С тех пор, жители деревни необычайно возгордились, честью им оказанною, но соседи их с тех пор, деревушку эту иначе как Пердунами, не зовут. Как-то обиделись местные жители на соседей, и пошли жаловаться барону, но барон смеялся так, что помер от сердечной судороги. Вот так и прославилась эта деревня на все королевство. Аттону, эту историю рассказал бедный странник, в одной из таверн по дороге в Тарр. Аттон не поверил ему, но, однажды, направляясь по делам в Рифлер, специально заехал туда, и убедился что странник не солгал, все события, тщательно пересказанные ему гордыми старожилами, действительно происходили. А еще, росла в окрестностях деревни огромная секвойя, высотой в две стрелы, и возрастом старше Империи. Местные, дерево это иначе, как « Большая Мать » не называли. Они хоронили рядом с ним своих умерших, и в праздники приходили к исполину петь и танцевать. Вот под этим деревом, и было назначена у Аттона встреча.
Правда, ничего хорошего, от этой встречи он не ждал. Более того, он был уверен, что Мерриз просто не придет. Судя, по тому, что произошло с ним. Правитель Аведжии сказал правду. Он, со своим знанием истины, оказался никому не нужным. Более того, он стал опасен и его попытались убить. Но он смог отбиться и уйти. Удастся ли это монаху, он не знал. Впрочем, в Обители могли расценить все по-другому, и тогда Мерриз становился его врагом. Такое Аттон тоже допускал… У монахов Обители были свои взгляды на жизнь.
Аттон пережевывал жесткое соленое мясо и запивал водой. Где-то там, далеко остался родной ему Норк. Чистые, выложенные камнем дороги. Теплые таверны через каждую стелу. И не надо думать о том, где сегодня придется ночевать. Не надо следить за каждым своим шагом и тревожно вслушиваться в тишину. Не надо охотится, чтобы не умереть с голоду. Не надо… Не надо об этом думать.
80
Грязный, тощий юноша, со спутанными космами волос полз, вжимаясь израненным телом в холодную вязкую землю. Где-то в отдалении, за разрушенной крепостей стеной, перекрикивались охотники. Словно помогая ему спастись, со стороны озер пополз низкий туман, небо затянулось, скрыв беспощадную луну, закапал дождь. Поеживаясь от страха и холода, юноша спрятался за гору щебня у подножия одной из сторожевых башен, и принялся обдумывать планы спасения.
Со дня, когда он узнал о смерти брата, прошло совсем не много времени. Ему казалось, что он успеет подготовиться к неизбежному, но времени оказалось слишком мало. Он даже не успел уехать из Тарра. Хотя знал, что с того самого дня, как эта аведжийская сука залезла в постель к его отцу, жизнь всей королевской семьи находится в опасности.
Он не любил отца. Не любил за вечные пьянки и за то, что Венцель, будучи умным человеком, предпочитал изображать из себя последнего идиота. Он часто ссорился с отцом, и в конце концов, сбежал сюда, в Тарр. Он пытался наводить порядок, вешал своей волей дворян, из тех, что бессовестно крали отпущенные на армию деньги. Судил землевладельцев, за варварское обращение с крестьянами. Возводил плотины, строил школы и мостил дороги. Потом было нападение прайдов, и он лично возглавил отряды оборонявшихся горожан, в то время, как хваленая королевская армия, в главе с маркизами-вырожденцами, ловила в лесах свой собственный хвост. А теперь… Дворянство отвернулось от него, его предала собственная гвардия. Жалкие, трусливые людишки… Великий Герцог лишь только показался на границах Бадболя, а они все уже готовы лизать аведжийским свиньям задницы.
