Его курчавые огненно-рыжие волосы, вопреки обыкновению, были приглажены и блестели от помады.
— Люц передал меморандум, — объявил он. — Сообщает, что, учитывая ситуацию, согласен на передачу корабля завтра до полуночи, после соблюдения всех формальностей.
Цезарь презрительно фыркнул. Повернулся к Цвикку:
— Хватит у нас сил ликвидировать их?
— Тут, в основном, специалисты, — Цвикк медленно потягивал шампанское, — не хотелось бы без крайней необходимости рисковать их жизнями.
— Но эту мерзость надо уничтожить целиком. Ни один не должен уйти. Как по-твоему, Тибб?
Тибб покачал головой:
— Я против крайних мер.
— И что ты предлагаешь? — резко бросил Цезарь.
— Надо выждать… Едва ли у них большой запас продовольствия. Потом предложить капитуляцию.
— Тоже не выход, — вздохнул Цвикк, — во-первых, это коммандос. Они редко капитулируют. Во-вторых, вокруг плодовые деревья. На одних плодах можно продержаться достаточно долго. В-третьих, у них в руках наш главный аэродром. Они могут вызвать подкрепление. Мы ведь не знаем всех возможностей Люца. Я говорил вам, патрон, на кого он ссылается для подтверждения полномочий.
— Блеф!
— Не знаю, — Цвикк долго вытирал лицо носовым платком, — но хотел бы обратить ваше внимание, патрон, что перечисленные лица, кроме всего прочего, члены Бильдербергского клуба…
— Не имею чести состоять там, — перебил Цезарь. — А к моей фирме эти господа не имеют отношения.
— Как сказать. — Цвикк снова вздохнул. — Точными сведениями не располагаю, но кое-кто из них финансировал, вероятно, создание УЛАКов. Все аккуратнейшим образом взаимосвязано в этом не наилучшем из миров.
— Что за клуб — Бильдербергский? — поинтересовался Корт. — Никогда не слышал.
— Нечто вроде масонской ложи для избранных, — махнул рукой Цезарь, — бывшие политики, бывшие коронованные особы, спятившие с ума генералы, банкиры…
— Если позволите, могу дополнить, патрон, — сказал Цвикк.
— Попробуйте.
— Вполне понятно, Корт, что ты не слышал о таком клубе, — начал Цвикк. — О нем вообще мало что известно. Встречи его членов происходят в обстановке строжайшей секретности. Журналистов туда и близко не подпускают. Да-а… Но, как ни секретничают «бильдербергцы», кое-что журналисты пронюхали… В нынешнем мире нет ничего тайного, что со временем не стало бы явным… Дело началось вот с чего: лет двадцать назад по инициативе тогдашнего госсекретаря США Джорджа Болла и нидерландского принца Бернарда в Голландии, в городке Арнхайме, собралась небольшая, но весьма влиятельная кучка людей из промышленных, банковских, военных кругов. Они три дня «обменивались опытом и мнениями» в обстановке полной секретности. Так потом заявил один из участников встречи в каком-то интервью. И он добавил тогда, что участники конференции очень довольны такой формой общения и постановили собираться регулярно. Встречи стали именоваться «бильдербергскими» — по названию отеля, где эти господа собрались первый раз. Собираются члены клуба один—два раза в год. Обычно в небольших курортных городках… Некоторые политики и журналисты склонны считать, что Бильдербергский клуб стал своего рода тайным «правительством» западного мира. Его никто не избирал, оно не отчитывается ни перед кем, но… правит. Да-а… Между прочим, патрон, ваш покойный отец состоял членом этого клуба…
— А сколько их, по-вашему, всего там? — спросил Цезарь, поправляя повязку на лице.
— Точно никто не знает. Наверно, до сотни наберётся. Костяк — руководители крупных концернов, короли — только нефтяные, стальные и прочие, бывшие и нынешние президенты, премьер-министры, представители крупных политических партий, даже некоторые профсоюзные боссы. Кто однажды вошёл в клуб или кого туда пригласили — сохраняет членство пожизненно. Вот так…
— Мы приятно беседуем, — сказал Цезарь, — а Люц тем временем готовит очередной сюрприз. Надёжно ли охраняется центр связи?
