Разумеется, мне пришлось отказаться. Отца только что похоронили, и Томас ни за что не позволил бы мне, незамужней девице, оставить дом ради подобной цели. Но по возвращении в Комигор я начала получать книги по праву, политике и философии и записи, сделанные рукой Тенни. Я старательно изучала их, чтобы в следующую встречу участвовать в дискуссии. Мне очень хотелось заслужить похвалы.
Танаджер был помощником и телохранителем Мартина, он совершенно не походил на брата, мускулистый и стремительный, всегда заметный. Ни один человек не поддерживал начинания Мартина с большим энтузиазмом. Он одинаково радостно и охотно носил на своих плечах и ослиную голову во время празднования Долгой Ночи, и залитые кровью доспехи, служа своему господину. Снова и снова он отдавал свое сердце какой-нибудь женщине для того лишь, чтобы впасть в глубочайшее отчаяние, когда она узнавала об отсутствии у него состояния и отвергала его. Остальные шутили, говоря, что ему и в гостиную Мартина следует являться в доспехах, поскольку никто не выходит из словесных баталий с такими потерями, как Танаджер.
К осени, когда мне исполнилось девятнадцать, в Виндаме я чувствовала себя больше дома, чем в Комигоре.
Двадцать девятый год правления короля Геврона
Я приехала ранним вечером, едва дыша из-за ледяного ветра, обдувавшего открытый экипаж. Юлия приветствовала меня поцелуем и, сняв с меня плащ и передав его слуге, повлекла к огню.
– Милая Сейри, я так рада, что ты здесь. Мне отчаянно необходима поддержка. Твой кузен снова ведет себя как настоящий осел.
Мартин и осанистый дворянин его же возраста печалились по поводу недавнего визита некой баронессы Лавастр в Совет лордов. Грозная дама вторглась на заседание Совета, настаивая, чтобы ей позволили высказаться по вопросу управления собственностью, который обсуждал Совет, поскольку ее муж пропал на войне, а его управляющий недавно умер.
– Это верно, что у нее потрясающая хватка, знание тарифов и правил субаренды, – произнес Мартин, складывая руки за спиной и так печально качая головой, что можно было подумать, будто дама предложила сдать пару городов косматому искерскому полководцу. – Я обсуждал все это с ней весной в этой самой комнате. Но если мы дадим ей слово на Совете, то в следующем месяце она заявит, что захочет сама распоряжаться долей своего мужа!
– А почему бы нет? – возмутилась Юлия, когда мы подошли к Тенни, Танаджеру и еще нескольким молодым людям, сидевшим возле очага. – Хорошее знание дела и свежие идеи будут выгодны всем!
– Наверное, если женщинам позволят говорить, тогда придется дать права и имеющим малые наделы, которые молоды и в основном на войне, – подхватила я, даже не запечатлев на щеке Мартина традиционный поцелуй. – Пока что управляют только те, кто слишком стар или слишком труслив, чтобы служить…
Это был старый спор, и Мартин заводил его снова и снова, когда в его гостиной появлялся какой-нибудь член Совета лордов. Верит ли он в собственные слова? Я была уверена, что слышала раньше, как он отстаивал противоположное мнение, когда Тенни напоминал ему о законах, запрещающих учитывать голоса женщин на Совете. Мы обсуждали проблему, пока не подали ужин. Идеи, которые высказали почти все сидевшие у камина, подверглись нападкам или даже полному разгрому, всех в разных выражениях признали глупцами, вольнодумцами или анархистами, чье место рядом с безумцами, выступающими под Королевским Университетом в Валлеоре. Лишь один человек сохранял спокойствие во время спора. Стройный, темноволосый незнакомец, он стоял, сложив руки на груди, опираясь на угол мраморной каминной полки. Голубые глаза и высокие скулы выдавали в нем иностранца, но я не могла бы сказать, какого он происхождения. Он был чисто выбрит и одет в строгий черный камзол, белую рубаху с высоким воротником и узкие черные брюки, и в любом лейранском доме к нему отнеслись бы с подозрением из-за отсутствия у него меча. Когда всех пригласили за стол, Мартин склонился надо мной для приветственного поцелуя и бросил на этого человека быстрый взгляд.
– Разве я не обещал тебе живой беседы, друг мой? Незнакомец перевел взгляд с Мартина на меня, сдвинул брови, словно серьезно обдумывая ответ.
