Волк даже не вздрогнул, потому как ожидал чего-то в этом роде. Вспышка исчезла, не оставив и следа. В паразите на шее еще теплилась жизнь.
Курт и сам не мог бы сказать, сколько времени прошло.
Возможно, полчаса. А может, и час. Это было не важно. Никто не привел Тарана, сами же “адъютанты” стояли за решеткой, молчали и ждали. В словах не было особой необходимости: если волк и впрямь лежит без сознания, то ничего не услышит. А если притворяется, то, согласно сценарию, станет молчать до последнего.
Поэтому безволосые просто-напросто отключили обогреватели, что гнали в камеру теплый воздух. Внутри каменных стен моментально начала концентрироваться промозглая сырость.
Так оно и продолжалось. Время неспешно капало в вечность.
Курт, дрожа от холода, поднялся с каменного пола, взял штекер и воткнул в разъем.
Трансформатор довольно мигнул зеленым глазом.
Таким образом, обе попытки завершились сокрушительным провалом. Сколько Курт ни напрягал мозг, выхода не находилось. То есть один выход, конечно, был, однако Курт отбрасывал мысль о самоубийстве.
Все же остальное, приходившее в голову, было полной чепухой. В этом он был похож на какого-нибудь книжного героя либо (что чаще) злодея, попавшего в подобную же передрягу.
Вот только у упомянутых персонажей всегда была какая-то альтернатива или же в подходящий момент события вдруг складывались на удивление удачно, чего, разумеется, не бывает в реальной жизни. В общем, Курт начал склоняться к мысли, что вырвать свободу клыками, похоже, не удастся.
Ничего, что-нибудь произойдет. Эта мысль зудела где-то на задворках сознания днем и ночью.
Но кто мог помочь волку, о существовании которого никто не знает? А если кто и знает, то придет ли на помощь? Враги, конечно, были не в счет.
Как бы там ни было, Курт продолжал тренировки. Другого выхода, впрочем, у него и не предвиделось. Хэнк гонял его по Яме с остервенением, нараставшим день ото дня. И тем более удивительным – прежде всего, для самого волка – стал результат.
Срок, прошедший с начала заточения, при всем желании нельзя было назвать значительным. Но, надо заметить, тело каждого волка, даже неокрепшего, болезненного щенка, отличалось тем, что весьма интенсивно реагировало на внешние раздражители. При значительных физических нагрузках волчьи мышцы не нуждались в каких-либо медикаментозных или стимулирующих препаратах, но в то же время темпам прогресса мог бы позавидовать любой бодибилдер.
Мышцы Курта набухли и окрепли после тренажеров. При каждом подходе к снаряду под волчьим мехом как будто шевелились стальные канаты. Гладиаторы и “безрукавочники” только диву давались. А Таран усмехался и качал головой. Дескать, он же говорил – парень еще себя покажет.
Так и случилось.
Хэнку достался ученик, о котором иные тренеры могли только мечтать. В своем стремлении достичь совершенства Таран не щадил ни себя, ни узника. А потому не имело значения, было ли происходящее “волчонку” по душе. Учителя интересовала лишь форма. То, что творилось у Курта внутри (не в биологическом смысле, конечно), заботило его в последнюю очередь.
На пути к высшей цели Хэнк был готов пойти на любые жертвы. Ученик должен был остаться с ним, нравится это ему или нет. Неволя также могла считаться вполне адекватным решением. Таран напоминал фанатичного резчика по дереву, который вырывает из земли дерево, в котором наметанному взгляду мастера показалось нечто прекрасное. Затем он счищает кору, отсекает лишнее, придавая полученной заготовке нужную форму.
Но то, что происходило с телом Курта, было лишь внешней, видимой частью изменений. Злость, боль и отчаяние были не менее острыми резцами, нежели электрический ток. Они вели в душе Курта незаметную, неслышную работу.
День проходил за днем, и форма обрастала все новыми и новыми деталями, которые Таран сумел рассмотреть под бесполезной корой. Курт учился рукопашному бою, фехтованию, некоторым акробатическим трюкам и, что также немаловажно, начинал чувствовать себя в Яме как дома.