— Все о’кей, — заверил Тибб. — УЛАК висит над коттеджем. Густавино видит их перемещения на специальном экране. В случае необходимости известит.
— Известит центр связи?
— И центр, и меня непосредственно.
Тибб поднял руку с часами. На браслете часов с внутренней стороны оказался небольшой матовый экран. Тибб повернул его, и на экране возникло изображение.
— Что слышно? — спросил Тибб, приближая экран к губам.
С экрана прошелестел ответ.
— Люди Люца внутри кольца наших постов, — сказал Тибб. — Большинство отдыхает.
— Сколько их? — прищурился Цвикк.
Тибб передал вопрос Густавино. Ответ последовал немедленно.
— Он говорит, что всего тридцать семь, но, — Тибб снова прислушался к шёпоту экрана, — это общее количество. Людей Люца немного меньше. Они задержали в коттедже кого-то из наших…
— Там остались повар и горничная, — кивнул Суонг.
— Я видел двух горничных, — поправил Цезарь.
— Значит, трое, — вздохнул Цвикк, — девушкам можег быть худо.
— Я бы всё-таки атаковал их ночью, — резко сказал Цезарь.
Цвикк покачал головой, но не ответил. Промолчали и остальные.
— Какие у них возможности радиосвязи? — обратился Цезарь к Корту после довольно долгого молчания.
— Коттедж может связаться с нами, с Центральным аэродромом.
— А если надо подальше? — прищурился Цвикк.
— Не смогут. УЛАК экранирует дальнюю радиосвязь.
— УЛАК?
— УЛАК—два, — кивнул Тибб, — тот, что висит над коттеджем.
— Это неплохо, — оживился Цезарь.
— Но у них ещё диспетчерская аэродрома, — заметил Цвикк.
— Там то же самое, — сказал Тибб, — над аэродромом висит УЛАК—пять.
— Значит, они лишены дальней связи? — уточнил Цезарь.
Тибб молча кивнул.
— Мы перехватили переговоры их связистов, — сказал Корт. — Оба недоумевают, почему не слышно дальних станций. Решили, что из-за атмосферных помех. К утру, действительно, может собраться гроза.
— А вечером они кого-нибудь пытались вызывать? — поинтересовался Цвикк.
— Диспетчерская вызывала «Кондора», — Корт отодвинул свой бокал, — по некоторым репликам можно было догадаться, что «Кондор» где-то в Андах, может быть, в Чили.
— «Кондор» не ответил?
— В коттедж передали, что не ответил.
— Мы отсюда тоже не можем сейчас связаться с далёкими пунктами? — спросил Цезарь. — Например, с Канди или Лондоном?
— Пока УЛАК экранирует этот район, нет, — сказал Тибб. — Но передачи, адресованные нам, примут на УЛАКе—два и известят нас.
— Ждёте вестей из Лондона, патрон? — прищурился Цвикк.
— И хотел бы поговорить с женой, — устало пробормотал Цезарь, поднимаясь из-за стола. — Вы извините, я, пожалуй, пойду отдохнуть. Нет-нет, вы оставайтесь, — запротестовал он, видя, что остальные тоже встают.
— Вы отдыхайте спокойно, патрон, — проговорил Цвикк, снова опускаясь на своё место. — Мы будем бодрствовать по очереди.
— Пусть отдохнёт хорошенько… Ему сегодня досталось-таки, — продолжал Цвикк, после того как Цезарь, сопровождаемый Суонгом, покинул салон. — Ума не приложу, чего он выскочил днём, прямо в лапы этому типу.
— Понадеялся на свой авторитет главного босса, — предположил Корт.
— Такой ход, конечно, мог сработать, но не в случае Люда, — Цвикк потянулся за ананасом. — Этот человек творит зло, как пчела творит мёд.