– В Лейране все женщины имеют собственное мнение или только женщины с огненными волосами? – У него оказался мягкий звучный баритон. – Я знаком с разными странными традициями, но лишь в немногих местах женщины получают право голоса раньше, чем им стукнет восемьдесят. Теперь я понимаю почему. Если бы его чудесные глаза не светились весельем, я была бы оскорблена.
Мартин захохотал.
– Госпожа Сериана Маргарит, дочь герцога Комигорского, позволь представить моего доброго друга Кейрона, Дворянина из Валлеора. Он путешествующий историк и археолог из Университета, приехал изучать историю и странные традиции народа Лейрана. Кейрон, тебе придется называть ее Сейри, иначе тебе ни за что не удастся вставить словечко.
Господин поклонился и, взяв мою руку, поднес ее ко лбу по валлеорской традиции. Я никогда еще не видела столь грациозного человека. Он был возраста Юлии, около тридцати, и я весь вечер бессовестно терзала его вопросами, даже больше, чем остальных, поскольку меня интриговал его таинственный вид. Но он туманно высказался по поводу своего происхождения, сказал только, что провел большую часть жизни, переезжая с места на место после смерти родителей, которые умерли, когда он был совсем мал. Под конец своего трехдневного визита я поняла, что болтала гораздо больше, чем он.
Следующие месяцы пролетели слишком быстро. Встретив Кейрона, я утратила интерес к Эварду. У Кейрона были обширный кругозор и интересы, далеко выходящие за рамки его специальности. Мартин научил меня спорить, язвить и ошарашивать противника странными идеями и намеками, сплетать и закручивать слова в узлы, пока обе стороны не начинали стонать от умственного перенапряжения. Победа или поражение никогда не были целью этих споров – только сам процесс. Кейрон никогда не отказывался занять позицию, далекую от его собственной, просто чтобы насладиться словесной баталией. Он любил саму игру, тогда как Эварда интересовали только победители или побежденные.
Год траура подходил к концу, но я не была готова расстаться с предоставленной им свободой. Когда месяцы сократились до дней, я решила поговорить с Томасом.
– На следующей неделе год истекает, – сказала я однажды вечером, когда мы вдвоем сидели в столовой Комигора.
– Это так. Вероятно, Эвард сделает тебе предложение. – Похоже, Томаса больше интересовала жареная свинина, он отрезал себе еще кусок.
– Ты знаешь о его намерениях лучше меня.
– Он намерен преуспеть во всем. Геврон слабеет с каждым днем.
Я передала брату компот, наблюдая, как сладкое темно-красное пятно растекается по белой скатерти.
– А что, если Эвард не победит, как он надеется?
– Он победит.
– Но что, если не победит, а я окажусь помолвлена с ним? – Кусок мяса у меня на тарелке лежал нетронутым.
Мой вопрос явно заставил Томаса задуматься. Он чувствовал, что обсуждать возможное поражение Эварда нелояльно. Томас же был каким угодно, только не нелояльным, но богатая девица, молодая, привлекательная, с титулом, представляла немалую ценность, ее нельзя было отдать просто так даже во имя дружбы и верности. Я осознавала собственную значимость.
– Хороший вопрос.
В этот вечер и в следующий он больше ничего не сказал. Но когда год траура завершился, Эвард не сделал мне предложения. Через несколько недель я снова завела разговор, но Томас ответил только, что Эвард согласился с его мнением – у него нет времени на помолвку и женитьбу. Не раньше чем укрепится его положение.
На данный момент этого было достаточно. Я жила ради поездок в Виндам, не питая никаких иллюзий по поводу собственного будущего. Я была гарантом успеха Томаса, так же как его крепкая рука с мечом. Многие братья не дали бы сестре такой свободы, которой пользовалась я, поэтому я ценила дружбу с Кейроном и компанией Мартина и не интересовалась ничем больше.
Тридцать первый год правления короля Геврона
Король Геврон надул всех, протянув еще два года. Хотя Эвард был в бешенстве, он не бездействовал. Как он и предсказывал, ошеломленного графа Венника признали виновным в присвоении налогов и с позором сослали в провинцию. Некий свидетель подписал документ, что жрец Джеррата, заключивший брак между сестрой Геврона, леди Катериной, и сэром Чарльзом Колбурном, самозванец, не известный ни в одном храме Лейрана. Таким образом сын леди Катерины Фредерик, герцог Ворбернский, оказался бастардом и не мог притязать на трон.
