– Пьян был, помню, но смутно, – признался он. – А ты, собственно, кто таков?
– Брат Крылова, я тебе вчера говорил.
– Что-то вы не очень похожи.
– Мы сводные братья, у нас разные матери.
– То-то я гляжу, он вроде русак, а ты как будто татарин.
– У меня мать турчанка, – соврал я.
– А сам Алексей где?
– Скрывается. После того случая с государем его, скорее всего, разыскивают. Давай лучше поговорим о деле. Про тебя полицейским могли рассказать в ресторане, или кучер, которому ты с кем-то из товарищей купили извозчичий выезд. Думаю, что толком никто ничего не знает. У них могут быть только подозрения.
– А откуда у нас деньги взялись?
– Я дал. Единственное, за что полиция может зацепиться, это за то, что ты при всех сказал, будто видел, как Селиванов приехал не в карете, а на извозчичьей коляске. Говори, что обознался.
– Господа, долго ли еще ждать? – спросил, приоткрывая дверь, ротмистр.
– Иду, погоди минутку.
Мы вместе вышли из комнаты.
Василий, как и прежде, был всклочен и протяжно зевал, прикрывая рот ладонью. Как и самого барина, появление в их доме полицейских его нимало не встревожило.
– Шампанское ты вылакал? – перед тем как выйти наружу, строго спросил слугу Афанасьев.
– Оченно мне надо ваше пойло пить, – обижено ответил тот, – Вы сами вчера с князем Горчаковым и князем Юсуповым-Княжево выпили.
Услышав знатные фамилии, полицейский офицер приосанился и стал смотреть на арестанта едва ли не подобострастно.
– Удачи тебе, – сказал я, когда Шурка садился в крытую полицейскую карету. – Когда смогу – тебя проведаю.
– Приходи нынче вечером, у меня сегодня дежурства нет, – ответил он со скрытым значением.
Больше я ничем ему помочь не мог и, поменяв двух извозчиков, поехал на Большой Сампсониевский проспект, разыскивать Ивана.
Найти его оказалось просто. Надо сказать, что солдат весьма неплохо устроился в чистеньком домике с небольшим палисадником у симпатичной молодой вдовы.
По некоторым признакам, у них сложились довольно близкие отношения.
Я, как знакомый его невесты, не подал и вида, что замечаю их «переглядки» и двусмысленные улыбки.
Что здесь говорить, дело молодое!
Ивану, по моим подсчетам, было немногим больше ста лет, что для долгожилых людей – почти юношеский возраст.
Вдову, тридцатилетнюю шатенку с быстрыми смеющимися глазами, звали Варварой. Мне она сразу понравилась, а я, как показалось, вызвал у нее чисто материнские чувства.
– Экий ты худенький, Алеша, – сказала она, через пять минут после знакомства. – Поди, и покормить-то тебя по-людски некому! Садись, сейчас обедать будем.
Я еще не до конца отошел после вчерашнего ужина, но ломаться не стал, попросил воды умыться и живо сел за стол.
Кормила Варвара без изысков и большого разнообразия, вкусной, с душой приготовленной пищей. На обед подала свекольник с пирогами, на второе припущенную свежую рыбу.
Мы чинно сидели за столом, ели по-крестьянски, из одной миски, по очереди черпая ложками. Мне впервые довелось есть по простому русскому обычаю, за общим столом, и приходилось наблюдать за сотрапезниками, чтобы не сделать какую-нибудь неловкость. Однако все сошло благополучно, и я даже удостоился одобрительного взгляда Ивана.
Глава двенадцатая
Ближе к вечеру я надел сюртук с позументами, прицепил к боку шпагу и поехал в Трактир увидеться с Остерманом. Генрих Васильевич был уже слегка навеселе и встретил меня, как говорится, с распростертыми объятиями.
– Здравствуй, князюшка, – закричал он, как только я вошел в обеденную залу, подошел и облобызал в обе щеки. – Куда это ты запропастился?
– Вчера был очень занят и не смог придти, – ответил я.
– А дело твое почти решилось, – сказал Остерман, наклоняясь к самому уху, хотя нас и так никто не мог слышать – в зале было полно народа, и громко играла музыка. – Поехали в одно интересное место, я познакомлю тебя с нужным человеком.
После вчерашнего Селиванова к новому знакомому такого же рода я отнесся без особого восторга, однако возразить было нечего – сам просил о помощи. Мы вышли из Трактира и взяли дорогого извозчика с рессорной коляской и приличной лошадью.
– Познакомлю тебя с Алексашкой, да заодно посмотришь, как у нас в Питере веселятся, – пообещал Генрих Васильевич.
