– Что вы знаете об этом? – требовательно спросил Мойши. Девушка попятилась в тень, чтото забормотала.
– Позволь мне, – шепнула ему Чиизаи и обратилась к девушке: – Как вас зовут, сеньора?
– Тола, сеньора. Я донселлаОфейи.
Чиизаи обернулась к нему.
– Это означает горничная, – шепнул Мойши.
– Меня зовут Чиизаи, – сказала она. – А это Мойши. Мы – друзья Офейи. – Для большей ясности она ткнула пальцем в себя и Мойши. – Мойши спас ей жизнь в Шаангсее.
Тола переводила испуганный взгляд с Чиизаи на Мойши и обратно. – Да?
Мойши кивнул.
– Как… как она выглядела? – спросила Тола. Мойши и Чиизаи озадаченно переглянулись.
– С ней все было в порядке, – сказал Мойши. – Но ведь вы наверняка видели ее перед отплытием.
– Да. – Теперь озадаченной выглядела Тола. – Но это было много сезонов назад. Никто не видел ее с тех пор, как она… как она сбежала с тем тудеском.
– С каким тудеском? – спросила Чиизаи. – Как его звали?
– Да с Хелльстурмом, конечно же. – Она заломила руки. – О, я знала, что это был недобрый день!
Чиизаи тронула донселлу за плечо.
– Вы уверены. Тола? Офейя сбежалаиз Корруньи с Хелльстурмом.
– О да, сеньора. Как я могу забыть? В тот день наша сеньора сказала всем нам: «Для всех в этом доме моя дочь мертва».
– Что вы имеете в виду? – спросила Чиизаи.
– Диос! Я слишком задержалась. Пердонаме,мне надо идти.
– Постойте! – вскричала Чиизаи, но Тола стрелой бросилась прочь, выбежала из рощицы с другой стороны и, скрывшись в тени дома, перебежала на другую сторону площади.
Они отыскали дымную таверну из беленого саманного кирпича и темного дерева между цирюльней и общественной лечебницей – в открытые двери стояли длинная очередь, а наружу все время выходили люди. В окна было видно несколько лежащих больных, на улицу тянулся запах лекарственных трав.
Таверна была не такой переполненной, как шаангсейские. Она была выбелена, низкий потолок поддерживался толстыми балками. Одну стену занимал огромный каменный очаг, сооруженный явно ради украшения, поскольку позади обитой мелью стойки вид пелась кухня.
Они нашли себе свободный столик. Рядом сидели только двое посетителей – это были куро, далузийские священники, в своих традиционных черных рясах и жестких квадратных шляпах. Один был очень молод, румян, нос картошкой. Второй был явно старше, с сильной проседью в волосах и бородкой клинышком. Как заметил Мойши, он был не низкого ранга, поскольку на шее у него висел на золотой цепочке тяжелый двойной крест – символ далузийской церкви.
Мойши и Чиизаи сели. Хорошенькая подавальщица принесла им кувшин компаньи, очень неплохого местного золотистого вина. Пока она им наливала, Мойши заказал обед.
– Разве не забавно, – сказала Чиизаи, отпивая вина, – что теперь загадка Офейи прояснилась, но дело стало еще запутаннее?
– Да. Теперь мы знаем, почему сеньора говорила нам, что у нее нет дочери.
– Ну, хоть не врала.
– В этом смысле – нет. Но, с другой стороны, она не сделала ни малейшей попытки помочь нам, и это мне очень любопытно. В конце концов, Офейя – ее дочь. Неужели сеньоре действительно лучше увидеть ее мертвой, чем хотя бы пошевелить пальцем ради ее спасения?
Чиизаи пожала плечами:
– Ну, над этим мы всю ночь можем ломать голову и ни к чему не придем.
Принесли еду. Мойши ухмыльнулся.
– Ты прямо в точку бьешь, Чиизаи. Мне это нравится. Вот что я предлагаю. Когда мы выйдем из таверны, я отправлюсь в дом СегильясовиОривара и выясню что смогу. А тебе придется порыскать еще на одной улице. Каскарас, тот далузиец, которого замучил Хелльстурм, тоже ведь родом отсюда. Офейя говорила мне, что он был чемто вроде торговца. Мне хотелось бы, чтобы ты в этом разобралась.
– Но с чего мне начать? Я и Корруньито как следует не знаю еще.
– В центре города есть такое место, которое называется меркадо. Туда сходятся купцы и торговцы, причем не только из Корруньи, но и со всей Далузии. Я бы предложил тебе начать отгула. Может, ктонибудь знает, в каком таком Кинтае его носило.
– Хм, – насмешливо фыркнула Чиизаи. – Ты просто не хочешь, чтобы я вшивалась поблизости, пока ты будешь общаться с сеньорой.
