Большую часть года они проводили в дороге и даже в Фарлане предпочитали держаться вместе. Обоз с рождения оставался для Изака единственным домом, но здесь его не любили, и только оставшись в одиночестве, он мог почувствовать хоть какую-то связь с другими. Когда же он был не один, он чувствовал, что в равной степени благословлен и проклят богами и что люди боятся и благословения, и проклятия, выпавших на его долю. Белоглазые рождались, чтобы защищать Семь племен, но людские зависть и страх наделили их демоническими чертами, поэтому теперь в них видели символы оскверненной души Ланда. Карел недовольно поморщился.
– Ты такой же мрачный и вспыльчивый, как и твой отец. Кажется, ты унаследовал от него больше, чем обычно наследуют такие, как ты.
– А может, он просто слишком противный, – горько возразил Изак.
– Может, но с остальными он ведет себя много лучше. Беда в том, что ты похож на мать. Он видит в тебе ее черты, отчего и страдает. А если бы ты его не злил, возможно, тебе не пришлось бы все время бороться с желанием дать ему сдачи.
Изак посмотрел на Карела и встретился с его проницательным взглядом. В глазах Карела бегали веселые чертики, и Изак успокоился. Карел был единственным, кто видел его внутреннюю борьбу, и единственным, кто его понимал.
– Белоглазые во всех племенах одинаковы, – продолжал Карел, постукивая трубкой о борт повозки. Он ласково посмотрел на Изака, легкая улыбка тронула его губы. – Помнишь, я рассказывал тебе о сержанте Кулете? Он был настоящий негодяй, худший из белоглазых. Когда ему было шестнадцать, он убил всю свою семью, кроме матери, само собой. Но ведь нельзя винить вас, белоглазых, за то, что вы рождаетесь такихми большими. В том виноваты лишь боги, и многие это понимают. Как бы то ни было, командиру стражников не разрешили казнить Кулета. Жрец Нартиса заступился за него, заявив, что родинка на лице Кулета говорит о том, что его коснулась рука самого Нартиса.
Карел презрительно хмыкнул.
– На мой взгляд, его скорее коснулся демон, но родинка была точно такого же синего цвета, как и двери храма, это точно. Мы постоянно подпаивали сержанта, чтобы он весь день шутил, негодник ужасно смешил меня, даже сильнее, чем твои глупые выходки. Зато трезвым он был страшно скучным и постоянно затевал драки в казарме. А вот на поле брани – сама смерть ему удивлялась! Все были рады сражаться вместе с ним в бою. Он бился как одержимый, никогда не отступал, всегда прикрывал тех, кто рядом. Возле него ты был в полной безопасности. Карел глубоко затянулся трубкой, потом потрепал Изака по голове.
– Радуйся, тебя благословили боги. Ты вспыльчивый и дерзкий, вдумчивый и бессердечный. Из белоглазых получаются прекрасные воины, потому что вы вдвое сильней и вдвое отчаяннее прочих. Только не пойми меня неправильно, ты мне как сын, но я повидал немало таких, как ты. Кроме необычных глаз вам достается то, что вы едва способны контролировать. Вероятно, для тебя это плохо, твой отец тоже не любит, чтобы им командовали, но ни один белоглазый никогда не был тихой овечкой. Слушайся отца до весны, а там станешь свободным, обещаю. Просто постарайся обуздывать характер.
– Я почему-то не чувствую благословения богов.
– Знаешь, мальчик, жизнь сурова. Ланд – жестокое место, и чтобы его усмирить, нужны белоглазые. И боги знали об этом, когда позволили родиться первому из вас. Последний из рода фарланов был задуман богами, как гласят хроники, и он вовсе не был придворным шутом.
Карел похлопал Изака по плечу и притянул к себе, чтобы заглянуть в глаза. А когда снова заговорил, в его голосе зазвучала тоска:
– Наши боги, наверное, великие и могущественные, но они никогда не были добрыми.
Изак узнал любимую поговорку старого воина. Ветеран улыбнулся.
– Ну же, перестань хмуриться. Лекция закончена.
Карел закинул ноги на перекладину и стал наслаждаться солнечным теплом, которого они не увидят многие месяцы, когда вернутся домой.
Изак повертелся на своем месте, устраиваясь поудобнее и готовясь к долгому монотонному дню. Он принялся подсчитывать, сколько месяцев осталось до его совершеннолетия. Интересно, годится ли он, чтобы его сделали «духом» В следующем году он сможет поступать как захочет, и никто не посмеет понукать его, как упрямого мула. Он уйдет отсюда. Отец устанавливает правила, пока Изак ребенок, но это не продлится вечно.
