Найди лекарства для госпожи.
В этот миг с Баглосом произошла удивительная перемена, я поразилась бы меньше, если бы он вдруг стал выше на две головы. Ни сомнений, ни колебаний, слуга с миндалевидными глазами опустился перед Д'Нателем на колени и произнес спокойно и уверенно:
– Детан ето, Гире Д'Арнат.
– Ты вспомнил, – сказала я, когда Баглос вышел.
– Не совсем, – ответил принц, глядя, как я обтираю лоб Тенни мокрым полотенцем. – Я знаю слова приказов дульсе, которых не знал сегодня утром или вчера, но не могу сказать, что вспомнил их. Я не знаю, из чего следует, что я когда-то это знал.
– Но Баглос принесет то, что мне нужно?
– Если это здесь есть.
Я влила немного бренди в рот Тенни и снова взглянула на Д'Нателя, который отошел от кровати, сложив руки за спиной, и теперь изучал стоявшую в комнате мебель.
– А ты знаешь что-нибудь еще, чего не знал раньше?
– Нет. За исключением вашего языка, как ты уже догадалась. До сегодняшнего вечера он был для меня как язык зверей – ничего узнаваемого. Только те слова, которым ты научила меня, имели смысл. Речь Дассина была словно ключ, вложенный в замочную скважину, все зубчики оказались на своих местах. Но это не возвращение памяти…
– Значит, ты не знаешь, чем закончилось послание Дассина, не знаешь, почему Селина перед смертью засмеялась и сказала… то, что сказала?
– Я знаю не больше тебя.
Пока я отирала кровь и испарину с лица и рук Тенни, Д'Натель стоял, прислонясь к стене и сложив руки на груди, и смотрел на меня. Я предложила ему самому выпить немного бренди, чтобы он не потерял тот свой негромкий голос, который сумел вернуть, но он покачал головой, предпочитая исцеляться привычным молчанием.
Баглос вскоре вернулся и опустился перед господином на колени.
– Готово, господин.
Он передал мне два бумажных пакетика. В одном оказались маленькие листочки, по форме похожие на сердце, пакет был подписан: «От рваных ран, разрывов, ожогов, гнойников, омертвения». Во втором свертке были полоски грубой серой коры.
– Точно то, что мне нужно, – сказала я. – Спасибо. Вам обоим.
Д'Натель кивнул. Баглос светился от счастья, его радость померкла, только когда Тенни застонал во сне.
– Когда вода закипит, нужно будет залить кору… – Я рассказала Баглосу, как готовить ивовый настой и что мне потребуется для приготовления припарки из листочков каменного корня. Через час настой был готов и я затягивала бинты на обработанной ране.
– Можно сделать для него что-нибудь еще? – спросил Баглос. Дыхание Тенни стало хриплым и прерывистым.
– Кто-то должен остаться с ним. Давать ему ивовый отвар, когда он успокоится или очнется. Позже, когда он сможет есть, приготовим ему жидкую кашу или похлебку. Это все, что я знаю.
Мы решили, что первой буду дежурить я. Дульсе сказал, что поищет, из чего сварить похлебку, и поставит ее на огонь, а потом немного отдохнет, прежде чем сменить меня.
Я оглядела спальню, опрятную и чистую, какой и должна быть комната управляющего в хорошем доме. Шкаф со стопкой чистого, аккуратно сложенного постельного белья на верхней полке, деревянный стул и скамеечка для ног в углу, рядом столик для свечи, сейчас загроможденный чашками и ложками, небольшая конторка, на которой помещались бухгалтерская книга, перья, бумага, закупоренная бутылочка чернил, и туалетный столик с гребнем, бритвой и набором небольших коробочек разных цветов и фасонов, в которых лежали воротнички, пряжки и застежки.
Осмотрев шкаф, я нашла чистую ночную рубаху, сделавшуюся тонкой и мягкой от долгих лет носки. Я попросила Д'Нателя помочь мне поднять Тенни и надеть на него рубаху. Принц сделал, как я велела. Когда я стягивала со спины Тенни лохмотья, оставшиеся от его рубахи, глаза Д'Нателя сузились.