Постепенно волчьи лапы привыкали к боевому мечу. В самом начале Курту позволили только подержать металлическую рукоять, обмотанную кожаным ремешком. На следующий день он сделал несколько выпадов – под монотонное бурчание Тарана (“почувствуй его мощь, стань продолжением стали…”). И только через пару дней Курта допустили к спаррингу с другим гладиатором. Сталь звенела о сталь, а Хэнк лично держал руку “на пульсе” – стоило волку немного участить ритм, как ошейник пробуждался к жизни. Не приходилось сомневаться, что противник Курту не ровня.
Полученные результаты удивляли не только Тарана. Курт и сам с недоумением сознавал, как плохо он представлял себе раньше, на что способен. Клыки и когти, доставшиеся ему от четвероногих предков, были, конечно, лучше, чем ничего, но они не могли тягаться с полосой смертоносной, заточенной по обе стороны стали, сваренной в современных условиях, особенно если эту полосу сжимают умелые руки (либо же лапы, когти которых позволяли еще крепче держать рукоять).
Это была грозная сила. Даже в условиях мегаполиса, где у каждого третьего имелось огнестрельное оружие, тогда как о ближнем бое большая часть населения имела весьма смутное представление. С каждым днем, проведенным в Яме или на площадке, Курт все больше укреплялся в этом убеждении. И одновременно крепли его надежды на будущее. Невидимое лезвие мастерства, которое Таран стремился вложить в лапы ученику, когда-то должно было повернуться против учителя.
Пока же оставалось доводить это самое лезвие до нужной остроты и блеска.
Но все это происходило снаружи – в той или иной степени. А внутри тем временем тянулся интенсивный, зловещий и монотонный процесс, сравнимый с зубчатой передачей (ее холодным гладким металлом, острыми гранями и густым черным маслом, что стекало в недра огромной машины). Одиночество, ярость и боль неустанно трудились над сознанием, душой и мировоззрением Курта, в то время как Таран вел, так сказать, внешнюю обработку. Объяснить или просто описать этот процесс почти так же трудно, как объяснить устройство и действие смертоносного вируса, что попал внутрь человеческого тела. Это возможно, однако непосвященному такое описание показалось бы излишне детальным и скучным. Так и внутри волка тянулся подобный процесс – вот только у вируса, действовавшего у него внутри, имелась ясная конечная цель.
Первое время Курта терзали кошмары, которые он не мог вспомнить даже сразу после пробуждения. Затем сон стал глубоким, словно черная бездна с покатыми стенами. А потом кошмары вернулись опять. И, что самое плохое, в этих кошмарах к нему возвращались собратья по стае.
Мертвые, пробитые пулевыми отверстиями волки приходили к пленнику Тарана по ночам, – стояли, ничего не говоря, и только таращились на Курта неподвижными глазами. Старики, щенки, взрослые волки… Это был лишь один из снов, которые мучили Курта (среди них, возможно, были и более жуткие), но когда он приснился в первый раз, Курт проснулся от собственного крика. Не вполне сознавая, где вообще он находится, волк спрыгнул на пол и начал дико озираться. Вокруг были лишь голые стены. Мертвые ушли восвояси – но лишь на время. Ожидать иного было просто глупо.
К счастью, вспомнить удавалось лишь детали.
Курт много думал о случившемся, о своих поступках и пути, что привел его в Клоповник и Яму. Он совершил чересчур много ошибок и глупостей, за которые приходилось расплачиваться. Однако, как это бывает, в первую очередь за это поплатились невинные.
И теперь все они, как один, жаждали успокоения.
Курт понимал – ему не следовало соваться к ним до срока. Они уже тянутся к нему с того света, попади же он к ним в лапы, от него не останется и спиритического куска протоплазмы… Сперва надо водрузить камень на братскую могилу. Поэтому камень должен быть подходящих размеров. На него прольется кровь не одного и не двух безволосых…
Так прошел месяц. Не незаметно, но мучительно медленно.
Самый долгий месяц в жизни волка.
Тренировки, еда, сон (кошмары, боль и затаенная ярость). Все слилось в монолитное целое.
А однажды Таран пришел в камеру один.
Курт был занят тем, что читал книжку. Время было послеобеденное, но сон не шел. Тем более странным показался ему визит Хэнка. Безволосый практически никогда не приходил один, во время же тренировок не разговаривал ни о чем, что прямо не касалось занятий. Он любил поразглагольствовать о романтике гладиаторских боев, особо прославившихся бойцах, а также о скоротечности жизни.
