— Хранительница — это еще не вся Антея.
— Разве? — Теперь настала моя очередь быть саркастичной.
— Не путай маску, которую видят окружающие, с внутренним содержанием. Маска, личина, личность... Я бы назвала это Персоной. То, посредством чего мы соотносим себя с внешним миром. Архетип адаптации, защитный панцирь, набор ролей на все случаи жизни. В создании этой маски другие часто принимают большее участие, нежели тот, кто ее носит. Но маска — еще не лицо. Маска — всего лишь маска. Похоже, ты забыла об этом. Опять.
— Очень возвышенно, — равнодушно пожала плечами я. — Персона или нет, но сейчас я — Хранительница. Я вплетена в судьбу и в самою суть эль-ин. И на все обязана смотреть только с такой точки зрения. Если я хоть на минуту посмею выпустить это из виду, ты же первая и пресечешь подобные поползновения. Скорее всего, вместе с моим существованием.
— И то правда. — Кажется, смертная женщина и эльфийская богиня на мгновение вступили в конфликт, а затем обе дружно передернули плечами и буркнули: — Ничего, уверена, ты найдешь выход.
— Уже нашла.
Пауза.
— У тебя всегда был очень... нестандартный подход к разрешению такого рода внутренних конфликтов, Антея.
— Как это? — заинтересовалась я.
Какое-то время она молчала, пристально меня разглядывая. Заговорила тихим, отстраненным голосом, который был у Нефрит, когда она погружалась в мир своих призрачных видений.
— У каждого из нас, по крайней мере у каждого человека, есть обратная сторона. Все то, что мы не желаем или не можем в себе увидеть. Все, что кажется нам неприемлемым или невозможным. Желания, способности и переживания, которые не совместимы с сознательным представлением о себе. Все это концентрируется в подсознании человека и становится Тенью. На пути самопознания нам не избежать встречи с этим могущественным архетипом... Несколько лет назад встретилась со своей Тенью и ты.
Я сразу поняла, о каком случае она говорит. И зябко обхватила себя руками.
Встретилась? Слишком слабое слово. Скорее, мы с моей Тенью врезались друг в друга. С разгона. Приложились друг о друга так, что сломанные кости души до сих пор ныли при плохой эмоциональной погоде. Звон от того столкновения чуть было не разрушил целый мир... и так небрежно убил одну зеленоглазую арр-леди, которой не повезло оказаться поблизости.
— Не упрощай. Для простого отражения моей личности то существо... та Антея была слишком мощным образованием.
Нефрит улыбнулась, в улыбке не было ни тепла, ни веселья.
— Я гораздо лучше тебя знаю о всех магических тонкостях и неувязках того феномена. Но Тень — не только скопление негативных характеристик, она притягивает вообще все, что мы в себе не видим. Если наша самооценка низка, то Тень получает все те способности, которым не находится места в сознательной жизни. Это хранилище огромного количества энергии, мощнейший источник творчества. И чем сильнее мы отрицаем в себе что-то, тем сильнее становится Тень. Ты, Антея, и тогда, и теперь умеешь отрицать с потрясающей страстностью. Мне до сих пор странно, что ты так легко осознала все те теневые стороны своей личности и приняла их как законную часть себя. А потом начала так активно и так расчетливо их использовать.
Я опустила голову, вспоминая, как произошло это самое осознание. И «принятие». Никаким душевным и внутренним ростом тут и близко не пахло. Я просто швырнула словами в Аррека, впечатывая их, вдавливая в обнаженные раны, «активно и осознанно» стремясь сделать ему как можно больнее. И лишь позже начала понимать, насколько эти признания были правдивы. Одна из наших самых первых и самых уродливых ссор. Тогда, единственный раз за всю нашу совместную жизнь, он меня чуть было не ударил.
— Но каким бы странным и кружным ни был твой путь, ты, к моему величайшему удивлению, развиваешься.
— Угу... Еще два дня буду развиваться. Не подскажешь, как найти короткую тропинку и добраться до совершенства в столь сжатые сроки?
— О... — улыбнулась. И на человеческом лице хищно блеснули совершенно неуместные клыки эль-ин. — Уверена, ты доберешься. В крайнем случае, заставишь совершенство приползти к тебе.
— Тоже выход, — вздохнула я, обдумывая, как можно осуществить подобное на практике.
— Ты только помни, Тея, что эльфийское совершенство тоже умеет кусаться, — довольно резко посоветовала богиня.
— И зубы у совершенства довольно острые, — раздался из-за спины мелодичный, точно змеящийся причудливыми аккордами голос.
Я застыла...
...не зная, как надо дышать...
