Рыжий мужик, в нагольном полушубке, но босой, со скрипом отворил ворота, и лошади, чавкая по навозной жиже, въехали во двор.
– Не были еще воза из Гнилопят? – спросил генерал.
– Нет, возов из Гнилопят не было, – отвечал мужик. – А что, овес у вас свой или хозяйский?
– Хозяйский, хозяйский, – сказал кучер, – у нас господские кони, едят овес без песку.
– Зачем хаешь, у нас овес хороший, – сказал мужик.
Генерал вылез из тарантаса, разминая отекшие ноги, потянулся, через широкое, затоптанное грязью крыльцо вошел в трактир. В большой, низкой и грязной горнице у окна за самоваром сидели три человека в суконных чуйках и негромко разговаривали. Один был толстый, с висячей губой – сопя, втягивал он в себя чай и крякал; другой – безбородый парень, круглолицый и курносый, говорил прибауточками, вытирая полотенцем скулы, которые до того были крепки: колоти по ним кулаком – мозоли набьешь; у третьего – седая борода и умные серые глаза.
На вошедшего генерала чаепийцы посмотрели равнодушно, но, когда он сел на лавку и отвернулся, перемигнулись.
«Запашок!» – подумал Алексей Алексеевич и, разглядывая липкие, ободранные обои, захарканный пол, заметил еще четвертого посетителя, – должно быть, землевладельца из мужиков, в суконном кафтане, сидевшего поодаль, подсунув под себя руки… Мужик слушал, что говорилось, на генерала же не обернулся… Говорили о прошлых ценах, об урожае и о каком-то Ниле Потапыче Емельянове.
– Вы тоже рожь привезли? – спросил генерал мужичка, подсунувшего руки.
Мужик зевнул, ладонью провел вверх и вниз по лицу и кивнул головой.
– А какие, вы думаете, цены назавтра будут?
– А кто их знает, все от бога…
– Цены, господин генерал, плохие, – бойко сказал парень, – ржи очень много навезли. Да вы подсаживайтесь, сделайте милость, – не угодно ли стаканчик чайку?..
«Э, да у них я все разузнаю, – подумал генерал и пересел к чайному столу. – У меня, кажется, с собой бутылка вина есть и пирожки».
– Степан! – постучав пальцем в окно, позвал он, – Принеси-ка погребец. Так вы говорите, низкие цены?
– Хлеб хоть в речку ссыпай, вот какие цены, – хрипло сказал толстый человек…
– Жаль, а у меня так сошлись семейные дела, что вынь да положь сейчас деньги, – сказал генерал и спохватился. – Хотя не сойдусь в цене – отправлю за границу.
Чаепийцы уставились глазами в стол, старик сказал;
– Нет, рожь за границу не идет… Пшеничка – другое дело…
– Куда ее с базара повезешь, провоз денежки стоит, – сказал толстый человек.
– Мы уж и так горюем, – подхватил парень. Мужик, сидевший на лавке, перебил их с сердцем:
– Горюем. Горе твое вот где у меня, – и показал себе на шею… Все трое захохотали, а мужик громко плюнул, снял кафтан и лег, ворча: – Мошенники, прасолы, осиновым вас колом…
– Так вы мои завтрашние покупатели? – спросил генерал…
– Нет, – отвечал парень, – где нам, мы для себя берем возик или два. – И стал расспрашивать Алексея Алексеевича о хозяйстве и о том, почему сам приехал, а не послал приказчика. Генерал охотно на все это отвечал, радуясь, что ловко сумел угостить нужных ему людей…
Потом пришла босая и заспанная баба, унесла самовар и привернула лампу… Прасолы, встав из-за стола, пошли спать, должно быть, на сеновал или в телеги. Алексей Алексеевич разостлал на лавке плед, под голову положил кожаную подушку и, не думая заснуть в такой духоте и вони, скоро задремал, чувствуя, как дрожат стены и стекла, хлюпает что-то, рвется, задыхаясь, будто ходит по горнице мокрый вихрь, – то похрапывал христианской своей утробой землевладелец из мужиков… Потом пришел какой-то человек, сел на пол и стал раздеваться, – оказалось, это был Смольков во фраке с графином кваса в руке… «Дайте-ка напиться», – сказал ему генерал. «А по сорока семи копеек за пуд хочешь?» – ответил Смольков, и у него отвисла губа. «На кого он похож? – со страхом думал генерал. – Э, да это убитый турок! Ах ты!..» Но турок стал на четвереньки и вдруг ударил в барабан. В ужасе генерал проснулся, сбросил ноги и посмотрел.
За окном брезжил рассвет и кричали петухи; кто-то, выйдя из избы, ударил дверью.
«Зачем я сюда попал? – подумал генерал. – Пить как хочется… Ах, да…» – И, поспешно надев пальто, вышел во двор.
