Майкл отметил нечто странное:
кругом были только пожилые люди и дети, ни одного молодого лица, не считая
солдат, проносившихся мимо в грузовиках и на мотоциклах, и тех людей, у
которых были молодые лица, но старые глаза. Берлин был в трауре, потому
что его молодость умерла.
- Нам нужно доставить моего друга домой, - сказал Майкл Гюнтеру. - Я
ему обещал.
- Мне было приказано доставить вас в безопасное место. Именно туда я
и направляюсь.
- Пожалуйста, - проговорил Мышонок, голос у него дрожал. -
Пожалуйста... мой дом отсюда недалеко. Это в районе Темпельхоф, около
аэропорта. Я вам покажу дорогу.
- Сожалею, - сказал Гюнтер. - Мне было приказано...
Майкл положил руку Гюнтеру на шею. Гюнтер был хорошим попутчиком, и
Майкл не хотел с ним спорить, но и не собирался менять свои планы. - Я
меняю приказ. Мы поедем в безопасное место после того, как мой друг
попадет домой. Или делайте так сами, или дайте вожжи мне.
- Вы не знаете, какому подвергаетесь риску! - огрызнулся Дитц. - И, к
тому же, подвергаете нас! Из-за вас мы потеряли товарища!
- Тогда можете слезать и идти пешком, - сказал ему Майкл. - Давайте,
слезьте.
Дитц заколебался. Он тоже не был коренным жителем Берлина. Гюнтер
тихо сказал: - Дерьмо, - и хлопнул вожжами. - Ладно. Где в Темпельхофе?
Мышонок с радостью сказал ему адрес, и Майкл убрал руку с шеи
Гюнтера.
Почти перед указанным местом им стали попадаться разбомбленные
здания. Тяжелые американские бомбардировщики Б-17 и Б-42 сбросили здесь
свой груз, развалины иногда почти перекрывали улицы. Некоторые здания
теперь уже и вовсе нельзя было узнать - горы камня и дерева. Другие были
расколоты или с огромными брешами от взрывов бомб. Дымный туман низко
стелился по улицам. Здесь сумрак был еще гуще, в сумерках красное нутро
догоравших куч мусора светилось как огни подземного царства мертвых.
Они проехали совсем недавние руины, где местное население с мрачными
лицами и в мрачных одеждах копалось в развалинах. Языки пламени лизали
упавшие балки, пожилая женщина рыдала, а старик пытался ее успокоить. Под
покрывалами вдоль истрескавшейся мостовой были с немецкой аккуратностью
ровно уложены тела. - Убийцы! - крикнула пожилая женщина, но смотрела ли
она в небо или в сторону канцелярии Гитлера в сердце Берлина, Майкл не мог
определить. - Да накажет вас Бог, убийцы! - прокричала она, а потом опять
зарыдала, прикрыв лицо ладонями, не в силах вынести вида развалин.
Далее перед фургоном простиралась картина уничтожения. По обеим
сторонам улицы дома были взорваны, сожжены или просто разрушены. Слоями
висел дым, слишком густой, чтобы ветер мог его рассеять. В небо торчала
фабричная труба, но сама фабрика была словно бы раздавлена, как гусеница
под кованым башмаком. Развалины здесь совсем перекрыли улицу, так что
Гюнтеру пришлось искать другой путь к южной части Темпельхофа. Чуть
западнее яростно ревел огромный пожар, к небу вздымались красные языки.
Бомбы, должно быть, падали этой ночью, - подумал Майкл. Мышонок сидел,
осунувшийся, глаза у него были остекленелыми. Майкл хотел было коснуться
плеча маленького человечка, но отвел руку. Сказать для утешения было
нечего.
Гюнтер нашел названную Мышонком улицу и вскоре остановил фургон возле
дома с указанным номером.
Стоявшие ярусами дома были из красного кирпича. Пожара здесь не было,
зола остыла, ветер крутил ее у лица Мышонка, когда он слез с фургона и
встал там, где были ступени к входной двери.
- Это не тот! - сказал Мышонок Гюнтеру. Лицо его было гладким от
холодного пота. - Это не тот дом.