...потеряв способность мыслить...
Ауте Милосердная, неужели за эти годы я и правда успела забыть звук его голоса?
Медленно, так медленно, точно боялась расплескать что-то бесконечно дорогое, повернулась.
Серебристые, с зеленоватым оттенком волосы падали на плечи, на спину, на руки. Серебристые волосы оттеняли серебряную кожу, казалось, весь он состоит из живого, мерцающего словно светом серебра. Только бездонная чернота глаз и имплантанта выделялась на фоне сдержанного серебряного сияния. Он был словно поэтическая строчка... музыка. Здесь, в глубинах океана грез, в мягкой темноте черных вод, он казался духом, выходцем из потустороннего мира.
Он казался именно тем, кем и являлся на самом деле.
Ауте Милосердная, неужели за эти годы и я правда успела забыть, как он выглядел?
Да.
— Антея, — он мягко поднялся по ступеням в беседку, опустился на подушки напротив. Улыбнулся с искренним сожалением.
Я резко оглянулась. Нефрит не было. Вновь обожгла взглядом черноглазый призрак. Это и в самом деле был он. Не еще одно лицо Эль, не отражение, не маска. Это он.
— Иннеллин... — Мой голос звучал совсем потерянно.
— Ты выросла в прекрасную женщину, Анитти, — волшебный голос барда ласкал каждый звук, каждую ноту.
Как я любила когда-то этот голос...
Любила? Когда-то?
Наши души обвенчаны. Это значит, что даже после смерти мы — одно. Это значит, что даже если мы возродимся для иной жизни, наши души найдут друг друга, притянутые, точно мотыльки на свет, непреодолимым и неумолимым порывом. Для Аррека у меня была лишь одна жизнь, лишь короткие два дня, и после этого мы будем друг для друга потеряны. Для Иннеллина...
Он улыбнулся. Печально. Сплел сен-образ, придавший моим мыслям и смутным ощущениям более четкую форму:
Есть одна любовь — та, что здесь и сейчас,
Есть другая — та, что всегда...
Есть вода, которую пьют, чтобы жить,
Есть — живая вода.
Глядя на эль-ин, которого безутешно и тихо оплакивала почти всю жизнь, я вдруг с ужасом поняла, что совсем не знаю его. Не знаю, не помню, не понимаю. Что с Арреком, с этим человеком, чужаком, с невыносимым, чванливым тигром меня связывает больше, чем с первым мужем, которому когда-то без сомнений и без оглядки вручила свою душу.
О Ауте...
Мои уши жалобно опустились, пальцы сжались, оставляя на ладонях кровавые следы когтей.
— Все верно, родная, — его голос погружал в теплые серебристые воды, против воли заставлял расслабиться, забыться. Между нами затрепетал хрупкий сен-образ ту.
Жизнь и смерть. Двойственность. Разделенность тех, кто оказался по разные стороны грани. Судьба.
— Ненадолго, — хрипло выдохнула я.
Он как-то неопределенно взмахнул ушами.
— Я пришел извиниться, Антея.
Что?
— За что?
— За то, что украл твою юность.
Я открыла рот, чтобы начать с жаром отрицать эти самообвинения. И не произнесла не слова. С правдой не спорят.
Тогда я была ребенком. Глупым ребенком. Я доверилась ему полностью, без оглядки. Иннеллин знал, чем грозит «Венчание душами». Он должен был сказать «нет» за нас обоих. Теперь, с высоты более чем полувекового возраста и опыта, это было очевидно.
Наконец жалобно выдавила:
— Ты же не виноват, что погиб...
— Нет, — короткое слово упало, как приговор.
— Инн... — бросила на него быстрый, почти вороватый взгляд. А затем более долгий. В душе тлело что-то горькое, душащее, жгущее глаза. Неуклюже попыталась превратить все в шутку: — Подумаешь... Юность! Да кому она нужна? Что это вообще такое?
Он ответил с необычайной серьезностью:
— Юность — это когда танцуешь, как будто тебя никто не видит. Когда живешь, как будто ты никогда не умрешь. Когда доверяешь, как будто тебя никогда не предавали... И когда любишь, как будто тебе никогда не делали больно.
— Инн...
— Прости, — осторожно коснулся моих пальцев. — Тебя необходимо услышать все это. Тебе необходимо понять некоторые вещи.
Я не хотела понимать. Я хотела броситься к нему на шею и вновь стать той беззаботной, влюбленной и глупой Антеей, какой была когда-то. Осознание того, что все эти годы я тосковала даже не столько по черноглазому барду, сколько по той бесшабашной молодости, которая навсегда ушла вместе с ним, заставляло чувствовать себя грязной, мелкой, мерзкой.
