– Да.
– А когда опустился занавес?
– Примерно без четверти одиннадцать. Вчера вечером представление шло немного дольше. Джои, наш комик, – не знаю, видели ли вы наше шоу...
– Не видел, – сказал Карелла.
– Не видел, – сказал Мейер.
Девушка была удивлена. Она пожала плечами.
– Джои Харт, – сказала она. – Во втором акте он довел зал до исступления и продолжал всех смешить сколько мог. Спектакль закончился на пятнадцать минут позже.
– Занавес обычно опускается в десять тридцать, верно? – спросил Мейер.
– Примерно. По-разному бывает, это зависит от публики.
– И тогда вы видели Салли Андерсон живой в последний раз?
– Нет, потом в артистической уборной, – сказала Тина.
– А еще кто был в уборной?
– Все «цыганки». Девушки.
– Цыганки?
– Танцовщицы, исполняющие роли цыганок.
– Сколько их?
– Всего нас шестнадцать. Парней и девушек. Нас было восемь в дамской артистической уборной. Пять блондинок, две черненькие и одна китаянка – я. – Она сделала паузу. – Джейми любит блондинок.
– Джейми?
– Это наш хореограф. Джейми Аткинс.
– Итак, вы были в уборной...
– Все восемь. Снимали грим, вылезали из костюмов и прочее.
– Когда вы ушли из уборной, мисс Вонг?
– Как только смогла. – Она помолчала. – У меня была назначена встреча.
– Кто оставался в уборной, когда вы ушли? – спросил Мейер.
– Только Салли и Молли.
– Молли?
– Магуайр. – Она помолчала. – Она сменила имя. Прежде ее звали Молли Матерассо. Ну, это не самое хорошее имя для сцены, верно? – Карелла догадывался, что это неудачное имя для актера. – На самом деле оно переводится как «матрас». – Карелла знал, что это иностранное слово означает «матрас». – В общем, это была ее девичья фамилия. А теперь она замужем, и ее настоящее имя Молли Бонд, но она по-прежнему пользуется псевдонимом Молли Магуайр на сцене. Это хорошее имя. Из-за Молли Магуайрс, как вам известно. – Карелла смотрел на нее непонимающим взглядом. – Ну, было такое тайное общество в Ирландии. Примерно в 1840 году, – сказала она.
Карелла по-прежнему смотрел на нее непонимающим взором. – А позднее в Пенсильвании, – сказала она. – Как бы то ни было, когда вы слышите это имя, вам кажется, что вы его откуда-то знаете. Благодаря своему имени она всегда находит кучу работы: режиссеры и продюсеры думают: «Ба! Молли Магуайр! Вроде я ее знаю – не помню откуда». На самом деле танцовщица она никакая.
– Но в уборной, когда вы уходили, она осталась одна с Салли? – сказал Мейер.
– Да.
– В котором часу это было?
– Примерно в пять минут двенадцатого.
– О чем они говорили, вы знаете?
– Да говорила-то все Молли.
– О чем?
– О Джефри. О своем муже. Вот почему я выбралась оттуда так быстро, как только смогла. На самом деле встреча у меня была назначена только в полночь.
– Не понимаю, – сказал Мейер.
– Ну, Молли все время ссорится с мужем, и это уж очень затянулось. По мне лучше, чтобы она не рассказывала больше об этом или развелась бы наконец.
– Угу, – сказал Мейер.
– И вот тогда вы видели Салли в последний раз, верно? – спросил Карелла.
– Да, верно. Все еще не могу поверить. То есть... Господи! Мы выпили с ней по чашке кофе как раз перед половиной первого ночи.
– Так о чем же вы говорили, мисс Вонг?
– Дамский разговор, – сказала Тина и пожала плечами.
– О мужчинах? – спросил Карелла.
– Конечно, о мужчинах, – сказала Тина и снова пожала плечами.
– Она жила с кем-нибудь? – спросил Мейер.
– Не в этом смысле.
– А в каком смысле?
– Большая часть ее одежды была здесь, большая часть его одежды была там.
– Чьей одежды? – спросил Карелла.
– Тимми.
– Он ее дружок или еще что-то? – спросил Мейер.
– Или еще что-то, – сказала Тина.
– Тимми... как его фамилия? – спросил Карелла.
– Мур.
– Тимми – это уменьшительное от Тимоти?
– По-моему, да.
– Тимоти Мур, – произнес Мейер, занося имя в записную книжку. – А не знаете, где он живет?
– В центре, у самого Квортера. Он – студент медицинского факультета в университете Рэмси. Квартира его находится неподалеку от учебного заведения.
– А адреса его не знаете?
– К сожалению... – Тина пожала плечами.
– Когда вы сказали «или еще что-то»... – произнес Карелла.