— У Цезаря Фигуранкайна есть одно качество, — медленно сказал Тибб, — я бы назвал его надменностью души. Им обладают на Земле немногие. Может быть, им обладали апостолы и самые знаменитые мученики, и уж наверняка — учёные-мученики: Джордано Бруно, Сервет… Это качество придаёт мужество. Такой человек способен умереть под пытками, но не отступится от своего…
— Да-а, — протянул Цвикк, — и милейший Люц был вполне способен превратить нашего патрона в мученика…
Только в два часа ночи дежурная сестра появилась в приёмном покое, где Стив дремал в кресле, и заверила, что жизнь Инге уже вне опасности.
— Доктору пришлось повозиться, — добавила она, — у девочки заворот кишок. Вероятно, принимала участие в какой-то голодовке, а потом сразу много поела.
— Именно, — кивнул Стив, — они… протестовали против массовой безработицы.
— С ума молодёжь сходит, — сурово поджала губы сестра, — из дома убегают, бродяжничают неизвестно где, безобразят. Полиция сладить не может. Одеваются бог весть как, стыд глядеть… А эта — ваша дочка?
— Племянница… по материнской линии…
— Давно сбежала?
— Порядком… Едва нашёл… Почти случайно.
— Родители-то, верно, голову потеряли.
— Отца чуть удар не хватил.
Сестра покачала головой:
— Ну, ещё бы… Подумать только… Скверная девчонка!
— В детстве забыли отшлёпать. Долго её тут продержат?
— Это зависит, — сестра сделала многозначительную паузу, — это будет зависеть от её родителей, сэр… Клиника частная…
— Понимаю… А сколько обычно держат после таких случаев?
— Дней десять — двенадцать. Иногда больше. Ваша племянница очень истощила себя голодовкой. Но двухнедельное пребывание в нашей клинике обойдётся недёшево, сэр.
— Родители — состоятельные люди.
— Ну, тогда конечно.
— А можно её сейчас увидеть?
— К сожалению, только утром. Операцию делали под общим наркозом.
— В таком случае, можно мне тут подождать до утра?
— О сэр! У нас это не принято. И потом, в двух кварталах налево отель. Неплохой отель.
— Тогда я пошёл. — Стив поднялся. — Зайду утром… Её документы…
— У меня, сэр. Вот они… С вашего разрешения, я утром скажу шефу, что девочка останется на весь курс лечения.
— Разумеется. Утром я урегулирую все формальности, сестра.
— Счёт вы оплатите через банк или наличными?
— Предпочитаю второе… Спокойного дежурства, сестра, и… огромное спасибо. А это вам. — Стив всунул под пресс-папье десятифунтовую купюру.
— О, чтобы, сэр… К чему? — Она жеманно улыбнулась. — Вы не тревожьтесь. Я прослежу, чтобы все было хорошо. Благодарю вас.
Стив вышел на улицу. Дождь перестал, но туман лежал по-прежнему неподвижный и плотный. Уличные фонари чуть просвечивали мутными желтоватыми пятнами. Вокруг не было видно ни души.
«Плохо, если Тео и Шейкуна потеряли мой след, — подумал Стив. — Догадался ли кто-нибудь из них побывать в полночь в условленном месте?»
Стив направился в сторону отеля. На первом же перекрёстке от газетного киоска отделилась высокая тёмная фигура.
Стив замедлил шаги.
— Это я, сеньор, — послышался глуховатый голос Шейкуны.
— Хорошо, — обрадовался Стив. — А что Тео?
— Не знаю. Я следовал за сеньором от телецентра.
— Однако! Ты, конечно, голоден?
— Нет. Я ужинал, пока сеньор был в больнице.
— Может быть, Тео ещё ждёт меня там, где мы условились? Это в Сохо… Бар «Неаполь». Знаешь?
— Знаю.
— Возьми такси, отправляйся туда и скажи Тео, что жду его завтра в десять утра напротив госпиталя, где я оставил девушку.
— А сеньор?
— Переночую в этом отеле. Вы тоже поищите ночлег, лучше в разных местах…
— Мы переночуем в Сохо, сеньор, — ухмыльнулся Шейку на.
— Как знаете. Чао!
— Чао, сеньор.