– Кто такой этот Алексашка? – подозрительно спросил я.
– Последний, вернее, первый в столице жулик и плут, – ответил, засмеявшись, Остерман. – Если он не поможет, то и никто не поможет.
– Он кто, чиновник?
– Можно сказать и так. Чиновник собственного департамента. Да, погоди, скоро сам увидишь.
Мы выехали на Невский, свернули на Лиговский, и поехали куда-то в направлении Волковского кладбища. Кстати, по названию улицы я вспомнил слова старой песни, написанной, кажется, еще Александром Галичем.
На Лиговке вчера
последнюю малину накрыли фраера
– И что у вас там за малина?
Как ни странно, но это понятие оказалось Остерману знакомо. Он заговорщицки подмигнул:
– Посмотришь, не пожалеешь! Малинка – пальчики оближешь!
Однако, еще не видя этой разлюли-малины, я уже начал жалеть, что даю втянуть себя в новую авантюру. Мы съехали с Лиговки в боковую улицу, и Остерман велел кучеру остановиться. Я рассчитался, и дальше мы пошли пешком.
– Извозчики – сплошь доносчики, – срифмовал ходатай по делам. – Пешим ходом надежнее.
Пропетляв по переулкам, мы подошли к усадьбе с высоким глухим забором, ничем не отличающейся от других подворий на этой глухой улочке Здесь явственно чувствовалась близость к окраине города, воздух был чище, а дворы больше и шире чем в центре Генрих Васильевич отпер «секретный» запор у калитки – потянул за спрятанную веревочку и поднял с внутренней стороны накидную щеколду, дверца открылась, и мы вошли во двор, в глубине которого, полускрытый за деревьями, виднелся большой дом.
– Вот и наша малинка! – довольно сказал ходатай, прямиком по хрустящей от свеженасыпанного песка дорожке, направляясь к таинственному зданию.
Окна в доме были или темны, или закрыты плотными шторами так, что наружу не пробивалось ни лучика света И сам дом, и парк, по которому мы шли, казались добропорядочными и унылыми. На «воровскую малину» этот комплекс не походил никаким образом, разве что на «дворянскую».
– Приготовь, князь, сто рублей, – предупредил Остерман, когда мы подошли ко входу.
– Ничего себе здесь цены! – поразился я.
– По Сеньке и шапка! – ответил он, хихикнув, как будто от предстоящего удовольствия – Это плата только за вход Если захочешь развлечься, то придется денег не жалеть.
– Ну и ну, – недоверчиво произнес я, уже совершенно не понимая, куда попал.
Генрих Васильевич негромко постучал в массивную, надежно запертую дверь, и она тотчас, как будто нас ждали, приоткрылась.
– Остерман, – тихо сказал мой спутник в темную щель. – Со мной еще один господин.
Дверь открылась шире, так что теперь мы смогли пройти внутрь по одиночке. В сенях или, если говорить применительно к этому дому – в вестибюле, куда мы попали, было полутемно. Человек, открывший нам дверь, был одет в ливрею и старомодный парик с длинными завитыми локонами, какие носили в предыдущее царствование.
Не говоря ни слова, он поклонился и указал на следующую дверь. Ее открывать пришлось нам самим. За ней оказалась освещенная несколькими канделябрами гардеробная. Навстречу нам из кресла встала высокая дама в свободно спадающем платье, с высокой, сложной прической.
– С кем имею честь? – спросила она по-французски.
Остерман ответил, назвавшись сам, и представил меня.
Дама задала еще вопрос, который я уже не понял. Однако Генрих Васильевич тотчас его перевел:
– Давай деньги!
Я протянул мадам стольник. Она сказала «мерси» и со светской улыбкой, указала на высокую двустворчатую дверь, ведущую во внутренние покои. Мы вошли в самую обыкновенную дворцовую залу с колонами, хором для музыкантов и роскошными люстрами, освещающими помещение живым светом многих сотен свечей. Негромко играла музыка, несколько пар танцевали в центре зала на вощеном паркете. Прямо-таки не бордель, а первый бал Наташи Ростовой.
Мы остановились у входа, осматриваясь. Зал был танцевальный, без мебели, с диванами и пуфиками вдоль стен. На некоторых сидели пары, кое-где одинокие женщины. Народу было немного, человек тридцать обоего пола. В таком объемном пространстве они терялись, и казалось, что людей почти нет.
– Ну, как тебе? – спросил Остерман, с улыбкой наблюдая за произведенным эффектом.
Я не успел ответить, мы увидели, что к нам направляется высокая, стройная женщина в желтом, жемчужного перелива платье. У нее была высокая, пышная прическа из смоляного цвета волос, в которую были вплетены нити жемчуга. Когда она приблизилась, я смог рассмотреть ее лицо. Невероятна на оно было мне очень знакомо.
