Темноволосый, жилистый, энергичный Джерри
работал терапевтом в Бруклине; терапевтом работала и его жена Фиона -
рыжеволосая, живая, родом из Англии, хотя теперь ее акцент совершенно
сгладился. Это был союз родственных душ, который, кажется, оправдывал
себя. Стейнберги разделяли интерес Шона и Энджелы к кино, животным,
хорошей жизни и хорошей еде, а два года назад они вчетвером провели летний
отпуск в Акапулько. Там всех их свалил понос. Джерри всегда твердил, что
их отношения скрепило именно это, а вовсе не общие интересы.
Энджела послала приглашение и доктору Маккею.
В предшествовавшие свадьбе дни она поняла, что еще никогда не
чувствовала себя более счастливой и совершенной. Непонятный страх,
пережитый ею в Ирландии, как будто бы исчез подобно утреннему туману.
Жизнь переполняла Энджелу - ей даже не приходило в голову, что такое
возможно. Она понимала: отчасти дело в том, что ей известно - скоро она
получит почти все из того, чего ей всегда хотелось. И карьеру, и Шона, и
ребенка. Но причины крылись не только в этом. Было и другое - надежда,
растущее волнение. Казалось, теперь они пропитали жизнь Энджелы подобно
аромату клевера в первый день лета. Каждое утро она поднималась с постели
отдохнувшая, настроенная оптимистически. Ее походка стала пружинистой,
принужденность и вялость исчезли.
Шон тоже чувствовал это. В атмосфере витало нечто опьяняющее. Оно
призывало творить, веселиться, праздновать. Энджела безуспешно пыталась
дать ему название. Она чувствовала себя везучей и гениальной; казалось,
все идет, как надо, звезды были к ней благосклонны. Ее биоритмы вместе с
биоритмами Шона отплясывали джайв. Что бы ни происходило, Энджела не могла
сделать ни единого неверного шага. Она чувствовала: это не просто ее
отношение к жизни. Все вокруг вставало на свои места гладко, как в хорошо
смазанном механизме. Она без труда пересдала свою крохотную квартирку
заведомо надежному человеку и даже получила скромную прибыль. Коробки с
пленкой появились у Вейнтрауба в конторе все сразу. От метража,
операторской работы и записей Энджелы Джек Вейнтрауб пришел в восторг,
если не сказать больше. Он захотел, чтобы фильм смонтировали к завтрашнему
дню (что всегда было добрым знаком), напредсказывал массу хорошего и завел
разговор о следующем совместном проекте. Исходя из этого замечания,
Энджела купила себе для вечеринки новое дорогое платье.
Идеальную картину портила лишь одна проблема. Небольшая: Перышко.
Кот стал пугливым. Непокорным. Не давался в руки. Не ел.
Энджела справилась у Марка, какую кошачью еду он давал Перышку. Он
заверил, что брал ее из того ящика, который она оставила ему перед
отъездом.
Поэтому она перепробовала целый ряд других, потом тунца и куриный
фарш специального приготовления и, наконец, отчаявшись, попробовала
открыть баночку красной икры. Безуспешно. Перышко явно не хотел есть.
- Но пять дней? - пожаловалась она.
- Может быть, его кто-то подкармливает, - предположил Шон.
- Уж скорее он заболел.
Энджеле было не по себе. Ее изводила неприятная мысль. Дом Шона был
старым. И, как все старые дома, по ночам издавал звуки. Поскребывание.
Царапанье. Шон объяснял это тем, что "дом оседает". Крысы, думала Энджела.
Поэтому перед отъездом в Ирландию Шон разместил в стратегических точках
небольшие мешочки с приманкой для грызунов. Не добрался ли до такого
мешочка Перышко, гадала она.
Они проверили мешочки. Поврежденным оказался только один, лежавший в
подвале, в шкафу с инструментом. Пластиковый пакет был прогрызен, половина
рассыпчатого содержимого исчезла. Перышко никак не мог до него добраться.