Утром Стиву разрешили повидать Инге. Совсем молоденькая сестра, набросив на плечи Стиву белый накрахмаленный халат, провела его в небольшую палату, где стояли четыре кровати. Три были пусты, на четвёртой у окна лежала Инге. Стив с трудом узнал её. Светлые волосы разметались на подушке, исхудавшее лицо казалось очень маленьким и было белым, как простыня, которой Инге была прикрыта до самой шеи. Только её огромные зеленовато-серые глаза остались прежними. При виде входящего Стива они заискрились радостью, и Инге попыталась приподнять голову.
— Лежите, лежите, — строго сказала сестра, — вам ещё нельзя шевелиться.
Сестра пододвинула стул к кровати Инге и пригласила Стива сесть.
— Не дольше десяти минут, — предупредила она, — и не разрешайте ей двигаться и много говорить. Через десять минут я приду за вами.
Она вышла, шурша накрахмаленным халатом.
— Ну и хорошо, что все обошлось, — сказал Стив, — теперь ты будешь быстро поправляться. Только выполняй строго все требования врачей.
— О Стив, то есть Джон, прости меня. — Её большие глаза наполнились слезами. — Я причинила тебе столько хлопот. Прости…
— О чем ты говоришь, девочка, — Стив осторожно погладил её маленькую, почти прозрачную руку, лежащую поверх простыни, — это я во всем виноват. Мог бы и догадаться. — Стив постучал себя кулаком по лбу. — Ты прости, Инге, что я… не разыскал тебя раньше. Но теперь все будет хорошо. Ты останешься тут до полного выздоровления — это, вероятно, дней десять или чуть больше. Тебя сегодня переведут в отдельную палату, я уже говорил с доктором. Пока ты находишься тут, тебя будет каждый день навещать… один мой друг. Его зовут Шейкуна — Шейкуна Хасан Гулед. Запомни это имя. Он африканец из Мозамбика. У него чёрная кожа, но сердце золотое. Он останется здесь твоим опекуном, позаботится о билете и будет сопровождать тебя в Гвадалахару. Из Гвадалахары он отправится ко мне — ты обязательно передашь с ним письмо.
— А ты? — тихо спросила Инге, едва шевельнув бескровными губами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Люц передал меморандум, — объявил он. — Сообщает, что, учитывая ситуацию, согласен на передачу корабля завтра до полуночи, после соблюдения всех формальностей.
Цезарь презрительно фыркнул. Повернулся к Цвикку:
— Хватит у нас сил ликвидировать их?
— Тут, в основном, специалисты, — Цвикк медленно потягивал шампанское, — не хотелось бы без крайней необходимости рисковать их жизнями.
— Но эту мерзость надо уничтожить целиком. Ни один не должен уйти. Как по-твоему, Тибб?
Тибб покачал головой:
— Я против крайних мер.
— И что ты предлагаешь? — резко бросил Цезарь.
— Надо выждать… Едва ли у них большой запас продовольствия. Потом предложить капитуляцию.
— Тоже не выход, — вздохнул Цвикк, — во-первых, это коммандос. Они редко капитулируют. Во-вторых, вокруг плодовые деревья. На одних плодах можно продержаться достаточно долго. В-третьих, у них в руках наш главный аэродром. Они могут вызвать подкрепление. Мы ведь не знаем всех возможностей Люца. Я говорил вам, патрон, на кого он ссылается для подтверждения полномочий.
— Блеф!
— Не знаю, — Цвикк долго вытирал лицо носовым платком, — но хотел бы обратить ваше внимание, патрон, что перечисленные лица, кроме всего прочего, члены Бильдербергского клуба…
— Не имею чести состоять там, — перебил Цезарь. — А к моей фирме эти господа не имеют отношения.
— Как сказать. — Цвикк снова вздохнул. — Точными сведениями не располагаю, но кое-кто из них финансировал, вероятно, создание УЛАКов. Все аккуратнейшим образом взаимосвязано в этом не наилучшем из миров.
— Что за клуб — Бильдербергский? — поинтересовался Корт. — Никогда не слышал.
— Нечто вроде масонской ложи для избранных, — махнул рукой Цезарь, — бывшие политики, бывшие коронованные особы, спятившие с ума генералы, банкиры…
— Если позволите, могу дополнить, патрон, — сказал Цвикк.
