Неуважение проявили - раз, назначенного им командующего сместили -
два, о здоровье престолонаследника не заботились - три... И главное,
что, если вы молодец, то принц, следовательно, идиот. А такого в
природе не бывает.
Лайонел только развел руками.
- Но ведь есть же умные люди, которые поймут, как все было на
самом деле. Всем известно, чем закончился поход принца за реку.
Рейвен его перебил:
- Значит, вину за этот поход свалят на кого-нибудь другого,
например, на Деррика. Очень, знаете ли, удобно: мертвые не возражают.
А барон Герберт промолчит, ему жена в два счета объяснит, как все на
самом деле было, и будет потом почтенный муж жаловаться своему
племяннику и избранным друзьям на королевскую несправедливость.
Тихонько так жаловаться, и жалобы жареным мясом заедать, чтобы еще раз
не выскочили.
Лайонел просто побелел.
- Слушайте, Рейвен, но неужели вы, при вашем положении, не сможете
правдиво описать события? Неужели не сможете рассказать так, чтобы вас
услышали? - И закончил упавшим голосом: - Я уже начал считать вас
своим другом...
"Красивый мальчик," - подумал Рейвен, постукивая по столу
пальцами. - "Какие задатки, право! Интересно, что с ним будет, когда
он вырастет? Это ведь вам не прямолинейный маршал Дэниел! И если он не
загонит в себя поглубже гордость, честолюбие, честность, то сидеть ему
в тюрьме, и это в лучшем случае. Впрочем, он может стать герцогом
Каринтийским, новые государства именно такие люди и основывают. Смешно
подумать, но он похож на Гельмунда в молодости. Да-да, именно на
Гельмунда, а вовсе не на Дэна. Только вот какой мерзостью Гельмунд
кончил..." А вслух сказал:
- Знаете, а вы меня расстрогали. На самом деле, эту дружбу я бы
хотел продолжить. Тем более, что вам нужно развивать некоторые
имеющиеся способности. А что касается положения... В положении только
женщины находятся, да и то не особо часто. А я сейчас нахожусь в замке
Корвилль и подсчитываю доходы от собственного поместья. Здесь ни меня
ни Дэна нет и быть не может.
Потом пронаблюдал за выражением лица Лайонела. И продолжил:
- Если вы так презираете придворных, то какая вам разница, кого в
конечном итоге они назовут победителем? Что бы там ни говорили, но все
эти горожане: кузнецы, плотники, ткачи, все, до последнего
подметальщика улиц, будут помнить, кто вместе с ними стоял под
стрелами. А презирать можно и стоя на коленях. Это ведь, понимаете ли,
целая наука - убеждать вышестоящих в своей лояльности, врать, даже не
краснея от стыда, и продолжать делать то, что считаешь правильным.
Лайонел разглядывал носки своих сапог.
- Но неужели нет никакого другого пути?
- Почему же, есть. Можно любой ценой заставить признать свой
подвиг, только Его Величество героев не любит. И вам дадут
какой-нибудь почетный знак и спровадят, скажем, в глухую дыру на
восточную границу, или на должность прево в каком-нибудь городишке
вроде того самого Эстера. Или просто отошлют со службы батюшке в
подмогу. Да и принц вас тогда просто возненавидит, а у принцев, знаете
ли, есть такая неприятная особенность: они имеют свойство со временем
становиться королями. А в Кариссу пришлют какого-нибудь идиота.
Воцарилась тишина, и в ней особенно резко прозвучала фраза:
- Хорошо у тебя получается, Рей. Только я бы это назвал философией
безмолвия. Она очень хорошо прячет желание постоянно оставаться в
стороне. Ты тут помянул одну неприятную привычку принцев: становиться
королями. Так почему же ты сам не стал королем, такой могучий и мудрый
и способный исправить все ошибки?
- Ох! - сказал Рейвен, даже не пытаясь скрыть удивления. - Эк тебя
из крайности в крайность мотает. Подумать только, это говорит человек,
который совсем недавно считал, что король всегда прав. Зато как это
будет выглядеть: таинственный бастард и воскресший маршал затевают
мятеж против короны и призывают всех честных рыцарей к ним
присоединиться. Романтика! Ладно, решено, с рассветом поднимай
пограничников и идем на Илвит, брать принца живым. Только надо сначала
решить: нужна ли нам королевская корона или хватит герцогской.
Дэниел вскочил.
