А потом – обратно на базу для вечерней работы…
* * *
Рашель Мансур стояла голой посередине ковра ручной работы, что покрывал пол номера, снятого ею два часа назад в отеле портового города Кламовка. Хоть и дорогой, номер пованивал сырой и сухой гнилью, карболовым мылом и дровами. Дыша медленно и ровно, Рашель в привычной последовательности вытягивала руки и ноги, разминала мышцы. Шторы были задернуты, дверь заперта, а снаружи расставлены датчики, чтобы предупредить о нежелательных гостях, потому что ей совершенно не улыбалось объяснять свои действия прислуге, которая могла их увидеть.
Вообще она много чего не намеревалась объяснять людям, среди которых ей приходилось находиться. Новая Республика наполняла ее горькой и безнадежной злостью – она осознавала эту злость, понимала, что это непрофессионально, но избавиться от этого чувства не могла. Пустая растрата людского потенциала, которая и была смыслом существования Новой Республики, оскорбляла ее чувства, как публичное сожжение книг или истребление ни в чем неповинных.
Новая Республика существовала 250 лет на расстоянии 250 световых лет от Земли. Когда Эсхатон переместил девять десятых населения Земли через червоточину – по причинам, до объяснений которых не снизошел, – он их частично отсортировал по этнической, социальной или психологической близости. Новой Республике досталась смесь из восточноевропейских технофобов и роялистов, ищущих утешения в прошлых веках.
Основатели Новой Республики пострадали от рук безликих технологических перемен. В рыночных демократиях до-сингулярностной Земли они видели, как миллионы людей выбросили на свалку истории. Получив в свое распоряжение новый мир и средства обращения с ним, они немедленно установили консервативный общественный порядок. Спустя поколение разразилась жестокая гражданская война между теми, кто хотел использовать и дальше корнукопии – наносборочные фабрики, способные создавать любые физические товары, – и теми, кто хотел держаться более простого образа жизни, когда каждый знает свое место и свое место есть для каждого. Прогрессисты потерпели поражение, и Новая Республика столетие развивалась естественным образом – как развивалась бы Европа, если бы физика и химия остановились в 1890 году. Патентные бюро закрылись: места для мечтающих релятивистов предусмотрено не было.
Стоя голой посреди ковра, Рашель смогла на время отложить эти мысли. Отключиться от окружающего мира, пока ее имплантаты пробегали свою обычную последовательность тренировки самозащиты. Она начиналась с дыхательных упражнений, потом шли изометрические сокращения групп мышц под контролем системы управления боем, наконец – молниеносные движения, когда встроенные контроллеры нервной системы брали на себя управление, вертя ее тело в каскаде упражнений боевых искусств. Десятиминутный цикл два раза в неделю держал ее в такой готовности к самообороне, которая от адепта без имплантатов потребовала бы не меньше часа каждый день.
Вертясь и дергаясь на невидимых нитях, она разбрасывала и расчленяла нематериальных демонов – нетрудно было перенести на них свою злость и досаду. Вот это – за того слепого нищего, которого она видела сегодня на улице. Его болезнь была бы излечима в мире, где медицина развита получше. А это – за тех крестьян, которых обрекли пахать землю, считая придатками этой земли, а не людьми. Это – за женщин, погибающих при родах нежеланных детей. Это – попам, пособникам предрассудков, насажденных правящей элитой, попам, впаривающим своей пастве фальшивые утешения будущей жизни, когда все ужасы, верующих преследующие, из цивилизованных миров давно изгнаны. А это, вот это и вот это – тем, кто к ней относится как к человеку третьего сорта. Злость требовала множества ката .
Не хочу я этого мира. Не люблю я этот мир. Не нужен мне этот мир, не хочу я ему сочувствовать, и его обитателям тоже. Эх, если бы только я им не была нужна…
Рядом с номером располагалась крошечная ванная – дорогое излишество в здешней культуре. Там Рашель тщательно смыла с себя пот и грязь, как и воспоминания. И частично – пессимизм. «Здесь станет лучше, – напомнила она себе. – За этим я здесь».
Обсохнув, она вернулась в спальню и села на край кровати, потом взяла свой потрепанный ЛП.
– Дай-ка мне посла ООН, – велела она.
В Новой Республике был только один посол ООН, Джордж Чо, постоянный представитель Совета Безопасности, перед которым она только и отчитывалась. (Новая Республика настойчиво отказывалась признавать какие бы то ни было более тонкие политические учреждения Земли.)
