- Предположительно, ее освятил святой Патрик.
- Покажи мне место, которое бы он не освятил, - Шон нащупал в
нагрудном кармане сигарету и подал Энджеле. Она прикурила ее от зажигалки
и вернула. - Не беда, - сказал Шон, затягиваясь. - Когда вернемся, Маккей
нам все расскажет.
Энджела бросила зажигалку обратно в сумку, коснувшись пальцами
паспорта. Она вытащила его и взялась критически изучать фотографию,
которая ей не льстила. Энджела Кэтрин Кейси. Жертва некоего страшного
недуга. Возможно, периодически возобновляющегося. Не исключено, что
туберкулеза. Определенно чахнущая. Она взглянула на дату выдачи паспорта.
Срок его действия истекал через год. Хорошо. В следующий раз я подкрашусь.
- Думаешь, они снова захотят посмотреть наши паспорта? - беспокойно
спросила она, запихивая его обратно.
- Только мой. Взглянуть на аккредитивы. - Шон оставался невозмутимым.
- А что?
- На этот раз скажу, что свой забыла в Дублине, - сказала Энджела,
проворно стаскивая кольцо с правой руки и надевая на левую. Прошу: мистер
и миссис Киттредж.
Шон уголком глаза заметил это движение и вдруг понял.
- Тебя это все еще тревожит? Четыре года спустя?
Энджела внимательно рассматривала заусенец.
- Мне не нравится, когда на меня косо смотрят.
- Да пошли они. Это их проблема. Кроме того, все равно это не их
собачье дело.
Ему было легко говорить.
- Но это же не крупные отели, - рассудительно объяснила она. - Это
маленькие гостиницы, с личным подходом. Почему мир устроен так, что
мужикам все всегда легко?
Шон усмехнулся.
- В Кашеле Лили забронировала нам номер для новобрачных.
Чувство юмора у Лили было.
Энджела хихикнула. Пристально глядя на кольцо, она принялась лениво
двигать его вверх-вниз через костяшку пальца. Уже три дня задержки.
Сказать ему сейчас? Как? Со смешком, беззаботно вскинув голову: Извини,
детка, мы дали маху... или, точнее, я дала маху; но что за беда, ведь в
глубине души ты всегда хотел этого, правда? Или ничего не говорить?
Попросту потихоньку улизнуть к доктору Спэрлингу после возвращения домой.
(Он же не католик?) Шону знать об этом не нужно. Легко. Просто. И ничего
более, сказала Фиона.
Обеспокоенная Энджела снова выглянула в окно. Аборт вызывал у нее
отвращение. Возможно, это было похмелье от ее католического воспитания. И
все же мысль о том, что внушенные ей в раннем возрасте религиозные
доктрины могут и по сию пору влиять на нее, была не менее отвратительна.
Одно дело увлечься приятными воспоминаниями детства о мессе, и совсем
другое - обнаружить, что тебе день за днем мешают принимать решения догмы,
давным-давно сознательно отвергнутые и тем не менее, по непонятным
причинам, действующие весьма энергично, подобно термитам под поверхностью.
Она вспомнила их с Шоном приятельницу, еврейку Рут, которая упорно
утверждала, будто не любит свинину попросту из-за ее вкуса. Может быть,
это соответствовало истине. Может быть, нет. Может быть, Энджеле тоже
просто не нравилась идея аборта? Может быть, это был эстетический выбор?
- О чем ты думала? - вдруг спросил Шон. - Вот только что?
Смущенная и расстроенная Энджела попыталась затолкать путеводитель в
бардачок. Книга не влезала, и она засунула ее в кармашек на дверце.
- Да так. - Почему "только что"? Почему он спросил "только что"?
Шон глядел на нее, настойчиво ожидая ответа.
- О жизни, - хитро выкрутилась Энджела.
- О чьей жизни?
Она в задумчивости прикусила заусенец. Невероятно. Как ему это
удается? Он знает! Нет, не может быть.
- У тебя бывали предчувствия? - спросила она, меняя тему разговора.
- Предчувствия? - Шон казался удивленным.
- Ну, ты понимаешь. Смутные подозрения. Такое чувство, будто вот-вот
что-то случится - и оно случается.
Озадаченный Шон на минуту задумался.
- Не могу сказать, что бывали. Не знаю. Поправка. - Он усмехнулся. -
Один раз у меня в школе было предчувствие, что я завалю французский. Но
это, пожалуй, следует назвать догадливостью. - Он посмотрел на Энджелу. -
А что? У тебя появились предчувствия?
- Не знаю. - Она уставилась на блестящую от дождя дорогу. - Может
быть.
