— Не останавливайся! — сказал Откровение.
На счет «сто» Кормак спрыгнул на землю. Мышцы рук у него горели, но глаза светились торжеством.
— Это развивает силу, но не быстроту, — сказал Откровение. — Хорошее упражнение, но к нему необходимо добавлять другие. Для своего возраста ты очень силен, но не гибок. Бой на мечах требует молниеносной быстроты. — Он взял длинную обструганную палку и зажал ее в пальцах горизонтально. — Положи ладонь на палку, не сгибая пальцев, и поймай, когда я ее отпущу.
— Проще простого, — сказал Кормак, прижав ладонь к палке и напрягшись, чтобы успеть ее поймать.
Откровение отпустил палку, и рука Кормака резко опустилась, но зажала в кулаке только воздух.
— Проще простого? — повторил Откровение.
Кормак еще три раза пытался поймать палку, и разок это ему почти удалось: его пальцы задели ее, ускорив падение.
— Ты слишком скован в бедрах, а мышцы плеч напряжены и потому неподвижны.
— Ее невозможно поймать, — заявил Кормак.
— В таком случае подержи палку сам.
Кормак взял ее, а когда его пальцы разжались, рука Откровения устремилась вниз с молниеносностью жалящей змеи и схватила палку, когда до земли оставалось по меньшей мере локоть.
— Быстрота, Кормак. Действовать, не думая. Не заботься о том, чтобы поймать палку. Просто поймай.
Выбрось из головы все мысли, не сковывай тела.
После тридцати попыток Кормак поймал палку. Затем последовало еще десять неудач, но воля добиться своего его поддерживала, и утро еще не кончилось, как он поймал ее семь раз правой рукой и три раза левой.
Откровение поднес ладонь к лицу, и оно задрожало, затуманилось и стало вновь лицом Кулейна, Владыки Серебряного Ланса.
Еще час Кулейн и совсем вымотавшийся юноша упражнялись на мечах. Кормак почти забыл о своей ненависти к высокому воину, восхищенный природной грацией его движений и стремительностью. Раз за разом он поворачивал кисти, его меч скользил по мечу Кормака, чтобы со свистом остановиться у шеи, плеча или груди юноши.
Кулейн лак Фераг, понял Кормак, был не просто воином, а лучшим из лучших.
Но едва они кончили упражняться, как вражда в его сердце вспыхнула с прежней силой. Кулейн прочел это в его глазах и вложил меч в ножны, вновь превратив его в серебряное копье.
— Пойди с Андуиной в горы, — сказал он. — Помоги ей выучить тропы.
Повернувшись на каблуках, воин вошел в хижину и вернулся с девушкой.
Кормак взял ее под руку и повел под деревья.
— Где солнце? — спросила она. — Я не чувствую его тепла.
— Над лесом. Его заслоняет листва.
— Расскажи мне про листья.
Нагнувшись, он поднял с травы опавший лист и вложил ей в руку. Ее пальцы скользнули по пожелтевшей поверхности.
— Дуб?
— Да. Могучий, обросший мхом дуб, старый, как само время.
— Это дерево красивое?
— Как величавый старец, суровый, ни перед чем не склоняющийся.
— А небо?
— Голубое и ясное.
— Опиши голубое — каким ты его видишь.
Он остановился и задумался.
— Ты когда-нибудь прикасалась к шелку?
— Да. На мой последний день рождения мне подарили шелковое платье.
— У Гристы был шелковый лоскуток, на диво мягкий и гладкий. Голубое похоже на него. Только поглядишь, и сердце радуется.
— Небо из шелка! Какое оно, должно быть, красивое!
И облака? Какими ты видишь облака?
— Сегодня их очень мало, и они плывут в вышине будто белые медовые лепешки, далекие, но такие четкие, что кажется, протяни руку — и ты к ним прикоснешься.
— Небо из шелка и медовых лепешек, — сказала она. — Оно так прекрасно, Кормак! Я не могу его увидеть, но чувствую, оно у меня в сердце.
— Я бы отрубил себе руку, лишь бы ты его увидела! — сказал он.
— Не говори так! — воскликнула она. — И никогда не думай, будто я несчастлива оттого, что не вижу, как видишь ты. Уведи меня дальше в горы. Покажи мне цветы, которые я могу потрогать, вдыхая их аромат… и расскажи мне о них через шелка и медовые лепешки.
Каждое утро, завершив свои изнурительные упражнения, Кормак уводил Андуину на прогулку по лесу — в укромные ущелья и лощины, и часто — к маленькому озеру, прохладному и прозрачному, под уходящими в небо горами. Он поражался ее памяти. Стоило ей пройти по тропинке, найти вехи, к которым она могла прикоснуться — округлый валун со щелью в центре, дерево с большим наростом на стволе, извилистый корень, — ив следующий раз она уже шла по ней с полной уверенностью.