Отец… Отец…
Юноша, прижавшись щекой к холодному мокрому щебню, вслушивался в малейший шорох. Вот где-то на стене, послышались шаги. Появилось пятно света от масляного фонаря. Он вытащил из-за пазухи дорогой, изукрашенный драгоценными камнями кинжал, и приготовился… Прямо перед ним, на землю спрыгнул плечистый, бородатый мужчина с мечом в одной руке и фонарем в другой. Он посветил перед собой, в углубление в стене и сипло заорал:
— Он здесь, мать вашу… Полз на брюхе… Не далеко уполз…
Со стороны замка послышался топот бегущих. Юноша, выставив перед собой кинжал, вскочил и побежал, что есть сил, к мосту через оборонительный ров. Но не добежав каких-нибудь пятидесяти шагов, поскользнулся на гладком камне и упал. Боль от удара была настолько сильной, что юноша взвыл, выдавая своё местоположение. Он попытался встать, но в лодыжку словно воткнули раскаленный гвоздь. Тогда он заплакал, но не от боли, а от обиды. Ему было обидно за себя, за то что он, Манфред, принц Боравский, герцог Тарра, вынужден бежать по собственному городу, спасаясь от наемных убийц, и некому за него заступиться. Жители города, для которых он столько сделал, вряд ли даже задумаются о том, стоит ли выходить на улицу, когда там кого-то убивают.
Охотники услышали его крик. Сквозь слезы Манфред видел в отблесках фонарей бегущие фигуры. Он сжал покрепче кинжал, и смахнул рукой влагу с глаз. Ему не хотелось умирать. Очень не хотелось умирать…
Первый же бандит легко выбил ногой кинжал, и размахнувшись, ударил его эфесом меча по голове. Манфред упал, захлебываясь кровью.
— Ну что, кончаем?
— Нет…
— Нет?
Манфред с трудом приподнял голову. Над ним покачивались пятна фонарей и поэтому он не мог разглядеть лиц охотников. Лишь, где-то высоко порой поблескивали глаза.
— Он нужен мне живым…
— Но это… Приказали же, того…
— Того… Болван. Сколько ты сам проживешь после того, как заберешь деньги? День? Два? А так, еще поторгуемся…. Птица важная, не купец какой… Целый Принц…
Наемники заржали. Манфред немного успокоился, когда понял, что сейчас его не убьют. По в дальнейшем… Конечно же, его спрячут, перевезут куда-нибудь… Может, покалечат… Но он убежит, убежит при первом же удобном случае, а потом рассчитается, за себя, за брата… Его размышления прервал сильнейший удар по голове.
81
Аттон шел через лес, и не думал о весне. Он не думал об источающих благоухание цветах, и не радовался теплому, яркому солнцу. С каждым днем, проведенным у корней огромного дерева, его все больше охватывало безразличие и непонятная тоска. Припасы заканчивались. Теперь он не имел за своей спиной поддержки самых богатых людей Лаоры, и ему приходилось экономить каждый карат. Но дни шли за днями, монах не появлялся, и все очевиднее становилось то, что он не придет.
«Еще один день… Один день» — Думал Аттон, целясь из лука в большую серую птицу. Вечером, отойдя шагов на двадцать от огромного дерева, он жарил на костре мясо и безразлично смотрел в огонь.
« Завтра я пойду один… » — Он достал нож принялся за еду.
— С каких пор ты начал говорить сам с собою? — Аттон вскочил, выхватывая меч. Прямо перед ним, в двух шагах стоял Мерриз. За спиной монаха темнели две фигуры в клобуках. Мерриз стоял, чуть опустив голову, и в его снежно-белых распущенных волосах играли отблески костра.
— Ты изменился, монах… Поседел… — Аттон отступил на шаг назад и выставил перед собой меч и нож.