– С чего это тебе взбрела в голову такая блестящая мысль?
– Я видела, как ты на нее смотрел.
– Да никак я на нее не смотрел, – соврал он.
– Я пошутила, – хитро усмехнулась она. – Но теперь мне любопытно, с чего это ты так горячо отнекиваешься?
– Вовсе не поэтому, – подчеркнуто ответил Мойши. – Я хочу, чтобы мы оба были здесь ко времени встречи с Рохой. Потому жди меня в начале Калле Корлель прямо перед полуночью.
Она кивнула и принялась за еду. Мойши теперь мог слышать, о чем говорят двое куро за соседним столиком.
– … идут деньги, дон Годе? – презрительно сказал куро с бородкой клинышком. – Весь западный фасад иглесии надо разобрать и расширить. Вы что думаете, что мы можем рассчитывать только на деньги Церкви?
– Но цветное стекло ужасно дорого, – ответил молодой куро, дон Годе. – Ведь, дон Испете, мы, несомненно, можем перестроить расширенную иглесию не в столь дорогом стиле. А сэкономленные деньги можно использовать на одежду и еду для…
– Дорогой мой дон Годе, – перебил его старший куро с таким тяжким вздохом, как будто бремя заботы обо всем мире лежало на его плечах, – вы имеете представление о том, в каком районе Корруньи стоит наша иглесия? Там живут богатые партитионес,мужчины и женщины почтенные и гордые! И наша новая иглесия должна соответствовать этому величию!
– Но наши средства…
– Дада. Знаю, – раздраженно отмахнулся дон Испете. – Я сам некогда учился в семинарии. И все же, о Диос, сейчас мне она кажется слишком далекой от нас. Если бы вы побыли среди нас подольше, вы бы поняли, как тяжко управлять иглесией под покровом Церкви. – Он потянулся к блюду и взял вареную картофелину в сметане. Забросил ее в рот и, жуя, продолжил: – Запомните, дон Годе, здесь, в миру, вы должны забыть обо всем, чему вас учили в семинарии. – Он раскатисто рассмеялся. – Ладно, ладно, мальчик мой. Вы сами понимаете, что я выражаюсь фигурально. Но горькая правда заключается в том, что жизнь здесь, за стенами семинарии, совсем другая. В конце концов, книги жизни не заменят, так ведь? – Он поднял жирный указательный палец. В основание пальца вросло золотое кольцо. – Понимаете? Нет? – Он сунул в рот тонкий ломтик мяса, пожевал. – Согласен, было бы так хорошо использовать деньги, которые мы с таким трудом добыли, на помощь нуждающимся. Но реальность диктует обратное.
Его полуоткрытые губы блестели от жира. К круглой щеке над черной курчавой бородкой прилипло волоконце мяса.
– Сколько бы наши сердца ни говорили нам о том, что поступить надо иначе, мы имеем долг перед Церковью, которая выше наших желаний. – Он отхлебнул вина и рыгнул. – Мы получаем деньги от наших партитионес,дон Годе. Позвольте мне сказать вам, что в наше время свести концы с концами – дело тяжкое. О, много сезонов назад было куда проще, но с тех пор и нас стало больше, и времена изменились. Дело обычное. Теперь все куда сложнее. Церковь процветает именно благодаря деньгам. Не забывайте об этом, дон Голе. Вера – это хорошо. Мы служим ей, и у нее, конечно же, есть свое место. Но одной верой Церковь не проживет. Такой подвиг под силу лишь деньгам.
– Но, прошу прощения, дон Испете, наш первый долг – нести утешение тому, кто в нужде, указывать им путь к спасению! В этом и есть чудо Церкви!
– Мгм, да. – Дон Испете отломил ножку жареного барашка, обнажив белорозовое гнездо сустава. – Но, дон Годе, то, что делают для Церкви деньги, – тоже чудо. А без них… ну, – он пожал плечами, – милость Церкви не осенит никого. – Он впился в мясо белыми зубами. – Успокойтесь, сын мой, – сказал он, – все во славу Диоса.
ФУГА
На Пласа дель Пескиса было совершенно пусто.
Мойши стоял в густой тени оливковых деревьев, выбрав точку с наилучшим обзором на восток и запал, а также на север, откуда он мог незамеченным наблюдать за домом СегильясовиОривара.
Он сидел тут уже довольно долго. И никто ни разу не вошел в дом и не вышел из него. Четыре человека прошли мимо, не останавливаясь.
Он посмотрел в других направлениях. Пусто. Снов: вернулся к наблюдению за домом. Войти в него можно было только через двери.
Теперь Мойши двигался чрезвычайно быстро и беззвучно, ныряя из одной тени в другую. Так он пересечь площадь. Прошел какойто старик, чуть позже в другую сторону проплыла молодая парочка, держась за руки. Никто Мойши не заметил.