Гюнтер не отвечал.
Мышонок уставился на то, что прежде было его домом. Две стены и
большая часть перекрытий рухнули. Лестница была страшно изуродована и шла
по зданию наверх, как сломанный хребет. Возле обгоревшего по краям
пролома, где прежде была парадная дверь, располагался предупреждающий
знак: "Опасно! Проход запрещен!". На нем стояла печать инспектора по жилым
строениям нацистской партии. Мышонку ужасно захотелось рассмеяться. Боже
мой! - подумал он. Я прошел такой длинный путь, а мне запрещают войти в
собственный дом! Он увидел среди обломков дома осколки разбитой синей вазы
и вспомнил, что в ней когда-то стояли розы. Слезы стали жечь ему глаза.
- Луиза! - закричал он, и звук этого страшного крика заставил Майкла
вздрогнуть. - Луиза! Отзовись!
В поврежденном доме напротив, через улицу, открылось окно, из него
высунулся старик.
- Эй! - позвал он. - Кого вы ищите?
- Луизу Маусенфельд! Вы знаете, где она и дети?
- Все тела уже увезли, - сказал, пожав плечами, старик. Мышонок
никогда его раньше не видел, в той квартире прежде жила молодая пара. -
Пожар здесь был ужасный. Видите, как обгорели кирпичи? - Он для
выразительности постучал по одному из них.
- Луиза... две маленькие девочки... - Мышонок зашатался, мир,
жестокий Ад, закружился вокруг него.
- Муж ее тоже погиб, где-то во Франции, - продолжал старик. - Так
мне, по крайней мере, говорили. А вы - родственник?
Мышонок не смог произнести ни слова, но все же ответил: криком муки,
эхом отдавшимся между остатками стен. А потом, прежде чем Майкл успел
спрыгнуть с фургона и остановить его, Мышонок побежал по идущей зигзагом
лестничной клетке, обгоревшие ступени трещали у него под ногами. Майкл тут
же бросился за ним, в царство пепла и тьмы, и услышал, как старик
закричал: - Туда же нельзя! - а потом захлопнул окно.
Мышонок взбирался по лестнице. Левая нога у него провалилась на
гнилой ступеньке, он выдрал ее и продолжил подъем. - Стой! - крикнул
Майкл, но Мышонок не остановился. Лестничная клетка раскачивалась, кусок
ограждения неожиданно оторвался и слетел вниз в кучу обломков. Мышонок на
мгновение удержался, балансируя на краю, потом ухватился за перила с
другой стороны и стал подниматься дальше. Он добрался до следующего этажа,
примерно в пятнадцати футах над землей, и запнулся о груду обгоревших
балок, еле держащиеся доски заскрипели под ним. - Луиза! - закричал
Мышонок. - Это я! Я пришел домой! - Он вошел в анфиладу комнат, обрезанных
обрушением части строения, обнажившим имущество погибшей семьи: покрытую
золой печь, побитую посуду и случайно оставшуюся целой чашку, чудом
уцелевшую после сотрясения; то, что некогда было столом из сосновых
планок, теперь обгорело до ножек; каркас кресла, пружины торчали, как
вывалившиеся кишки; остатки обоев на стене, желтые, как пятна проказы, и
на них - светлые прямоугольники, где когда-то висели картины. Мышонок
прошел по маленьким комнатам, зовя Луизу, Карлу и Люсиль. Майкл не мог
остановить его, да и не было смысла пытаться сделать это. Он поднялся
вслед за ним и держался к нему поближе, чтобы попытаться успеть схватить
его, если он провалится сквозь пол. Мышонок вошел туда, где была гостиная,
в досках были прогоревшие места, где сверху падали горевшие обломки и
проваливались ниже. Кушетка, на которой любили сидеть Луиза и девочки,
теперь представляла собой путаницу обгоревших пружин. А пианино, свадебный
подарок от стариков Луизы, было абстракцией из клавиш и струн. Но целым
остался камин из белого кирпича, столько холодных вечеров согревавший
Мышонка с его семьей. Уцелел и книжный шкаф, хотя в нем осталось лишь
несколько книг. И его любимое кресло-качалка тоже выжило, хотя и сильно
обгорело. Оно было все там же, где он его оставил. И тут Мышонок глянул на
стену рядом с камином, и Майкл услышал, как он захрипел.