– А что это у него на спине? Он не воин. Не раб и даже не слуга, судя по его виду.
На спине Тенни остались страшные, грубые доказательства его заточения. Застенчивый, робкий Тенни, существо не от мира сего… Мышцы живота свело от возмущения и гнева.
– Его били, – пояснила я. – Жестоко били, пронзили мечом и бросили умирать. Те, кто его пытал, хотели, чтобы он предал друзей, сказал королю, что мой муж и наши друзья хотели свергнуть его с престола. Тенни не хотел говорить ничего, что ухудшило бы наше положение. Он очень старался.
– Но он сказал то, что хотел услышать король?
– Да.
– Предал товарищей, твоего мужа, ваших друзей?
– Да, но…
– Он должен был умереть молча. С честью. – Казалось, принц хочет пойти вымыть руки. – Как ты можешь заботиться о нем после всего? – Его презрение жгло меня.
После того как мы уложили Тенни на подушки, я завязала тесемки рубашки на шее и накрыла больного одеялом.
– Это не его вина. Кейрон простил его, и я знаю, остальные тоже простили.
– Простить такое предательство…
– Прощение не имеет никакого отношения к поступкам и их последствиям, а только к сердцу. Им не нужны были доказательства любви Тенни, они лишь хотели избавить его от мучений. Они все равно должны были умереть. Во всем этом мало чести.
– Должно быть, ты ненавидишь тех, кто это сделал.
– Я много лет ненавидела их, но теперь… я не знаю. Ненависть не может исправить то, что было сделано.
Взгляд Д'Нателя на миг задержался на раненом. Затем принц вышел из комнаты.
Я долго сидела с Тенни, удерживая его, когда он метался и стонал в забытьи, вытирая ему лицо и руки, когда на него накатывал приступ лихорадки. Когда он успокаивался, я вспоминала невероятные события этого вечера. Горевать по Селине было нелегко. Уходя, она была полна веселья. Я не могла жалеть о том, что перед кончиной принесла ей смысл жизни и радость. Келли – другое дело. Оставлять девушку, обладавшую таким знанием, в гневе и так близко к зидам рискованно. Но она явно в состоянии постоять за себя. Мы не могли тащить ее насильно.
И Дассин… какая невероятная история. Два мира, отраженные друг в друге. Как получилось, что дж'эттанне забыли свой долг? Нравственное падение? Страх? Может быть, существование в чужом мире притупило и уничтожило их память? Это я могла понять. Возможно, они осознавали, что с ними происходит, и создали свои легенды и традиции, Ав'Кенат и остальное, в попытке исцелиться. Но что бы они ни предприняли, этого оказалось недостаточно.
Любовь к легендам была частью натуры Кейрона. Как бы ему понравилась эта! Как много она объясняет. Чудесная легенда, сказал бы он, и его взгляд затуманился бы, он затерялся бы в мире грез, и его сила увеличивалась бы с каждым пережитым там приключением.
Ночь проходила, а мои мысли все больше устремлялись к Кейрону, чего не случалось с того самого дня, когда я покинула дворец Эварда. Все эти годы я отказывалась даже произносить его имя, хотя напоминания о нем, словно острые шипы, готовые исцарапать тебя, встречались повсюду: в покрытой каплями росы розе, в шорохе дождя, падающего на луг, в восходящем солнце, дающем миру краски, особенно им любимые…
Половицы скрипнули. Вырванная из своих грез, я едва не подскочила в кресле, придвинутом к кровати Тенни. Свечи догорели, кто-то стоял в темноте.
– Я прошел проведать тебя и твоего друга.
– А, спасибо, Д'Натель, – забормотала я, поправляя одежду и откидывая волосы с лица. – Тенни спит. Мне тоже нужно поспать. Придется звать Баглоса.