Но Энджеле все равно было тревожно.
- Может быть, он съел отравленную крысу?
Шон предложил отвезти кота к ветеринару. Но при их приближении
Перышко заворчал, зашипел, а потом стрелой взлетел на росшую перед домом
ель.
Сбитая с толку Энджела, задрав голову, вглядывалась в припавшего к
ветке кота, который явно был не в духе.
- Может, он злится на нас за то, что мы уезжали?
- Может быть, его надо оставить в покое, - отозвался Шон, теряя
терпение, и пошел прочь.
Встреча с судьей была назначена на одиннадцать утра.
В половине одиннадцатого Энджела рвала в палисаднике маргаритки для
букета - единственные цветы, пережившие их отсутствие.
Фиону и Джерри она услышала за полмили. Их обгоняла музыка. Громкая.
Хорал. Девятый, Бетховена. Вскоре перед домом затормозила их щегольская
красная спортивная машина. Фиона была в огромной шляпе с птичками, которую
откопала в лавке старьевщика на Третьей авеню. (Она давно ждала случая ее
надеть.) Стейнбергов Энджела пригласила быть свидетелями. Единственными
свидетелями.
- Привет! - Джерри выключил магнитофон. - Что это ты удумала? - Он
выскочил из машины.
- А на что похоже? - крикнула в ответ Энджела.
Фиона завизжала от смеха.
- На букет, конечно. Белый, в знак девственной невинности. Жутко
уместно!
Энджела отряхнула с платья сухие травинки.
- Рада, что ты так думаешь. Решила в последнюю минуту. Как и все
прочее. - Она усмехнулась друзьям, вдруг почувствовав себя немного глупо.
Джерри подбежал к Энджеле, обхватил, чмокнул, потом огляделся и спросил,
где же Шон.
- Шон? - взревел Джерри. - Невеста ждет.
В дверях, чертыхаясь, появился красный от напряжения Шон. Он сражался
с шелковым галстуком-бабочкой, который Энджела купила ему в минуту
безумия.
Церемония оказалась короткой. К 11:О8 они уже были женаты. Во время
выполнения формальностей со стены за столом судьи к ним склонялась
фотография Джимми Картера. Под конец судья торжественно пожал им руки и
пожелал счастья. Потом, как напроказившие школьники, они выскочили на
солнечный свет. Джерри завел машину и стал рявкать мотором, Фиона взорвала
над каждым из присутствующих хлопушку с конфетти, и, под звонкий смех и
записанного на пленку Бетховена, они снова выехали на дорогу.
Через двадцать минут они были дома. Все мероприятие заняло меньше
часа.
По наущению Джерри послушный долгу Шон перенес Энджелу через порог.
Потом, поскольку в браке должно было быть равноправие, Фиона помогла
Энджеле занести в дом Шона. Потом, чтобы Фиона не чувствовала себя вне
игры, все вместе внесли в дом Фиону.
Позже Шон отвез Энджелу в Бостон, где на Южном вокзале они встретили
сошедшую с вашингтонского поезда Иви Кейси, мать Энджелы. Иви никогда не
летала. Энджела заметила, что она, наконец, позволила седине пробраться в
свои волосы.
- Ты поправилась, - сказала Иви, клюнув дочку в щеку.
На Ньюберри-стрит они остановились, чтобы забрать лотки с
предназначенной для вечеринки лазаньей.
Когда они вернулись, Шон отнес сумку Иви в дом, оставив Энджелу
справляться с лазаньей. Она сделала две ходки к холодильнику, и,
вернувшись во второй раз, обнаружила, что Иви стоит и вглядывается в ветви
ели перед домом.
- Это не Перышко там, наверху? - спросила мать.
Кот наблюдал за ними со своего насеста - далекий, чужой.
- Перышко! - медовым голоском позвала Иви. - Как ты думаешь, он не
застрял?
Энджела покачала головой.