- Ты издеваешься?
- На дурацкие вопросы следуют дурацкие ответы. Неужели ты
считаешь, что мой братец преподнесет мне собственную корону на
блюдечке? случаи в истории уже были: Ральф Кровавый, например, которым
до сих пор младенцев пугают. Правда, забывают сообщить, что половина
ныне действующих законов издана именно им, притом, наиболее разумная
половина. Не забудь еще, что господа придворные отнюдь не захотят
расставаться со своими привилегиями. Значит, по самым примерным
подсчетам, придется казнить человек двести. Сразу. Герберта, кстати,
тоже. Радужная перспектива, правда? Можно, впрочем, создать
справедливое государство в отдельно взятой области, в Каринтии,
например. Гельмунд в свое время тоже этого хотел. А ты не помнишь, кто
был тот дворянин, честный, справедливый, исполненный чувства долга,
который Гельмунду это сделать помешал? И совершенно правильно помешал,
надо сказать.
На Дэниела было жалко смотреть.
- Значит, ты утверждаешь, что справедливости вообще не существует?
- Нет, почему же, существует. На небе. Да и то только в некоторых
областях.
Рейвен слегка задумался.
- Знаешь, Дэн, тебе стоит быть проще. Не надо пробовать все стены
головой, чтобы оценить их прочность. Просто стань водой. Тонкий поток
всегда найдет себе дорогу сквозь любую запруду. Это вовсе не философия
безмолвия, это одно из состояний души: движение по избранному пути,
когда над тобой, по сути, властны только боги. Впрочем, мне это тебе
все равно не объяснить, ты даже рун не знаешь.
В этот момент в дверь постучали, и разговор прервался. Сэферт,
оруженосец Лайонела, несмотря на разрешение, входить не спешил и делал
от двери капитану Ральфу какие-то знаки. Ральф извинился и вышел с ним
в коридор. Вышел один человек, а вернулся другой. На лице прежде
невозмутимого воина застыла маска боли. Он подошел к Рейвену и сказал,
стараясь не глядеть тому в глаза:
- Она не пережила этой ночи.
Рейвен встал. Губы его шевелились, будто он хотел что-то сказать,
но не мог. Потом повернулся к Дэниелу и вымолвил:
- Власть, корона, справедливость... Безмолвие... Пыль все это,
Дэн! Мы трепемся, а эти гады продолжают убивать. - И вышел. Вид при
этом у него был такой, как будто он постарел на десять лет сразу. В
комнате воцарилась похоронная тишина.

С самого утра Дэниел неприкаянно бродил по коридорам цитадели. Его
одолевали неспокойные мысли, роились в голове и жужжали, как рой диких
пчел. И так же больно жалили. Нет, дело было вовсе не в том, что
сказал Рейвен. Ничего он не открыл нового. Представление об истинной
ценности чувств и деяний в королевстве Дэниел имел с самого начала,
просто внимания на это не обращал, считал, что несправедливость его
никогда не коснется. Нет, это сам он пребывал в безмолвии, потому что
косвенно помогал эту самую несправедливость творить. Рейвен-то как раз
занимался своим делом, найдя способ минимально соприкасаться с такими
атрибутами внешнего мира, как богатство и власть. И теперь, когда
королевству угрожали враги настоящие, а не придуманные, от него одного
было больше толку, чем могло бы получиться от десятка сколь угодно
безупречных рыцарей. Таких, каким был маршал Дэниел.
Да, именно был. Теперь Дэниел, наблюдавший мир под другим углом,
просто не мог представить себя на старом месте. В прошлой, такой
далекой нынче жизни, он не привык забегать вперед, строить какие-то
планы на будущее. Теперь же эти самые планы просто не из чего было
строить. Мечты вернуть себе прежнее положение, доверие, звание
рассеялись как дым, смылись кровью болезненных открытий. А полностью
сменить лицо и начать жизнь в новой роли... Да нет, в сорок лет это
было уже поздно. Что же оставалось? А оставалась пустота, болезненная,
никакая пустота. И где-то на дне этой пустоты теплилась мысль,
непонятно, то ли оставшаяся от Дэниела-рыцаря, то ли принадлежавшая
уже Свободному воину.
Враг еще не был добит. Белая крылатая дрянь по-прежнему змеилась
над Сарголом. Где-то там лежал таинственный камень, который помог
врагу обрести силу. И поднималась в груди ненависть, ненависть и гнев.