Принц уже снова ушел. Войдя в кухню, чтобы разбудить дульсе, я вздрогнула, ощутив здесь аромат роз из моего сна.
23
Больше недели Тенни находился между жизнью и смертью. Мы с Баглосом влили в него достаточно отвара и питательной похлебки, но на него продолжали волнами накатывать приступы безумия. Подобная рана должна была зажить за неделю, но она нарывала и сочилась черной жидкостью, как это было с раной Д'Нателя. Баглос уверял, что так действует яд зидов. Он видел множество ран, которые выглядели точно так же. К сожалению, никто у них не знал иного способа вылечить такую рану, кроме как позвать Целителя.
Баглос, кажется, воспринимал болезнь Тенни как вызов лично себе, он часами просиживал с больным. Снова и снова он менял повязку, и я слышала, как он бормочет себе под нос:
– Почему, почему яд зидов? Те люди не были зидами. Они не хотели убивать его…
Не зиды, нет. У тех бандитов хватило сил высадить окна в лавке, но насколько плохо они были обучены, если не смогли справиться с одним воином, юной девушкой и немолодым подслеповатым ученым. Правда, Грэми Роуэн, тот человек, о котором я знала, что он работает на зидов – еще одна неразгаданная загадка, – был на улице рядом с домом. Но если нападавшие были людьми Роуэна, почему же он не предусмотрел нашего бегства? Мацерон тоже был там. Он выследил Кейрона и выдал его Дарзиду… А за Д'Нателем охотился Дарзид. И если на нас напали люди Мацерона, жаждущие изловить шайку магов, откуда на их клинках яд зидов? Единая картина никак не складывалась.
Мои спутники никак не могли мне помочь привести мысли в порядок. Хотя Д'Натель и обрел голос, он держался еще высокомернее, чем раньше, словно брешь, пробитая в стене молчания, делала ненужным общество людей. Он отказывался вступать в разговоры со мной, если они выходили за рамки меню ближайшего обеда или очередности дежурств. Несчастному Баглосу везло не больше моего, хотя он все время пытался вовлечь повелителя в обсуждение планов на будущее. Д'Натель либо грубо перебивал его, либо уходил. Повстречать принца в иное время, кроме обеденного, стало сложно. Как ни странно, болезнь Тенни была единственным, что хоть как-то связывало принца с нами.
На третью ночь в Вердильоне Тенни впал в такое неистовство, блуждая по миру грез, что ни Баглос, ни я не могли его усмирить. Когда мы пытались удержать его, он отшвырнул Баглоса, и дульсе, отлетев, с громким треском ударился о стол. Было очевидно, что помощник из него никакой. Я отчаянно пыталась удержать Тенни и спасти от него лампу. Он кричал в приступе страха, одна его рука угодила мне в глаз. На время ослепнув и выпустив его, я ощутила, как чьи-то руки настойчиво тянут меня в сторону и заставляют опуститься в кресло.
Я откинула назад волосы, протерла слезящиеся глаза и увидела Д'Нателя, сидящего на постели за спиной у Тенни и удерживающего извивающееся тело моего друга.
– Тассэ, тассэ, – шептал он. «Тише, тише».
Прошло немного времени, Тенни вздрогнул в последний раз и затих, хотя его жалобные стоны и взгляд, полный ужаса, продолжали разрывать мне сердце. Я взяла влажное полотенце и промокнула лицо Тенни, затем, воспользовавшись моментом, влила ложку ивового отвара в пересохший рот. Вскоре оказалось, что худшее уже позади.
– Можешь уложить его, – сказала я принцу. – Я позабочусь о нем.
Д'Натель отрицательно помотал головой. Он держал раненого еще минут пятнадцать. Лишь когда стоны и подергивания окончательно затихли и Тенни заснул, принц выпустил его и уложил на постель.
– Отлично. – Я заметила на руке принца несколько кровоточащих царапин. – Позволь мне…
– Позови меня, если такое повторится. – Д'Натель быстро вышел из комнаты.