– Ну, у них были такие отношения. Они были то вместе, то отдельно.
– Но у них была романтическая связь?
– Вы хотите спросить, спали ли они друг с другом?
– Да, я хочу спросить об этом.
– Да, спали, – кивнула Тина.
– Хорошо, – сказал Карелла. – Она никогда не упоминала имя Пако Лопеса?
– Нет. Кто такой Пако Лопес? Он тоже занимается шоу-бизнесом?
Карелла помедлил, но отвечать не стал.
– А Салли не употребляла наркотики?
– Не думаю.
– Никогда не говорила о наркотиках с вами?
– Вы говорите о том, чтобы изредка по чуть-чуть, или о чем?
– Я говорю о героине. – Он помолчал. – Или кокаине, – сказал он и пристально посмотрел на нее.
– Салли покуривала марихуану, – сказала Тина. – А кто нынче не курит? Но насчет остального сомневаюсь.
– Вы уверены?
– Ну, знаете, в суде я бы клятву давать не стала. Но обыкновенно, когда с кем-то делаешь шоу, отлично себе представляешь, кто чем пользуется. По-моему, Салли не употребляла никаких сильных наркотиков.
– Не хотите ли вы сказать, что некоторые члены труппы?..
– Ну, конечно.
– Угу. – Карелла утвердительно качнул головой.
– Не героин, – сказала Тина. – Но чуточку кокаина, бывает, время от времени.
– Но не Салли.
– Мне неизвестно. – Тина помолчала. – И я тоже не употребляю, если вы хотите спросить об этом.
– Я не этот вопрос хотел задать. – Карелла улыбнулся. – Салли никогда не говорила, что ей кто-нибудь угрожает письмами или звонками?
– Никогда.
– Она кому-нибудь должна деньги? Вам неизвестно об этом?
– Мне неизвестно.
– Ее ничего не беспокоило?
– Нет. То есть да.
– Что именно?
– Ничего серьезного.
– Ну так что же?
– Она хотела снова брать уроки пения, но не знала, как найти время на это. Она каждый день танцевала, вы знаете, и ходила к психиатру трижды в неделю.
– И все? Больше ее ничего не беспокоило?
– Больше она ни о чем мне не рассказывала.
– Вы не знаете, как зовут ее психиатра?
– К сожалению, нет.
– Как она ладила с остальными в труппе?
– Отлично.
– Ас руководством?
– Вы кого имеете в виду? Алана?
– Кто такой Алан?
– Наш продюсер, Алан Картер. Кого вы называете руководством? Менеджера труппы? Генерального менеджера?
– Любого из них или всех. Как она ладила с людьми, которые руководили шоу?
– По-моему, отлично, – сказала Тина и пожала плечами. – Когда шоу открывается, этих людей становится редко видно. Ну, в нашем случае, поскольку у нас такой успех, Фредди появляется для проверки разок-другой в неделю, убедиться, что мы не стали играть с прохладцей. Но в остальном...
– Фредди?
– Наш режиссер. Фредди Карлайл.
– Как пишется это имя? – спросил Мейер, снова записывая.
– Через два "л" и "и".
– А имя продюсера?
– Алан Картер.
– Кто менеджер труппы?
– Дэнни Эпштейн.
– А генеральный менеджер?
– Луис Эберхарт.
– Нам еще надо о ком-нибудь знать? – спросил Карелла. Тина пожала плечами.
– Помощники режиссера? – спросила она. – У нас их трое. – Она снова пожала плечами. – То есть у нас в труппе всего тридцать восемь человек, а еще Бог знает сколько музыкантов, осветителей, плотников и менеджеров по инвентарю и...
– Среди них есть латиноамериканцы?
– Вообще в театре? Наверное, есть. Многих я почти не знаю. Бывает, прохожу мимо них почти голая.
Она вдруг широко улыбнулась. Но потом, видно, вспомнила, из-за чего они собрались, и улыбка исчезла с ее лица.
– А как насчет труппы? «Латиносы» в труппе были? – спросил Карелла.
– Двое из «цыган», – ответила Тина.
– Можно узнать их имена? – спросил Мейер.
– Тони Асенсио и Майк Ролдан. Ролдан не звучит по-испански, но это испанское имя. На самом деле он Мигель Ролдан.
– Салли питала к кому-нибудь из них особую склонность?
– "Цыгане" в шоу знают друг друга достаточно близко, – сказала Тина.
– Насколько близко она знала этих двух мужчин? – спросил Карелла.
– Так же, как и всех остальных, – сказала Тина, пожав плечами.
– Она встречалась с кем-нибудь из них в нерабочей обстановке?
