– Да! – уважительно сказал я. – А мне казалось, что она по Ярославскому направлению.
Опухтин то ли не понял, что я сказал, то ли не расслышал. Мне стало интересно, что он все-таки задумал. Зачем ему приспичило тащить нас в лес? Мы были вооружены, он видел нас в деле и уже мог бы понять, что просто справиться с нами ему будет не очень просто. Короче говоря, вопросов было больше чем ответов, а Илья Ильич никак на них не отвечал.
Мы стояли на дороге, которая вела в губернский город. Судя по времени, проведенному в пути, от Троицка отъехали всего верст на десять. Погони за нами пока не было. То, что главная цель Опухтина – приватизировать реквизированные ценности, было ясно с тех пор, как появились товарищи интересующиеся тем же самым. В самой пролетке спрятать их было негде, экипаж был открытым и довольно примитивным – обычная рессорная тележка с двумя лавками для пассажиров и кучерским облучком. Единственное место, где что-то можно было положить, находилось именно под этим облучком Он был сделан в виде узкого ящика, закрытого сверху сиденьем. Пока у меня не было возможности проверить, что там лежит.
– Если мы пойдем лесом, то куда денем лошадей и пролетку? – спросил я.
– Их оставлять на дороге нельзя ни в коем случае! – тотчас оживился Опухтин. – Иначе они, – он посмотрел в сторону города, – догадаются, куда мы свернули и устроят погоню. Заведем лошадей подальше в лес и оставим.
– Но ведь тогда они погибнут! – возмутилась Даша.
К этому времени уже так стемнело, что разобрать нюансы выражения лица троицкого большевика было невозможно, но по тому, как он ответил, этого и не требовалось:
– Кто, товарищ Ордынцева, важнее для революции, лошади или коммунисты?!
Думаю, что Ордынцевой, как представителю конкурирующей партии, более симпатичны были все-таки лошади, но она это не озвучила, сказала другое:
– Лошадей можно распрячь и отпустить, они сами найдут свою конюшню.
Однако, такое решение Илье Ильичу не понравилось, он тотчас его опротестовал
– Нам нельзя, чтобы псевдокоммунисты узнали, что мы остались в уезде!
– Вы думаете, им лошади расскажут? – невинно спросил я.
– Нет, конечно, – уверенно, почувствовав, что инициатива уже принадлежит ему, ответил Опухтин, – лошади говорить не умеют. Они догадаются, что мы остались где-то поблизости.
– А как вы с таким ранением собираетесь пробираться лесами? – задал я новый вопрос. – Вы и версты не пройдете.
– Это ничего, когда человек мобилизуется для большого, общего дела, то он творит чудеса! – успокоил меня он. – Дойдем потихонечку, будем чаще отдыхать
– Знаете, что, Илья Ильич, – задумчиво сказал я, – мне кажется, нам с товарищем Ордынцевой ничего особенного не грозит. Вы, пожалуй, пробирайтесь лесом сами, а мы дальше поедем на пролетке.
Опухтин как будто со всего маха налетел на препятствие, вытянулся вверх и резко ко мне повернулся
– Как так, на пролетке? Вы в своем уме?! Да вы знаете, что с вами сделают, если поймают?! Упаси вас товарищ Троцкий Попасться в руки наших товарищей!
Илья Ильич страшно разволновался, повысил голос и вцепился мне в рукав.
– Вы меня только послушайте, – умоляюще говорил он, – вам никак нельзя оставаться одним, вы без меня тотчас пропадете!
– Пока, сколько мне помнится, – не сдержавшись, напомнил я, – это вы без нас пропадали. Что же вы позволили милиционеру убить ваших товарищей? Да и вас спасли тоже мы Вы же почему-то скрываете от нас с товарищем Ордынцевой, куда спрятали экспроприированные ценности Нехорошо, товарищ Опухтин, обманывать товарищей по партии!
– Какие еще ценности! Я даже слушать не хочу про эти глупости! Кому вы поверили? Медведю? Да вы знаете, что он тайный меньшевик и ренегат?!
– Знаю, – таинственным голосом сказал я, – меня прислали проверить вашу партийную организацию на верность идеалам. У вас Илья Ильич никаких идеалов не оказалось, так что придется вас вычистить из партии.
– Как так вычистить, что вы, товарищ, такое говорите! Я в членах с восемнадцатого года!
– А я, как вы знаете, с четырнадцатого! И имею большие полномочия. Вы же почему-то хотите заманить нас в лес. На чью мельницу льете воду, гражданин Опухтин?! Каледина или барона Врангеля?