Мгновение Мышонок не шевелился, потом медленно прошел по трещавшему
полу и подошел к вставленному в остекленную рамку Железному Кресту -
награде сына.
Стекло в рамке треснуло. Не считая этого, Железный Крест не
пострадал. Мышонок снял рамку со стены, держа ее благоговейно, и прочитал
вписанное в удостоверение имя и дату смерти. Тело его задрожало, в глазах
мелькнуло безумие. На бледных щеках над грязной бородкой показались два
ярко-пунцовых пятна.
Мышонок запустил Железным Крестом в рамке в стену, осколки стекла
разлетелись по комнате. Медаль, упав на пол, издала легкий звон. Он тут же
кинулся к ней, схватил ее с пола и повернулся, с лицом, пунцовым от
ярости, чтобы выбросить ее в разбитое окно.
Рука Майкла поймала кулак Мышонка и крепко сжала его. - Нет, - твердо
сказал он, - не выбрасывай ее.
Мышонок недоверчиво уставился на него, он медленно моргал, его
мозговые шарики проскальзывали по смазке отчаяния. Он застонал, как ветер
в развалинах его дома. А потом Мышонок поднял другую руку, сжал ее в кулак
и двинул изо всех сил Майклу в челюсть. Голова Майкла метнулась назад, но
он не отпустил руку Мышонка, как не пытался и защищаться. Мышонок ударил
его второй раз, и третий. Майкл только смотрел на него, его зеленые глаза
горели, а из разбитой нижней губы просочилась капелька крови. Мышонок
завел кулак назад, чтобы ударить Майкла четвертый раз, но тут маленький
человечек заметил, что челюсть Майкла напряглась, готовая принять удар.
Все силы внезапно покинули Мышонка, мышцы его обмякли и ладонь раскрылась.
Он слабо шлепнул ладонью зеленоглазого по лицу, а потом рука у него упала,
глаза стали щипать слезы, колени подгибались. Он стал валиться на землю,
но Майкл удержал его.
- Я хочу умереть, - прошептал Мышонок. - Я хочу умереть. Я хочу
умереть. О, Боже, пожалуйста, дай мне...
- Вставай, - сказал ему Майкл. - Давай вставай.
Ноги Мышонка были как ватные. Ему хотелось на этот раз упасть и
лежать так, пока молот Бога-громовержца не сокрушит землю. Он ощутил запах
пороха от одежды другого человека, и этот горький аромат возродил в его
памяти каждый страшный миг той схватки в соснах. Мышонок стал вырываться
от Майкла и отшатнулся назад. - Не подходи ко мне! - закричал он. - Будь
ты проклят, не подходи ко мне!
Майкл ничего не сказал. Гроза подошла, и она должна прогреметь, чтобы
затем утихнуть.
- Убийца! - взвизгнул Мышонок. - Зверь! Я видел твое лицо там, в
деревьях. Я видел его, когда ты убивал тех людей! Немцев! Моих людей! Ты
пристрелил того мальчишку и даже глазом не моргнул!
- Не до моргания было! - сказал Майкл.
- Тебе это доставляло удовольствие! - продолжал свирепеть Мышонок. -
Тебе ведь нравится убивать, так?
- Нет. Не нравится.
- О, Боже... Иисусе... ты и меня тоже заставил убить. - Лицо Мышонка
исказилось. Он чувствовал, будто его выворачивало наизнанку от внутренних
позывов. - Тот молодой парень... Я его убил. Я убил его. Убил немца. О,
Боже мой! - Он оглядел изуродованную комнату, и ему показалось, что он
услышал крики своей жены и двух дочерей, они кричали, в то время как взрыв
бомбы возносил их до небес. Где я был, думал он, когда бомбардировщики
союзников сбрасывали смерть на самых любимых людей? У него даже не
сохранилось их фотографий, все его бумаги, его бумажник и фотокарточки
отобрали у него в Париже. Это было так жестоко, что он не удержался на
ногах и упал на колени. Он стал рыться в куче обгоревшего мусора, отчаянно
пытаясь найти хоть какую-то фотографию Луизы и детей.
