее, и арбалетный болт, сокрушая сталь и черепную коробку, вошел в самую середину шлема. Последнее, что он увидел, был франк в ярко-белом плаще, потрясающий поднятым над головой копьем, на конце которого раздвоенным змеиным языком трепетал на ветру вымпел с ярко-желтым крестом.
– Святой Гроб и Иерусалим! – прошептал Сен-Жермен, сотрясая орденским штандартом.
Шпоры ударили в защищенные кольчужными чепраками бока боевых коней, и рыцарский эскадрон, словно вырвавшийся на волю горный поток, огибая недвижные тела расстрелянных в упор мусульман, ринулся навстречу врагу. Вылетев из теснины, конная лава растеклась по всей ширине ущелья, и братья пустили коней в галоп. Словно во время бесконечных тренировок в Джераше, рыцари в полном молчании сомкнули строй, выровняли ряды и, повторяя движения скакавшего на правом фланге приора, одновременно опустили копья.
Сарацинский отряд, полагаясь на бдительность дозора, спокойно двигался походным строем, и появление, словно из-под земли, целого эскадрона ощетиненных копьями неистовых франков стало для них громом средь ясного неба.
– Святой Гроб и Иерусалим! – теперь уже в полный голос прокричал приор.
Не успело горное эхо вернуть обратно его слова, как орденский боевой клич, исторгнутый из нескольких десятков луженых франкских глоток, обрушился на ошеломленного врага. Мусульманские всадники, скакавшие в первых рядах, резко осадили коней, и задние, еще не видя опасности, налетели на передних. Передние попытались развернуться и отступить, но им не давали это сделать стены ущелья. Хвост колонны, еще пребывая в полном неведении о том, что над авангардом нависла смертельная угроза, продолжал напирать. К тому времени, когда несущиеся во весь опор рыцари ударили по врагу, колонна сарацин уже представляла собой не боеспособный отряд, а беспорядочную свалку.
Главное преимущество тяжелой рыцарской конницы – таранный удар, благодаря опыту и предусмотрительности Сен-Жермена, организовавшего первоклассную засаду, было использовано в полной мере. Рыцари врезались в скопление испуганных людей и коней в тот самый момент, когда неразбериха достигла своего пика.
Жак упер копье в седельный крюк и в самый последний момент перед сшибкой жестко пришпорил коня. И без того распаленный атакой, дестриер взвизгнул от боли, присел, с силой оттолкнулся копытами от земли и, словно выпущенная из баллисты стрела, врезался в толпу. Копье ударило в плотно сбитую толпу так, что Жак с трудом его удержал. Первый сарацин просто вылетел из седла, а его конь, потеряв равновесие, беспомощно завалился на бок. Остро заточенный стальной наконечник погрузился в людскую стену и пробил насквозь второго. Жаку ударила по ладони отдача, и раздался громкий треск – древко копья, не рассчитанное на боковые нагрузки, став рычагом в теле пораженного врага, не выдержало и сломалось. Отлетая в сторону с торчащим в груди обломком, пронзенный насквозь мусульманин сбил на землю еще двоих, и они тут же завершили свой земной путь, отмеренный Аллахом, под копытами не разбирающих дороги до бешенства возбужденных коней.
Жак отбросил ставшую бесполезной рукоять, наклонился и пошарил вдоль ноги, нащупывая седельные ножны. Сталь крестовины приятно охладила слегка саднящую после удара руку, а обитая тонкой телячьей кожей деревянная рукоятка привычно легла в ладонь. Он потянул меч на себя и, слушая ни с чем не сравнимый свистящий шорох выходящего из ножен клинка, вскинул руку, в которой теперь сверкала непобедимая фламандская сталь. Кисть привычно напружинилась, ощущая тяжесть хорошо сбалансированного меча. Он снова пришпорил коня и ринулся в гущу схватки.
Первого же врага он встретил прямым ударом от корпуса, вложив в него всю силу. Быкоподобный сарацин, привычно рассчитывая на свою мощь, попробовал ответить встречным прямым ударом. Но в бою на мечах редко побеждает грубая сила. Легкий, слегка искривленный клинок дамасской работы, встретившись с прямым лезвием, подставленным под правильным углом, со звоном вылетел из руки араба и, повиснув на шнурке, сослужил незадачливому хозяину скверную службу, сильно дернув его вниз и назад. Араб потерял равновесие и развернулся к Жаку полубоком. Этого было достаточно для того, чтобы рыцарь вторым замахом перерубил противнику незащищенное горло. Выбросив перед собой черный сгусток крови, араб с бульканьем и предсмертным хрипом рухнул на гриву своему беломастному коню, окрашивая его шею и грудь в ярко-алый цвет.