В темноте не было видно, побледнел ли Илья Ильич, но как задрожал его голос, мы услышали:
– Товарищ Алексей, я могу поклясться, что я всегда был и остаюсь верным нашему делу…
– Какие ценности вы экспроприировали, и где их прячете? – официальным голосом спросил я. – Учтите это ваш последний шанс! Шаг влево, шаг вправо, стреляю без предупреждения. Прыжок на месте расцениваю как провокацию! – добавил я любимую фразу будущих коммунистов.
Опухтин, конечно, ничего не понял, но про расстрел и провокацию до него дошло. Он как-то опал телом и сразу сделался меньше ростом. Подошел почти вплотную, засматривая мне в лицо:
– Я все делаю не для себя, а для партии. Я хочу спасти народное богатство от расхитителей! Верьте мне, товарищ Алексей! Товарищ Ордынцева, ты же меня знаешь, подтверди, что я честный партиец!
Отвернувшись от впадающего в раж и брызжущего слюной товарища, я краем глаза заметил несоответствующие речам судорожное движение его руки, пододвинулся к нему вплотную и уперся пальцем в живот. После чего проникновенным голосом посоветовал:
– Вы, Илья Ильич, напрасно беспокоитесь. Ваш браунинг я на всякий случай разрядил еще в больнице, а вот мой наган нацелен вам точно в живот. Подумайте, как тоскливо будет умирать одному ночью на пустой дороге.
Опухтин дернулся и застыл, как во время детской игры в «замри», стоял неподвижно, чуть покачиваясь
– Я и не собирался ничего такого, – убитым голосом сказал он, – мы же с вами товарищи!
Не знаю, о чем в эту минуту думал партиец, я же, что было сил сдерживал себя, чтобы не дернуться, и он не понял, что я блефую. Мысль разоружить ненадежного партнера у меня была, не было времени и возможности.
– Вот именно, – небрежно произнес я, дружески тыча указательным пальцем в его кругленький животик, – зачем губить нужного революции товарища? Тихо, двумя пальцами вытащите из кармана браунинг и передайте мне. Только очень медленно, а то последнее время я стал почему-то нервным.
Опухтин застыл на месте, потом подчинился и отдал браунинг. Я вздохнул с облегчением, но палец убрал.
– А теперь расскажите все про экспроприированные ценности, – попросил я почти нежно, почесывая ему брюшко. Илья Ильич попытался немного отстраниться, но не рискнул меня сердить и тихонько икнул.
– Ну, – подтолкнул я нерешительного товарища, – только без вранья. Иначе мне придется разбираться самому, и тогда вы мне не понадобитесь.
Видимо привычка врать и изворачиваться была так сильна, что Опухтин еще медлил какое-то время, решая, как меня ловчее обмануть. Пришлось опять ткнуть его пальцем и помочь начать:
– У кого вы провели реквизицию? Считаю до трех. Раз, два…
Только после этого он заговорил:
– У нашего же товарища, перерожденца. Бывшего балтийского матроса. Он участвовал в штурме Зимнего и в семнадцатом служил в Центробалте у Дыбенки. Они там проводили экспы…
– Понятно, что дальше?
– Ну и кое-что прихватил себе. Приехал сюда и зажил на родине барином. Бабы там, пьянки, Жена, которую он бросил, прибежала в Уком и рассказала, где он прячет золото. Я узнал первым. Ну, мы с товарищами и поехали. Дальше вы сами знаете. Ну, про милиционера Петрова и наших. Знали бы вы, какие это были беззаветные люди!
Про его погибших, беззаветно преданных революции товарищей слушать было неинтересно и пришлось вновь указующим перстом подтолкнуть разговор в нужное русло:
– Ценности в ящике под облучком?
– Да, – мутным, неуверенным голосом ответил Илья Ильич – Но не все. Мы взяли только золото, а серебро и финтифлюшки оставили на месте. Теперь только я знаю, где они спрятаны!
– Где вы хотели отсидеться, после того как устраните нас? – задал я новый вопрос, что называется, на засыпку.
– Здесь недалеко, в тайном месте, – заспешил Опухтин, не поняв моей вполне ясной ироничности. – Про это место никто не знает. Только товарищ Трахтенберг, но за него я поручусь как за самого себя. Он старый большевик и беззаветно предан революции
Революционерка Ордынцева напряглась и сделала резкое движение, но я кашлянул, и она промолчала.
– Что это за место? – продолжил я допрос.
– Дом на болоте, – неохотно ответил он.
– На острове, в Пьяном лесу? – спросил я.
– Так ты и про него знаешь? – с мистическим ужасом воскликнул Опухтин.
– Я много чего знаю, так что не ври, поймаю на слове – пристрелю.