Майкл тыльной стороной ладони вытер кровь с губы. Мышонок рылся среди
обломков во всех помещениях своей квартиры, но Железный Крест по-прежнему
держал в кулаке. - Что ты собираешься делать дальше? - спросил Майкл.
- Это все ты сделал. Ты. Твои союзники. Их бомбардировщики. Их
ненависть к Германии. Гитлер прав. Мир боится и ненавидит Германию. Я
думал, что он сумасшедший, но он оказался прав. - Мышонок копался все
глубже в обломках, фотокарточек не было, только пепел. Он обратил свой
взор к обгоревшим книгам и стал искать фотографии, которые, бывало, стояли
на полках. - Я предам тебя! Вот что я сделаю. Я предам тебя, а потом пойду
в церковь и вымолю прощение. Боже мой!.. Я убил немца. Я убил немца своими
собственными руками. - Он всхлипнул, и слезы потекли по его лицу. - Где
фотографии? Ну где же фотографии?
Майкл опустился на колени в нескольких футах от него. - Тебе нельзя
здесь оставаться.
- Здесь мой дом! - закричал Мышонок, с такой силой, что пустые
оконные рамы задрожали. Глаза его покраснели и запали в орбиты. - Я здесь
жил, - сказал он, на этот раз шепотом, сквозь комок в горле.
- Теперь здесь никто не живет, - Майкл встал. - Гюнтер ждет. Пора
ехать.
- Ехать? Куда ехать? - Он был словно тот русский пленный, который не
видел смысла в побеге. - Ты - британский шпион, а я - гражданин Германии.
Боже мой... зачем я позволил уговорить себя на такое! У меня душа горит.
О, Господи, прости меня!
- Именно из-за Гитлера упали те бомбы, которые уничтожили твою семью,
- сказал Майкл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
кругом были только пожилые люди и дети, ни одного молодого лица, не считая
солдат, проносившихся мимо в грузовиках и на мотоциклах, и тех людей, у
которых были молодые лица, но старые глаза. Берлин был в трауре, потому
что его молодость умерла.
- Нам нужно доставить моего друга домой, - сказал Майкл Гюнтеру. - Я
ему обещал.
- Мне было приказано доставить вас в безопасное место. Именно туда я
и направляюсь.
- Пожалуйста, - проговорил Мышонок, голос у него дрожал. -
Пожалуйста... мой дом отсюда недалеко. Это в районе Темпельхоф, около
аэропорта. Я вам покажу дорогу.
- Сожалею, - сказал Гюнтер. - Мне было приказано...
Майкл положил руку Гюнтеру на шею. Гюнтер был хорошим попутчиком, и
Майкл не хотел с ним спорить, но и не собирался менять свои планы. - Я
меняю приказ. Мы поедем в безопасное место после того, как мой друг
попадет домой. Или делайте так сами, или дайте вожжи мне.
- Вы не знаете, какому подвергаетесь риску! - огрызнулся Дитц. - И, к
тому же, подвергаете нас! Из-за вас мы потеряли товарища!
- Тогда можете слезать и идти пешком, - сказал ему Майкл. - Давайте,
слезьте.
Дитц заколебался. Он тоже не был коренным жителем Берлина. Гюнтер
тихо сказал: - Дерьмо, - и хлопнул вожжами. - Ладно. Где в Темпельхофе?
Мышонок с радостью сказал ему адрес, и Майкл убрал руку с шеи
Гюнтера.
Почти перед указанным местом им стали попадаться разбомбленные
здания. Тяжелые американские бомбардировщики Б-17 и Б-42 сбросили здесь
свой груз, развалины иногда почти перекрывали улицы. Некоторые здания
теперь уже и вовсе нельзя было узнать - горы камня и дерева. Другие были
расколоты или с огромными брешами от взрывов бомб. Дымный туман низко
стелился по улицам. Здесь сумрак был еще гуще, в сумерках красное нутро
догоравших куч мусора светилось как огни подземного царства мертвых.
