Багаж: готовить запуск. Ожидать прибытия экипажа с момента сто секунд. Запуск произвести в момент Т минус двадцать секунд от настоящего времени.
Когда они сожгут вот этот конкретный мост и прыгнут за борт, остается только молиться и надеяться, что командование на мостике не осмелится засветить радар – рискуя предупредить Фестиваль, – чтобы найти ее и уничтожить. Спасательная шлюпка – это мыльный пузырь по сравнению с капитальными кораблями ВКФ Новой Республики.
Рашель снова поглядела на судей и сделала глубокий вдох, собравшись.
– Так вы устроили весь этот мартышечий суд в попытке обойти мой иммунитет? Я польщена. Никогда не думала, что вы настолько глупы… Юта!
Она пригнулась – последнее слово она выкрикнула, оповещая жучков через микрофон у горла. Одновременный многократный грохот ей сообщил, что объемные заряды сработали. Она нахлобучила прозрачный капюшон-респиратор, закрыла его, а потом включила сотовый индикатор «свой-чужой».
Шершни рванули сквозь дыры в потолке. Пауки, крабы, скорпионы из углеродных полимеров – все, на самом деле, изготовленные из сточных вод – распыляли липкую обездвиживающую пену повсюду, и там, где кто-нибудь барахтался, выделяли анестезирующий пар хлороформа. Какой-то матрос бросился к Рашели, и тот сработали ее боевые имплантаты: он рухнул, как мешок с картошкой, получив по голове удар нечеловеческой силы раньше, чем она заметила его существование. Мир сузился до пространства между ней и Мартином, который стоял за столом, вытаращив глаза, протягивая к ней полуопущенные руки, а какой-то матрос уже потащил его к дверям.
Рашель перешла на боевую скорость, отрезав от управления телом свою слишком человеческую нервную систему.
Время замедлилось, свет померк, цепи гравитации ослабели, зато воздух стал густым и вязким. Люди-куклы двигались как в замедленной съемке, а Рашель перепрыгнула через стол и бросилась к Мартину. Его стражник стал поворачиваться к ней, поднимая руку, Рашель схватилась за нее и вывернула, почувствовав, как кость вышла из сустава. Другого охранника она резко ткнула левым кулаком, треснули хрупким картоном ребра, и парочка костей в кисти Рашели хрустнули от удара. Трудно было об этом помнить – вообще трудно было думать, – но самым главным ее врагом было собственное тело, куда более хрупкое, чем казалось ее рефлексам.
Одной рукой она обхватила Мартина – осторожно, будто он был стеклянным, но «у-уф» выходящего из его легких воздуха сказало ей, что она Спрингфилда душит. Дверь не была заперта, и Рашель распахнула ее ногой, вытащив Мартина раньше, чем та успела закрыться. Отпустив его, она повернулась, захлопнула дверь, потом полезла в жилетный карман за чем-то вроде шпаклевки.
– Омаха! – крикнула она в микрофон.
По поверхности вещества забегали стробированные желтые и красные огни – своим механическим зрением Рашель их видела, – она влепила шпаклевку в дверь и плюнула сверху. Вещество посинело и начало быстро расползаться – волна липкой жидкости побежала по щели между дверью и стеной, становясь тверже алмаза.
Между залепленной дверью и стеной перебило кабель интеркома, и это вместе с липкой пеной и хлороформом давало выигрыш в минуту или две, пока оставшиеся в кают-компании поднимут тревогу.
Мартин пытался согнуться пополам и вдохнуть. Она подхватила его и побежала по коридору – будто бредешь по горло в воде, и Рашель быстро поняла, что проще отталкиваться одной ногой, потом другой и лететь, – как при малой гравитации.
Край поля зрения у Рашели стало заволакивать красным, и это значило, что она близка к перегоранию. Периферическая нервная система работала на форсаже, но при такой скорости она питалась анаэробным дыханием, и эти резервы истощались тревожно быстро. На следующем перекрестке остановилась кабина лифта: Рашель рванулась туда, втащив за собой Мартина, и нажала уровень приемного этажа офицерской зоны. Потом переключилась на нормальную скорость.
Двери закрылись, и лифт поехал вверх, а Мартин начал судорожно дышать. Рашель привалилась к стенке – черные пятна плыли перед глазами, горящие легкие требовали воздуха. Первым заговорил Мартин.
– Где… где ты научилась?..