Сегодня же он принес с собой оптический диск.
И, не говоря ни слова, погрузил его в проигрыватель. Голопроектор сразу же вспыхнул, некоторое время над панелью мерцал черно-белый снег. Таран успел отойти в сторонку, чтобы получше видеть изображение, но в то же время держась от решетки подальше.
Курт полулежал, следя за развитием событий.
Затем голограмма обрела конкретные формы – внезапно, без какого-либо предупреждения. Так бывало, когда кто-то нажимает клавишу “record”, когда передача уже началась.
Над проектором парила полупрозрачная физиономия какого-то парня. В его внешности не было ничего примечательного – бледное лицо, неровные усы, подобия бакенбард, – однако к тонкогубому рту были приставлены сразу четыре микрофона. Судя по вдохновенному выражению лица и широко открытым глазам, происходящее было парню явно по вкусу.
Он говорил:
“…а потом этот… зверь набросился на второго. Он спрыгнул с машины и одним прыжком достиг цели. У другого был автомат, однако волк разоружил его, словно ребенка. Потом повалил на спину и… вцепился в глотку. – Парень сглотнул, будто заново переживал эту сцену. – У меня душа ушла в пятки. Этот монстр терзал добычу всего несколько секунд, после чего поднялся на ноги. Он посмотрел прямо на меня – мне в глаза… – Безволосый двумя пальцами продемонстрировал, куда именно волк поглядел. – Я еще подумал – все, это конец…”
Тут Курт наконец-то понял, где именно он видел этого парня. Запретный город. Черный джип. Безволосый бежал по другой стороне улицы, лицо у него было искажено ужасом. Узнать его сейчас было весьма затруднительно.
“…но почему-то зверь не бросился за мной. Вместо этого он развернулся и направился к другому мужчине, с которым уже успел что-то проделать минуту назад… – Парень сокрушенно покачал головой. Ну, понятно – эта утрата явилась самым сильным эмоциональным потрясением, которое он пережил (куда уж до него смерти бабушки, первому сексу и первому кокаину). – Я хотел вернуться, однако ноги влекли меня дальше… Вскоре между мною и теми беднягами встала каменная стена, перекрывавшая обзор. – Микрофоны дрогнули, и с ними дрогнуло лицо безволосого. Он с излишней поспешностью вновь открыл рот. – Еще никогда – даже в фильмах! – мне не доводилось видеть такого кошмара. Это… существо двигалось и убивало так непринужденно, будто это было для него привычной работой… Монстр. Мы, обычные люди, готовим похожим образом завтрак или водим машину…”
Вначале исчез звук, – парень пару секунд шевелил губами, будто рыба, – а следом голограмма. Лицо и микрофоны, потерявшие практически весь интерес к монологу, скрылись под шквалом помех. Через последние прорывалось что-то другое – извне, точно путник сквозь снежный буран.
Этим “другим” оказался безволосый, стоящий за стационарной трибуной. Пара ультратонких микрофонов целилась ему в мелкие белоснежные зубы. Над деревянной планшеткой торчали грудь и непосредственно физиономия. Новый персонаж был облачен в синий полицейский мундир, на котором отсутствовали какие-либо знаки отличия, если не считать двух стандартных нашивок. Коротко стриженная голова поворачивалась то в одну сторону, то в другую. Волосы блестели пока еще свежим гелем. За трибуной маячила растяжка с эмблемами Управления полиции.
Что касалось лица, то оно буквально излучало готовность ответить на все вопросы, не выходящие за пределы компетенции. Физиономия мужчины была нарочито искусственной, как у конструкта. Собственно, обычно пресс-служба Управления так и поступала, – гораздо проще отдать на расправу журналистам вышколенного конструкта! – однако этот случай не вполне вписывался в категорию “обычно”.
Поэтому Курт прислушался.
Как и в предыдущий раз, запись началась почти с полуслова.
“…операция, итоги которой вы успели прослушать, была осуществлена в кратчайшие сроки. Строжайшая секретность этих мероприятий была продиктована как оперативной необходимостью, так и здравым смыслом. Законность осталась незапятнанной на всех этапах операции – от подготовки и до подведения итогов… – Мужчина указал в сторону. – Слушаю вас.
Из-за кадра донесся звонкий женский голос:
– Почему всю грязную работу выполнила охрана Улья?