Со следующим противником, сжимавшим в руке легкое кавалерийское копье, пришлось повозиться. Жак едва успел изготовиться для отражения атаки и принял удар копья на щит боковым отводом. Тонкий как игла наконечник ударил в железную полосу обивки и с хрустом прошел по дереву, разрывая толстую воловью кожу. Всадник попробовал отдернуть его назад, чтобы повторить удар, но было уже поздно – их кони съехались почти вплотную. Сарацин взвизгнул, отбросил копье и попытался достать свой меч, прикрываясь при этом коротким круглым щитом.
«На таком только рыбу жарить», – усмехнулся про себя Жак и в два сильных верхних удара разнес его в мелкую щепу. И без того паникующий сарацин, судя по оружию и одеждам, знатный и богатый, запутавшись в ножнах, вжался в седло и зажмурил глаза. «Эх, как сказал бы Робер, такой пленник пропадает», – подумал Жак и обрушил меч прямо на подставленный загривок, перерубая противнику шейные позвонки, которые прикрывало лишь совершенно бесполезное в бою кожаное подобие кольчужной защиты. Джигит испустил протяжный стон, и Жаку почудилось, что враг его раздваивается, – внутренним взором он видел, как душа убитого понеслась к Аллаху, дабы тот определил ей место в мусульманском раю или аду, а обычное зрение показывало тело, окровавленной куклой валящееся на землю.
Не успел Жак перевести дух, как на него вылетел третий сарацин. На вид он был хлипким и неумелым, но после первого же обмена ударами Жак понял, что имеет дело с очень опасным противником. Жилистый араб, отражая нападение, подставил под удар и умело отдернул щит, сведя на нет всю вложенную в него силу, проскочил за спину и, не давая Жаку ни секунды покоя, стал вертеться вокруг, отвлекая рыцаря ложными выпадами в ожидании, когда франк подставит под удар какую-нибудь незащищенную часть тела. Если бы не умение замедлять свое время в бою, Жак вряд ли вышел бы из этого поединка победителем. Однако боевое искусство братьев-рыцарей Святого Гроба оказалось выше многолетней выучки и боевого опыта сарацина. Жак привычными упражнениями быстро вогнал себя в транс. Противник прямо на глазах превратился из быстрого, как молния, атакующего шершня в осу, что застряла в банке свежего кленового сиропа и, пытаясь выбраться на свободу, еле перебирает лапками в вязкой густой жиже.
Чтобы не тратить времени и сил, Жак, отклонившись от меча, привстал на стременах и, аккуратно подцепив острием пластину доспеха, вогнал лезвие прямо в сердце сарацина. Через рукоятку он ощутил, как жизнь покидает судорожно сотрясающееся тело.
Жак выдернул меч, снова уклонился от вражеского клинка, уже выпадающего из ослабевшей руки, и почувствовал, что силы, необходимые для ускорения времени, у него почти на исходе.
Возвращаясь в мир привычных звуков и движений, Жак придержал коня, чтобы получше оглядеться вокруг. Над ущельем, отражаясь резким коротким эхом от скал, метался сабельный звон. Как и предполагали предводители отряда посланников, чуда не произошло. Три десятка рыцарей, пусть даже самых лучших в Заморье, даже при самом удачном исходе, не могли перебить шесть сотен подготовленных арабов. Сарацины понесли большие потери, но, тем не менее, справились с паникой, смогли выстоять и начали оказывать франкам организованный отпор. И, самое неприятное, ситуацию быстро взял под контроль мусульманский командир.
На небольшом возвышении в стороне от стычки Жак заметил одинокого всадника, который, судя по всему, и возглавлял посланный против них султанский полк. Старый, убеленный сединами араб решительными движениями и командами быстро наводил порядок и проводил перегруппировку. Хаос на поле боя уменьшался прямо на глазах.
Жак обернулся к засаде, где скрывались арбалетчики в надежде, что он сможет привлечь их внимание и указать цель, по которой нужно было вести стрельбу. Однако они слишком удалились от укрытия.