Они проехали совсем недавние руины, где местное население с мрачными
лицами и в мрачных одеждах копалось в развалинах. Языки пламени лизали
упавшие балки, пожилая женщина рыдала, а старик пытался ее успокоить. Под
покрывалами вдоль истрескавшейся мостовой были с немецкой аккуратностью
ровно уложены тела. - Убийцы! - крикнула пожилая женщина, но смотрела ли
она в небо или в сторону канцелярии Гитлера в сердце Берлина, Майкл не мог
определить. - Да накажет вас Бог, убийцы! - прокричала она, а потом опять
зарыдала, прикрыв лицо ладонями, не в силах вынести вида развалин.
Далее перед фургоном простиралась картина уничтожения. По обеим
сторонам улицы дома были взорваны, сожжены или просто разрушены. Слоями
висел дым, слишком густой, чтобы ветер мог его рассеять. В небо торчала
фабричная труба, но сама фабрика была словно бы раздавлена, как гусеница
под кованым башмаком. Развалины здесь совсем перекрыли улицу, так что
Гюнтеру пришлось искать другой путь к южной части Темпельхофа. Чуть
западнее яростно ревел огромный пожар, к небу вздымались красные языки.
Бомбы, должно быть, падали этой ночью, - подумал Майкл. Мышонок сидел,
осунувшийся, глаза у него были остекленелыми. Майкл хотел было коснуться
плеча маленького человечка, но отвел руку. Сказать для утешения было
нечего.
Гюнтер нашел названную Мышонком улицу и вскоре остановил фургон возле
дома с указанным номером.
Стоявшие ярусами дома были из красного кирпича. Пожара здесь не было,
зола остыла, ветер крутил ее у лица Мышонка, когда он слез с фургона и
встал там, где были ступени к входной двери.
- Это не тот! - сказал Мышонок Гюнтеру. Лицо его было гладким от
холодного пота. - Это не тот дом.
Гюнтер не отвечал.
Мышонок уставился на то, что прежде было его домом. Две стены и
большая часть перекрытий рухнули. Лестница была страшно изуродована и шла
по зданию наверх, как сломанный хребет. Возле обгоревшего по краям
пролома, где прежде была парадная дверь, располагался предупреждающий
знак: "Опасно! Проход запрещен!". На нем стояла печать инспектора по жилым
строениям нацистской партии. Мышонку ужасно захотелось рассмеяться. Боже
мой! - подумал он. Я прошел такой длинный путь, а мне запрещают войти в
собственный дом! Он увидел среди обломков дома осколки разбитой синей вазы
и вспомнил, что в ней когда-то стояли розы. Слезы стали жечь ему глаза.
- Луиза! - закричал он, и звук этого страшного крика заставил Майкла
вздрогнуть. - Луиза! Отзовись!
В поврежденном доме напротив, через улицу, открылось окно, из него
высунулся старик.
- Эй! - позвал он. - Кого вы ищите?
- Луизу Маусенфельд! Вы знаете, где она и дети?
- Все тела уже увезли, - сказал, пожав плечами, старик. Мышонок
никогда его раньше не видел, в той квартире прежде жила молодая пара. -
Пожар здесь был ужасный. Видите, как обгорели кирпичи? - Он для
выразительности постучал по одному из них.
- Луиза... две маленькие девочки... - Мышонок зашатался, мир,
жестокий Ад, закружился вокруг него.
- Муж ее тоже погиб, где-то во Франции, - продолжал старик. - Так
мне, по крайней мере, говорили. А вы - родственник?
Мышонок не смог произнести ни слова, но все же ответил: криком муки,
эхом отдавшимся между остатками стен. А потом, прежде чем Майкл успел
спрыгнуть с фургона и остановить его, Мышонок побежал по идущей зигзагом
лестничной клетке, обгоревшие ступени трещали у него под ногами. Майкл тут
же бросился за ним, в царство пепла и тьмы, и услышал, как старик
закричал: - Туда же нельзя! - а потом захлопнул окно.