Безволосый в мундире кивнул. Вопрос, по всей видимости, показался ему слишком легким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Курт и сам не мог бы сказать, сколько времени прошло.
Возможно, полчаса. А может, и час. Это было не важно. Никто не привел Тарана, сами же “адъютанты” стояли за решеткой, молчали и ждали. В словах не было особой необходимости: если волк и впрямь лежит без сознания, то ничего не услышит. А если притворяется, то, согласно сценарию, станет молчать до последнего.
Поэтому безволосые просто-напросто отключили обогреватели, что гнали в камеру теплый воздух. Внутри каменных стен моментально начала концентрироваться промозглая сырость.
Так оно и продолжалось. Время неспешно капало в вечность.
Курт, дрожа от холода, поднялся с каменного пола, взял штекер и воткнул в разъем.
Трансформатор довольно мигнул зеленым глазом.
Таким образом, обе попытки завершились сокрушительным провалом. Сколько Курт ни напрягал мозг, выхода не находилось. То есть один выход, конечно, был, однако Курт отбрасывал мысль о самоубийстве.
Все же остальное, приходившее в голову, было полной чепухой. В этом он был похож на какого-нибудь книжного героя либо (что чаще) злодея, попавшего в подобную же передрягу.
Вот только у упомянутых персонажей всегда была какая-то альтернатива или же в подходящий момент события вдруг складывались на удивление удачно, чего, разумеется, не бывает в реальной жизни. В общем, Курт начал склоняться к мысли, что вырвать свободу клыками, похоже, не удастся.
Ничего, что-нибудь произойдет. Эта мысль зудела где-то на задворках сознания днем и ночью.
Но кто мог помочь волку, о существовании которого никто не знает? А если кто и знает, то придет ли на помощь? Враги, конечно, были не в счет.
Как бы там ни было, Курт продолжал тренировки. Другого выхода, впрочем, у него и не предвиделось. Хэнк гонял его по Яме с остервенением, нараставшим день ото дня. И тем более удивительным – прежде всего, для самого волка – стал результат.
Срок, прошедший с начала заточения, при всем желании нельзя было назвать значительным. Но, надо заметить, тело каждого волка, даже неокрепшего, болезненного щенка, отличалось тем, что весьма интенсивно реагировало на внешние раздражители. При значительных физических нагрузках волчьи мышцы не нуждались в каких-либо медикаментозных или стимулирующих препаратах, но в то же время темпам прогресса мог бы позавидовать любой бодибилдер.
Мышцы Курта набухли и окрепли после тренажеров. При каждом подходе к снаряду под волчьим мехом как будто шевелились стальные канаты. Гладиаторы и “безрукавочники” только диву давались. А Таран усмехался и качал головой. Дескать, он же говорил – парень еще себя покажет.
Так и случилось.
Хэнку достался ученик, о котором иные тренеры могли только мечтать. В своем стремлении достичь совершенства Таран не щадил ни себя, ни узника. А потому не имело значения, было ли происходящее “волчонку” по душе. Учителя интересовала лишь форма. То, что творилось у Курта внутри (не в биологическом смысле, конечно), заботило его в последнюю очередь.
На пути к высшей цели Хэнк был готов пойти на любые жертвы. Ученик должен был остаться с ним, нравится это ему или нет. Неволя также могла считаться вполне адекватным решением. Таран напоминал фанатичного резчика по дереву, который вырывает из земли дерево, в котором наметанному взгляду мастера показалось нечто прекрасное. Затем он счищает кору, отсекает лишнее, придавая полученной заготовке нужную форму.
Но то, что происходило с телом Курта, было лишь внешней, видимой частью изменений. Злость, боль и отчаяние были не менее острыми резцами, нежели электрический ток. Они вели в душе Курта незаметную, неслышную работу.
День проходил за днем, и форма обрастала все новыми и новыми деталями, которые Таран сумел рассмотреть под бесполезной корой. Курт учился рукопашному бою, фехтованию, некоторым акробатическим трюкам и, что также немаловажно, начинал чувствовать себя в Яме как дома.