На дворе очертания крыш четко рисовались на небе, едва тронутом с востока оранжевой зарей, и было так тихо, что слышался хруст жующих сено лошадей. Кучер Степан, в армяке от утреннего холодка, подошел к Алексею Алексеевичу и не громко еще, по-ночному, сказал:
– Воза приехали, ваше превосходительство.
Алексей Алексеевич кивнул головой и, вздрагивая от дремоты, вышел через калитку на площадь.
Площадь, пустая с вечера, теперь была заставлена возами, – поднятые оглобли их торчали, как лес после пожара. Распряженные лошади жевали сено, и слышались голоса проснувшихся крестьян. Предрассветный ветер пахнул навозцем, сенной трухой и дегтем. Алексей Алексеевич, ходя меж возов, после долгих расспросов отыскал, наконец, свои сто сорок восемь т «лег, стоявших на дальнем конце площади, у реки.
– Что, ребята, благополучно? – спросил генерал, подходя к своим.
Трое или четверо возчиков сняли шапки, один, ответил:
– Все слава богу, Алексей Алексеевич.
– Хорошо продадим – на водку получите.
– Благодарим покорно, – ответил тот же голос.
Генерал взлез на телегу и закурил папироску. Вчерашний задор соскочил с него, и продажа хлеба вовсе не казалась простой и веселой, к тому же от душной комнаты тошнило, болела голова и хотелось пить… Но генерал пересилил себя и в трактир не пошел, а дождался, когда откроют пекарню, и послал одного из возчиков купить горячего хлеба и молока.
«Расскажу Сонюрке, – думал он, – как я на возу молоко пил. Фантастично! Что же эти дураки купцы не идут, пора бы, совсем светло… А вдруг они ко всем подойдут, а ко мне не подойдут? Гм!»
Светало быстро. Лошади ржали, хотели валяться. Задвигался, разговорился народ.
Генерал, держа в одной руке калач, оглядывался, поджидал, стараясь придать себе равнодушный вид. Вдруг между возов появилась синяя чуйка – вчерашний парень… Алексей Алексеевич сразу ободрился и помахал чуйке калачом. Но парень, как будто не замечая генерала, заглядывал в чужие воза и сошелся со вчерашним землевладельцем из мужичков, принявшись о чем-то кричать и хлопотливо рыться в его возу.
Алексей Алексеевич огорчился таким невниманием, но решил ждать терпеливо. Солнце поднялось над крышами, и многие воза снялись с площади и уехали. Торг, очевидно, шел вовсю. Слышались пьяные голоса…
«Что за дьявольщина, почему ко мне не подходят?» – думал генерал и начал уже сердиться, вертясь на возу. Вдруг позади окликнул его деловитый голос:
– Послушайте, что продаете?..
Это говорил вчерашний парень и, морщась, пересыпал рожь из ладони в ладонь. Алексей Алексеевич опешил:
– Как что? Рожь!
– Разве это рожь, – сказал парень, бросая зерно в телегу, – ржишка, прошлогоднее гнилье…
– Гнилье, – закричал генерал, – сегодняшний урожай! Да вы смеетесь! Гнилье!
– Нам смеяться не время. Сорок семь копеечек от силы могу дать…
И, поправив картуз, он отошел, а генерал, дернув плечами, гневно отвернулся, прошипев:
– Нахал, мальчишка!..
Цена ржи на нынешнем базаре стояла шестьдесят три копейки за пуд (так сообщили генералу возчики, бегавшие слушать, как торгуются), отдать же по сорока семи значило потерять рублей пятьсот, вернее – подарить их этому нахалу прасолу. Воза продолжали разъезжаться, и Алексей Алексеевич все более гневался и недоумевал. Тогда подошел к нему вчерашний толстый прасол, подал жирные пальцы лопаткой и, не хваля, не хая, предложил сорок пять копеечек за пуд…
– Шестьдесят, – сказал генерал не глядя и добавил дрогнувшим голосом: – Эх ты, бессовестный!
Прасол развел руками и лениво отошел.
Долго не мог побороть гнева Алексей Алексеевич и, насупясь в седые усы, не глядел на окружающих. Когда же поднял глаза, мимо, не замечая его, проходил третий вчерашней знакомец – старик.
– Послушай, покупаешь… рожь? – спросил генерал. – За пятьдесят девять отдам…
– Это не цена, – не останавливаясь, проговорил старик, – цена сорок три копейки за твою рожь, барин…
– Дурак! – крикнул генерал. – Болван!
Воза развезли все, и на площади, усеянной объедками сена, остались одни гнилопятские, посреди которых на телеге сидел на людское посмешище генерал, сутулясь и поводя покрасневшими глазами. Дворянская фуражка его съехала набок, и коробом торчало запачканное серое пальто. По очереди подходили прасолы и, явно издеваясь, давали сорок, даже тридцать пять за пуд, а он не отвечал, выжидая, когда подвернется кто поближе, чтобы хоть ударить по морде обидчика.