Хотя меня сильно расстраивала отчужденность Д'Нателя, я опасалась давить на него. Было несложно опекать его, когда он был лишь заблудившимся юношей со вздорным характером. Теперь я начала воспринимать его как принца, и хотя титулы мало значили для меня, его положение последнего защитника древнего народа, посланца из другого мира, заставляло относиться к нему несколько иначе. Ему многое нужно обдумать. Как и мне.
Этот Дассин был уверен, что я стану помогать Д'Нателю выполнить его магическую миссию. Но я сомневалась, хочу ли я этого. Если смерть Кейрона и ее ужасающие последствия даровали дар'нети шанс выиграть войну, значит, я уже отдала все, что только может отдать женщина. Может быть, настало время подумать о собственной судьбе и предоставить этого грубияна самому себе. Кроме того, он, кажется, не хочет моей помощи.
Баглос отказывался просвещать меня по любым вопросам, касающимся образа мысли принца, заявив, что этому препятствуют связывающие Проводников и дар'нети особые отношения. Связь между ними столь близка, что требует исключительного доверия, сказал он. Когда дульсе проходит мадрисс – специальный связующий обряд, – он передает свои знания, поступки и даже восприятие мира во власть своего мадриссона. И когда дар'нети использует свою силу, чтобы получить доступ к знаниям мадриссе, он оставляет собственный разум открытым и уязвимым. Поэтому после совершения мадрисса мадриссон клянется дар'нети никогда не использовать во зло силу своего приказания, а дульсе обещает мадриссе никогда не рассказывать о внутреннем мире своего господина. Раз Д'Натель не приказывал Баглосу пересказывать их беседы, дульсе не может и не станет этого делать.
Ладно. С этим я могу согласиться, но вопрос о нашем будущем придется поднять, нравится это его высочеству или нет. В вечер пятого дня после пожара я решила, что время пришло. Баглос сидел с Тенни, а мы с принцем доедали немудреный ужин, приготовленный дульсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
В этот миг с Баглосом произошла удивительная перемена, я поразилась бы меньше, если бы он вдруг стал выше на две головы. Ни сомнений, ни колебаний, слуга с миндалевидными глазами опустился перед Д'Нателем на колени и произнес спокойно и уверенно:
– Детан ето, Гире Д'Арнат.
– Ты вспомнил, – сказала я, когда Баглос вышел.
– Не совсем, – ответил принц, глядя, как я обтираю лоб Тенни мокрым полотенцем. – Я знаю слова приказов дульсе, которых не знал сегодня утром или вчера, но не могу сказать, что вспомнил их. Я не знаю, из чего следует, что я когда-то это знал.
– Но Баглос принесет то, что мне нужно?
– Если это здесь есть.
Я влила немного бренди в рот Тенни и снова взглянула на Д'Нателя, который отошел от кровати, сложив руки за спиной, и теперь изучал стоявшую в комнате мебель.
– А ты знаешь что-нибудь еще, чего не знал раньше?
– Нет. За исключением вашего языка, как ты уже догадалась. До сегодняшнего вечера он был для меня как язык зверей – ничего узнаваемого. Только те слова, которым ты научила меня, имели смысл. Речь Дассина была словно ключ, вложенный в замочную скважину, все зубчики оказались на своих местах. Но это не возвращение памяти…
– Значит, ты не знаешь, чем закончилось послание Дассина, не знаешь, почему Селина перед смертью засмеялась и сказала… то, что сказала?
– Я знаю не больше тебя.
Пока я отирала кровь и испарину с лица и рук Тенни, Д'Натель стоял, прислонясь к стене и сложив руки на груди, и смотрел на меня. Я предложила ему самому выпить немного бренди, чтобы он не потерял тот свой негромкий голос, который сумел вернуть, но он покачал головой, предпочитая исцеляться привычным молчанием.
Баглос вскоре вернулся и опустился перед господином на колени.
– Готово, господин.