— А ты стал неосторожным, Птица-Лезвие… Ты стал слабым… Тебя грызет какая-то болезнь, и ты не знаешь ей названия… Я могу подсказать тебе… Это ностальгия, Аттон…
— Ты пришел не один… Трудно поверить в то, что у тебя появились друзья по несчастью, монах…
— Ты прав, Птица-Лезвие. Позволь представить тебе брата Дессу и брата Уттаа. Они пришли за тобой, воин. — Рослые монахи стояли неподвижно, глядя на Аттона из глубины капюшонов. — Я объясню тебе, почему. Видишь ли, настоятель Обители по какой-то, одному ему ведомой причине, не поверил моим словам. Я думаю, он посчитал, что меня ввели в заблуждение гномы мороки Циче. Он подверг сомнению мои слова… — Мерриз говорил с горечью в голосе, опустив голову с распущенными волосами. Монахи Десса и Уттаа одновременно повернули головы. Немного помолчав, Мерриз продолжил. — Настоятель подверг сомнению мои слова, хотя правда — это единственный Бог святых братьев. Настоятелю нужно подтверждение моих слов…
— Я не понимаю тебя, монах…
— Пойдем с нами, Птица-Лезвие… Понимание придет к тебе в стенах обители…
Аттон криво ухмыльнулся.
— Ты продал меня, монах… Продал, за спасение своей шкуры… Неужели ты, который провел вместе со мной столько времени, думаешь, что я добровольно пойду с вами?
— Нет, Птица-Лезвие, не думаю. — Мерриз поднял руки ладонями вверх. Стоявшие рядом монахи посмотрели на него. — Ты помнишь, что сказал старый Файя лжемаркизу, на развилке у озера ХемЛаор? — Мерриз посмотрел ему прямо в глаза. Аттон напрягся всем телом.
— Помню, монах… Он сказал маркизу, что от того здорово несет дерьмом…
Аттон пнул угли ногой и бросился вперед, сквозь облако искр, как пущенная стрела. Расстояние в три шага, разделяющие их, он пролетел в доли мгновенья, но в руках у монахов, словно по волшебному повелению уже появились клинки и засверкали в плотной веерной защите. Заметив краем глаза, что Мерриз падает, как подкошенный, Аттон мгновенно увидел слабость в защите противника и, зацепив ножом оба клинка, полоснул мечом по ногам и сразу же, вывернув руку в широком замахе снес полголовы ближайшему врагу. Второй монах резко крутанулся на пятке, уходя от брошенного лезвия, но другое с хрустом вошло под ему лопатку. Аттон, обходя бьющееся в судорогах тело по кругу, всматривался в лес. Потом коротко взмахнул мечом, заставив раненного замолчать. Мерриз лежал в стороне, тяжело дыша. Сквозь прижатые к лицу ладони сочилось темное.
— Всего двое?
Мерриз с трудом поднялся на колени, прижимая рукой рану на голове.
— Не уверен… За нами могли следить… Голова… Не могу сосредоточится… Надо уходить, воин…
Не опуская меч, Аттон подошел ближе и осмотрел рану.
— Ни хрена себе. И ты еще живой? У тебя видно мозги… Странно, что они у тебя вообще есть. Впрочем, это потом… Ты долго не продержишься — надо остановить кровь…
— Продержусь. Необходимо выиграть немного времени, уйти в лес…
— Хорошо. — Аттон посмотрел на убитых монахов. — Твой настоятель явно недооценил тебя…
— Да, вообще меня готовили совсем для другого. Ты спас мне жизнь, Птица-Лезвие. Да и себе тоже. Им нужно было убрать нас обоих, сразу… А в идеале, я должен был убить тебя, а потом они, соответственно, меня… — Мерриз пошатнулся, но удержался на ногах…
— Ты — меня? — Аттон спешно собирал вещи. — Даже, если бы очень захотел, то вряд ли…
— Я вижу… Ты убил Дессу. Он был великим бойцом, одним из лучших… Он убил твоего отца…
Аттон замер с раскрытым ртом.
— Что? Что ты сказал?
Мерриз, сплюнул кровью и тихо произнес:
— Он убил твоего отца, Могильщика. А после этого, твоего дядю, Кузнеца. Я расскажу…Но позже… Надо убираться отсюда, возле деревни нас ждут оседланные олени…
— Подожди… — Аттон, не в силах сдвинуться с места, присел. Когда мы встретились в Бадболе, ты знал кто я… Ты уже тогда знал, что моего отца убили монахи?
— Не знал… Но сейчас, уже ничего не решить. Надо уходить отсюда…
— Уходить? — Аттон закинул мешок за спину. — У меня есть большое желание добить тебя, монах…
Мерриз провел рукой по лицу, сквозь грязь и кровь блеснул изумрудный огонь.