- С тех пор, как мы вернулись, он обращается с нами, как с чужими.
- Вероятно, наказывает вас. За то, что бросили его.
- Ну, мне хотелось бы, чтобы он перестал. Он ничего не ест.
- Начнет. Когда созреет. - Иви сделала большие глаза. - Ни за что не
догадаешься, что я купила вам обоим в подарок на свадьбу. Еле придумала.
Надеюсь, Шон одобрит.
Энджела взглянула на мать. Разве можно было хоть на минуту
понадеяться, что она исполнит их с Шоном просьбу "не беспокоиться"?
- Честное слово, не нужно было, - пробормотала она.
В ответ мать притворно-неодобрительно нахмурилась.
- Можешь воспринимать это не слишком серьезно, - сказала она. - но
позволь хотя бы мне всерьез относиться к таким вещам.
Энджела усмехнулась. Хотя временами они действовали друг другу на
нервы, она, по сути, любила мать.
- Ну, пойду распаковываться. Не то мое платье будет сегодня вечером
похоже на посудную тряпку, - сказала Иви и ушла.
Энджела еще раз посмотрела на ель. Последняя попытка.
- Перышко? - прошептала она.
Кот мяукнул. Горестно. Жалобно. Одиноко.
У Энджелы мороз пошел по коже. Крик кота затронул в ней что-то
глубоко спрятанное. Плохое воспоминание. Непрошенное ощущение. Дублин.
Ночь в гостиничном номере. Кошка за окном. Плачущая в ночи. Горестно.
Жалобно. Одиноко. Так, что становилось не по себе.
Кошка предупреждала ее. Что-то надвигается. То самое чувство!
Энджела потрясенно осознала, что вовсе не оставила свой страх в
Ирландии. Она привезла его с собой.
На один краткий миг новая, счастливая Энджела исчезла, и вернулась
прежняя, полная страхов. Потом, собрав всю силу воли, какую смогла, она
отбросила это чувство как нечто ядовитое или гнилое, закрыв ему свои
мысли, отрицая его право быть частью ее нового светлого и яркого мира.
- Энджела? - Голос Иви.
Энджела оглянулась. Мать с любопытством наблюдала за ней из дверей.
Энджела поспешила присоединиться к ней.
Вечером Энджела встречала гостей в скроенном по косой новом платье из
шелкового трикотажа цвета темного бордо. Оно льнуло к телу, как вода. Даже
ее мать, консервативная почти во всем, была вынуждена согласиться с Шоном:
в этом платье Энджела выглядела сказочно и ему предстояло приложить
немалые усилия, чтобы не прикасаться к ней.
- Позже, - пообещал он себе - и Энджеле.
Первым прибыл Стиви Осорио. Загорелый. Худощавый. Улыбающийся.
Энджела сразу поняла, что он уже выкурил косячок-другой. Вместе с ним
приехала тоненькая бледная молодая женщина с обвитыми вокруг головы
ржаными косами, которую он представил как Бонни Барнетт. Энджела рассеянно
пожала ее хрупкую руку, и тут заметила, что Бонни внимательно
приглядывается к ней со странным выражением в глазах, словно припомнив,
что где-то уже видела ее. Несколько раз за вечер Энджела поднимала голову
и перехватывала направленный в свою сторону неподвижный задумчивый взгляд
Бонни. Энджела подумала, что он смущает и немного пугает ее.
Последним появился доктор Маккей, одетый в смокинг, который выглядел
так, будто был взят напрокат. Брюки не вполне доходили до ботинок. Он
вручил Энджеле обернутую фольгой бутылку, пробормотав некую смесь
поздравлений и извинений.
- Что это? - ахнула Энджела, разворачивая фольгу. Она всем велела
приходить без подарков. Она подняла вверх большую темную бутыль. "Дом
Периньон". Четверть галлона.
- Не сумел найти ящик, - Маккей с сожалением улыбнулся.
Энджела уставилась на элегантную бутылку, которую держала в руке.