Рашель моргнула. В левом верхнем квадранте ее поля зрения плавали часы. Восемь секунд прошло, как она крикнула «Юта». Восемь секунд? Уж скорее – восемь минут. Рашель глубоко вдохнула, вызывая зевоту, вымывая из легких углекислоту. Мышцы ныли, горели, будто раскаленные провода проложили вдоль костей. Подташнивало, левая рука стала неудержимо трястись.
– Специальные. Имплантаты.
– Кажется, ты мне чуть ребро не сломала – вот здесь. Куда мы?
– Спасательная. Шлюпка… – Судорожный вдох. – Как я говорила.
Сверху мигнула лампочка. Один этаж проехали. Один остался.
На нужном этаже дверь открылась. Рашель выпрямилась, шатаясь. Никого не было – счастье. В таком состоянии ей с мышью не справиться, куда уж там с солдатом. Она вышла из лифта, Мартин – за ней.
– В мою каюту, – сказала она тихо. – Постарайся идти непринужденно.
Он поднял руки.
– Вот с этим?
Черт, надо было их сорвать, пока она еще была на форсаже .
Рашель покачала головой и, пошарив в кармане брюк, вытащила серую трубку.
– Парализатор.
Везение кончилось на половине коридора. Открылась дверь, вышел какой-то старшина. Он подвинулся, давая дорогу, но тут у него отвалилась челюсть – он сообразил, что происходит.
– Эй!
Рашель в него выстрелила.
– Быстрее! – бросила она через плечо и захромала вперед. Мартин двинулся следом. Дверь ее была впереди, за поворотом.
– Золото! – окликнула она ждущую шлюпку.
Над головой замигали красные огни – включилась система оповещения: « Тревога! Зеленая палуба, сектор „Б“; двое вооруженных бунтовщиков на свободе. Вооружены и опасны. Зеленая палуба, сектор „Б“, тревога!»
– Черт, – буркнул Мартин. Впереди зарокотал, опускаясь, герметический щит.
Рашель снова перешла на боевую скорость, и мир сразу стал серым. Она бросила свое тело вперед, встала прямо под щитом и уперлась в него. Мартин двигался как во сне, просто чувствуя, как давят на нее моторы, стараясь расплющить, разрезать пополам. Он нырнул – проскользнул под щитом. Она – за ним, отпустив барьер и не сбрасывая темпа, хотя руки и ноги онемели, и смертельным предупреждением появилось покалывание в лице. До ее каюты было два метра.
– Юнона! – крикнула она двери через горловой микрофон, и это слово прозвучало как хрип старого динозавра.
Дверь распахнулась. Мартин вбежал внутрь, а Рашель оставили силы: она ничего не видела, колени стали подгибаться. Боевая скорость кончилась, она почувствовала, как плывет, и что-то ударило в бок.
Кто-то волочил ее по щебню, и это было чертовски больно.
Сердце билось так, будто сейчас разлетится на части. Воздуха не хватало.
Звук захлопнувшейся двери.
Темнота.
ЦИРК МЕРТВЫХ
Революционный комитет занял православный собор Плоцка, превратив его в Комиссариат по экстропической идеологии. Все те, кто отверг учение революционной оптимизации и при этом не покинул город, были приведены в трибунал и получили долгие и подробные разъяснения о своем неправильном поведении. После чего их расстреливали, разумы картографировали и выгружали в Фестиваль, а потом приговаривали к исправительному труду – обычно все сразу. Таких было немного – почти все население разбежалось по лесам и полям, преобразилось или радостно приняло дело революции.
Избушка Сестры Седьмой, созданная по местным мифам и легендам, выгруженным в ноосферу Фестиваля, присела во дворе Революционного комиссариата и как следует испражнилась. Вскоре домик встал и направился к вишневым деревьям по краям площади: избушка проголодалась, и любовь епископа к цветущим вишням не мешала ей перекусывать.
Сестра Седьмая недовольно наморщила рыло и направилась к двери. В церкви было полно просителей, желающих получить то или вытребовать это. Они стояли перед кухонным столом, расположившимся в середине нефа, а за ним сидели с полдюжины революционных функционеров скучающего вида. Маленькая исступленная женщина призвала Рубинштейна воздеть руки и изгнать председателя, который так был нагружен механическими дополнениями, что при ходьбе клацал. Предмет экзорцизма вроде бы имел что-то общее с необходимостью отменить прежнюю политику уничтожения художественно неграмотных. Действительно, этот приоритет не имел особого веса по оценкам Критикессы – в конце концов, нельзя же выиграть эстетический спор у трупа, – но желание Рубинштейна передумать, после всего лишь пары дней общения с ней, никак не свидетельствовало о его художественной цельности. Эти забавные люмпен-людишки были так невозможно афористичны в своей крайности, им так недоставало последовательности, что иногда она отчаивалась понять движущую ими эстетику.