– Да я, святой истинный крест, как на духу! – забыв про клятву товарищами Лениным и Троцким, перекрестился он.
С этим домом на болоте я уже сталкивался Правда, давно, в 1799 году. Там было устроено очень уютное гнездышко для местных извергов и извращенцев Тогда мне с двумя помощниками удалось с ними разобраться. Мало того, одному из них, решительному кузнецу удалось еще и сжечь все тамошние сооружения вместе с обитателями.
– Как туда попасть? – спросил я.
Мы проникли на остров в Пьяном лесу кружным путем, через лес и болота, и я уже смутно помнил туда дорогу.
– Так просто не объяснить, отсюда верст пять, потом лесом
– Что там есть?
– Ну, как сказать, – опять заюлил он.
– Сам знаю, дом на острове посередине озера, вокруг болота. Подплыть к нему можно только на лодке.
Илья Ильич даже отстранился и перешел на «вы»:
– Вы там были? Когда?
– Давно, еще до революции, – ответил я, не уточняя время.
– Я думал, что про это место никто не знает! – дрогнувшим голосом сказал он. – Туда даже дороги нет!
– Я добирался верхом. Место действительно глухое, и если ваш Трахтенберг не наведет на нас Медведя, отсидеться можно. Там есть что-нибудь съестное?
– Сколько угодно, товарищ Алексей, еды на целый год хватит. Мы туда с товарищами ездим отдыхать. То есть ездили, раз они все, кроме товарища Трахтенберга, убитые. Там нас встретят надежные люди, и все, что нужно, исполнят.
– Дом выходит, обитаем? – подозрительно спросил я, подумав о засаде.
– Две девушки и сторож, и больше не единой живой души. Вы не опасайтесь, люди они проверенные, наши люди!
– Ладно, поехали, – решил я, все равно другого выхода у нас не было, только что провести эту ночь в лесу. – Посмотрим на ваш партийный дом отдыха.
– Это вы, товарищ Алексей, очень точное дали название: «партийный дом отдыха»! Нужно запомнить.
– Едем, – тихо сказал я Даше, – только…
Ордынцева резко дернула плечом, и я понял, что она на взводе. Сначала коммунары коммуны «Имени мировой революции», теперь руководящие партийные товарищи довели ее до точки кипения. С другой стороны за три года триумфального шествия победившей революции она могла бы и привыкнуть, что победители могут позволить себе совершать идеологические ошибки и слегка колебать партийную линию.
– Я знаю то место, все будет хорошо, – сказал я и сжал ее руку выше запястья – Ни о чем не беспокойся.
Даша напряглась, хотела что-то сказать, но я не дал и подтолкнул ее к пролетке. После чего сам сел рядом. Править лошадьми и искать ночную дорогу теперь предстояло Илье Ильичу. Меня от всех недавних перипетий знобило, скорее всего, начала подниматься температура и, чтобы не заснуть и не потерять контроль над ситуацией, приходилось все время себя взбадривать. Даша тоже устала, изнервничалась и молча сидела, прижавшись ко мне плечом. Лошади шли шагом, не обращая внимания на понукания Опухтина. Ездовым он оказался плохим, зря дергал лошадей, путался с вожжами и, когда мы свернули в лес, сесть на облучок пришлось мне. На наше счастье взошла луна, иначе дальше добираться пришлось бы пешком. Старинная дорога заросла мелким кустарником, так что лошади с трудом протаскивали сквозь него наш легкий экипаж.
– Уже скоро, – каждые пять минут обещал Опухтин, но я уже вспомнил почти не изменившуюся за прошедший век местность и не покупался на его посулы. До дома на озере было еще около километра.
Наконец, впереди блеснула водная гладь, прочерченная лунной дорожкой. Я направил лошадей к месту, где раньше была маленькая пристань для лодок, с которой гости переправлялись на островок.
Теперь, сколько можно было разглядеть при лунном свете, ничего подобного здесь не было. Островок зарос лесом и казался необитаемым. А раньше тут стояла натуральная крепость с мощным тыном, неприступными воротами, защищаемыми медной мортирой. Когда-то здесь держали пленников и заложников, устраивали гладиаторские бои. Никаких следов былой мощи и угрюмого величия не осталось, даже лесной берег изменился, зарос березами и ивовыми кустами.
– Это здесь? – спросил я Опухтина.
– Да, товарищ Алексей, я сейчас позову Акима.
Он вынул из кармана свисток и два раза подряд в него дунул. Получились прерывистые трели. Сначала ничего не произошло, но минуты через две послышался ответный свисток.
– Все в порядке, скоро подъедет, – довольным голосом сказал Илья Ильич
Я слез с облучка Ордынцева осталась на своем месте, кажется, задремала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42