Стать «духом» было мечтой Изака, но пока он знал лишь то, что лучше Карела владеет мечом. Ему больше не требовалось учиться. А если командиры воинов окажутся такими же, как погонщики в обозе, он уйдет в другое место, возможно, станет наемником, как Карел, повидает далекие города. Многие белоглазые так и делают; некоторые не находят хорошей работы, но никогда не становятся отшельниками, не живут тихо и скромно. И миролюбивыми они тоже никогда не бывают.
Изак с головой погрузился в мечты о воинской славе, как вдруг его вывел из задумчивости звук, донесшийся спереди. Почти из всех повозок высунулись люди в надежде увидеть, что происходит. Все еще дул ароматный ветерок, но уже не мог охладить раскрасневшиеся на солнце лица. У большинства людей в караване имелись шляпы с широкими полями, но Изак обходился без головного убора. Его кожа была такой же светлой, как у остальных, но никогда не обгорала и не шелушилась, восстанавливаясь так же быстро, как заживали любые раны Изака, и мальчик видел в этом благословение богов. Зато кое-что другое в нем заставляло людей нервничать.
Слева на дереве Изак заметил двух лесных голубей, с интересом поглядывающих на обоз, и потянулся, чтобы снять из-за спины лук, но замер, когда звук раздался снова. Это был чей-то зов, и Изак поднялся на ноги, чтобы лучше видеть.
Теперь он заметил приближающегося всадника с развевающимися косами, воздевшего вверх копье. То был сигнал для Карела, который мигом вскочил в седло скакуна, до сей поры терпеливо рысившего рядом с повозкой. Вовсе не такие кони бывали у Карела, когда он принадлежал к «духам»: на этом пони было мало татуировок, свидетельствующих о породистости, и заклинаний, обращенных к богине путешественников Нифал, но конь уже немало лет верно служил хозяину. Положив руку на эфес меча, другой рукой Карел дал мальчику знак перехватить поводья повозки, а потом послал крепкого пони вперед.
Обоз все-таки остановился, наступила звенящая тишина. Здесь были почти не освоенные земли, и все чувствовали и любопытство и тревогу.
Когда Карел приблизился к всаднику, из-за поворота дороги появились другие люди: пятеро – охранники каравана, на таких же пони, как у Карела, а один, незнакомец, шел пешком. Остальные возвышались над ним, но, как ни странно, явно чувствовали себя в его присутствии неуютно.
Карел остановился и спешился, едва миновал головную повозку. Он ждал, когда подойдет незнакомец, а пока осматривался, изучая местность. Вокруг больше не видно было ни души, и все равно он не снял руку с эфеса меча. С виду Карел держался спокойно, и все же одинокий путник без коня выглядел в этих местах слишком подозрительно.
Изак почувствовал, как ногти его впились в ладони. Незнакомец был даже выше самого Изака, привыкшего смотреть на всех погонщиков сверху вниз. Одет был этот человек с головы до пят в черное, и, судя по тяжелым чешуйчатым доспехам из толстой кожи, явился не из здешних теплых краев, где воины носили легкие доспехи или вовсе обходились без них. Но, несмотря на свой рост, фарланом он явно не был, как не принадлежал ни к одному из известных Изаку племен.
Незнакомец держал в руке меч, но Карел не стал доставать свой, двинувшись навстречу чужаку.
Изак вдруг понял, что внимание Карела отвлек клинок и что он не обращает внимания на владельца меча, несмотря на то, чему сам учил Изака. «Меч ничего не скажет тебе о намерениях противника, будешь глазеть на клинок, дождешься, что он воткнется в твой живот». И все же мальчик тоже не мог оторвать взгляда от клинка: его форма и цвет отличались от всех, ранее виденных Изаком. По черной поверхности пробегали едва различимые блики. Изака пробрала дрожь при одном виде этого меча, в его душе проснулся первобытный страх.
Незнакомец что-то сказал, но слишком тихо, и Изак не расслышал слов.
– Мы – простые торговцы, возвращаемся в Тиру. Мы не хотим неприятностей, но готовы к ним. – Карел говорил громко, чтобы погонщики, у которых имелось оружие, могли приготовиться.
Изак заметил, что Карел слегка озадачен и нервничает: все это выглядело слишком невероятным – кто же путешествует в этих местах пешком? Уж не засада ли это?
Изак оглянулся, чтобы убедиться, что копье Карела лежит на своем месте, в повозке.