Тем временем энергичные действия командира начали приносить свои плоды. Беспорядочно мечущиеся всадники опомнились, перестали паниковать, сформировали некоторое подобие боевого порядка и начали быстро, но организованно откатываться назад. Несколько рыцарей, среди которых Жак различил Недобитого Скальда и Робера, разметав прикрытие, словно это были не опытные воины, а соломенные чучела на учебном плацу, бросились было в погоню, но их остановил громовой голос приора:
– Все назад!
Увлеченные боем братья стали осаживать коней, возвращаясь назад, под знамя. В этот самый момент до Жака донесся громовой клич «Угррахх!!!» – это, по команде Сен-Жермена, в бой вступили монголы. Они вынеслись из-за скал и, стреляя на полном скаку из луков, черной толпой налетели на отступающих сарацин. Мусульманскому командиру ничего не оставалось делать, как остановить ретираду и встретить врага лицом к лицу.
Жак возвратился под знамя и занял место в строю. Как обычно бывает после таранной атаки, копья уцелели едва у половины рыцарей.
К Сен-Жермену подлетел на взмыленном Ветре Робер.
– Чормаган отдает команду к отходу, – тяжело дыша, выпалил арденнский рыцарь, – он начал терять людей.
– Все верно, – кивнул приор. – Мы так и сговорились, не ввязываться в затяжные стычки. Налетели, ударили и немедленно назад.
Монголы и франки, оставив врага считать убитых и перевязывать раненых, вернулись за осыпь.
– Арбалетчики, держать позиции! – распоряжался приор. – Первому эскадрону – спешиться, отвести коней в нишу и передохнуть, второму – заменить копья в обозе и стать в засаду.
Возвращаясь под защиту скал, Робер и Чормаган скакали бок о бок, что-то горячо обсуждая на ходу. Жак скакал немного позади. После горячки боя он ощущал страшную усталость и единственное чего сейчас желал, так это осушить кувшин терпкого бургундского вина, которое так хорошо утоляло жажду после весенней подрезки лозы в Монтелье. Братья-рыцари соскочили с коней, передав их на попечение оруженосцев. Не успели друзья перевести дух, как к ним спустился один из оруженосцев Сен-Жермена, приглашая подняться на наблюдательную площадку.
Сен-Жермен, Недобитый Скальд и де Барн вернулись обратно немного раньше, остальных. Они стояли у сложенного из камней ограждения, вглядываясь в дальние камни, за которыми укрывались отступившие враги. С появлением Жака и Робера, Сен-Жермен открыл небольшой совет:
– Первый бой мы, похоже, выиграли. Кто может сказать, братья, какие потери у врага и какие – у нас?
– Убитых врагов посчитать непросто, мессир, – пророкотал Недобитый Скальд, недовольно оглядывая зубцы окровавленной булавы и брезгливо отдирая с нее куски расколотого черепа с прилипшими волосами. – Да, честно говоря, и не до того было. Однако по всему выходит, что мы положили десятков семь, не меньше.
– Я успел переговорить с Чормаганом, – добавил Робер. – Наши потери – два рыцаря и пятеро монголов.
– Получается примерно один к десяти, – ухмыльнулся гигант. – Неплохо. А что, если после небольшой передышки попробовать атаковать их еще раз, пока они окончательно не пришли в себя?
Сен-Жермен отрицательно покачал головой:
– Ничего не выйдет. В первый раз мы ударили неожиданно, отсюда и такой сокрушительный успех. А в открытом бою на равных потери будут намного больше. Поэтому теперь мы должны стать в глухую оборону и уповать на то, чтобы патриарх послал нам на выручку сильный отряд из преданных ему крестоносцев.
– В окрестностях Иерусалима сейчас находятся только рыцари-монахи, – стараясь не глядеть на булаву Недобитого Скальда, произнес Жак. – Вы думаете, что это будут тамплиеры, мессир?
– Скорее всего, именно они, – кивнул приор. – Судя по тому, что поведал де Барн, госпитальеры заняты укреплением своей резиденции в Иерусалиме, а тамплиеры, разъяренные тем, что договор с султаном никак не учитывает их интересы, спят и видят, как бы досадить императору. Но если они по каким-то причинам задержатся…
– Считаете, что мы не выстоим, мессир? – вскинулся де Барн, услышав свое имя. – Я рыцарь, мессир, и не мне страшиться умереть в бою. Однако хотелось бы знать, к чему готовиться – к жизни или смерти?