Праведный гнев... Слово-то какое, высокое и красивое, словно
взятое из романа о благородных несгибаемых героях, готовых на все,
лишь бы спасти собственную страдающую страну. А ведь, читая подобные
книги, он сам верил в эту чушь. Когда-то верил.
Так что, не было никакого праведного гнева. И "священного желания
мести". Просто враг был подлым, злым, могущественным, но в то же время
не был ни бесчисленным, ни непобедимым. Прав оказался Рейвен, что-бы
победить этого врага, требовалось его в первую очередь разгадать. И
можно было попытаться сделать это в одиночку, положившись на воинскую
удачу. Во всяком случае, попробовать. И, если погибнуть, то принести
наибольший ущерб.
Дэниел не знал, какое из чувств диктовало такое решение. Скорее
всего, это была новорожденная мстительность, не успевшая пока покинуть
люльку и стать всесокрушающей силой. А может, хотя Дэниел и не хотел
себе в этом признаваться, его вело то самое чувство долга, ссылки на
которое часто встречались в тех же романах. Только вот его, наверное,
переводить в красивости и списывать со счетов не следовало. Ведь долг
бывает не только перед абстрактным понятием государства. Нет, Дэниел
считал, что очень многое задолжал простым каринтийцам, вставшим в
ополчение, пограничным воинам, погибшему при штурме Валдону и той
девчонке, дочери Ральфа, имени которой он так и не узнал. И если
лучшие из них станут смотреть на мир молочно-синими глазами, а
остальные в собственном городе превратятся в рабов, боязливо
вздрагивающих при одном виде всадника в черном...
Чтобы убить змею, ей отрывают голову, даже если эта змея крылатая.
А головой змеи, прибежищем непонятной силы, судя по невнятным
объяснениям Рейвена, был саргольский камень. Дэниел очень жалел
теперь, что тогда, после совета, вытряс из Рейвена всего лишь
несколько фраз. Сейчас же идти расспрашивать его было бессмысленно.
Рейвен и в хорошем-о настроении не любил объяснять вещи, которые
считал для себя очевидными, а уж в таком... И Дэниел отправился в
замковую библиотеку.
Если бы дело происходило в сказке или рыцарском романе, он
немедленно обнаружил бы среди кипы ненужных бумаг какую-нибудь книгу,
содержащую все ответы сразу: был бы там и подробнейший рассказ о
саргольском камне, и описание волшебного меча или заклинания, которым
черных рыцарей можно было бы уничтожать без счета... Только вот беда,
жизнь уже перестала быть прекрасной рыцарской сказкой и таких радостей
преподносить не спешила. Просидев в библиотеке целых полдня, Дэниел
обнаружил только многочисленные родословные, приказы от высочайшего
имени и различные расписки и счета. Даже в трижды и четырежды
прочитанных им хрониках Саргол упоминался редко, а уж про камень и
вовсе речи не шло. Дэниел уже с отчаяния начал перебирать старые
гербовники и планы крепостей. Но, взяв в руки план Саргола, он чуть не
подскочил на месте. Одно из внутренних зданий цитадели имело форму
креста. А ведь последние слова Гельмунда можно было понять и так:
"...это крестообразное здание в Сарголе. Там можно получить
бессмертие..."
Получить бессмертие - значило стать таким, как трандальцы, пройти
тот самый, упомянутый Рейвеном, ритуал. А для проведения ритуала они
вполне могли использовать камень, раз уж он обладал такой силой.
Значит, не исключено, что камень находился там, притом, с самого
начала, иначе зачем внутри крепости строить здание такой странной
формы? Сам Дэниел во время своих визитов в Саргол принимал его за
несколько пристроенных друг к другу складов. Но здесь, на плане, оно
было отмечено цельным. А план, судя по пометке писца, составлялся еще
при Германе Завоевателе. Ну, что ж, был только один путь проверить
догадку: пойти и посмотреть. А почему бы и нет?
Дэниел задумался. Сейчас, в общей сутолоке, проникнуть в Саргол
было наверняка легко, прикинувшись одним из воинов разбитой армии.
Конечно, для трандальцев эти самые Свободные воины враги, но разве мог
об этом знать каждый мелкий барон, нанимавший людей? Наемник, он и
есть наемник, главное, чтоб дрался. А прикинуться своим среди простых
воинов Дэниел, пожалуй, смог бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24