На какое-то время Сестра Седьмая утонула в потоке знаний от Фестиваля. Он давал фильтрованную информацию о своем бегстве от сознания, стимулируя этим колонию Критиков на орбите, а они передавали ей самые сладкие кусочки. Фестиваль распространяется звездными парусниками, что действительно так. Для передачи своих открытий домой он также пользуется каузальными каналами. Сейчас на кольцах машинерии вокруг Спутника возникали огромные Хиггс-бозонные фабрики, застывший газ и пыль слипались в импульсно-волновые ускорители частиц на границе планетарного пространства. Тысячи тяжелых термоядерных реакторов выходили на режим, каждый давал достаточно энергии для существования континентальной цивилизации. Первая партия звездных парусников близилась к готовности, и прожорливость их была невероятна – не менее тонны стабилизированной антиматерии каждому; потом еще каузальные каналы, петабиты и экзабиты связанных частиц, которые надо было произвести и тщательно и ненаблюдаемо разделить на соответствующие пакеты. Первые звездные парусники должны были вскоре принять полезный груз, направить тупые носы в пустоту и рвануть с ускорением где-то в полмиллиона «же», усевшись на пучке нейтральных частиц, испускаемых огромными машинами запуска на высокой орбите у планеты Рохард. Их основным назначением будут две последние остановки на маршруте Фестиваля – чтобы доставить свежие каналы и подробный доклад о текущем посещении, следующим назначением… ну, Фестиваль устроился лагерем на несколько месяцев. Вскоре прибудут Торговцы.
Торговцы шли за Фестивалем повсюду. Самовоспроизводящийся природный источник каузальных каналов, Фестиваль прокладывал дороги связи, открывая новые цивилизации для торговли – цивилизации, которые, после посещения, пребывали в слишком сильном культурном шоке, чтобы торговаться за огромные строения, которые строил для своих собственных целей и покидал потом Фестиваль. Более чем тысяча мегасостояний была составлена туземцами планетной цивилизации Торговцев с помощью сверхсветовых кораблей и достаточного запаса разумов, чтобы следовать за Фестивалем. Как птицы по следам плуга, отваливающего жирную почву, они ждали, когда можно будет запустить зубы в сочную интеллектуальную собственность, распаханную прошедшим крестьянином.
Сейчас что-то щекотало задний мозг Сестры Седьмой. Она остановилась у купели и нагнулась попить. Сообщение от Той-Кто-Наблюдает Первой: «Идут корабли. Фестиваль извещает. Много кораблей идут в молчании». Вот это уже интересно . Обычно Торговцы появляются, как трехъярусный цирк, в мигании огней и с громкой музыкой на всех волнах, пытаясь привлечь внимание. Крадутся – это к беде.
«Определено сорок два корабля. Все с ядрами двигателей, все на малой эмиссии: термальный выброс, уменьшение видимости во фронтальном аспекте. Дистанция семь световых секунд».
Странно . Сестра Седьмая выпрямилась. Кто-то – нет, какая-то конструкция Фестиваля, вроде человеческого детеныша, но с длинными висячими ушами, блестящим мехом и глазами на ножках по сторонам крысиной морды – входил в боковую дверь.
Сестра моя. Как реагирует Фестиваль?
Встроенные расширения включали ее в телефонную нервную систему Фестиваля, создавая мост связи с братьями и сестрами.
«Фестиваль заметил. Текущая деятельность не закончена, вмешательство терпимо не будет. Направлены трое Вышибал».
Сестра Стратагем Седьмая вздрогнула и оскалила клыки. Мало что в Фестивале ее пугало, но Вышибалы в этом списке стояли вторым пунктом, сразу после Края. Край может тебя убить случайно; Вышибалы куда менее случайно действуют…
Зайцеобразное видение в проходе прыгнуло к ней с выражением панического страха на морде. Буря прервал нотацию Тимошевскому и огляделся.
– Что это? – спросил он.
Тимошевский зарокотал:
– Думаю, тушеный кролик на ужин.
– Нет! Господа, умоляю! Помогите!
Кролик остановился перед ними, растолкав двух бабушек, протянул передние конечности – руки, как заметила Сестра Седьмая, с неприятно-человеческими пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54