Он передал мне два бумажных пакетика. В одном оказались маленькие листочки, по форме похожие на сердце, пакет был подписан: «От рваных ран, разрывов, ожогов, гнойников, омертвения». Во втором свертке были полоски грубой серой коры.
– Точно то, что мне нужно, – сказала я. – Спасибо. Вам обоим.
Д'Натель кивнул. Баглос светился от счастья, его радость померкла, только когда Тенни застонал во сне.
– Когда вода закипит, нужно будет залить кору… – Я рассказала Баглосу, как готовить ивовый настой и что мне потребуется для приготовления припарки из листочков каменного корня. Через час настой был готов и я затягивала бинты на обработанной ране.
– Можно сделать для него что-нибудь еще? – спросил Баглос. Дыхание Тенни стало хриплым и прерывистым.
– Кто-то должен остаться с ним. Давать ему ивовый отвар, когда он успокоится или очнется. Позже, когда он сможет есть, приготовим ему жидкую кашу или похлебку. Это все, что я знаю.
Мы решили, что первой буду дежурить я. Дульсе сказал, что поищет, из чего сварить похлебку, и поставит ее на огонь, а потом немного отдохнет, прежде чем сменить меня.
Я оглядела спальню, опрятную и чистую, какой и должна быть комната управляющего в хорошем доме. Шкаф со стопкой чистого, аккуратно сложенного постельного белья на верхней полке, деревянный стул и скамеечка для ног в углу, рядом столик для свечи, сейчас загроможденный чашками и ложками, небольшая конторка, на которой помещались бухгалтерская книга, перья, бумага, закупоренная бутылочка чернил, и туалетный столик с гребнем, бритвой и набором небольших коробочек разных цветов и фасонов, в которых лежали воротнички, пряжки и застежки.
Осмотрев шкаф, я нашла чистую ночную рубаху, сделавшуюся тонкой и мягкой от долгих лет носки. Я попросила Д'Нателя помочь мне поднять Тенни и надеть на него рубаху. Принц сделал, как я велела. Когда я стягивала со спины Тенни лохмотья, оставшиеся от его рубахи, глаза Д'Нателя сузились.
– А что это у него на спине? Он не воин. Не раб и даже не слуга, судя по его виду.
На спине Тенни остались страшные, грубые доказательства его заточения. Застенчивый, робкий Тенни, существо не от мира сего… Мышцы живота свело от возмущения и гнева.
– Его били, – пояснила я. – Жестоко били, пронзили мечом и бросили умирать. Те, кто его пытал, хотели, чтобы он предал друзей, сказал королю, что мой муж и наши друзья хотели свергнуть его с престола. Тенни не хотел говорить ничего, что ухудшило бы наше положение. Он очень старался.
– Но он сказал то, что хотел услышать король?
– Да.
– Предал товарищей, твоего мужа, ваших друзей?
– Да, но…
– Он должен был умереть молча. С честью. – Казалось, принц хочет пойти вымыть руки. – Как ты можешь заботиться о нем после всего? – Его презрение жгло меня.
После того как мы уложили Тенни на подушки, я завязала тесемки рубашки на шее и накрыла больного одеялом.
– Это не его вина. Кейрон простил его, и я знаю, остальные тоже простили.
– Простить такое предательство…
– Прощение не имеет никакого отношения к поступкам и их последствиям, а только к сердцу. Им не нужны были доказательства любви Тенни, они лишь хотели избавить его от мучений. Они все равно должны были умереть. Во всем этом мало чести.
– Должно быть, ты ненавидишь тех, кто это сделал.
– Я много лет ненавидела их, но теперь… я не знаю. Ненависть не может исправить то, что было сделано.
Взгляд Д'Нателя на миг задержался на раненом. Затем принц вышел из комнаты.