– Вот-вот, – кивнул Недобитый Скальд, похлопывая приведенной в порядок булавой по своей необъятной ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Второй выстрел оказался точнее, и арбалетный болт, сокрушая сталь и черепную коробку, вошел в самую середину шлема. Последнее, что он увидел, был франк в ярко-белом плаще, потрясающий поднятым над головой копьем, на конце которого раздвоенным змеиным языком трепетал на ветру вымпел с ярко-желтым крестом.
– Святой Гроб и Иерусалим! – прошептал Сен-Жермен, сотрясая орденским штандартом.
Шпоры ударили в защищенные кольчужными чепраками бока боевых коней, и рыцарский эскадрон, словно вырвавшийся на волю горный поток, огибая недвижные тела расстрелянных в упор мусульман, ринулся навстречу врагу. Вылетев из теснины, конная лава растеклась по всей ширине ущелья, и братья пустили коней в галоп. Словно во время бесконечных тренировок в Джераше, рыцари в полном молчании сомкнули строй, выровняли ряды и, повторяя движения скакавшего на правом фланге приора, одновременно опустили копья.
Сарацинский отряд, полагаясь на бдительность дозора, спокойно двигался походным строем, и появление, словно из-под земли, целого эскадрона ощетиненных копьями неистовых франков стало для них громом средь ясного неба.
– Святой Гроб и Иерусалим! – теперь уже в полный голос прокричал приор.
Не успело горное эхо вернуть обратно его слова, как орденский боевой клич, исторгнутый из нескольких десятков луженых франкских глоток, обрушился на ошеломленного врага. Мусульманские всадники, скакавшие в первых рядах, резко осадили коней, и задние, еще не видя опасности, налетели на передних. Передние попытались развернуться и отступить, но им не давали это сделать стены ущелья. Хвост колонны, еще пребывая в полном неведении о том, что над авангардом нависла смертельная угроза, продолжал напирать. К тому времени, когда несущиеся во весь опор рыцари ударили по врагу, колонна сарацин уже представляла собой не боеспособный отряд, а беспорядочную свалку.
Главное преимущество тяжелой рыцарской конницы – таранный удар, благодаря опыту и предусмотрительности Сен-Жермена, организовавшего первоклассную засаду, было использовано в полной мере. Рыцари врезались в скопление испуганных людей и коней в тот самый момент, когда неразбериха достигла своего пика.
Жак упер копье в седельный крюк и в самый последний момент перед сшибкой жестко пришпорил коня. И без того распаленный атакой, дестриер взвизгнул от боли, присел, с силой оттолкнулся копытами от земли и, словно выпущенная из баллисты стрела, врезался в толпу. Копье ударило в плотно сбитую толпу так, что Жак с трудом его удержал. Первый сарацин просто вылетел из седла, а его конь, потеряв равновесие, беспомощно завалился на бок. Остро заточенный стальной наконечник погрузился в людскую стену и пробил насквозь второго. Жаку ударила по ладони отдача, и раздался громкий треск – древко копья, не рассчитанное на боковые нагрузки, став рычагом в теле пораженного врага, не выдержало и сломалось. Отлетая в сторону с торчащим в груди обломком, пронзенный насквозь мусульманин сбил на землю еще двоих, и они тут же завершили свой земной путь, отмеренный Аллахом, под копытами не разбирающих дороги до бешенства возбужденных коней.
Жак отбросил ставшую бесполезной рукоять, наклонился и пошарил вдоль ноги, нащупывая седельные ножны. Сталь крестовины приятно охладила слегка саднящую после удара руку, а обитая тонкой телячьей кожей деревянная рукоятка привычно легла в ладонь. Он потянул меч на себя и, слушая ни с чем не сравнимый свистящий шорох выходящего из ножен клинка, вскинул руку, в которой теперь сверкала непобедимая фламандская сталь. Кисть привычно напружинилась, ощущая тяжесть хорошо сбалансированного меча. Он снова пришпорил коня и ринулся в гущу схватки.
Первого же врага он встретил прямым ударом от корпуса, вложив в него всю силу. Быкоподобный сарацин, привычно рассчитывая на свою мощь, попробовал ответить встречным прямым ударом. Но в бою на мечах редко побеждает грубая сила. Легкий, слегка искривленный клинок дамасской работы, встретившись с прямым лезвием, подставленным под правильным углом, со звоном вылетел из руки араба и, повиснув на шнурке, сослужил незадачливому хозяину скверную службу, сильно дернув его вниз и назад. Араб потерял равновесие и развернулся к Жаку полубоком. Этого было достаточно для того, чтобы рыцарь вторым замахом перерубил противнику незащищенное горло. Выбросив перед собой черный сгусток крови, араб с бульканьем и предсмертным хрипом рухнул на гриву своему беломастному коню, окрашивая его шею и грудь в ярко-алый цвет.