Постепенно волчьи лапы привыкали к боевому мечу. В самом начале Курту позволили только подержать металлическую рукоять, обмотанную кожаным ремешком. На следующий день он сделал несколько выпадов – под монотонное бурчание Тарана (“почувствуй его мощь, стань продолжением стали…”). И только через пару дней Курта допустили к спаррингу с другим гладиатором. Сталь звенела о сталь, а Хэнк лично держал руку “на пульсе” – стоило волку немного участить ритм, как ошейник пробуждался к жизни. Не приходилось сомневаться, что противник Курту не ровня.
Полученные результаты удивляли не только Тарана. Курт и сам с недоумением сознавал, как плохо он представлял себе раньше, на что способен. Клыки и когти, доставшиеся ему от четвероногих предков, были, конечно, лучше, чем ничего, но они не могли тягаться с полосой смертоносной, заточенной по обе стороны стали, сваренной в современных условиях, особенно если эту полосу сжимают умелые руки (либо же лапы, когти которых позволяли еще крепче держать рукоять).
Это была грозная сила. Даже в условиях мегаполиса, где у каждого третьего имелось огнестрельное оружие, тогда как о ближнем бое большая часть населения имела весьма смутное представление. С каждым днем, проведенным в Яме или на площадке, Курт все больше укреплялся в этом убеждении. И одновременно крепли его надежды на будущее. Невидимое лезвие мастерства, которое Таран стремился вложить в лапы ученику, когда-то должно было повернуться против учителя.
Пока же оставалось доводить это самое лезвие до нужной остроты и блеска.
Но все это происходило снаружи – в той или иной степени. А внутри тем временем тянулся интенсивный, зловещий и монотонный процесс, сравнимый с зубчатой передачей (ее холодным гладким металлом, острыми гранями и густым черным маслом, что стекало в недра огромной машины). Одиночество, ярость и боль неустанно трудились над сознанием, душой и мировоззрением Курта, в то время как Таран вел, так сказать, внешнюю обработку. Объяснить или просто описать этот процесс почти так же трудно, как объяснить устройство и действие смертоносного вируса, что попал внутрь человеческого тела. Это возможно, однако непосвященному такое описание показалось бы излишне детальным и скучным. Так и внутри волка тянулся подобный процесс – вот только у вируса, действовавшего у него внутри, имелась ясная конечная цель.
Первое время Курта терзали кошмары, которые он не мог вспомнить даже сразу после пробуждения. Затем сон стал глубоким, словно черная бездна с покатыми стенами. А потом кошмары вернулись опять. И, что самое плохое, в этих кошмарах к нему возвращались собратья по стае.
Мертвые, пробитые пулевыми отверстиями волки приходили к пленнику Тарана по ночам, – стояли, ничего не говоря, и только таращились на Курта неподвижными глазами. Старики, щенки, взрослые волки… Это был лишь один из снов, которые мучили Курта (среди них, возможно, были и более жуткие), но когда он приснился в первый раз, Курт проснулся от собственного крика. Не вполне сознавая, где вообще он находится, волк спрыгнул на пол и начал дико озираться. Вокруг были лишь голые стены. Мертвые ушли восвояси – но лишь на время. Ожидать иного было просто глупо.
К счастью, вспомнить удавалось лишь детали.
Курт много думал о случившемся, о своих поступках и пути, что привел его в Клоповник и Яму. Он совершил чересчур много ошибок и глупостей, за которые приходилось расплачиваться. Однако, как это бывает, в первую очередь за это поплатились невинные.
И теперь все они, как один, жаждали успокоения.
Курт понимал – ему не следовало соваться к ним до срока. Они уже тянутся к нему с того света, попади же он к ним в лапы, от него не останется и спиритического куска протоплазмы… Сперва надо водрузить камень на братскую могилу. Поэтому камень должен быть подходящих размеров. На него прольется кровь не одного и не двух безволосых…
Так прошел месяц. Не незаметно, но мучительно медленно.
Самый долгий месяц в жизни волка.
Тренировки, еда, сон (кошмары, боль и затаенная ярость). Все слилось в монолитное целое.
А однажды Таран пришел в камеру один.
Курт был занят тем, что читал книжку. Время было послеобеденное, но сон не шел. Тем более странным показался ему визит Хэнка. Безволосый практически никогда не приходил один, во время же тренировок не разговаривал ни о чем, что прямо не касалось занятий. Он любил поразглагольствовать о романтике гладиаторских боев, особо прославившихся бойцах, а также о скоротечности жизни.
Сегодня же он принес с собой оптический диск.