Потом, смеясь от восторга, обняла старика. Вдруг, впервые за весь день,
она почувствовала себя настоящей невестой.
Шон сунул в руку каждому, кто не отказывался, по "маргарите". Еще
кто-то раскурил травку. Иви принюхалась и сделала вид, будто ничего не
заметила. Гости легко перемешались.
- Слава Богу, - пробормотала Энджела, проталкиваясь мимо Шона, чтобы
поменять пленку в магнитофоне. Все от души веселились.
В девять Энджела с Фионой вынесли салат и лазанью.
Энджела, решительно отказавшись от чесночного хлебца, ела с
отставленной на буфет тарелки и высматривала Маккея. Они с Шоном уже
обменялись с ним парой слов о фильме, и профессор повторил свое
предложение помочь с комментариями. Теперь ей хотелось поболтать с ним
более непринужденно.
Профессора она углядела в кресле у камина. Вокруг него образовали
небольшую группу Шон, Черил, Бонни и Марк. Она пробралась к ним и
опустилась на выложенную кафелем каменную плиту у очага.
- Чудесная лазанья, - сказал улыбающийся Маккей.
- Жаль, нельзя сказать, что я сама ее делала. - Энджела взглянула на
тарелку Бонни, увидела только салат и обвинительным тоном сказала: - А вы
даже не попробовали, Бонни?
Девушка виновато улыбнулась.
- Я не ем мясо.
- Вон там - сырный стол. Замечательный бри.
Бонни покачала головой.
- Салат прекрасный, мне достаточно.
- Вы равнодушны к мясу? - Энджела вспомнила свою подругу Рут. - Или
дело в принципе?
- Наверное, всего понемножку. Я считаю, что мясо мешает моей работе.
Заинтригованная Энджела взглянула на Шона. Тот с несколько смущенным
видом набивал рот салатом.
- Я экстрасенс, - пояснила Бонни.
- Серьезно. - Энджела поискала, что бы такого умного сказать, и
вспомнила студенческие годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
работал терапевтом в Бруклине; терапевтом работала и его жена Фиона -
рыжеволосая, живая, родом из Англии, хотя теперь ее акцент совершенно
сгладился. Это был союз родственных душ, который, кажется, оправдывал
себя. Стейнберги разделяли интерес Шона и Энджелы к кино, животным,
хорошей жизни и хорошей еде, а два года назад они вчетвером провели летний
отпуск в Акапулько. Там всех их свалил понос. Джерри всегда твердил, что
их отношения скрепило именно это, а вовсе не общие интересы.
Энджела послала приглашение и доктору Маккею.
В предшествовавшие свадьбе дни она поняла, что еще никогда не
чувствовала себя более счастливой и совершенной. Непонятный страх,
пережитый ею в Ирландии, как будто бы исчез подобно утреннему туману.
Жизнь переполняла Энджелу - ей даже не приходило в голову, что такое
возможно. Она понимала: отчасти дело в том, что ей известно - скоро она
получит почти все из того, чего ей всегда хотелось. И карьеру, и Шона, и
ребенка. Но причины крылись не только в этом. Было и другое - надежда,
растущее волнение. Казалось, теперь они пропитали жизнь Энджелы подобно
аромату клевера в первый день лета. Каждое утро она поднималась с постели
отдохнувшая, настроенная оптимистически. Ее походка стала пружинистой,
принужденность и вялость исчезли.