— Анитти...
— Чувствую себя предательницей. И преданной.
— Так и должно быть. За разрушение отношений ответственность всегда несут двое. Ты не должна винить лишь себя. Я не виню.
— Наша дочь... — Мой голос прервался. Какое-то время никто ничего не говорил. Наконец он тихо, тихо произнес:
— Так получилось.
И потом:
— Я люблю тебя.
Я дернулась, точно от пощечины. Сидела, съежившись, слушая, как он тихо наигрывает на арфе. А потом я сказала:
— Да подавись ты своей философией!
И все-таки бросилась к нему на шею. И оказалось, что я ничего не забыла. И по-прежнему умею любить. А идиотизм юности — он всегда рядом, внутри нас. Надо только протянуть руку.
Я заплакала наконец после стольких лет, освобожденная. И освободившая. Глубинные палаты дрогнули, растворяясь.
Медленно раскрыла глаза, ощущая на щеках влагу. Подводные чертоги уже тускнели в памяти, превращаясь в очередной призрачный образ. Стыло в сердце осознание: я его никогда не увижу. И почему-то это наполняло все тело странной, покорной безмятежностью. Да будет все так, как предначертано Бесконечно Изменчивой.
Аррек беспокойно шевельнулся во сне, и я тихо перебралась на другую сторону кровати, поближе к нему. Осторожно коснулась сияющей кожи.
Чувствовала себя предательницей. И преданной. Ни один из нас больше не был юным. Ни один из нас уже не умел доверять.
Я свернулась клубочком под боком у мужа, щекой прижавшись к протянутой мне ладони.
Закрыла глаза, чувствуя, что усталость берет свое, мысли затуманиваются. Гадать о значении сказанного этой ночью было бесполезно. По крайней мере, пока. Сейчас самое умное, что я могу сделать, — спать.
ТАНЕЦ СЕДЬМОЙ, ЛЕЗГИНКА
Ruthme brise
Первое нападение случилось на следующий день. Я проснулась рано и некоторое время позволила себе понежиться на смятых простынях. Аррека не было, судя по всему, довольно давно, но неподалеку порхал сен-образ, оставленный им вместо традиционного: «Вставай, соня!». Я потянулась к странному образованию, не то мысли, не то картине.
Твой сон — как мост в ночных просторах,
ты по нему бредешь в тиши.
Внизу — как сновиденье —
шорох не то воды, не то души.
Вот тебе за то, что думала что-то скрыть от специалиста по секретам! Ткнули, как котенка, в собственную наивность. Души, значит. Интересно, что бы сказала по этому поводу Нефрит?
Ну, ладно. По крайней мере, теперь не чувствую себя окончательной обманщицей.
Вставать не хотелось. То есть встать, конечно, было можно, но вот встречаться со всем тем, что ждало за порогом спальни, не было ни малейшего желания. Прятаться от жизни таким образом — самая унизительная из возможных форм трусости... Я сердито отбросила простыни, и те упали на пол подстреленными бабочками.
Разъяренным ураганом пронеслась по анфиладам, не сбавляя скорости, сиганула в бассейн, а оттуда — на тренировочную площадку. Утренние упражнения, чтоб им ни ветра, ни штиля! Тело все еще ломило после вчерашних приключений, мышцы живота протестовали против даже самых осторожных движений. Громко.
Пятнадцать минут медленных мук — это был мой сегодняшний предел. Спарринга с северд я бы, наверное, просто не пережила.
Закончив упражнения, села у кромки бассейна и положила на колени свой меч.
Вздохнула, освобождая мысли и чувства от суетного беспокойства. Медитация на оружии...
Будем прощаться, Сергей.
Коснулась рукояти. Медленно вытянула клинок из ножен. Сначала на два пальца. Затем на треть.
Клинок меча подобен
Прохладному потоку горного
Ручья.
И я любуюсь им
Прозрачным летним утром.
Сен-образ получился легким и в то же время странно глубоким. Мимолетная красота, изящество древнего искусства. В иероглиф, обозначающий раннее летнее утро, каллиграфически вписан глагол «любоваться», тактильное ощущение прохлады вплетено в...
И тут сквозь толщу воды атаковало это.
Первого броска я избежала только благодаря потрясающей реакции Сергея — тот перехватил контроль над телом и швырнул меня в сторону, выжимая все возможное и невозможное из сверхъестественной скорости вене. Второй бросок — меня задело по касательной и отбросило на потолок, но перед самым ударом удалось сгруппироваться и соскользнуть по стене в нужную (читай:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62