– Они оба педерасты. – Тина скривила губы. – Они даже живут вместе. – Она вдруг вспомнила про дневной спектакль и глянула на часы. – О Господи! Я опаздываю, надо бежать! – И вдруг на ее лице появилось раскаяние, и показалось, что она снова расплачется. – Шоу должно продолжаться, да? – с горечью сказала она, качая головой. – Я волнуюсь об этом шоу, а Салли-то умерла.
Глава 4
В патрульной машине, которая стояла у тротуара, сидели двое полицейских. Они наблюдали за дракой – казалось очевидным, что святой отец берет верх над противником. Вылезать из машины не хотелось: во-первых – холодно, во-вторых – священник, как казалось, должен был победить. Ну и вообще им нравилось, как тот отделывает своего противника – «латиноса».
Здесь, на 87-м участке, иногда непросто было отличить «латиноса» (то есть «испано-язычного», как следовало писать в официальном отчете) от белого, потому что в жилах многих белых часто текло много испанской крови. Насколько патрульные знали, священник был также «латиносом», но кожа его была очень белой, и он был крупнее прочих латиноамериканцев. Двое патрульных удобно сидели в теплой машине и обсуждали, какой рост у священника: шесть футов три дюйма или четыре дюйма? Сколько он весит: двести сорок фунтов или меньше? Непонятно, к какой церкви он принадлежит. Ни в одной из церквей в округе священники так не одеваются... Может быть, он приехал из Калифорнии? Они одеваются так в Калифорнии – разве нет? – на своих церемониях в Напа Вэлей. Священник носил коричневую шерстяную рясу, а голова его на макушке была выбрита, как у монаха, – круглая лысина блестела. Один из патрульных в машине спросил у другого: как называется эта коричневая штука на священнике, ну, эта, которая похожа на платье? Другой патрульный ответил, что эта штука называется рясой, дурачина, и тогда первый патрульный сказал: ну конечно же! Они оба были новички – работали в 87-м участке всего две недели. Потому-то они и не знали, что священник вовсе не был ни священником, ни монахом, хотя в участке он был известен под именем «брата Антония».
По всей видимости, брат Антоний вознамерился избить противника до полусмерти. А противник его был мелким бильярдным шулером, пуэрториканцем, который решил обчистить его карманы. Брат Антоний выволок негодяя из бильярдной, взял его за шкирку и швырнул на кирпичную стену соседнего жилого дома, ну, просто чтобы оглушить его для начала. Потом он взял кий и шарахнул негодяю по коленным чашечкам, но сломал он при этом не чашечки, а кий. Тогда он пустил в ход свои тяжелые кулаки и работал ими без устали, выбивая все чувства из жертвы. Патрульные наблюдали с удовольствием. Брат Антоний был весьма тучным человеком, но в тюрьме он много тренировался с гантелями, и теперь жира в теле не осталось. Бывало, он просил, чтобы его ударили в живот изо всех сил, и радостно смеялся, когда ему говорили, какой он сильный и могучий. Круглый год, даже в жаркие летние месяцы, он носил шерстяную коричневую рясу. В летние месяцы под рясой он не носил ничего. Бывало, он чуть приподнимал нижний край рясы и показывал голые ноги в сандалиях местным путанам. «Видите? – говорил он. – Больше под рясой ничего нет».
Путаны принимались охать и ахать и тянулись к рясе, чтобы приподнять ее и удостовериться в правдивости его слов. Но тут брат Антоний, посмеиваясь и пританцовывая, удалялся с грациозностью, необычной для такого тучного человека.
Зимой вместо сандалий он носил высокие армейские ботинки. И сейчас этими ботинками он втаптывал бильярдного шулера-пуэрториканца в обледенелый тротуар. Сидя в патрульной машине, двое полицейских рассуждали, не следует ли выйти и прекратить избиение, пока священник не размазал мозги шулера по льду. Им не пришлось принимать никакого решения – по радио пришел вызов «1010», и они тотчас ответили: «Выезжаем». Они отъехали от бордюра в ту минуту, когда брат Антоний наклонился над бесчувственным мошенником и извлек бумажник из его кармана. Только десять долларов принадлежали по праву брату Антонию, но он решил, что заслужил все содержимое бумажника – из-за тех неприятностей, которые тот ему причинил. Брат Антоний вынимал деньги из бумажника, когда из-за угла вышла Эмма.
Эмму все знали под прозвищем Толстуха. Все старались держаться от нее подальше, потому что у нее был вспыльчивый нрав и не только – еще у нее была острая бритва. Бритву она носила в сумке через левое плечо – чтобы было легко достать правой рукой, одним движением открыть ее и отсечь парню ухо или порезать лицо. Если ей нужны были деньги, она могла одним взмахом руки перерезать горло. Поэтому при ее появлении толпа сразу стала редеть. С другой стороны, толпа, возможно, стала редеть, потому что представление закончилось. Кому охота в холодный день стоять на одном месте и ничего не делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42