Шон тоже чувствовал это. В атмосфере витало нечто опьяняющее. Оно
призывало творить, веселиться, праздновать. Энджела безуспешно пыталась
дать ему название. Она чувствовала себя везучей и гениальной; казалось,
все идет, как надо, звезды были к ней благосклонны. Ее биоритмы вместе с
биоритмами Шона отплясывали джайв. Что бы ни происходило, Энджела не могла
сделать ни единого неверного шага. Она чувствовала: это не просто ее
отношение к жизни. Все вокруг вставало на свои места гладко, как в хорошо
смазанном механизме. Она без труда пересдала свою крохотную квартирку
заведомо надежному человеку и даже получила скромную прибыль. Коробки с
пленкой появились у Вейнтрауба в конторе все сразу. От метража,
операторской работы и записей Энджелы Джек Вейнтрауб пришел в восторг,
если не сказать больше. Он захотел, чтобы фильм смонтировали к завтрашнему
дню (что всегда было добрым знаком), напредсказывал массу хорошего и завел
разговор о следующем совместном проекте. Исходя из этого замечания,
Энджела купила себе для вечеринки новое дорогое платье.
Идеальную картину портила лишь одна проблема. Небольшая: Перышко.
Кот стал пугливым. Непокорным. Не давался в руки. Не ел.
Энджела справилась у Марка, какую кошачью еду он давал Перышку. Он
заверил, что брал ее из того ящика, который она оставила ему перед
отъездом.
Поэтому она перепробовала целый ряд других, потом тунца и куриный
фарш специального приготовления и, наконец, отчаявшись, попробовала
открыть баночку красной икры. Безуспешно. Перышко явно не хотел есть.
- Но пять дней? - пожаловалась она.
- Может быть, его кто-то подкармливает, - предположил Шон.
- Уж скорее он заболел.
Энджеле было не по себе. Ее изводила неприятная мысль. Дом Шона был
старым. И, как все старые дома, по ночам издавал звуки. Поскребывание.
Царапанье. Шон объяснял это тем, что "дом оседает". Крысы, думала Энджела.
Поэтому перед отъездом в Ирландию Шон разместил в стратегических точках
небольшие мешочки с приманкой для грызунов. Не добрался ли до такого
мешочка Перышко, гадала она.
Они проверили мешочки. Поврежденным оказался только один, лежавший в
подвале, в шкафу с инструментом. Пластиковый пакет был прогрызен, половина
рассыпчатого содержимого исчезла. Перышко никак не мог до него добраться.
Но Энджеле все равно было тревожно.
- Может быть, он съел отравленную крысу?
Шон предложил отвезти кота к ветеринару. Но при их приближении
Перышко заворчал, зашипел, а потом стрелой взлетел на росшую перед домом
ель.
Сбитая с толку Энджела, задрав голову, вглядывалась в припавшего к
ветке кота, который явно был не в духе.
- Может, он злится на нас за то, что мы уезжали?
- Может быть, его надо оставить в покое, - отозвался Шон, теряя
терпение, и пошел прочь.
Встреча с судьей была назначена на одиннадцать утра.
В половине одиннадцатого Энджела рвала в палисаднике маргаритки для
букета - единственные цветы, пережившие их отсутствие.
Фиону и Джерри она услышала за полмили. Их обгоняла музыка. Громкая.
Хорал. Девятый, Бетховена. Вскоре перед домом затормозила их щегольская
красная спортивная машина. Фиона была в огромной шляпе с птичками, которую
откопала в лавке старьевщика на Третьей авеню. (Она давно ждала случая ее
надеть.) Стейнбергов Энджела пригласила быть свидетелями. Единственными
свидетелями.
- Привет! - Джерри выключил магнитофон. - Что это ты удумала? - Он
выскочил из машины.
- А на что похоже? - крикнула в ответ Энджела.
Фиона завизжала от смеха.
- На букет, конечно. Белый, в знак девственной невинности. Жутко
уместно!
Энджела отряхнула с платья сухие травинки.
- Рада, что ты так думаешь. Решила в последнюю минуту. Как и все
прочее. - Она усмехнулась друзьям, вдруг почувствовав себя немного глупо.
Джерри подбежал к Энджеле, обхватил, чмокнул, потом огляделся и спросил,
где же Шон.
- Шон? - взревел Джерри. - Невеста ждет.
В дверях, чертыхаясь, появился красный от напряжения Шон. Он сражался
с шелковым галстуком-бабочкой, который Энджела купила ему в минуту
безумия.