– Обрабатывается… биип ….
– Рашель, прости, сейчас я не могу говорить. Жду, чтобы стала доступной информация об инциденте возле Рохарда. Если будешь так любезна оставить сообщение после сигнала… биип .
– Привет, Джордж, это Рашель. Звоню из Кламовки. Перезвони мне. Похоже, что мне придется выступить публично, и нужна дипломатическая поддержка. Поговорить надо. Конец сообщения.
Она закрыла ЛП и отложила прочь, мрачно глядя на ночной столик. Ее маскарадный костюм (ей трудно было думать о нем как о нормальной одежде, даже проносив несколько месяцев) валялся кучей на комоде. Надо было наносить визиты, соблюдать форму, пока не станет можно действовать открыто. «К черту бы все это ради настоящей солдатской игры», – подумала она. Жить по правилам Новой Республики надоело очень быстро. «Если не найду хоть одного цивилизованного человека, у меня крыша съедет. Да, кстати, позвонить надо этому инженеру-подрядчику. Холоднее мороженой рыбы, и не слишком приветлив, но черт меня побери, если я позволю ему вот так от себя отделаться. Может быть, из него можно будет вытащить за ресторанным столиком больше, чем из Адмиралтейства за месяц дипломатических коктейлей и официальных меморандумов».
Она снова взяла ЛП.
– Найди мне голосовую почту инженера Спрингфилда. Только текст. Хочу отправить ему сообщение. Начало…
* * *
Джордж Чо, Полномочный Посол Совета Безопасности ООН при дворе Его Величества Императора Ивана Гашека Третьего (Милостью Божией и прочая), потел под стоячим воротником и вежливо кивал.
– Да, ваше превосходительство, я отлично вас понял. Тем не менее, хотя эта спорная территория аннексирована Новой Республикой, я должен снова заявить, что мы считаем ситуацию находящейся в нашей компетенции, если, конечно, это не чисто внутреннее дело – но ведь этот самый Фестиваль не является вашей традицией, о которой мне до сих пор не было известно? – следовательно, снова возникает этот неприятный Пункт Девятнадцатый.
Его превосходительство герцог Гашек покачал головой.
– Для нас это неприемлемо.
Он вперился в Чо водянистыми, но пронзительными голубыми глазами. «Не хрен делать этим иностранцам, вот и лезут они не в свое дело», – подумал он. Нет, Чо для терранского дегенерата-анархиста-технофила еще ничего был. Он чем-то напоминал Михалу ищейку-бладхаунда: мешки под глазами, постоянно грустный вид и ум – как стальной капкан с взведенной пружиной.
Джордж Чо вздохнул и откинулся на спинку кресла. Он глядел мимо великого князя, на портрет его отца, висевший на стене. В сорок – на троне, умер в шестьдесят, в глубокой старости. Император Гашек Второй. Что-то в нем было от вундеркинда, была в нем сила расшевелить это до идиотизма консервативное болото. Этот человек сумел вытащить Новую Республику из скорлупы настолько, чтобы завести военный флот и колонизировать три-четыре самых захолустных планеты. Он хорошо учил историю. А это опасно .
– Я вижу, вы смотрите на моего отца? Весьма жестоковыйный был человек. Это у нас семейная черта, – заметил Михал, скривившись. – Мы не любим, когда в наши дела суют нос посторонние. Близорукий подход, быть может, но…
Он пожал плечами.
– Да, понимаю. – Чо снова перевел взгляд на герцога. – Да, конечно. И все же позволю себе поинтересоваться, достаточно ли ясно обрисовал я вам преимущества, связанные с участием ООН? Я думаю, нам много чего есть предложить; мне бы даже в голову не пришло заговорить об этом, не будь я уверен, что вы могли бы получить от нашего предложения большую пользу.
– Есть польза, есть побочные эффекты. Вы имеете в виду что-нибудь конкретное? – Михал подался вперед.
– Вообще-то… да. Это тоже восходит к Пункту Девятнадцать – запрету на оружие, нарушающее принцип причинности. «Всякий, кто создает оружие, способное нарушить и так далее, считается виновным в преступлении против человечества и подлежит за таковое наказанию, установленному международным сообществом». Мы прекрасно знаем, что вам и в голову не пришло бы использовать такое оружие против ваших собственных миров. Но у нас недостаточно фактов, чтобы судить о намерениях… гм… агрессора , этого самого Фестиваля. Информация о нем весьма скудна, что тревожно само по себе. Вот я и предполагаю, что для вас может быть выгодно иметь в составе вашей экспедиции независимого наблюдателя от ООН – чтобы отвергнуть любые обвинения в преступлениях против человечества и иметь свидетеля, если ваши войска подвергнутся нападению подобного рода.