Мышонок взбирался по лестнице. Левая нога у него провалилась на
гнилой ступеньке, он выдрал ее и продолжил подъем. - Стой! - крикнул
Майкл, но Мышонок не остановился. Лестничная клетка раскачивалась, кусок
ограждения неожиданно оторвался и слетел вниз в кучу обломков. Мышонок на
мгновение удержался, балансируя на краю, потом ухватился за перила с
другой стороны и стал подниматься дальше. Он добрался до следующего этажа,
примерно в пятнадцати футах над землей, и запнулся о груду обгоревших
балок, еле держащиеся доски заскрипели под ним. - Луиза! - закричал
Мышонок. - Это я! Я пришел домой! - Он вошел в анфиладу комнат, обрезанных
обрушением части строения, обнажившим имущество погибшей семьи: покрытую
золой печь, побитую посуду и случайно оставшуюся целой чашку, чудом
уцелевшую после сотрясения; то, что некогда было столом из сосновых
планок, теперь обгорело до ножек; каркас кресла, пружины торчали, как
вывалившиеся кишки; остатки обоев на стене, желтые, как пятна проказы, и
на них - светлые прямоугольники, где когда-то висели картины. Мышонок
прошел по маленьким комнатам, зовя Луизу, Карлу и Люсиль. Майкл не мог
остановить его, да и не было смысла пытаться сделать это. Он поднялся
вслед за ним и держался к нему поближе, чтобы попытаться успеть схватить
его, если он провалится сквозь пол. Мышонок вошел туда, где была гостиная,
в досках были прогоревшие места, где сверху падали горевшие обломки и
проваливались ниже. Кушетка, на которой любили сидеть Луиза и девочки,
теперь представляла собой путаницу обгоревших пружин. А пианино, свадебный
подарок от стариков Луизы, было абстракцией из клавиш и струн. Но целым
остался камин из белого кирпича, столько холодных вечеров согревавший
Мышонка с его семьей. Уцелел и книжный шкаф, хотя в нем осталось лишь
несколько книг. И его любимое кресло-качалка тоже выжило, хотя и сильно
обгорело. Оно было все там же, где он его оставил. И тут Мышонок глянул на
стену рядом с камином, и Майкл услышал, как он захрипел.
Мгновение Мышонок не шевелился, потом медленно прошел по трещавшему
полу и подошел к вставленному в остекленную рамку Железному Кресту -
награде сына.
Стекло в рамке треснуло. Не считая этого, Железный Крест не
пострадал. Мышонок снял рамку со стены, держа ее благоговейно, и прочитал
вписанное в удостоверение имя и дату смерти. Тело его задрожало, в глазах
мелькнуло безумие. На бледных щеках над грязной бородкой показались два
ярко-пунцовых пятна.
Мышонок запустил Железным Крестом в рамке в стену, осколки стекла
разлетелись по комнате. Медаль, упав на пол, издала легкий звон. Он тут же
кинулся к ней, схватил ее с пола и повернулся, с лицом, пунцовым от
ярости, чтобы выбросить ее в разбитое окно.
Рука Майкла поймала кулак Мышонка и крепко сжала его. - Нет, - твердо
сказал он, - не выбрасывай ее.
Мышонок недоверчиво уставился на него, он медленно моргал, его
мозговые шарики проскальзывали по смазке отчаяния. Он застонал, как ветер
в развалинах его дома. А потом Мышонок поднял другую руку, сжал ее в кулак
и двинул изо всех сил Майклу в челюсть. Голова Майкла метнулась назад, но
он не отпустил руку Мышонка, как не пытался и защищаться. Мышонок ударил
его второй раз, и третий. Майкл только смотрел на него, его зеленые глаза
горели, а из разбитой нижней губы просочилась капелька крови. Мышонок
завел кулак назад, чтобы ударить Майкла четвертый раз, но тут маленький
человечек заметил, что челюсть Майкла напряглась, готовая принять удар.
Все силы внезапно покинули Мышонка, мышцы его обмякли и ладонь раскрылась.