— Попробуйте.
— Вполне понятно, Корт, что ты не слышал о таком клубе, — начал Цвикк. — О нем вообще мало что известно. Встречи его членов происходят в обстановке строжайшей секретности. Журналистов туда и близко не подпускают. Да-а… Но, как ни секретничают «бильдербергцы», кое-что журналисты пронюхали… В нынешнем мире нет ничего тайного, что со временем не стало бы явным… Дело началось вот с чего: лет двадцать назад по инициативе тогдашнего госсекретаря США Джорджа Болла и нидерландского принца Бернарда в Голландии, в городке Арнхайме, собралась небольшая, но весьма влиятельная кучка людей из промышленных, банковских, военных кругов. Они три дня «обменивались опытом и мнениями» в обстановке полной секретности. Так потом заявил один из участников встречи в каком-то интервью. И он добавил тогда, что участники конференции очень довольны такой формой общения и постановили собираться регулярно. Встречи стали именоваться «бильдербергскими» — по названию отеля, где эти господа собрались первый раз. Собираются члены клуба один—два раза в год. Обычно в небольших курортных городках… Некоторые политики и журналисты склонны считать, что Бильдербергский клуб стал своего рода тайным «правительством» западного мира. Его никто не избирал, оно не отчитывается ни перед кем, но… правит. Да-а… Между прочим, патрон, ваш покойный отец состоял членом этого клуба…
— А сколько их, по-вашему, всего там? — спросил Цезарь, поправляя повязку на лице.
— Точно никто не знает. Наверно, до сотни наберётся. Костяк — руководители крупных концернов, короли — только нефтяные, стальные и прочие, бывшие и нынешние президенты, премьер-министры, представители крупных политических партий, даже некоторые профсоюзные боссы. Кто однажды вошёл в клуб или кого туда пригласили — сохраняет членство пожизненно. Вот так…
— Мы приятно беседуем, — сказал Цезарь, — а Люц тем временем готовит очередной сюрприз. Надёжно ли охраняется центр связи?
— Все о’кей, — заверил Тибб. — УЛАК висит над коттеджем. Густавино видит их перемещения на специальном экране. В случае необходимости известит.
— Известит центр связи?
— И центр, и меня непосредственно.
Тибб поднял руку с часами. На браслете часов с внутренней стороны оказался небольшой матовый экран. Тибб повернул его, и на экране возникло изображение.
— Что слышно? — спросил Тибб, приближая экран к губам.
С экрана прошелестел ответ.
— Люди Люца внутри кольца наших постов, — сказал Тибб. — Большинство отдыхает.
— Сколько их? — прищурился Цвикк.
Тибб передал вопрос Густавино. Ответ последовал немедленно.
— Он говорит, что всего тридцать семь, но, — Тибб снова прислушался к шёпоту экрана, — это общее количество. Людей Люца немного меньше. Они задержали в коттедже кого-то из наших…
— Там остались повар и горничная, — кивнул Суонг.
— Я видел двух горничных, — поправил Цезарь.
— Значит, трое, — вздохнул Цвикк, — девушкам можег быть худо.
— Я бы всё-таки атаковал их ночью, — резко сказал Цезарь.
Цвикк покачал головой, но не ответил. Промолчали и остальные.
— Какие у них возможности радиосвязи? — обратился Цезарь к Корту после довольно долгого молчания.
— Коттедж может связаться с нами, с Центральным аэродромом.
— А если надо подальше? — прищурился Цвикк.
— Не смогут. УЛАК экранирует дальнюю радиосвязь.
— УЛАК?
— УЛАК—два, — кивнул Тибб, — тот, что висит над коттеджем.
— Это неплохо, — оживился Цезарь.
— Но у них ещё диспетчерская аэродрома, — заметил Цвикк.
— Там то же самое, — сказал Тибб, — над аэродромом висит УЛАК—пять.
— Значит, они лишены дальней связи? — уточнил Цезарь.
Тибб молча кивнул.