- Какие же?
- Точно не знаю.
- Нехорошие?
- Надеюсь, что нет.
Шон потянулся, взял ее руку и ободряюще сжал.
- А сны? - спросила она.
- Что - сны?
- Думаешь, в них что-то есть?
- Только то, что тебе хочется в них усмотреть.
- Они могут многое рассказать.
- О тебе самой - возможно.
Энджела прикусила губу.
- А что бы ты сказал, если бы я призналась... - Она замолчала,
недоумевая, как выразиться. Тишину заполнило мерное пощелкиванье
дворников. - Что сделала огромную глупость, - кое-как закончила она.
Шон обдумал ответ.
- Наверное, это зависело бы от того, насколько глупо ты поступила. -
Он хохотнул и взглянул на нее. - Хочешь меня испытать?
Энджела не отрывалась от окна, чувствуя себя крайне неуверенно. Под
дождем им навстречу на запряженной осликом телеге, груженой овощами, ехала
одетая в черное старуха. Когда они проезжали мимо, Энджела мельком увидела
ее лицо: обветренное, коричневое и сморщенное, как грецкий орех. Старушка
когда-то жила в башмаке...
- Да? - спросил Шон.
Энджела посмотрела на него. Его светло-карие глаза глядели весело,
оценивающе.
- Какую же глупость ты сделала?
С оравой детишек...
Храбрость оставила Энджелу, съежилась, улетучилась, как облачко дыма.
В голову хлынули оправдания и отговорки. Зачем портить хорошую поездку,
редкие впечатления? Следовало подождать, отложить разговор на потом.
Всегда лучше отложить. Она попыталась закрыть тему:
- Забудь. Неважно. Я вела себя глупо. - Она поискала сигарету. После
вежливой паузы Шон поднял новую тему: как управляться с Вейнтраубом и его
идеями.
Энджела опять ушла в себя. Она курила сигарету за сигаретой,
предоставив Шону почти все время говорить самому. Только когда они
пересекли Шеннон, она снова принялась болтать: о подарках, которые им
предстояло накупить, о сувенирах, о тех сюрпризах и занятных вещах, какие
они устроят после возвращения домой.
Когда они ехали по сырым серым улочкам Лимерика, Шон взглянул на часы
и заметил, что становится поздно. Он повел машину быстрее, более
сосредоточенно.
Ему хотелось попасть в Кашель засветло.

Тащить оборудование на крутой холм пришлось на себе. Это заняло почти
половину утра. Мужчины нагрузились камерой с аксессуарами; Энджела с
Джейни поделили между собой еду и пиво.
К десяти часам облака отступили, и они обнаружили, что день, на их
счастье, выдался ясный и солнечный.
В два часа сделали перерыв на обед.
К четырем съемка завершилась.
Потом Шон решил в последний раз снять каменный крест - уж очень
хорошо было освещение. Пока выстраивали план, Энджела сидела на оползающей
куче каменных обломков и перечитывала свои записи. Она чувствовала
усталость, однако сейчас это ощущение не было неприятным. Она оглянулась
на возившихся с камерой ребят, потом выпрямилась. Камера. У нее в сумке.
Вот о чем она начисто забыла. Мать никогда бы не простила ей этого.
Установив выдержку 1/16, она встала, но слишком быстро. Земля под
ногами закачалась, в глаза волной плеснула тьма.
Не может быть!, подумала она. Так скоро? Смешно. Она оперлась о стену
и устояла.
- Энджела? - Джейни, озабоченно наблюдавшая за ней. Она остановилась,
подняла упавшую камеру и подала Энджеле. - Что случилось?
Энджела поспешно села на кучу камней.
- Голова вдруг закружилась, - сказала она. И почувствовала, что
ушибла лодыжку.
Джейни кивнула на камеру, лежавшую у Энджелы на коленях.
- Надеюсь, она не разбилась.
Энджела осмотрела ее. Объектив треснул.
- Извини, Эндж. - Робин. Он показывал в ее сторону. - Тебе придется
пересесть. Попадаешь в кадр.
- Она могла бы быть туристкой, - предложил Шон.
Продолжая проклинать собственную неловкость, Энджела переместилась к
соседнему валуну. Подбежал ассистент Робина с концом рулетки в руке,
взгромоздился на ту кучу камней, где она только что сидела и прижал
металлический кончик к каменной колонне креста, балансируя на камнях в
позе балетного танцовщика. Энджела уставилась на его грязные теннисные
туфли.
Раздался голос Робина:
- Тридцать два.