Я долго сидела с Тенни, удерживая его, когда он метался и стонал в забытьи, вытирая ему лицо и руки, когда на него накатывал приступ лихорадки. Когда он успокаивался, я вспоминала невероятные события этого вечера. Горевать по Селине было нелегко. Уходя, она была полна веселья. Я не могла жалеть о том, что перед кончиной принесла ей смысл жизни и радость. Келли – другое дело. Оставлять девушку, обладавшую таким знанием, в гневе и так близко к зидам рискованно. Но она явно в состоянии постоять за себя. Мы не могли тащить ее насильно.
И Дассин… какая невероятная история. Два мира, отраженные друг в друге. Как получилось, что дж'эттанне забыли свой долг? Нравственное падение? Страх? Может быть, существование в чужом мире притупило и уничтожило их память? Это я могла понять. Возможно, они осознавали, что с ними происходит, и создали свои легенды и традиции, Ав'Кенат и остальное, в попытке исцелиться. Но что бы они ни предприняли, этого оказалось недостаточно.
Любовь к легендам была частью натуры Кейрона. Как бы ему понравилась эта! Как много она объясняет. Чудесная легенда, сказал бы он, и его взгляд затуманился бы, он затерялся бы в мире грез, и его сила увеличивалась бы с каждым пережитым там приключением.
Ночь проходила, а мои мысли все больше устремлялись к Кейрону, чего не случалось с того самого дня, когда я покинула дворец Эварда. Все эти годы я отказывалась даже произносить его имя, хотя напоминания о нем, словно острые шипы, готовые исцарапать тебя, встречались повсюду: в покрытой каплями росы розе, в шорохе дождя, падающего на луг, в восходящем солнце, дающем миру краски, особенно им любимые…
Половицы скрипнули. Вырванная из своих грез, я едва не подскочила в кресле, придвинутом к кровати Тенни. Свечи догорели, кто-то стоял в темноте.
– Я прошел проведать тебя и твоего друга.
– А, спасибо, Д'Натель, – забормотала я, поправляя одежду и откидывая волосы с лица. – Тенни спит. Мне тоже нужно поспать. Придется звать Баглоса.
Принц уже снова ушел. Войдя в кухню, чтобы разбудить дульсе, я вздрогнула, ощутив здесь аромат роз из моего сна.
23
Больше недели Тенни находился между жизнью и смертью. Мы с Баглосом влили в него достаточно отвара и питательной похлебки, но на него продолжали волнами накатывать приступы безумия. Подобная рана должна была зажить за неделю, но она нарывала и сочилась черной жидкостью, как это было с раной Д'Нателя. Баглос уверял, что так действует яд зидов. Он видел множество ран, которые выглядели точно так же. К сожалению, никто у них не знал иного способа вылечить такую рану, кроме как позвать Целителя.
Баглос, кажется, воспринимал болезнь Тенни как вызов лично себе, он часами просиживал с больным. Снова и снова он менял повязку, и я слышала, как он бормочет себе под нос:
– Почему, почему яд зидов? Те люди не были зидами. Они не хотели убивать его…
Не зиды, нет. У тех бандитов хватило сил высадить окна в лавке, но насколько плохо они были обучены, если не смогли справиться с одним воином, юной девушкой и немолодым подслеповатым ученым. Правда, Грэми Роуэн, тот человек, о котором я знала, что он работает на зидов – еще одна неразгаданная загадка, – был на улице рядом с домом. Но если нападавшие были людьми Роуэна, почему же он не предусмотрел нашего бегства? Мацерон тоже был там. Он выследил Кейрона и выдал его Дарзиду… А за Д'Нателем охотился Дарзид. И если на нас напали люди Мацерона, жаждущие изловить шайку магов, откуда на их клинках яд зидов? Единая картина никак не складывалась.
Мои спутники никак не могли мне помочь привести мысли в порядок. Хотя Д'Натель и обрел голос, он держался еще высокомернее, чем раньше, словно брешь, пробитая в стене молчания, делала ненужным общество людей. Он отказывался вступать в разговоры со мной, если они выходили за рамки меню ближайшего обеда или очередности дежурств. Несчастному Баглосу везло не больше моего, хотя он все время пытался вовлечь повелителя в обсуждение планов на будущее. Д'Натель либо грубо перебивал его, либо уходил. Повстречать принца в иное время, кроме обеденного, стало сложно. Как ни странно, болезнь Тенни была единственным, что хоть как-то связывало принца с нами.