Церемония оказалась короткой. К 11:О8 они уже были женаты. Во время
выполнения формальностей со стены за столом судьи к ним склонялась
фотография Джимми Картера. Под конец судья торжественно пожал им руки и
пожелал счастья. Потом, как напроказившие школьники, они выскочили на
солнечный свет. Джерри завел машину и стал рявкать мотором, Фиона взорвала
над каждым из присутствующих хлопушку с конфетти, и, под звонкий смех и
записанного на пленку Бетховена, они снова выехали на дорогу.
Через двадцать минут они были дома. Все мероприятие заняло меньше
часа.
По наущению Джерри послушный долгу Шон перенес Энджелу через порог.
Потом, поскольку в браке должно было быть равноправие, Фиона помогла
Энджеле занести в дом Шона. Потом, чтобы Фиона не чувствовала себя вне
игры, все вместе внесли в дом Фиону.
Позже Шон отвез Энджелу в Бостон, где на Южном вокзале они встретили
сошедшую с вашингтонского поезда Иви Кейси, мать Энджелы. Иви никогда не
летала. Энджела заметила, что она, наконец, позволила седине пробраться в
свои волосы.
- Ты поправилась, - сказала Иви, клюнув дочку в щеку.
На Ньюберри-стрит они остановились, чтобы забрать лотки с
предназначенной для вечеринки лазаньей.
Когда они вернулись, Шон отнес сумку Иви в дом, оставив Энджелу
справляться с лазаньей. Она сделала две ходки к холодильнику, и,
вернувшись во второй раз, обнаружила, что Иви стоит и вглядывается в ветви
ели перед домом.
- Это не Перышко там, наверху? - спросила мать.
Кот наблюдал за ними со своего насеста - далекий, чужой.
- Перышко! - медовым голоском позвала Иви. - Как ты думаешь, он не
застрял?
Энджела покачала головой.
- С тех пор, как мы вернулись, он обращается с нами, как с чужими.
- Вероятно, наказывает вас. За то, что бросили его.
- Ну, мне хотелось бы, чтобы он перестал. Он ничего не ест.
- Начнет. Когда созреет. - Иви сделала большие глаза. - Ни за что не
догадаешься, что я купила вам обоим в подарок на свадьбу. Еле придумала.
Надеюсь, Шон одобрит.
Энджела взглянула на мать. Разве можно было хоть на минуту
понадеяться, что она исполнит их с Шоном просьбу "не беспокоиться"?
- Честное слово, не нужно было, - пробормотала она.
В ответ мать притворно-неодобрительно нахмурилась.
- Можешь воспринимать это не слишком серьезно, - сказала она. - но
позволь хотя бы мне всерьез относиться к таким вещам.
Энджела усмехнулась. Хотя временами они действовали друг другу на
нервы, она, по сути, любила мать.
- Ну, пойду распаковываться. Не то мое платье будет сегодня вечером
похоже на посудную тряпку, - сказала Иви и ушла.
Энджела еще раз посмотрела на ель. Последняя попытка.
- Перышко? - прошептала она.
Кот мяукнул. Горестно. Жалобно. Одиноко.
У Энджелы мороз пошел по коже. Крик кота затронул в ней что-то
глубоко спрятанное. Плохое воспоминание. Непрошенное ощущение. Дублин.
Ночь в гостиничном номере. Кошка за окном. Плачущая в ночи. Горестно.
Жалобно. Одиноко. Так, что становилось не по себе.
Кошка предупреждала ее. Что-то надвигается. То самое чувство!
Энджела потрясенно осознала, что вовсе не оставила свой страх в
Ирландии. Она привезла его с собой.
На один краткий миг новая, счастливая Энджела исчезла, и вернулась
прежняя, полная страхов. Потом, собрав всю силу воли, какую смогла, она
отбросила это чувство как нечто ядовитое или гнилое, закрыв ему свои
мысли, отрицая его право быть частью ее нового светлого и яркого мира.