Иногда она определяла тропинки по наклону или, зная час, по положению солнца, согревавшего ее лицо. Как-то она даже побежала с ним вперегонки до хижины и почти обогнала, но споткнулась о торчащий корень.
Юноше все больше нравились эти прогулки и разговоры с Андуиной. Он наслаждался, описывая летящих гусей, охотящуюся лисицу, надменных длиннорогих быков и коров, царственных самцов-оленей. А она радовалась его обществу, теплоте его голоса, прикосновению его руки.
Лишь в те дни, когда ему не удавалось добиться того, чего от него требовал Откровение, его присутствие расстраивало ее: его гнев и ненависть словно пронизывали воздух, которым она дышала, и у нее не было желания приобщаться к этим чувствам.
— Он ведь только хочет, чтобы ты достиг большего, — сказала она в одно пасмурное утро, пока они сидели под густым дубом, пережидая дождь.
— Он хочет любоваться моими неудачами!
— Нет, Кормак, и ты это знаешь. Тут он обучал твоего отца, и, думаю, твой отец чувствовал то же, что ты.
Кормак промолчал, и она почувствовала, как он успокаивается. Его пальцы скользнули по ее руке и сомкнулись в нежном пожатии. Она улыбнулась.
— Ты снова стал самим собой?
— Да. Но я его не понимаю. В Круге он приказал убить тебя, если демоны ворвутся туда. Они ворвались, но он не попытался убить тебя. Затем он перенес нас сюда с помощью вспышки света. Почему он не сделал этого сразу? Ведь тогда бы нам вообще не пришлось сражаться с демонами.
— Именно это делает его великим в моих мыслях, — сказала Андуина, склонив голову ему на плечо. — Он был прав: мне лучше умереть, чем дать Вотану воспользоваться моей душой. Но так рассуждал стратег, а сражался с демонами человек, готовый пожертвовать своей кровью до последней капли, прежде чем пролить мою. Ну а он не мог перенестись сюда с нами, пока демоны оставались живы. Надо было сразить всех врагов, чтобы ни один не заметил, как мы исчезли из Круга. Если бы мы сразу перенеслись сюда, они последовали бы за нами. И рано или поздно, Кормак, они нас найдут.
Он обнял ее, привлек к себе.
— Я бы тоже умер, прежде чем позволил бы им причинить тебе вред.
— Почему? — прошептала она.
Он кашлянул и встал.
— Дождь кончился. Пойдем поищем плодовый сад.
Озеро они нашли в день летнего солнцестояния, обеспокоили семейство лебедей, и Кормак, сбросив тунику и сандалии у водопада, кинулся в воду. Несколько минут он плавал, а Андуина терпеливо сидела под сплетающейся в беседку жимолостью. Потом он вышел на берег и сел рядом с ней, наслаждаясь солнечными лучами, согревавшими его нагое тело.
— Ты умеешь плавать? — спросил он.
— Нет.
— А хочешь научиться?
Она кивнула, поднялась с земли, развязала шнур, стягивавший верх ее бледно-зеленого платья, и оно соскользнуло с ее плеч. Когда оно упало на траву, Кормак сглотнул и отвел глаза. Ее тело было цвета светлой слоновой кости, груди полные, талия тоненькой, а бедра…
— Иди за мной в озеро, — сказал он, прокашлявшись и отворачиваясь от нее. Ощутив прохладу воды на ступнях и лодыжках, она засмеялась, а потом шагнула вперед.
— Где ты? — позвала она.
— Здесь, — ответил он, беря ее за руку. — Повернись лицом к берегу и откинься на меня.
— Но я же погружусь в воду с головой!
— Я тебя поддержу. Доверься мне.
Она упала спиной в его объятия, вскинула ноги и почувствовала, что лежит на поверхности озера.
— Как чудесно! — сказала она. — А что мне надо делать?
Вспомнив, чему его учил Гриста в реке Южного края саксов, он сказал:
— Ты не утонешь, пока в твоих легких есть воздух.
Вдохни поглубже, раскинь руки и болтай ногами.
Он подложил руки ей под спину и увидел перед собой ее груди, матово-белый живот и треугольник медных волос, указывающий, точно стрела, на ее сомкнутые колени.
Помотав головой, он перевел взгляд на ее лицо.
— Вдохни побольше воздуха и не выдыхай, — сказал он и осторожно опустил руки. Несколько секунд она покачивалась на воде, а затем, словно спохватившись, что ее ничто не поддерживает, забарахталась и с головой погрузилась в сверкающую воду. Он мгновенно подхватил ее, и она обняла его за шею, кашляя и отфыркиваясь.
— Все хорошо?
— Ты меня отпустил! — сказала она с упреком.
— Я же был рядом. Тебе ничего не угрожало.
Наклонившись, он откинул мокрые темные волосы с ее лица и поцеловал ее в лоб. Она засмеялась и ответила на его поцелуй, укусив его за губу.