Незнакомец был лыс, невероятно худ, но на больного не походил, напротив, выглядел неестественно энергичным. Бледная пергаментная кожа туго обтягивала череп, глаза были абсолютно черными. И впервые Изак понял, почему людей пугает необычность его собственного лица.
– Среди вас есть один не такой, как вы. Он должен уйти со мной.
На сей раз незнакомец говорил достаточно громко.
– С нами едет белоглазый, ну и что? Он еще мал. Зачем он вам?
В голосе Карела прозвучало облегчение.
– Он должен отправиться со мной на поиски своего будущего.
Карел отступил на шаг.
– Вы считаете, что я с радостью его отдам? На мой взгляд, вы похожи на чародея.
Он дотронулся до своего оберега с выгравированной на нем руной Нифал, покровительницы путешественников, и негромко прочел короткую молитву.
– Спрячься в повозке, Изак. Не высовывайся, – прошипел очутившийся рядом с мальчиком Хорман – он был явно обеспокоен.
Отец подобрался к повозке так, чтобы незнакомец его не увидел, и жестом показал сыну слезть с козлов. Изак так и поступил, юркнув в темноту, а отец зарядил арбалет.
– Чего он от меня хочет? – шепотом поинтересовался Изак.
– Не знаю, но в любом случае с радостью отдам тебя, если ты сейчас же не заткнешься, – Хорман хмуро посмотрел на сына, а потом снова переключил внимание на Карела.
Изак тотчас смолк: он одинаково боялся и незнакомца, и гнева отца. Хорман никогда не отличался терпением и часто винил судьбу за своего необычного ребенка. Беды начались с того, что мать Изака умерла в родах, как неизбежно случалось во время рождения белоглазого. А потом, после смерти жены, Хорману пришлось уйти из кавалерии. Теперь Хорману нечего будет рассказывать внукам у камина: он не участвовал в героических битвах, и с ним не случалось опасных приключений. Он лишился средств к существованию, потому что в тот день плохо выполнял строевые маневры. А теперь во всем обвинял Изака, даже в том, что в припасы забрались муравьи.
Незнакомец обвел взглядом повозки, и, когда дошел до той, где прятался Изак, тот явственно почувствовал силу этого взгляда. В фургоне сразу стало холодно, словно ни с того ни с сего наступила зима, и Изак рухнул на дно, в страхе и изумлении ощущая, как чужой разум, полный необъяснимой, неизбывной ненависти, начинает вытеснять его собственные мысли. Но в следующий миг это прекратилось – так внезапно, что Изак содрогнулся от неожиданности.
– Он меня убьет, – застонал он. У него задрожали руки. – Он убьет нас всех.
Хорман повернулся и дал сыну подзатыльник, чтобы тот замолчал.
– Тогда ему придется встать в очередь за мной. Лучше заткнись!
Изак снова нырнул на дно.
Незнакомец некоторое время рассматривал горизонт, потом снова повернулся к Карелу.
– Меня зовут Аракнан. Я такой же наемник, как и вы. Я получил два задания, и второе из них требует, чтобы я передал мальчику послание, если тот откажется пойти со мной. Вели своим людям опустить луки. Тот, кто нанял меня, могущественнее, чем вы можете себе вообразить. И вот это послание.
– Карел почувствовал, как что-то появилось в его руке, а потом незнакомец одним прыжком покинул русло высохшей реки. Такой прыжок не смог бы совершить ни один уличный акробат, но человек этот приземлился на ноги так легко, что ни один камешек не шелохнулся и не скатился вниз. И в тот же миг незнакомец исчез.
Люди из каравана попытались последовать за ним, но, когда им все-таки удалось выбраться наверх, они никого не увидели и даже не смогли понять, в какую сторону отправился незнакомец. В конце концов, не желая тратить время на погоню за призраком, хозяин обоза позвал всех назад, и караван снова тронулся в путь почти в полной тишине.
Все погрузились в свои мысли, и Изак подскочил от неожиданности, когда несколько часов спустя над ним склонился Карел и зашептал на ухо:
– На нас взирала сверху сама Нифал, точно, я чувствовал ее присутствие.
– Значит, и я, наверное, почувствовал именно ее? Богиню? – спросил Изак, не совсем уверенный, что испытанные им ощущения могли иметь божественное происхождение.
Наемник кивнул, глаза его обратились к западному горизонту, обиталищу богов. Он ясно видел, как Аракнан сдержал свой гнев – несомненно, потому, что вмешалась сама богиня.
– Мы остановимся у ближайшего святилища и принесем жертву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75