Парнишка спрыгнул вниз, сбросив с груды обломков несколько камней.
Один из них скатился по короткому спуску вниз, туда, где сидела Энджела, и
остановился возле ее ноги. Она протянула руку и взяла его, намереваясь
забросить обратно. Но что-то в нем привлекло ее внимание. Она рассмотрела
камень поближе. Занятно. У него было лицо: беловатое, круглое, как
маленький апельсин, с двумя небольшими выпуклостями, похожими на
вытаращенные глазенки, и небольшой ямкой вместо округленного изумленным
"О" рта. Или это была усмешка? Энджела ощупала камень. Поверхность
оказалась гладкой, как мрамор или полированная кость. Она повертела его в
руках, пытаясь определить, что такое эта рожица: игра природы или дело рук
человека. Тут ее осенило. А почему бы и нет? Лучше, чем фотография. Она
задумчиво взвесила камень на руке.
Нетерпеливый голос Шона:
- Кто-нибудь будет записывать?
Энджела кинула камень в сумку и потянулась за блокнотом.

Понедельник они провели в Дублине, сдавая взятое напрокат
оборудование, занимаясь отправкой пленки и оплачивая счета. Лили с
ассистентом Робина, прихватив последние записи Энджелы, вернулись в
Лондон. Вечером, на прощальном обеде в закусочной, где играла на ложках
похожая на Бо Дерек девушка, они простились с Диллоном, Джейни и Робином.
Молчаливая и мрачная Энджела ковыряла рагу с чесночным соусом. Она так и
не нашла минуты, которая показалась бы ей подходящей для того, чтобы
объявить Шону новость. И чем больше Энджела откладывала, тем больше ее это
угнетало. Теперь она чувствовала: сомневаться нечего, она беременна.
За кофе, словно осознав, что это его последняя возможность, Диллон
перекричал музыку и обрушил на присутствующих поток непрошенных сведений
из области ирландской литературы и политики: Джоффри Китинг, и Стэндиш
О`Греди, и фении, и вильямитские войны, и восточное воспитание, и Мод
Ганн, и знает ли Энджела, что первым человеком, ступившим на берег с
корабля Колумба, был ирландец по имени Патрик Мак-Гайр? Сидевшие рядышком
и державшиеся под столом за руки Робин с Джейни молчали с одинаковыми
застывшими усмешками. Шон играл вилкой и уголком глаза следил за девушкой
с внешностью Бо Дерек. Энджела, прихлебывая ирландский кофе, следила за
Шоном.
Уходя, девушка быстро, фамильярно улыбнулась ему - "эй, привет!", - и
на губах задумчиво помешивавшего свой кофе Шона заиграла ответная
полуулыбка.
Робин пристально посмотрел вслед удаляющейся фигурке.
- Очень ничего себе, верно? - восторженно сказал он, подразумевая
игру девушки. Энджела тут же вызывающе посмотрела на Шона, но он отвел
глаза.
Диллон отвез их обратно в гостиницу на своем фольксвагене. Энджела
неловко сгорбилась на заднем сиденье между Робином и Джейни. Теперь ее
подавленность уступила место злости - злости не только на Шона, но и на
себя.
Не переставая рассказывать анекдоты, священник повез их кружным
путем, предоставляя возможность бросить на Дублин последний мимолетный
взгляд. Они переехали реку по мосту О`Коннел. Хочет кто-нибудь выйти и
посмотреть? Нет, уже делается поздно. Им еще собирать вещи, а рано утром
надо успеть на самолет.
Вернувшись в гостиницу, они разложили на кроватях и всех доступных
поверхностях сумки и чемоданы. Усевшись на пол, Энджела принялась в
безмолвной ярости сортировать одежду, камеры, катушки пленки, бумаги,
журналы, книги, открытки, кассеты, электронные игры и сувениры. Шон на
своей половине номера поднял вверх коробку гаванских сигар.
- Как ты думаешь, ты сумеешь провезти их через таможню? - спросил он.
Энджела протянула руку и добавила коробку к вороху своих вещей.
- По-моему, у нас наберется пара сотен фунтов лишнего веса, - объявил
Шон, перетаскивая упакованную сумку через выступающий порожек ванной
комнаты.
Не говоря ни слова, Энджела расстегнула молнию саквояжа, который
только что закончила паковать, и принялась упрямо выбрасывать из него
предметы в мусорное ведро, украшенное изображением клевера и надписью
"Добро пожаловать в Бэнтри-Бэй". Салфетки, лосьон для рук, лак для волос;
шмяк! шмяк! шмяк! Это занятие начинало ей нравиться:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39