Людей видно не было. Полевые работы если и велись, давно по срокам кончились, свадьбы в лихолетье не гуляли, и село казалось вымершим.
Я дошел до околицы, но так никого и не встретил. Люди как будто боялись выходить на улицу. Пришлось о наличии жителей в селе ориентироваться по печному дыму. Хибары меня не интересовали, я высмотрел избу поприличней, с запертыми воротами. Постучался. Во дворе затявкала собака. Никто на мой стук не откликнулся, хотя из труб поднимался дымок. Тогда я несколько раз сильно ударил каблуком в гулкий створ ворот, так что собачонка во дворе зашлась истеричным лаем.
Однако, хозяева продолжали игнорировать и меня, и собаку. Пришлось начать лупить ногой в ворота по-настоящему. Наконец, изнутри послышался скрипучий, старческий голос:
– Кого бог несет?
– Открой, дедушка, – попросил я. – Разговор есть,
– Ты кто такой, милый? – спросил он, не спеша отпирать ворота.
– Прохожий, – неопределенно ответили.
– С коммунии? – продолжал допрос хозяин.
– Нет, я сам по себе.
– Счас открою, – пообещал старик и начал возиться с запорами.
Наконец дверь приоткрылась, и в щель просунулось бородатое лицо.
– Чего надо? – спросил пожилой мужик, с интересом разглядывая меня.
– На постой хочу попроситься, – ответил я.
– Мы чужих не пускаем, – ответил хозяин. – Иди лучше в коммунию.
– Я не бесплатно, хорошо заплачу.
– Нам ваши бумажки без надобности, – пренебрежительно сказал он.
Я не стал его убеждать, а просто показал золотую царскую пятерку. Старик сразу подобрел и широко распахнул ворота.
– Коли так, заходи, мы хорошему человеку всегда рады.
Передний двор оказался чистым и ухоженным, как будто за воротами не было нового времени и гражданской войны. Правда, сам хозяин одет был из рук вон плохо в сплошное рванье.
– Можно у вас пожить до завтрашнего утра? – спросил я. – Чтобы с баней и нормальной едой?
– А вас сколько? – уточнил старик.
– Двое, я и жена. Давно не виделись, нужно отпраздновать встречу.
– За николаевскую пятерку?
– Да, и плачу вперед, – подтвердил я, крутя между пальцами золотой кружок.
– Хорошо, – согласился хозяин, – попарим, угостим и спать уложим. Ваше дело молодое!
– Заранее благодарю, – сказал я, передавая ему монету. – Если все будет хорошо, получишь еще столько же.
Оказалось, что материальный стимул работает даже в пору военного коммунизма. Старик довольно ухмыльнулся и поклонился мне, как при проклятом старом режиме.
– Будете довольны, барин, – сказал он на полном серьезе. Было, похоже, что никакой классовой ненависти ко мне в эту минуту крестьянин не испытывал.
– Мы подойдем через часок, – сказал я, выходя на улицу.
– Приходите, мил человек, дорогим гостям мы всегда рады, а я пока баньку истоплю, у меня банька-то знатная, почитай лучшая в селе.
Глава 7
Разомлевшие и чистые, мы лежали на пахучем сенном тюфяке в хозяйской горнице. Даша вытянула из тюфяка через прорешку травинку и задумчиво ее покусывала.
– Ты знаешь, я уже забыла, что на свете существуют такие вкусные вещи, – грустно сказала она, вспоминая домашнюю колбасу, которую мы недавно ели. – И хлеб у них пшеничный! Как они умудряются прятать продукты от реквизиций?!
– Тебя это не устраивает? Лучше было бы у крестьян все отобрать и поделить между коммунарами?
– Давай выпьем, – попросила она, обходя вопрос реквизиций. – Все это так непривычно, что у меня голова кругом идет.
Я встал, подошел к столу, плеснул в кружки самогона, и мы, чокнувшись, выпили. Самогон тоже оказался вполне терпимым, видимо, сердобольная кладовщица наделила меня напитком из собственных запасов.
– Ты осуждаешь меня, что я так быстро с тобой сошлась? – спросила Ордынцева, поворачиваясь ко мне лицом.
Она была в одной нижней рубахе с расстегнутым воротом и смотрелась очень сексуально.
– Почему я должен тебя осуждать? – вопросом на вопрос ответил я.
Конечно, меня, как и большинство мужчин, интересовало прошлое женщины, с которой я оказался в любовной связи, но ничуть не напрягал ее нынешний «скоропалительный» выбор. Ревности к ее былым романам у меня не было. В постели Ордынцева вела себя так целомудренно неопытно, что заподозрить ее в распутстве мог только полный идиот.