На третью ночь в Вердильоне Тенни впал в такое неистовство, блуждая по миру грез, что ни Баглос, ни я не могли его усмирить. Когда мы пытались удержать его, он отшвырнул Баглоса, и дульсе, отлетев, с громким треском ударился о стол. Было очевидно, что помощник из него никакой. Я отчаянно пыталась удержать Тенни и спасти от него лампу. Он кричал в приступе страха, одна его рука угодила мне в глаз. На время ослепнув и выпустив его, я ощутила, как чьи-то руки настойчиво тянут меня в сторону и заставляют опуститься в кресло.
Я откинула назад волосы, протерла слезящиеся глаза и увидела Д'Нателя, сидящего на постели за спиной у Тенни и удерживающего извивающееся тело моего друга.
– Тассэ, тассэ, – шептал он. «Тише, тише».
Прошло немного времени, Тенни вздрогнул в последний раз и затих, хотя его жалобные стоны и взгляд, полный ужаса, продолжали разрывать мне сердце. Я взяла влажное полотенце и промокнула лицо Тенни, затем, воспользовавшись моментом, влила ложку ивового отвара в пересохший рот. Вскоре оказалось, что худшее уже позади.
– Можешь уложить его, – сказала я принцу. – Я позабочусь о нем.
Д'Натель отрицательно помотал головой. Он держал раненого еще минут пятнадцать. Лишь когда стоны и подергивания окончательно затихли и Тенни заснул, принц выпустил его и уложил на постель.
– Отлично. – Я заметила на руке принца несколько кровоточащих царапин. – Позволь мне…
– Позови меня, если такое повторится. – Д'Натель быстро вышел из комнаты.
Хотя меня сильно расстраивала отчужденность Д'Нателя, я опасалась давить на него. Было несложно опекать его, когда он был лишь заблудившимся юношей со вздорным характером. Теперь я начала воспринимать его как принца, и хотя титулы мало значили для меня, его положение последнего защитника древнего народа, посланца из другого мира, заставляло относиться к нему несколько иначе. Ему многое нужно обдумать. Как и мне.
Этот Дассин был уверен, что я стану помогать Д'Нателю выполнить его магическую миссию. Но я сомневалась, хочу ли я этого. Если смерть Кейрона и ее ужасающие последствия даровали дар'нети шанс выиграть войну, значит, я уже отдала все, что только может отдать женщина. Может быть, настало время подумать о собственной судьбе и предоставить этого грубияна самому себе. Кроме того, он, кажется, не хочет моей помощи.
Баглос отказывался просвещать меня по любым вопросам, касающимся образа мысли принца, заявив, что этому препятствуют связывающие Проводников и дар'нети особые отношения. Связь между ними столь близка, что требует исключительного доверия, сказал он. Когда дульсе проходит мадрисс – специальный связующий обряд, – он передает свои знания, поступки и даже восприятие мира во власть своего мадриссона. И когда дар'нети использует свою силу, чтобы получить доступ к знаниям мадриссе, он оставляет собственный разум открытым и уязвимым. Поэтому после совершения мадрисса мадриссон клянется дар'нети никогда не использовать во зло силу своего приказания, а дульсе обещает мадриссе никогда не рассказывать о внутреннем мире своего господина. Раз Д'Натель не приказывал Баглосу пересказывать их беседы, дульсе не может и не станет этого делать.
Ладно. С этим я могу согласиться, но вопрос о нашем будущем придется поднять, нравится это его высочеству или нет. В вечер пятого дня после пожара я решила, что время пришло. Баглос сидел с Тенни, а мы с принцем доедали немудреный ужин, приготовленный дульсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72