Со следующим противником, сжимавшим в руке легкое кавалерийское копье, пришлось повозиться. Жак едва успел изготовиться для отражения атаки и принял удар копья на щит боковым отводом. Тонкий как игла наконечник ударил в железную полосу обивки и с хрустом прошел по дереву, разрывая толстую воловью кожу. Всадник попробовал отдернуть его назад, чтобы повторить удар, но было уже поздно – их кони съехались почти вплотную. Сарацин взвизгнул, отбросил копье и попытался достать свой меч, прикрываясь при этом коротким круглым щитом.
«На таком только рыбу жарить», – усмехнулся про себя Жак и в два сильных верхних удара разнес его в мелкую щепу. И без того паникующий сарацин, судя по оружию и одеждам, знатный и богатый, запутавшись в ножнах, вжался в седло и зажмурил глаза. «Эх, как сказал бы Робер, такой пленник пропадает», – подумал Жак и обрушил меч прямо на подставленный загривок, перерубая противнику шейные позвонки, которые прикрывало лишь совершенно бесполезное в бою кожаное подобие кольчужной защиты. Джигит испустил протяжный стон, и Жаку почудилось, что враг его раздваивается, – внутренним взором он видел, как душа убитого понеслась к Аллаху, дабы тот определил ей место в мусульманском раю или аду, а обычное зрение показывало тело, окровавленной куклой валящееся на землю.
Не успел Жак перевести дух, как на него вылетел третий сарацин. На вид он был хлипким и неумелым, но после первого же обмена ударами Жак понял, что имеет дело с очень опасным противником. Жилистый араб, отражая нападение, подставил под удар и умело отдернул щит, сведя на нет всю вложенную в него силу, проскочил за спину и, не давая Жаку ни секунды покоя, стал вертеться вокруг, отвлекая рыцаря ложными выпадами в ожидании, когда франк подставит под удар какую-нибудь незащищенную часть тела. Если бы не умение замедлять свое время в бою, Жак вряд ли вышел бы из этого поединка победителем. Однако боевое искусство братьев-рыцарей Святого Гроба оказалось выше многолетней выучки и боевого опыта сарацина. Жак привычными упражнениями быстро вогнал себя в транс. Противник прямо на глазах превратился из быстрого, как молния, атакующего шершня в осу, что застряла в банке свежего кленового сиропа и, пытаясь выбраться на свободу, еле перебирает лапками в вязкой густой жиже.
Чтобы не тратить времени и сил, Жак, отклонившись от меча, привстал на стременах и, аккуратно подцепив острием пластину доспеха, вогнал лезвие прямо в сердце сарацина. Через рукоятку он ощутил, как жизнь покидает судорожно сотрясающееся тело.
Жак выдернул меч, снова уклонился от вражеского клинка, уже выпадающего из ослабевшей руки, и почувствовал, что силы, необходимые для ускорения времени, у него почти на исходе.
Возвращаясь в мир привычных звуков и движений, Жак придержал коня, чтобы получше оглядеться вокруг. Над ущельем, отражаясь резким коротким эхом от скал, метался сабельный звон. Как и предполагали предводители отряда посланников, чуда не произошло. Три десятка рыцарей, пусть даже самых лучших в Заморье, даже при самом удачном исходе, не могли перебить шесть сотен подготовленных арабов. Сарацины понесли большие потери, но, тем не менее, справились с паникой, смогли выстоять и начали оказывать франкам организованный отпор. И, самое неприятное, ситуацию быстро взял под контроль мусульманский командир.
На небольшом возвышении в стороне от стычки Жак заметил одинокого всадника, который, судя по всему, и возглавлял посланный против них султанский полк. Старый, убеленный сединами араб решительными движениями и командами быстро наводил порядок и проводил перегруппировку. Хаос на поле боя уменьшался прямо на глазах.
Жак обернулся к засаде, где скрывались арбалетчики в надежде, что он сможет привлечь их внимание и указать цель, по которой нужно было вести стрельбу. Однако они слишком удалились от укрытия.