– Знаешь, почему-то ты мне показался совсем другим человеком, чем те люди, которых я знаю. У нас в партии бывают связи между товарищами. Но никто но относится к этому серьезно. У меня тоже было несколько таких эпизодов…
– Дашенька, давай подобные признания отложим до более подходящего случая. Что, нам больше нечем заняться?
– Как, ты хочешь еще? – удивилась она.
– Еще?! Да я и не начинал.
– Мы же в бане ..
– Ну, что ты мелочишься, тем более, что первый блин всегда бывает комом.
– Но ты даже не сказал, как ко мне относишься, – грустно сказала Ордынцева.
– Вот не думал, что вас, материалистов, интересуют вопросы любви!
– По-твоему, мы не обычные люди?
Говорить о любви мне не хотелось. Я еще и сам для себя не понимал, как отношусь к Даше. Она чем-то привлекала и одновременно отталкивала. Представить, что случайная связь может затянуться надолго и перерасти во что-то большое, я не мог. К тому же, мне очень не нравилось время, в котором очутился. Мне нужно было попасть в Троицк и добраться до моего «генератора», и потерпеть зубную боль, чтобы прорваться в более цивилизованную и спокойную эпоху. Отводить в этих планах место Ордынцевой я не мог, потому и был больше, чем нужно, сдержан.
– Можно, я сниму с тебя рубашку? – спросил я.
– Но это ведь неприлично, – испуганно сказала Даша, отодвигаясь от меня.
– Почему?
– Не знаю, но быть голой в присутствии мужчины…
– Иди лучше ко мне, – позвал я и притянул ее к себе.
Даша попыталась возразить, но я не стал слушать, поймал ее губы, и она затихла. Почему-то мне сначала сделалось ее жалко, потом пришла нежность. Я ласкал ее худенькое тело, пока еще покорно безучастное.
– Нет, нет, – шептала она, – не нужно, я знаю, это нехорошо…
Я не слушал и не отвлекался на разговоры. Чем откровеннее становились ласки, тем сильнее она отгораживалась от меня, пытаясь контролировать свое поведение. Однако, справиться с собой уже не могла и даже начала робко отвечать на поцелуи.
– Нет, только не там, – умоляюще прошептала Даша. – Мне стыдно, ну, что ты со мной делаешь!
– Успокойся, все хорошо, – говорил я. – Тебе приятно?
– Да, но лучше не нужно! Ты потом сам будешь меня презирать и ненавидеть!
– Господи, какая ты глупая, лучше расслабься и не мешай.
Постепенно ласки начали прорываться сквозь броню страха и пуританского воспитания. Ордынцева перестала разговаривать, начала помогать мне и впервые плотно зажмурила глаза. Ее тело била нервная дрожь, и она тяжело, прерывисто дышала. Я измучился сам и замучил ее, но все оттягивал финал и не приступал к завершающей фазе. Наши тела покрыла испарина, и ее губы стали солеными. Вдруг она начала выгибаться в моих руках и проговорила громко, отчетливо, с каким-то надрывом:
– Ты не человек, ты демон! Возьми меня, я больше не могу!
Я прижал ее к себе, она закричала и впилась мне в губы. Мы, наконец, соединились. Я по-прежнему контролировал ситуацию и делал все, чтобы Даша получила максимальное наслаждение. Она уже изнемогала, но не теряла накала страсти. Потом, уже не в силах сдержаться, я почувствовал, что наступает самый важный момент, и мы оба разом слились в любовном экстазе. Потом долго лежали, обнявшись и не шевелясь. Наконец, превозмогая навалившуюся усталость, распались и легли рядом, едва касаясь друг друга горячими, влажными телами.
Не знаю, как это получилось, но я начал проваливаться в мучительно сладкий сон. Я еще сопротивлялся, пытался удержать глаза открытыми, но веки опустились сами собой, и реальность переплелась с быстрыми, яркими сновидениями. Мне казалось, что где-то рядом море, прямо около головы хрустит галькой прибой, и над лицом, почти задевая крыльями, летают чайки.
Когда я открыл глаза, в горнице было совсем темно, а надо мной склонялось что-то светлое. Я не сразу понял, где нахожусь и что светлое пятно – это лицо Ордынцевой.
– Извини, я нечаянно заснул, – сказал я, приподнимая голову, чтобы поцеловать ее.
Однако, она отстранилась и провела легкой ладошкой по моему лицу.
– Какой ты колючий, – прошептала она, трогая мою пролетарскую щетину. – Никогда не думала, что это может быть приятно. У меня горит все лицо.
– Как уедем отсюда, сразу побреюсь, – пообещал я. – Мне не хотелось выделяться среди коммунаров.
– Ничего, мне нравится. Ты небритым кажешься строгим и мужественным.
– Спать неудобно, щетина колется, – сказал я, трогая тыльной стороной ладони щеку. – Мне больше нравятся гладко выбритые лица.