— Мы перехватили переговоры их связистов, — сказал Корт. — Оба недоумевают, почему не слышно дальних станций. Решили, что из-за атмосферных помех. К утру, действительно, может собраться гроза.
— А вечером они кого-нибудь пытались вызывать? — поинтересовался Цвикк.
— Диспетчерская вызывала «Кондора», — Корт отодвинул свой бокал, — по некоторым репликам можно было догадаться, что «Кондор» где-то в Андах, может быть, в Чили.
— «Кондор» не ответил?
— В коттедж передали, что не ответил.
— Мы отсюда тоже не можем сейчас связаться с далёкими пунктами? — спросил Цезарь. — Например, с Канди или Лондоном?
— Пока УЛАК экранирует этот район, нет, — сказал Тибб. — Но передачи, адресованные нам, примут на УЛАКе—два и известят нас.
— Ждёте вестей из Лондона, патрон? — прищурился Цвикк.
— И хотел бы поговорить с женой, — устало пробормотал Цезарь, поднимаясь из-за стола. — Вы извините, я, пожалуй, пойду отдохнуть. Нет-нет, вы оставайтесь, — запротестовал он, видя, что остальные тоже встают.
— Вы отдыхайте спокойно, патрон, — проговорил Цвикк, снова опускаясь на своё место. — Мы будем бодрствовать по очереди.
— Пусть отдохнёт хорошенько… Ему сегодня досталось-таки, — продолжал Цвикк, после того как Цезарь, сопровождаемый Суонгом, покинул салон. — Ума не приложу, чего он выскочил днём, прямо в лапы этому типу.
— Понадеялся на свой авторитет главного босса, — предположил Корт.
— Такой ход, конечно, мог сработать, но не в случае Люда, — Цвикк потянулся за ананасом. — Этот человек творит зло, как пчела творит мёд.
— У Цезаря Фигуранкайна есть одно качество, — медленно сказал Тибб, — я бы назвал его надменностью души. Им обладают на Земле немногие. Может быть, им обладали апостолы и самые знаменитые мученики, и уж наверняка — учёные-мученики: Джордано Бруно, Сервет… Это качество придаёт мужество. Такой человек способен умереть под пытками, но не отступится от своего…
— Да-а, — протянул Цвикк, — и милейший Люц был вполне способен превратить нашего патрона в мученика…
Только в два часа ночи дежурная сестра появилась в приёмном покое, где Стив дремал в кресле, и заверила, что жизнь Инге уже вне опасности.
— Доктору пришлось повозиться, — добавила она, — у девочки заворот кишок. Вероятно, принимала участие в какой-то голодовке, а потом сразу много поела.
— Именно, — кивнул Стив, — они… протестовали против массовой безработицы.
— С ума молодёжь сходит, — сурово поджала губы сестра, — из дома убегают, бродяжничают неизвестно где, безобразят. Полиция сладить не может. Одеваются бог весть как, стыд глядеть… А эта — ваша дочка?
— Племянница… по материнской линии…
— Давно сбежала?
— Порядком… Едва нашёл… Почти случайно.
— Родители-то, верно, голову потеряли.
— Отца чуть удар не хватил.
Сестра покачала головой:
— Ну, ещё бы… Подумать только… Скверная девчонка!
— В детстве забыли отшлёпать. Долго её тут продержат?
— Это зависит, — сестра сделала многозначительную паузу, — это будет зависеть от её родителей, сэр… Клиника частная…
— Понимаю… А сколько обычно держат после таких случаев?
— Дней десять — двенадцать. Иногда больше. Ваша племянница очень истощила себя голодовкой. Но двухнедельное пребывание в нашей клинике обойдётся недёшево, сэр.
— Родители — состоятельные люди.
— Ну, тогда конечно.
— А можно её сейчас увидеть?
— К сожалению, только утром. Операцию делали под общим наркозом.
— В таком случае, можно мне тут подождать до утра?
— О сэр! У нас это не принято. И потом, в двух кварталах налево отель. Неплохой отель.
— Тогда я пошёл. — Стив поднялся. — Зайду утром… Её документы…
— У меня, сэр. Вот они… С вашего разрешения, я утром скажу шефу, что девочка останется на весь курс лечения.