– Ага. – Михал скрипнул зубами и улыбнулся послу. – А почему вы думаете, что будет экспедиция?
Тут уж была очередь Чо улыбаться. Он провел почти двое суток без сна, разбирая донесения разведки, отслеживая СМИ и пытаясь в одиночку сложить всю мозаику: численность дипломатического персонала жестко ограничивалась правилами Новой Республики.
– Полно-те, ваше превосходительство! Вы хотите, чтобы мы поверили, будто Новая Республика решит оставить без ответа такое оскорбление своей чести, не говоря уже о нарушении территориальной целостности? Какая-то реакция неизбежна. Здесь вашего флота стало гораздо меньше, на базах повышено состояние тревоги, идет активная деятельность в Кламовке, Либау и В-1 – все это говорит в пользу вероятной экспедиции флота. Вы же не перебросите туда своих солдат, скомандовав им трижды щелкнуть каблуками и сказать: «Ничего нет лучше дома родного»?
Михал потер переносицу, чтобы скрыть хмурую гримасу.
– Я не буду ни подтверждать, ни опровергать ваши предположения о готовящейся экспедиции.
– Разумеется, – кивнул Чо.
– Тем не менее. Вы знаете что-нибудь об этом Фестивале? Или о том, что там делается, на Рохарде?
– На удивление мало. Вы же все, что происходит, держите в секрете – и не очень тонко, боюсь. Отчаянные донесения Четвертой гвардейской дивизии о защите столицы читались бы более убедительно, если бы не оповещение месяцем раньше о переброске Четвертой гвардейской с Новой Праги на Байкал-четыре. Но не только вы держите это в секрете. Мои люди ничего не смогли нарыть об этом Фестивале, а это действительно тревожно. Мы даже послали запрос о помощи Эсхатону, но в ответ получили только шифрограмму со словами: «П. Т. Барнум был прав».
(Криптограмма была зашифрована ключом из секретного дипломатического одноразового портфеля ООН, и утечка шифра вызвала колоссальную панику в службах безопасности.)
– Интересно, кто такой этот самый Барнум, – заметил герцог. – Впрочем, неважно. Этот Фестиваль оказал на планету Рохард катастрофическое влияние. Экономика в развалинах, гражданские беспорядки и открытый бунт ширятся, как пожар. А это… – Он бросил резкий взгляд на посла. – Вы понимаете, что это значит для основополагающих принципов нашей цивилизации?
– Я являюсь всего лишь послом, представляющим интересны членов ООН в Новой Республике, – безразличным голосом ответил Чо. – Я здесь не для того, чтобы выносить суждения о вашей стране. Это было бы самонадеянно.
– Хм! – Герцог опустил глаза к письменному столу. – Мы действительно рассматриваем возможность экспедиции, – сказал Михал, и Чо едва смог скрыть удивление. – Но это будет трудно. В системе, куда она направится, враг уже хорошо окопался. Мы не знаем, откуда он явился. А если мы прямо пошлем туда флот, его может постигнуть та же судьба, что и эскадру на станции. Поэтому мы обдумываем одну довольно-таки… гм… отчаянную стратагему.
Чо подался вперед.
– Ваше превосходительство, если вы думаете о нарушении принципа причинности, то должен вам сообщить…
Герцог поднял руку.
– Уверяю вас, господин посол, что в результате действий флота Новой Республики никаких глобальных нарушений принципа причинности не произойдет. Намерений нарушать Пункт Девятнадцать у нас нет. – Он чуть поморщился. – Тем не менее, локальные нарушения принципа причинности иногда разрешаются в пределах тактической ситуации, ограниченной непосредственным световым конусом события? И я думаю, что… да. Наблюдатель от ООН сможет заверить все стороны, что наши действия были правильными и законными. Сможет ведь?
– Наблюдатель от ООН будет скрупулезно придерживаться правды, – заявил Чо, снова потея.