– А мне нет, – сказала Ордынцева. – Отец всегда был выбрит до синевы.
– Твой отец правда тайный советник? – спросил я, вспомнив свое недавнее предположение.
– Нет, он был действительным статским советником. Это тоже генеральский чин.
– Чиновник?
– Нет, директор гимназии.
– А почему вы не ладили?
– Извини, но я об этом не хочу говорить.
Мы замолчали. Даша легла ко мне под бочок и нежно трогала пальцами мою грудь. Она так и не надела свою жуткую солдатскую рубаху и светилась белым телом.
Я начал гладить ее голое плечо, перебирая крепкие для девушки мышцы.
– А ты сидел в тюрьме? – неожиданно спросила она.
– Нет, пока бог миловал.
– А я сидела, два раза.
– Подолгу?
– Первый раз десять дней, второй полтора месяца.
Меня такой подвиг никак не взволновал, что ее, кажется, удивило.
– Было очень тяжело, – пожаловалась она.
– Царская тюрьма по сравнению с большевистской – дом отдыха. Большевики учли ошибки царского режима и создадут свою совершенную систему наказания: одних сгноят по тюрьмам, других заморят голодом и работой в лагерях, остальных просто постреляют. Не хочу тебя пугать, но тебе как эсеру, это придется испытать на собственном опыте.
– Откуда ты знаешь будущее? Ты что, хиромант?
– Отнюдь, а что ты еще можешь ждать от товарищей Бебеля и Меринга?
– Среди большевиков тоже есть порядочные люди! У нас разные программы, но они такие же, как и мы, революционеры.
– Прости, товарищ Ордынцева, но все вы одним миром мазаны. А уж вас, эсеров, пострелять сам бог велит. Вы же сплошные террористы. Что Спиридонова, что Савенков.
– Мы никогда не воевали против народа, а только с тиранами и палачами!
– Знаешь, что Даша, давай лучше спать, все равно мы сейчас ни о чем не договоримся.
– По-твоему, получается, что большевики во всем правы!
– Я не большевик и никогда им не буду!
Разговор о политике сбил лирический настрой, и революционерка отодвинулась от меня. После недавнего взрыва эмоций, это было самое правильное После событий последних дней, я чувствовал себя не совсем в своей тарелке и хотел хоть раз нормально выспаться на чистой постели.
Даша затихла, и мы молча лежали рядом, чужие люди, сведенные вместе совершенно невероятными обстоятельствами. Но почему-то, пока не заснул, я думал не о себе, а о ней, худенькой, запутавшейся девчонке, попавшей в жернова великой и безжалостной революции.
Поздний осенний рассвет медленно вполз в подслеповатые окна деревенской избы и разбудил меня на самом интересном месте сна Я попытался не просыпаться и досмотреть, то, что мне показывал Морфей, но над ухом кто-то коротко вздохнул, и пришлось проснуться окончательно.
Даша лежала, свернувшись калачиком под невесомой пуховой периной, и горестно вздыхала во сне. Я поцеловал ее в щеку, она улыбнулась и удовлетворенно кивнула головой.
– Дашенька, вставай, нам пора, – сказал я ей на ухо, но она попыталась спрятаться от меня под перину, потом широко открыла большие серые глаза и спросила:
– Уже нужно вставать?
– Да, если мы хотим сегодня отсюда уехать.
– Как бы я хотела остаться здесь на несколько дней! Мне очень давно не было так хорошо.
– Так в чем же дело, давай останемся.
– Нет, нужно возвращаться, – сказала она и попросила, – отвернись, а то я не одета.
– Ничего страшного, – успокоил я и сбросил с нее перину, – привыкай ко мне.
– Ну, как тебе не стыдно! – совсем по-девчоночьи закричала революционерка, пытаясь поймать край перины и закрыться – Нечего меня рассматривать, я не Венера!
– Ты лучше Венеры, – сказал я и попытался воспользоваться ситуацией, но девушка вывернулась, соскочила с лавки и торопливо натянула на себя рубаху.
– Ах, ты, какой хитренький, – воскликнула она с коротким смешком – Неужели тебе еще мало?
Я вздохнул и, горестно кивнув головой, подтвердил правоту ее вопроса
– Может, еще разок?
– Ты с ума сошел, а если войдут хозяева?
– Я их предупредил, что ты моя жена, и мы давно не виделись.
– Нет, я так не могу, – категорически заявила она, демонстрируя извечное женское упрямство. – Давай отложим до вечера.
– Если бы знать, где мы будем сегодня вечером, – возразил я. – Нужно ковать железо, не отходя от кассы.
Даша шутку не поняла и начала быстро одеваться, на глазах превращаясь из прелестной девушки в пожилую несгибаемую революционерку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42