И, не говоря ни слова, погрузил его в проигрыватель. Голопроектор сразу же вспыхнул, некоторое время над панелью мерцал черно-белый снег. Таран успел отойти в сторонку, чтобы получше видеть изображение, но в то же время держась от решетки подальше.
Курт полулежал, следя за развитием событий.
Затем голограмма обрела конкретные формы – внезапно, без какого-либо предупреждения. Так бывало, когда кто-то нажимает клавишу “record”, когда передача уже началась.
Над проектором парила полупрозрачная физиономия какого-то парня. В его внешности не было ничего примечательного – бледное лицо, неровные усы, подобия бакенбард, – однако к тонкогубому рту были приставлены сразу четыре микрофона. Судя по вдохновенному выражению лица и широко открытым глазам, происходящее было парню явно по вкусу.
Он говорил:
“…а потом этот… зверь набросился на второго. Он спрыгнул с машины и одним прыжком достиг цели. У другого был автомат, однако волк разоружил его, словно ребенка. Потом повалил на спину и… вцепился в глотку. – Парень сглотнул, будто заново переживал эту сцену. – У меня душа ушла в пятки. Этот монстр терзал добычу всего несколько секунд, после чего поднялся на ноги. Он посмотрел прямо на меня – мне в глаза… – Безволосый двумя пальцами продемонстрировал, куда именно волк поглядел. – Я еще подумал – все, это конец…”
Тут Курт наконец-то понял, где именно он видел этого парня. Запретный город. Черный джип. Безволосый бежал по другой стороне улицы, лицо у него было искажено ужасом. Узнать его сейчас было весьма затруднительно.
“…но почему-то зверь не бросился за мной. Вместо этого он развернулся и направился к другому мужчине, с которым уже успел что-то проделать минуту назад… – Парень сокрушенно покачал головой. Ну, понятно – эта утрата явилась самым сильным эмоциональным потрясением, которое он пережил (куда уж до него смерти бабушки, первому сексу и первому кокаину). – Я хотел вернуться, однако ноги влекли меня дальше… Вскоре между мною и теми беднягами встала каменная стена, перекрывавшая обзор. – Микрофоны дрогнули, и с ними дрогнуло лицо безволосого. Он с излишней поспешностью вновь открыл рот. – Еще никогда – даже в фильмах! – мне не доводилось видеть такого кошмара. Это… существо двигалось и убивало так непринужденно, будто это было для него привычной работой… Монстр. Мы, обычные люди, готовим похожим образом завтрак или водим машину…”
Вначале исчез звук, – парень пару секунд шевелил губами, будто рыба, – а следом голограмма. Лицо и микрофоны, потерявшие практически весь интерес к монологу, скрылись под шквалом помех. Через последние прорывалось что-то другое – извне, точно путник сквозь снежный буран.
Этим “другим” оказался безволосый, стоящий за стационарной трибуной. Пара ультратонких микрофонов целилась ему в мелкие белоснежные зубы. Над деревянной планшеткой торчали грудь и непосредственно физиономия. Новый персонаж был облачен в синий полицейский мундир, на котором отсутствовали какие-либо знаки отличия, если не считать двух стандартных нашивок. Коротко стриженная голова поворачивалась то в одну сторону, то в другую. Волосы блестели пока еще свежим гелем. За трибуной маячила растяжка с эмблемами Управления полиции.
Что касалось лица, то оно буквально излучало готовность ответить на все вопросы, не выходящие за пределы компетенции. Физиономия мужчины была нарочито искусственной, как у конструкта. Собственно, обычно пресс-служба Управления так и поступала, – гораздо проще отдать на расправу журналистам вышколенного конструкта! – однако этот случай не вполне вписывался в категорию “обычно”.
Поэтому Курт прислушался.
Как и в предыдущий раз, запись началась почти с полуслова.
“…операция, итоги которой вы успели прослушать, была осуществлена в кратчайшие сроки. Строжайшая секретность этих мероприятий была продиктована как оперативной необходимостью, так и здравым смыслом. Законность осталась незапятнанной на всех этапах операции – от подготовки и до подведения итогов… – Мужчина указал в сторону. – Слушаю вас.
Из-за кадра донесся звонкий женский голос:
– Почему всю грязную работу выполнила охрана Улья?
Безволосый в мундире кивнул. Вопрос, по всей видимости, показался ему слишком легким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44