— Почему? — спросила она чуть хриплым голосом.
— Что — почему?
— Почему ты бы умер за меня?
— Потому что ты поручена мне. Потому что… я твой друг.
— друг?
Он помолчал, наслаждаясь прикосновением ее тела.
— Потому что я люблю тебя, — сказал он наконец.
— Так любишь, что отдашь мне свои глаза?
— Мои глаза?
«— Так любишь?
— Я тебя не понимаю.
— Если ты ответишь» да «, то ослепнешь, а я буду видеть. Ты любишь меня настолько сильно?
— Да, я люблю тебя больше жизни.
Ее ладони прижались к его щеке, большие пальцы прикоснулись к векам. Его окутала тьма, жуткая сокрушающая пустота. Он вскрикнул, и она повела его к берегу, где он ушиб ногу о камень. Она помогла ему сесть, и его оледенил страх. Что, что он сделал?!
— Ах, Кормак, так это — небо. Как чудесно! И деревья. Совсем такие, как ты рассказывал. И ты, Кормак, такой красивый, такой сильный. Ты сожалеешь о своем подарке?
— Нет, »— солгал он, потому что гордость взяла верх над страхом.
Вновь ее ладони прижались к его щекам, и зрение вернулось к нему. Он схватил ее в объятия, прижал к себе, потому что увидел в ее глазах слезы.
— Почему ты вернула мой подарок? — спросил он.
— Потому что я тоже люблю тебя. И потому что у тебя был такой потерянный, испуганный вид. Никто никогда не делал для меня, Кормак, того, что ты предложил мне. Я никогда этого не забуду.
— Так почему же ты плачешь?
Она не ответила. Как могла она сказать ему, что только теперь поняла все одиночество мрака?
— Его гнев против тебя очень силен, — сказала Андуина, сидя рядом с Кулейном на солнышке. Миновало два месяца, и в золотистых листьях шуршал прохладный ветер. Каждый день Кулейн по многу часов занимался с Кормаком — они боксировали, боролись, бились на мечах и окованных железом дубинах. Но когда упражнения кончались, юноша отворачивался. Его чувства были скрыты маской, серые глаза оставались непроницаемыми.
— Знаю, — ответил воин, прикладывая ладонь козырьком к глазам и следя, как Кормак упрямо бежит вверх к соснам на высоком склоне. — И у него есть на то причина. Но ты ему нравишься, он тебе доверяет.
— Мне так кажется, владыка. Но я не могу рассеять его гнев. Когда пытаюсь, это чувство откатывается от меня подобно туману. Он не хочет о нем говорить.
— Я не пробовал с ним говорить, Андуина. Это не поможет ни ему, ни мне. Я впервые увидел его отца на этой горе, и здесь Утер полюбил Лейту, мою Гьен Авур.
А теперь их сын… И мир все еще содрогается от войн, зло процветает, хорошие люди умирают. Я сожалею о твоем отце. Успей я раньше…
— Он был старым воином, — сказала она с улыбкой. — Он умер, как хотел бы умереть — с мечом в руке, сражая врагов.
— У него достало смелости отказать Вотану.
— Это была не смелость, владыка. Он хотел получить за меня побольше. Вотан просто принял алчность за благородство.
— Для незрячей, Андуина, ты мало что упускаешь из виду.
— Ты уйдешь сегодня?
— Да. Я думаю, до моего возвращения тебе ничто угрожать не будет. Сожалею, что хижина так убога. Тебе это нелегко.
— Постараюсь как-нибудь вытерпеть, — сказала она и улыбнулась. — Не думай об этом.
— Ты прекрасная девушка.
Ее улыбка угасла.
— А ты хороший человек, владыка. Так почему ты намерен умереть?
— Ты видишь слишком уж много.
— Ты мне не ответил.
— Если ты задала этот вопрос, значит, ты знаешь ответ, ибо они едины.
— Но я хочу услышать ответ от тебя.
— Почему, госпожа?
— Я хочу, чтобы ты услышал себя. Я хочу, чтобы ты понял тщету этого.
— В другой раз, Андуина. — Он взял ее за руку и ласково поцеловал.
— Нет. Другого раза не будет. Ты не вернешься, я больше никогда с тобой не встречусь.
Кулейн некоторое время молчал, и она почувствовала, как смягчается его напряжение.
— Всю мою жизнь, — сказал он наконец, — всю мою долгую, долгую жизнь я мог смотреть на Кулейна с гордостью. Потому что Кулейн никогда не поступал низко.
Кулейн был истинным владыкой. Моя надменность могла бы сбрить горы. Я был бессмертен: Воин Тумана, Владыка Ланса из Ферага. Для греков я был Аполлоном, Доннером для скандинавов, Агрипашем для хеттов. Но на протяжении всех этих нескончаемых веков я ни разу не предал друга, не нарушил слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35