- Энджела? - Голос Иви.
Энджела оглянулась. Мать с любопытством наблюдала за ней из дверей.
Энджела поспешила присоединиться к ней.
Вечером Энджела встречала гостей в скроенном по косой новом платье из
шелкового трикотажа цвета темного бордо. Оно льнуло к телу, как вода. Даже
ее мать, консервативная почти во всем, была вынуждена согласиться с Шоном:
в этом платье Энджела выглядела сказочно и ему предстояло приложить
немалые усилия, чтобы не прикасаться к ней.
- Позже, - пообещал он себе - и Энджеле.
Первым прибыл Стиви Осорио. Загорелый. Худощавый. Улыбающийся.
Энджела сразу поняла, что он уже выкурил косячок-другой. Вместе с ним
приехала тоненькая бледная молодая женщина с обвитыми вокруг головы
ржаными косами, которую он представил как Бонни Барнетт. Энджела рассеянно
пожала ее хрупкую руку, и тут заметила, что Бонни внимательно
приглядывается к ней со странным выражением в глазах, словно припомнив,
что где-то уже видела ее. Несколько раз за вечер Энджела поднимала голову
и перехватывала направленный в свою сторону неподвижный задумчивый взгляд
Бонни. Энджела подумала, что он смущает и немного пугает ее.
Последним появился доктор Маккей, одетый в смокинг, который выглядел
так, будто был взят напрокат. Брюки не вполне доходили до ботинок. Он
вручил Энджеле обернутую фольгой бутылку, пробормотав некую смесь
поздравлений и извинений.
- Что это? - ахнула Энджела, разворачивая фольгу. Она всем велела
приходить без подарков. Она подняла вверх большую темную бутыль. "Дом
Периньон". Четверть галлона.
- Не сумел найти ящик, - Маккей с сожалением улыбнулся.
Энджела уставилась на элегантную бутылку, которую держала в руке.
Потом, смеясь от восторга, обняла старика. Вдруг, впервые за весь день,
она почувствовала себя настоящей невестой.
Шон сунул в руку каждому, кто не отказывался, по "маргарите". Еще
кто-то раскурил травку. Иви принюхалась и сделала вид, будто ничего не
заметила. Гости легко перемешались.
- Слава Богу, - пробормотала Энджела, проталкиваясь мимо Шона, чтобы
поменять пленку в магнитофоне. Все от души веселились.
В девять Энджела с Фионой вынесли салат и лазанью.
Энджела, решительно отказавшись от чесночного хлебца, ела с
отставленной на буфет тарелки и высматривала Маккея. Они с Шоном уже
обменялись с ним парой слов о фильме, и профессор повторил свое
предложение помочь с комментариями. Теперь ей хотелось поболтать с ним
более непринужденно.
Профессора она углядела в кресле у камина. Вокруг него образовали
небольшую группу Шон, Черил, Бонни и Марк. Она пробралась к ним и
опустилась на выложенную кафелем каменную плиту у очага.
- Чудесная лазанья, - сказал улыбающийся Маккей.
- Жаль, нельзя сказать, что я сама ее делала. - Энджела взглянула на
тарелку Бонни, увидела только салат и обвинительным тоном сказала: - А вы
даже не попробовали, Бонни?
Девушка виновато улыбнулась.
- Я не ем мясо.
- Вон там - сырный стол. Замечательный бри.
Бонни покачала головой.
- Салат прекрасный, мне достаточно.
- Вы равнодушны к мясу? - Энджела вспомнила свою подругу Рут. - Или
дело в принципе?
- Наверное, всего понемножку. Я считаю, что мясо мешает моей работе.
Заинтригованная Энджела взглянула на Шона. Тот с несколько смущенным
видом набивал рот салатом.
- Я экстрасенс, - пояснила Бонни.
- Серьезно. - Энджела поискала, что бы такого умного сказать, и
вспомнила студенческие годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39