Тем временем энергичные действия командира начали приносить свои плоды. Беспорядочно мечущиеся всадники опомнились, перестали паниковать, сформировали некоторое подобие боевого порядка и начали быстро, но организованно откатываться назад. Несколько рыцарей, среди которых Жак различил Недобитого Скальда и Робера, разметав прикрытие, словно это были не опытные воины, а соломенные чучела на учебном плацу, бросились было в погоню, но их остановил громовой голос приора:
– Все назад!
Увлеченные боем братья стали осаживать коней, возвращаясь назад, под знамя. В этот самый момент до Жака донесся громовой клич «Угррахх!!!» – это, по команде Сен-Жермена, в бой вступили монголы. Они вынеслись из-за скал и, стреляя на полном скаку из луков, черной толпой налетели на отступающих сарацин. Мусульманскому командиру ничего не оставалось делать, как остановить ретираду и встретить врага лицом к лицу.
Жак возвратился под знамя и занял место в строю. Как обычно бывает после таранной атаки, копья уцелели едва у половины рыцарей.
К Сен-Жермену подлетел на взмыленном Ветре Робер.
– Чормаган отдает команду к отходу, – тяжело дыша, выпалил арденнский рыцарь, – он начал терять людей.
– Все верно, – кивнул приор. – Мы так и сговорились, не ввязываться в затяжные стычки. Налетели, ударили и немедленно назад.
Монголы и франки, оставив врага считать убитых и перевязывать раненых, вернулись за осыпь.
– Арбалетчики, держать позиции! – распоряжался приор. – Первому эскадрону – спешиться, отвести коней в нишу и передохнуть, второму – заменить копья в обозе и стать в засаду.
Возвращаясь под защиту скал, Робер и Чормаган скакали бок о бок, что-то горячо обсуждая на ходу. Жак скакал немного позади. После горячки боя он ощущал страшную усталость и единственное чего сейчас желал, так это осушить кувшин терпкого бургундского вина, которое так хорошо утоляло жажду после весенней подрезки лозы в Монтелье. Братья-рыцари соскочили с коней, передав их на попечение оруженосцев. Не успели друзья перевести дух, как к ним спустился один из оруженосцев Сен-Жермена, приглашая подняться на наблюдательную площадку.
Сен-Жермен, Недобитый Скальд и де Барн вернулись обратно немного раньше, остальных. Они стояли у сложенного из камней ограждения, вглядываясь в дальние камни, за которыми укрывались отступившие враги. С появлением Жака и Робера, Сен-Жермен открыл небольшой совет:
– Первый бой мы, похоже, выиграли. Кто может сказать, братья, какие потери у врага и какие – у нас?
– Убитых врагов посчитать непросто, мессир, – пророкотал Недобитый Скальд, недовольно оглядывая зубцы окровавленной булавы и брезгливо отдирая с нее куски расколотого черепа с прилипшими волосами. – Да, честно говоря, и не до того было. Однако по всему выходит, что мы положили десятков семь, не меньше.
– Я успел переговорить с Чормаганом, – добавил Робер. – Наши потери – два рыцаря и пятеро монголов.
– Получается примерно один к десяти, – ухмыльнулся гигант. – Неплохо. А что, если после небольшой передышки попробовать атаковать их еще раз, пока они окончательно не пришли в себя?
Сен-Жермен отрицательно покачал головой:
– Ничего не выйдет. В первый раз мы ударили неожиданно, отсюда и такой сокрушительный успех. А в открытом бою на равных потери будут намного больше. Поэтому теперь мы должны стать в глухую оборону и уповать на то, чтобы патриарх послал нам на выручку сильный отряд из преданных ему крестоносцев.
– В окрестностях Иерусалима сейчас находятся только рыцари-монахи, – стараясь не глядеть на булаву Недобитого Скальда, произнес Жак. – Вы думаете, что это будут тамплиеры, мессир?
– Скорее всего, именно они, – кивнул приор. – Судя по тому, что поведал де Барн, госпитальеры заняты укреплением своей резиденции в Иерусалиме, а тамплиеры, разъяренные тем, что договор с султаном никак не учитывает их интересы, спят и видят, как бы досадить императору. Но если они по каким-то причинам задержатся…
– Считаете, что мы не выстоим, мессир? – вскинулся де Барн, услышав свое имя. – Я рыцарь, мессир, и не мне страшиться умереть в бою. Однако хотелось бы знать, к чему готовиться – к жизни или смерти?
– Вот-вот, – кивнул Недобитый Скальд, похлопывая приведенной в порядок булавой по своей необъятной ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46