– Хорошо. В этом случае, думаю, мы можем удовлетворить ваш запрос – если будет принято решение о посылке экспедиционного корпуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
* * *
Рашель Мансур стояла голой посередине ковра ручной работы, что покрывал пол номера, снятого ею два часа назад в отеле портового города Кламовка. Хоть и дорогой, номер пованивал сырой и сухой гнилью, карболовым мылом и дровами. Дыша медленно и ровно, Рашель в привычной последовательности вытягивала руки и ноги, разминала мышцы. Шторы были задернуты, дверь заперта, а снаружи расставлены датчики, чтобы предупредить о нежелательных гостях, потому что ей совершенно не улыбалось объяснять свои действия прислуге, которая могла их увидеть.
Вообще она много чего не намеревалась объяснять людям, среди которых ей приходилось находиться. Новая Республика наполняла ее горькой и безнадежной злостью – она осознавала эту злость, понимала, что это непрофессионально, но избавиться от этого чувства не могла. Пустая растрата людского потенциала, которая и была смыслом существования Новой Республики, оскорбляла ее чувства, как публичное сожжение книг или истребление ни в чем неповинных.
Новая Республика существовала 250 лет на расстоянии 250 световых лет от Земли. Когда Эсхатон переместил девять десятых населения Земли через червоточину – по причинам, до объяснений которых не снизошел, – он их частично отсортировал по этнической, социальной или психологической близости. Новой Республике досталась смесь из восточноевропейских технофобов и роялистов, ищущих утешения в прошлых веках.
Основатели Новой Республики пострадали от рук безликих технологических перемен. В рыночных демократиях до-сингулярностной Земли они видели, как миллионы людей выбросили на свалку истории. Получив в свое распоряжение новый мир и средства обращения с ним, они немедленно установили консервативный общественный порядок. Спустя поколение разразилась жестокая гражданская война между теми, кто хотел использовать и дальше корнукопии – наносборочные фабрики, способные создавать любые физические товары, – и теми, кто хотел держаться более простого образа жизни, когда каждый знает свое место и свое место есть для каждого. Прогрессисты потерпели поражение, и Новая Республика столетие развивалась естественным образом – как развивалась бы Европа, если бы физика и химия остановились в 1890 году. Патентные бюро закрылись: места для мечтающих релятивистов предусмотрено не было.
Стоя голой посреди ковра, Рашель смогла на время отложить эти мысли. Отключиться от окружающего мира, пока ее имплантаты пробегали свою обычную последовательность тренировки самозащиты. Она начиналась с дыхательных упражнений, потом шли изометрические сокращения групп мышц под контролем системы управления боем, наконец – молниеносные движения, когда встроенные контроллеры нервной системы брали на себя управление, вертя ее тело в каскаде упражнений боевых искусств. Десятиминутный цикл два раза в неделю держал ее в такой готовности к самообороне, которая от адепта без имплантатов потребовала бы не меньше часа каждый день.
Вертясь и дергаясь на невидимых нитях, она разбрасывала и расчленяла нематериальных демонов – нетрудно было перенести на них свою злость и досаду. Вот это – за того слепого нищего, которого она видела сегодня на улице. Его болезнь была бы излечима в мире, где медицина развита получше. А это – за тех крестьян, которых обрекли пахать землю, считая придатками этой земли, а не людьми. Это – за женщин, погибающих при родах нежеланных детей. Это – попам, пособникам предрассудков, насажденных правящей элитой, попам, впаривающим своей пастве фальшивые утешения будущей жизни, когда все ужасы, верующих преследующие, из цивилизованных миров давно изгнаны. А это, вот это и вот это – тем, кто к ней относится как к человеку третьего сорта. Злость требовала множества ката .
Не хочу я этого мира. Не люблю я этот мир. Не нужен мне этот мир, не хочу я ему сочувствовать, и его обитателям тоже. Эх, если бы только я им не была нужна…
Рядом с номером располагалась крошечная ванная – дорогое излишество в здешней культуре. Там Рашель тщательно смыла с себя пот и грязь, как и воспоминания. И частично – пессимизм. «Здесь станет лучше, – напомнила она себе. – За этим я здесь».
Обсохнув, она вернулась в спальню и села на край кровати, потом взяла свой потрепанный ЛП.
– Дай-ка мне посла ООН, – велела она.
В Новой Республике был только один посол ООН, Джордж Чо, постоянный представитель Совета Безопасности, перед которым она только и отчитывалась. (Новая Республика настойчиво отказывалась признавать какие бы то ни было более тонкие политические учреждения Земли.)