Возчики стояли поодаль и смеялись; смеялись приказчики, выйдя на порог лавок; под колесами вертелись босоногие мальчишки, и по всей площади полетел слух о сердитом барине, которого травят прасолы и заставят чуть не даром отдать хлеб или везти домой, что еще более накладно и обидно.
Прасолов же подговорил купец Нил Потапыч Емельянов, который теперь и шел по площади в длиннополом сюртуке, надетом на ситцевую рубаху, широко расставляя ноги и еще шире улыбаясь. Подойдя к сердитому генералу, Нил Потапыч сдернул картуз с помазанных коровьим маслом кудрей своих, отнес его вбок и сказал с широким поклоном:
– С почтением Алексею Алексеевичу, поиграли дермом и за щеку, как говорится. Вели запрягать, даю пятьдесят пять копеечек с половиной…
– Вон! – вдруг побагровев, заревел генерал. – Не позволю, зарублю!.. – И, спрыгнув с телеги, трясясь и брызгая слюной, побежал к лошадям. – Мужики! мужики! негодяи! Запрягай! вали все в воду… к черту!..
– Что ты, что ты? – говорил Нил Потапыч, отступая. – Одурел человек!..
Алексей Алексеевич сам отвязывал лошадей, за недоуздки тянул их к возам и, подставляя мужикам кулаки под самый нос, кричал: «Запрягать! запрягать! запрягать!» Воза скоро зашевелились, и генерал заметался около них, хватал вожжи, кнутом бил лошадей по мордам, и все сто сорок восемь телег, скрипя и колыхаясь, понеслись под гору к речке…
Кричал генерал сначала басом, потом пронзительно и, наконец, замолк – порвался голос, и он только шептал:
– Вали в воду, подвертывай! – сам схватился за первый воз, рванул брезент, и с шумом зерно посыпалось в тихую реку.
Мужики захохотали и с криком опрокинули телегу колесами вверх… Подвозили еще и еще и перевертывали. На горке у дома собрался народ. Нил Потапыч стоял все еще без картуза, расставя в изумлении ноги и руки. Заголосила какая-то баба. Густым золотым слоем по всей речке плыло зерно. Долго глядел на реку Алексей Алексеевич, потом повернулся к народу и показал шиш.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
– Уйди, Павлина, пропади с моих глаз! – в отчаянии говорила Степанида Ивановна.
Павлина, хватая ее за платье, _ вопила:
– Я ли не старалась! Взгляни на меня, ягодка, глазочком погляди на меня, дуру!
– Я тебе вверилась, Павлина, хорошо ты меня отблагодарила.
Павлина ударилась головой о половицу и пуще принялась стонать.
– Разум отшибло! От сладкой пищи жиром я, окаянная, заплыла, огорчила свою благодетельницу!..
– Петухи ей понадобились, а зачем? Смеяться надо мной или денег выманивать? Ты бы сказала, я бы тебе просто денег дала…
– Ох, смерть пришла, ох, мочи моей нет! – причитывала баба.
– Уходи, Павлина, вон! – Генеральша повернулась на диванчике лицом к стене.
Произошел такой разговор потому, что вчера ночью обрушился не укрепленный подпорками свод и землей завалило всю галерею. Землекопы кобенились, уверяя, что это – чертова работа, и просили расчет. Им прибавили поденную плату и поставили ведро водки, с которой они напились влоск и завалились спать на Свиных Овражках, в густом папоротнике. Афанасий ходил их будить, не добудился, сам как-то нечаянно напился и, вернувшись, побил Павлину. На глупую бабу пала вся вина.
– Что за глупости придумала – петухов! – после молчания продолжала генеральша. – Не знаешь ничего, так и говори: ничего не знаю, ваше превосходительство. Наверно, и все сны твои дурацкие.
Павлина сидела на полу, пригорюнясь. С покрасневшего ее носа падали слезы. Вдруг она вскочила и ударила себя по бокам.
– Догадалась! Лопни мои глаза! Петухов-то надо купить неторгованных.
– Как неторгованных? – спросила Степанида Ивановна и с живостью спустила ноги на ковер.
– Неторгованный петух силу имеет, благодетельница, а торгованный есть суповая куря. Сколько спросили за птицу, столько за нее и давай. Слава тебе, господи, вспомнила. Пожалуйте денежек, я сейчас побегу…
– Ну, нет, – сказала Степанида Ивановна твердо, – хотя я вижу, в чем была ошибка, но денег тебе не дам, сама поеду и куплю.
Генеральша подробно расспросила, каким образом покупать петухов, где и когда. В это время вошел Афанасий и, прикрывая ладонью рот от винного духа, доложил, что генерал вернулся, прошел прямо в кабинет и никого к себе не пускает.
– Вонь какая от тебя, – сказала генеральша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83