С немалым беспокойством я следила, как Эвард все сильнее привязывает к себе Томаса. Эвард сказал моему брату, что тому настало время набрать собственных воинов. Владелец такого большого поместья, как Коми-гор, Томас должен заменить старых капитанов своего отца на молодых людей, которые будут верны только ему одному. Эвард даже одолжит ему капитана Дарзида.
Мысль о том, что командиры отца будут изгнаны, семеро благородных воинов, которые нянчили меня в младенчестве, учили натягивать лук и до сих пор привозили мне из походов экзотические безделушки, была невыносима. В последний год, когда Томас с Эвардом все больше увязали в своих интригах, я все больше времени проводила в обществе капитана Дарзида. Мне нравилось его остроумие и забавляли саркастические замечания в адрес лейранских придворных. Накануне смены командования я разыскала его в городе и высказала то, что думаю.
Он втиснул мне в руку стакан вина, восхитительно описав, как будет поражен мой брат и как возмутятся придворные сплетницы, если узнают о моем визите в дом холостяка, и искренне проникся моими печалями.
– Но что вы хотите от меня, сударыня? Я полностью в вашем распоряжении, вы знаете. Но если я откажусь от назначения, это никак не поможет старым воякам. Кроме того, герцог Томас совершенно прав: ваша собственная безопасность зависит от преданности ему воинов.
– Ты умный, Дарзид. Я знаю, что тебя не заботит никто, кроме тебя самого, – это мы обсуждали много раз, – но хотя бы один раз заставь себя проявить доброту. Я найду для тебя блестящую награду. Клянусь.
Он обещал подумать, и действительно, когда на другой день семерых капитанов заставили развернуть щиты и спороть с мундиров четыре кольца защитников Коми-гора, он вручил каждому прекрасный новый меч, молодую лошадь и бумагу, подтверждающую исключительную честность и боевые качества каждого воина, чтобы они могли поступить на службу в другие дома.
Когда я благодарила Дарзида за проявленную щедрость, он посмотрел на меня странным оценивающим взглядом, от которого мне стало не по себе.
– Я бы предпочел увидеть их на виселице, сударыня. Но перспектива получить от вас награду заинтересовала меня настолько, что я решился потратить немного денег и времени.
Междуцарствие
К тому моменту, когда король Геврон преставился и упокоился рядом с праотцами в огромной могиле на Пифийском холме, Мартин был первым претендентом на трон, за ним шел Эвард. Тенни говорил, это лишь до тех пор, пока против Мартина не выдвинули какого-нибудь обвинения, то есть вопрос времени. Даже после всего, уже мною услышанного, я отказывалась верить, что Эвард, уже почти наверняка мой будущий муж, или Томас пойдут на это. Но за несколько дней до того, как Совет должен был объявить преемника, кто-то прислал туда письмо – донос, что Мартин, герцог Гольтский, укрывает у себя мага. В письме говорилось о некоем человеке по имени Альфредо, обитавшем в Виндаме и умершем в прошлом году.
Я помнила Альфредо. Растрепанный и рассеянный математик, когда-то он был учителем Мартина. Мартин предложил ему пожить в поместье, когда тот потерял последнюю работу из-за испортившегося слуха и других неприятностей, связанных с возрастом. Альфредо частенько забывал, где он находится, нередко путал книгу с носовым платком и почти никогда не обедал за общим столом, стесняясь своих дрожащих рук, не способных удержать нож. Но несмотря на все это, он по-прежнему исключительно играл в шахматы и настойчиво и радостно добивался единственной оставшейся в его жизни цели – придумать шахматную задачу, способную поставить Мартина в тупик. Никто не мог представить Альфредо пополняющим свои черные силы кровью, убивающим детей, с тем чтобы использовать их тела в мрачных обрядах, вызывающих демонов, сводящих людей с ума, обращающих красоту мира в жалкую пародию или совершающих любое другое злодеяние, обычно приписываемое магам. И как кто-то мог поверить, что Мартин, такой мудрый и проницательный, мог приютить презренного еретика? Все это было абсурдно, но обвинение нельзя было просто отринуть. Этого не допускал закон.
Чародейство, мерзкое и злое искусство, возникло во времена Начал, когда первый бог Арот еще не победил тварей земли и монстров глубин и не передал власть над миром своим сыновьям-близнецам, Аннадису и Джеррату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72