– Обрабатывается… биип ….
– Рашель, прости, сейчас я не могу говорить. Жду, чтобы стала доступной информация об инциденте возле Рохарда. Если будешь так любезна оставить сообщение после сигнала… биип .
– Привет, Джордж, это Рашель. Звоню из Кламовки. Перезвони мне. Похоже, что мне придется выступить публично, и нужна дипломатическая поддержка. Поговорить надо. Конец сообщения.
Она закрыла ЛП и отложила прочь, мрачно глядя на ночной столик. Ее маскарадный костюм (ей трудно было думать о нем как о нормальной одежде, даже проносив несколько месяцев) валялся кучей на комоде. Надо было наносить визиты, соблюдать форму, пока не станет можно действовать открыто. «К черту бы все это ради настоящей солдатской игры», – подумала она. Жить по правилам Новой Республики надоело очень быстро. «Если не найду хоть одного цивилизованного человека, у меня крыша съедет. Да, кстати, позвонить надо этому инженеру-подрядчику. Холоднее мороженой рыбы, и не слишком приветлив, но черт меня побери, если я позволю ему вот так от себя отделаться. Может быть, из него можно будет вытащить за ресторанным столиком больше, чем из Адмиралтейства за месяц дипломатических коктейлей и официальных меморандумов».
Она снова взяла ЛП.
– Найди мне голосовую почту инженера Спрингфилда. Только текст. Хочу отправить ему сообщение. Начало…
* * *
Джордж Чо, Полномочный Посол Совета Безопасности ООН при дворе Его Величества Императора Ивана Гашека Третьего (Милостью Божией и прочая), потел под стоячим воротником и вежливо кивал.
– Да, ваше превосходительство, я отлично вас понял. Тем не менее, хотя эта спорная территория аннексирована Новой Республикой, я должен снова заявить, что мы считаем ситуацию находящейся в нашей компетенции, если, конечно, это не чисто внутреннее дело – но ведь этот самый Фестиваль не является вашей традицией, о которой мне до сих пор не было известно? – следовательно, снова возникает этот неприятный Пункт Девятнадцатый.
Его превосходительство герцог Гашек покачал головой.
– Для нас это неприемлемо.
Он вперился в Чо водянистыми, но пронзительными голубыми глазами. «Не хрен делать этим иностранцам, вот и лезут они не в свое дело», – подумал он. Нет, Чо для терранского дегенерата-анархиста-технофила еще ничего был. Он чем-то напоминал Михалу ищейку-бладхаунда: мешки под глазами, постоянно грустный вид и ум – как стальной капкан с взведенной пружиной.
Джордж Чо вздохнул и откинулся на спинку кресла. Он глядел мимо великого князя, на портрет его отца, висевший на стене. В сорок – на троне, умер в шестьдесят, в глубокой старости. Император Гашек Второй. Что-то в нем было от вундеркинда, была в нем сила расшевелить это до идиотизма консервативное болото. Этот человек сумел вытащить Новую Республику из скорлупы настолько, чтобы завести военный флот и колонизировать три-четыре самых захолустных планеты. Он хорошо учил историю. А это опасно .
– Я вижу, вы смотрите на моего отца? Весьма жестоковыйный был человек. Это у нас семейная черта, – заметил Михал, скривившись. – Мы не любим, когда в наши дела суют нос посторонние. Близорукий подход, быть может, но…
Он пожал плечами.
– Да, понимаю. – Чо снова перевел взгляд на герцога. – Да, конечно. И все же позволю себе поинтересоваться, достаточно ли ясно обрисовал я вам преимущества, связанные с участием ООН? Я думаю, нам много чего есть предложить; мне бы даже в голову не пришло заговорить об этом, не будь я уверен, что вы могли бы получить от нашего предложения большую пользу.
– Есть польза, есть побочные эффекты. Вы имеете в виду что-нибудь конкретное? – Михал подался вперед.
– Вообще-то… да. Это тоже восходит к Пункту Девятнадцать – запрету на оружие, нарушающее принцип причинности. «Всякий, кто создает оружие, способное нарушить и так далее, считается виновным в преступлении против человечества и подлежит за таковое наказанию, установленному международным сообществом». Мы прекрасно знаем, что вам и в голову не пришло бы использовать такое оружие против ваших собственных миров. Но у нас недостаточно фактов, чтобы судить о намерениях… гм… агрессора , этого самого Фестиваля. Информация о нем весьма скудна, что тревожно само по себе. Вот я и предполагаю, что для вас может быть выгодно иметь в составе вашей экспедиции независимого наблюдателя от ООН – чтобы отвергнуть любые обвинения в преступлениях против человечества и иметь свидетеля, если ваши войска подвергнутся нападению подобного рода.