Наконец он добрался до темной боковой улочки справа от дома. Второе дерево на ней было как раз то, что нужно, и Мойши влез на него, затем перебрался со ствола на толстый сук, дугой изгибавшийся как раз нал заросшей плющом стеной дома.
Он встал носком сапога в развилку лозы и, убедившись, что она выдержит его вес, подтянулся. Перебирая руками, цепляясь изо всех сил, он медленно и осторожно поднялся вверх.
Уже будучи довольно высоко, Мойши услышал тихие крики, словно тонкая проволока свистела в воз духе, и один раз ощутил мимолетное легкое прикосновение кожистого крыла. Он не слишком любил летучие мышей, да к тому же они показались ему какимито слишком уж большими, но, хотя они и продолжат метаться рядом с ним и вопить своими характерными высокими голосами, угрозы для него они не представляли, и. притерпевшись к их быстрому полету, он продолжал подъем.
Мойши двигался вдоль стены, как какойто ночной зверь в час охоты. Вскоре он добрался до угла дома. Здесь было посветлее – большей частью от огней с площади. Он глянул на небо – край кучевого облака наполз на восходящую луну, – но он был вполне уверен, что преодолеет этот последний отрезок стены не замеченным снизу.
Мойши осторожно вытянул руку за угол так далеко, как только мог, и нащупал толстую лозу на фасаде дома. Потянул. Лоза держалась крепко. Он схватился покрепче и потянулся ногой.
Потом он думал, как же ему повезло, что он продолжал держаться правой рукой, потому что новая лоза оборвалась под его весом, и он ударился о стену дома, ободрал щеку о плюш и скользнул вниз. Он высвободил левую руку и мгновение висел, раскачиваясь, лишь на одной руке. Сила тяжести тянула его вниз, на улицу.
Упершись носками сапог, он остановил раскачивание и, прижавшись грудью к стене дома, стал искать на фасаде другую лозу. Отыскал, ухватился за нее покрепче. На сей раз она выдержала, и, задержав на несколько мгновений дыхание, Мойши повис на правом балкончике у забранного ставнями окна второго этажа.
На миг он сжался в комок за кованой решеткой, чувствуя себя совершенно беззащитным на свету. К тому же, забравшись сюда, он понял, что балкончик здесь скорее для украшения. Он не был предназначен для таких тяжестей.
Мойши вынул кинжал и всунул его острие в щель между деревянными ставнями. Нащупал простой металлический крючок и поднял его. Проник в комнату и закрыл за собой ставни.
Он оказался в маленькой комнатке с высокой кроватью с пуховиком и резным деревянным комодом, над которым висело очень большое овальное зеркало в бамбуковой лакированной раме. В углу стояло бамбуковое креслокачалка, словно ожидая возвращения хозяина. В комнате слабо пахло ароматами, на столике у кровати горел маленький светильник. Это само по себе было странно, поскольку у комнаты был нежилой вид, несмотря на все явные попытки ее оживить.
В три шага Мойши пересек комнату и приложил ухо к двери. Та оказалась слишком толстой. Он осторожно приоткрыл ее. Галерея с резными перилами огибала поверху то, что он счел за зал первого этажа.
Он вышел и замер. Слышалось слабое эхо тихих голосов. Мойши опустился на колени, вглядываясь сквозь перила. У передней двери стояла сеньора СегильясиОривара и разговаривала с Чиммоку. Похоже, он собирался выйти, поскольку был в темном плате.
– … как можно скорее, – услышал он. – И. ради Диоса, позаботься, чтобы он не выследил тебя.
Чиммоку молча кивнул и выскользнул из дверей. Теперь Мойши должен был быстро решить, что ему делать – остаться ли с сеньорой или посмотреть, что это за дело такое у Чиммоку ночью. Он выбрал первое не только потому, что таков был его первоначальный план, но еще и потому, что обстоятельства были на его стороне, оставив его с сеньорой наедине. Идти сейчас против них означало бы искать неприятностей на свою голову.
Сеньора заперла двери на засов и теперь шла к нему. Она стала подниматься по лестнице.
Мойши быстро и бесшумно отступил в комнату, через которую он проник в дом, прикрыл дверь, оставив щелку. Несмотря на зажженный светильник, он был уверен, что не эта комната спальня сеньоры. Он услышал, как она прошла мимо, и осмелился выглянуть. Он увидел, как она входит в комнату в дальнем конце галереи. Над дверью висел корабельный колокол из полированной меди.
Теперь уже обратного хода нет, подумал он. Чем дольше тянешь, тем больше вероятность того, что Чиммоку успеет вернуться.
Глубоко вздохнув, Мойши открыл дверь, вышел на галерею и беззвучно вошел в комнату сеньоры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39