— Разумеется. Утром я урегулирую все формальности, сестра.
— Счёт вы оплатите через банк или наличными?
— Предпочитаю второе… Спокойного дежурства, сестра, и… огромное спасибо. А это вам. — Стив всунул под пресс-папье десятифунтовую купюру.
— О, чтобы, сэр… К чему? — Она жеманно улыбнулась. — Вы не тревожьтесь. Я прослежу, чтобы все было хорошо. Благодарю вас.
Стив вышел на улицу. Дождь перестал, но туман лежал по-прежнему неподвижный и плотный. Уличные фонари чуть просвечивали мутными желтоватыми пятнами. Вокруг не было видно ни души.
«Плохо, если Тео и Шейкуна потеряли мой след, — подумал Стив. — Догадался ли кто-нибудь из них побывать в полночь в условленном месте?»
Стив направился в сторону отеля. На первом же перекрёстке от газетного киоска отделилась высокая тёмная фигура.
Стив замедлил шаги.
— Это я, сеньор, — послышался глуховатый голос Шейкуны.
— Хорошо, — обрадовался Стив. — А что Тео?
— Не знаю. Я следовал за сеньором от телецентра.
— Однако! Ты, конечно, голоден?
— Нет. Я ужинал, пока сеньор был в больнице.
— Может быть, Тео ещё ждёт меня там, где мы условились? Это в Сохо… Бар «Неаполь». Знаешь?
— Знаю.
— Возьми такси, отправляйся туда и скажи Тео, что жду его завтра в десять утра напротив госпиталя, где я оставил девушку.
— А сеньор?
— Переночую в этом отеле. Вы тоже поищите ночлег, лучше в разных местах…
— Мы переночуем в Сохо, сеньор, — ухмыльнулся Шейку на.
— Как знаете. Чао!
— Чао, сеньор.
Утром Стиву разрешили повидать Инге. Совсем молоденькая сестра, набросив на плечи Стиву белый накрахмаленный халат, провела его в небольшую палату, где стояли четыре кровати. Три были пусты, на четвёртой у окна лежала Инге. Стив с трудом узнал её. Светлые волосы разметались на подушке, исхудавшее лицо казалось очень маленьким и было белым, как простыня, которой Инге была прикрыта до самой шеи. Только её огромные зеленовато-серые глаза остались прежними. При виде входящего Стива они заискрились радостью, и Инге попыталась приподнять голову.
— Лежите, лежите, — строго сказала сестра, — вам ещё нельзя шевелиться.
Сестра пододвинула стул к кровати Инге и пригласила Стива сесть.
— Не дольше десяти минут, — предупредила она, — и не разрешайте ей двигаться и много говорить. Через десять минут я приду за вами.
Она вышла, шурша накрахмаленным халатом.
— Ну и хорошо, что все обошлось, — сказал Стив, — теперь ты будешь быстро поправляться. Только выполняй строго все требования врачей.
— О Стив, то есть Джон, прости меня. — Её большие глаза наполнились слезами. — Я причинила тебе столько хлопот. Прости…
— О чем ты говоришь, девочка, — Стив осторожно погладил её маленькую, почти прозрачную руку, лежащую поверх простыни, — это я во всем виноват. Мог бы и догадаться. — Стив постучал себя кулаком по лбу. — Ты прости, Инге, что я… не разыскал тебя раньше. Но теперь все будет хорошо. Ты останешься тут до полного выздоровления — это, вероятно, дней десять или чуть больше. Тебя сегодня переведут в отдельную палату, я уже говорил с доктором. Пока ты находишься тут, тебя будет каждый день навещать… один мой друг. Его зовут Шейкуна — Шейкуна Хасан Гулед. Запомни это имя. Он африканец из Мозамбика. У него чёрная кожа, но сердце золотое. Он останется здесь твоим опекуном, позаботится о билете и будет сопровождать тебя в Гвадалахару. Из Гвадалахары он отправится ко мне — ты обязательно передашь с ним письмо.
— А ты? — тихо спросила Инге, едва шевельнув бескровными губами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71