Он слабо шлепнул ладонью зеленоглазого по лицу, а потом рука у него упала,
глаза стали щипать слезы, колени подгибались. Он стал валиться на землю,
но Майкл удержал его.
- Я хочу умереть, - прошептал Мышонок. - Я хочу умереть. Я хочу
умереть. О, Боже, пожалуйста, дай мне...
- Вставай, - сказал ему Майкл. - Давай вставай.
Ноги Мышонка были как ватные. Ему хотелось на этот раз упасть и
лежать так, пока молот Бога-громовержца не сокрушит землю. Он ощутил запах
пороха от одежды другого человека, и этот горький аромат возродил в его
памяти каждый страшный миг той схватки в соснах. Мышонок стал вырываться
от Майкла и отшатнулся назад. - Не подходи ко мне! - закричал он. - Будь
ты проклят, не подходи ко мне!
Майкл ничего не сказал. Гроза подошла, и она должна прогреметь, чтобы
затем утихнуть.
- Убийца! - взвизгнул Мышонок. - Зверь! Я видел твое лицо там, в
деревьях. Я видел его, когда ты убивал тех людей! Немцев! Моих людей! Ты
пристрелил того мальчишку и даже глазом не моргнул!
- Не до моргания было! - сказал Майкл.
- Тебе это доставляло удовольствие! - продолжал свирепеть Мышонок. -
Тебе ведь нравится убивать, так?
- Нет. Не нравится.
- О, Боже... Иисусе... ты и меня тоже заставил убить. - Лицо Мышонка
исказилось. Он чувствовал, будто его выворачивало наизнанку от внутренних
позывов. - Тот молодой парень... Я его убил. Я убил его. Убил немца. О,
Боже мой! - Он оглядел изуродованную комнату, и ему показалось, что он
услышал крики своей жены и двух дочерей, они кричали, в то время как взрыв
бомбы возносил их до небес. Где я был, думал он, когда бомбардировщики
союзников сбрасывали смерть на самых любимых людей? У него даже не
сохранилось их фотографий, все его бумаги, его бумажник и фотокарточки
отобрали у него в Париже. Это было так жестоко, что он не удержался на
ногах и упал на колени. Он стал рыться в куче обгоревшего мусора, отчаянно
пытаясь найти хоть какую-то фотографию Луизы и детей.
Майкл тыльной стороной ладони вытер кровь с губы. Мышонок рылся среди
обломков во всех помещениях своей квартиры, но Железный Крест по-прежнему
держал в кулаке. - Что ты собираешься делать дальше? - спросил Майкл.
- Это все ты сделал. Ты. Твои союзники. Их бомбардировщики. Их
ненависть к Германии. Гитлер прав. Мир боится и ненавидит Германию. Я
думал, что он сумасшедший, но он оказался прав. - Мышонок копался все
глубже в обломках, фотокарточек не было, только пепел. Он обратил свой
взор к обгоревшим книгам и стал искать фотографии, которые, бывало, стояли
на полках. - Я предам тебя! Вот что я сделаю. Я предам тебя, а потом пойду
в церковь и вымолю прощение. Боже мой!.. Я убил немца. Я убил немца своими
собственными руками. - Он всхлипнул, и слезы потекли по его лицу. - Где
фотографии? Ну где же фотографии?
Майкл опустился на колени в нескольких футах от него. - Тебе нельзя
здесь оставаться.
- Здесь мой дом! - закричал Мышонок, с такой силой, что пустые
оконные рамы задрожали. Глаза его покраснели и запали в орбиты. - Я здесь
жил, - сказал он, на этот раз шепотом, сквозь комок в горле.
- Теперь здесь никто не живет, - Майкл встал. - Гюнтер ждет. Пора
ехать.
- Ехать? Куда ехать? - Он был словно тот русский пленный, который не
видел смысла в побеге. - Ты - британский шпион, а я - гражданин Германии.
Боже мой... зачем я позволил уговорить себя на такое! У меня душа горит.
О, Господи, прости меня!
- Именно из-за Гитлера упали те бомбы, которые уничтожили твою семью,
- сказал Майкл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97