– Ага. – Михал скрипнул зубами и улыбнулся послу. – А почему вы думаете, что будет экспедиция?
Тут уж была очередь Чо улыбаться. Он провел почти двое суток без сна, разбирая донесения разведки, отслеживая СМИ и пытаясь в одиночку сложить всю мозаику: численность дипломатического персонала жестко ограничивалась правилами Новой Республики.
– Полно-те, ваше превосходительство! Вы хотите, чтобы мы поверили, будто Новая Республика решит оставить без ответа такое оскорбление своей чести, не говоря уже о нарушении территориальной целостности? Какая-то реакция неизбежна. Здесь вашего флота стало гораздо меньше, на базах повышено состояние тревоги, идет активная деятельность в Кламовке, Либау и В-1 – все это говорит в пользу вероятной экспедиции флота. Вы же не перебросите туда своих солдат, скомандовав им трижды щелкнуть каблуками и сказать: «Ничего нет лучше дома родного»?
Михал потер переносицу, чтобы скрыть хмурую гримасу.
– Я не буду ни подтверждать, ни опровергать ваши предположения о готовящейся экспедиции.
– Разумеется, – кивнул Чо.
– Тем не менее. Вы знаете что-нибудь об этом Фестивале? Или о том, что там делается, на Рохарде?
– На удивление мало. Вы же все, что происходит, держите в секрете – и не очень тонко, боюсь. Отчаянные донесения Четвертой гвардейской дивизии о защите столицы читались бы более убедительно, если бы не оповещение месяцем раньше о переброске Четвертой гвардейской с Новой Праги на Байкал-четыре. Но не только вы держите это в секрете. Мои люди ничего не смогли нарыть об этом Фестивале, а это действительно тревожно. Мы даже послали запрос о помощи Эсхатону, но в ответ получили только шифрограмму со словами: «П. Т. Барнум был прав».
(Криптограмма была зашифрована ключом из секретного дипломатического одноразового портфеля ООН, и утечка шифра вызвала колоссальную панику в службах безопасности.)
– Интересно, кто такой этот самый Барнум, – заметил герцог. – Впрочем, неважно. Этот Фестиваль оказал на планету Рохард катастрофическое влияние. Экономика в развалинах, гражданские беспорядки и открытый бунт ширятся, как пожар. А это… – Он бросил резкий взгляд на посла. – Вы понимаете, что это значит для основополагающих принципов нашей цивилизации?
– Я являюсь всего лишь послом, представляющим интересны членов ООН в Новой Республике, – безразличным голосом ответил Чо. – Я здесь не для того, чтобы выносить суждения о вашей стране. Это было бы самонадеянно.
– Хм! – Герцог опустил глаза к письменному столу. – Мы действительно рассматриваем возможность экспедиции, – сказал Михал, и Чо едва смог скрыть удивление. – Но это будет трудно. В системе, куда она направится, враг уже хорошо окопался. Мы не знаем, откуда он явился. А если мы прямо пошлем туда флот, его может постигнуть та же судьба, что и эскадру на станции. Поэтому мы обдумываем одну довольно-таки… гм… отчаянную стратагему.
Чо подался вперед.
– Ваше превосходительство, если вы думаете о нарушении принципа причинности, то должен вам сообщить…
Герцог поднял руку.
– Уверяю вас, господин посол, что в результате действий флота Новой Республики никаких глобальных нарушений принципа причинности не произойдет. Намерений нарушать Пункт Девятнадцать у нас нет. – Он чуть поморщился. – Тем не менее, локальные нарушения принципа причинности иногда разрешаются в пределах тактической ситуации, ограниченной непосредственным световым конусом события? И я думаю, что… да. Наблюдатель от ООН сможет заверить все стороны, что наши действия были правильными и законными. Сможет ведь?
– Наблюдатель от ООН будет скрупулезно придерживаться правды, – заявил Чо, снова потея.
– Хорошо. В этом случае, думаю, мы можем удовлетворить ваш запрос – если будет принято решение о посылке экспедиционного корпуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54