Приблизившись, дама заговорила по-французски, Остерман что-то ей сказал, и она перешла на русский язык. Говорила она правильно, но с каким-то восточным выговором.
Только теперь я ее узнал. Невероятно, но я встречал эту женщину меньше месяца назад, при совершенно других обстоятельствах.
– Очень рады видеть вас, – сказала она с безукоризненной светской улыбкой.
– Вы, кажется, впервые здесь? – обратилась она непосредственно ко мне.
– Да, мадам, – ответил я в тон ей. – Я здесь впервые.
– Вы уверены? – почему-то спросила она, с тревожной внимательностью вглядываясь в меня. – Впрочем, кажется, вы правы, здесь вы впервые. А мы с вами не знакомы?
Ответить мне было нечего. Мы были не только знакомы, она чуть не зарезала меня. Однако я тогда выглядел совсем по-другому, и вполне понято, что узнать меня она не могла.
– Возможно, где-нибудь и встречались, – неопределенно ответил я.
А встречались мы с ней при совершенно экстремальных обстоятельствах. Эту женщину, закованную в кандалы, гнали по этапу в Сибирь. Мы пересеклись на почтовой станции, и я оказал ей медицинскую помощь. Она неправильно поняла мои намерения и готовилась вонзить в грудь кинжал.
– У меня такое чувство, что я вас знаю, – проговорила она, продолжая тревожно на меня смотреть.
Удивительно, но в нашу прошлую встречу эта женщина назвала меня, незнакомца, по имени и фамилии.
– Возможно, я вспомню позже, – пообещала она, так и не дождавшись моих комментариев своей последней фразе. – Пожалуйста, веселитесь, господа, я всегда к вашим услугам.
Улыбнувшись мне на прощанье «Турчанка», как я ее тогда назвал про себя, отошла к другим гостям.
– Ну, давай веселиться, – предложил я Остерману. – Где твой таинственный Алексашка?
– Пока не вижу, – ответил он, оглядывая залу. – Однако непременно будет, он хозяин своему слову.
– Ладно, тогда показывай, что здесь есть, кроме танцкласса, и объясни, как поступать, чтобы не выглядеть белой вороной.
– О, здесь можно делать все, что тебе заблагорассудится, нельзя только напиваться и дебоширить, – ответил он.
– Ладно, не будем напиваться. И все-таки, что это за заведение?
– Здесь отдыхают только состоятельные люди.
– Это что-то вроде английского клуба?
– Не знаю про аглицкий клуб, только про него слышал. Здесь же бывают самые разные господа. Даже, – Остерман наклонился к самому моему уху, – члены царствующего дома.
Меня это известие, более похожее на обычную легенду, не заинтересовало. Царствующего дома с меня хватило и от общения с императором.
– А ты знаешь женщину, которая к нам подходила?
– Да, это то ли хозяйка, то ли распорядительница. Ее зовут Сильвия Джулиановна.
– Она, что итальянка? Я подумал турчанка. Ты, кстати, здесь часто бываешь?
– Редко – когда появляются богатые приятели, которым что-нибудь очень нужно, такого-этакого, – засмеялся Генрих Васильевич. – Вот как тебе – фальшивые документы.
– С месяц назад ты сюда не заходил? – прервал я неуместный разговор.
– Был, – кратко ответил он.
– А эту, как ее, Сильвию, видел?
– Нет, вместо нее была другая женщина, очень миленькая немочка. А тебе про хозяйку знать зачем?
– Мне кажется, около месяца назад я встречал Сильвию далеко отсюда, в провинции.
– Мне показалось, она тебя тоже узнала. Очень может быть. Женщина она, по всему видно, богатая, может, и путешествовала в свое удовольствие.
– Да, конечно, – согласился я, – почему не поездить, не развеяться.
– Пойдем, что ли в буфетную, там ждать Алексашку будет сподручнее…
Однако уйти мы не успели, оркестр заиграл менуэт, и шесть или семь пар начали этот старинный медленный, грациозный танец со множеством мелких па. Я обратил внимание, что большинство танцоров-мужчин были в полумасках, а дамы блистали глубокими вырезами и обнаженными плечами. Зрелище было очаровательное, и я приостановился на полдороге к буфету.
– Пойдем, что ли, быстрее, – заторопил меня Остерман, которому, видимо, не терпелось добавить к ранее выпитому.
– Иди, я приду позже, – сказал я, отнюдь не горя желанием вновь напиваться за компанию.
– Я-то пойду, а вот платить придется все равно тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42