— Ты думаешь, я не понял это, воин?
Аттон затоптал костер.
— Хорошо, монах… Уходим. Но не в деревню. Пойдем лесом, к реке… Там перевяжем тебя, передохнем, и полезем в гору…
82
— Принц… Ваше Высочество! — Манфред попытался открыть глаза. В голове гудело, словно тысячи священников били в бронзовые колокола, невыносимо болели зубы.
— Выпейте, Ваше Высочество… — Манфред слышал женский голос, так, словно уши его были забиты ватой. Он постарался рассмотреть лицо склонившейся над ним женщины, но видел лишь какой-то смутный треугольник. К губам понесли что-то горячее. Он сделал глоток и поперхнулся.
— О, Иллар… Какая гадость…
— Пейте, Ваше Высочество пейте… Это очень вам поможет… — мужской голос гулко отдавался в голове, вплетаясь в непрерывный колокольный звон. Манфред сделал еще глоток и закашлялся.
— У него пробито легкое… Он потерял много крови…
— Это я? Вы говорите обо мне? — Манфред попробовал встать, но чьи-то мягкие и сильные руки удержали его.
— Вот, выпейте еще, Ваше Высочество! Вам нужно успокоиться… Опасность вам не угрожает…
— Меня… Меня хотели похитить…
— Ну что вы. Ваше Высочество! Вас, всего-навсего, хотели убить… Но сейчас это уже в прошлом… Успокойтесь, вас перевяжут, и вы отдохнете…
— Кто вы?
— Друзья…
Манфред попробовал повернуть голову, но увидел лишь размытые серые тени.
— Нет. У меня нет друзей…
— Не надо так трагично, Ваше Высочество! Теперь друзья у вас есть…
83
Они лежали на краю глубокой расселены в скалах, и смотрели вниз, на огромное пятнистое чудовище, пожирающее лесного тура. Дракон, размером с небольшую замковую башню, аккуратно вырезал длинным серповидным когтем ровные куски мяса и бережно отправлял в пасть, усаженную в три ряда белыми кольями зубов. Потом долго и задумчиво жевал, оглядывая окрестности узкими желтыми глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Правда, ничего хорошего, от этой встречи он не ждал. Более того, он был уверен, что Мерриз просто не придет. Судя, по тому, что произошло с ним. Правитель Аведжии сказал правду. Он, со своим знанием истины, оказался никому не нужным. Более того, он стал опасен и его попытались убить. Но он смог отбиться и уйти. Удастся ли это монаху, он не знал. Впрочем, в Обители могли расценить все по-другому, и тогда Мерриз становился его врагом. Такое Аттон тоже допускал… У монахов Обители были свои взгляды на жизнь.
Аттон пережевывал жесткое соленое мясо и запивал водой. Где-то там, далеко остался родной ему Норк. Чистые, выложенные камнем дороги. Теплые таверны через каждую стелу. И не надо думать о том, где сегодня придется ночевать. Не надо следить за каждым своим шагом и тревожно вслушиваться в тишину. Не надо охотится, чтобы не умереть с голоду. Не надо… Не надо об этом думать.
80
Грязный, тощий юноша, со спутанными космами волос полз, вжимаясь израненным телом в холодную вязкую землю. Где-то в отдалении, за разрушенной крепостей стеной, перекрикивались охотники. Словно помогая ему спастись, со стороны озер пополз низкий туман, небо затянулось, скрыв беспощадную луну, закапал дождь. Поеживаясь от страха и холода, юноша спрятался за гору щебня у подножия одной из сторожевых башен, и принялся обдумывать планы спасения.
Со дня, когда он узнал о смерти брата, прошло совсем не много времени. Ему казалось, что он успеет подготовиться к неизбежному, но времени оказалось слишком мало. Он даже не успел уехать из Тарра. Хотя знал, что с того самого дня, как эта аведжийская сука залезла в постель к его отцу, жизнь всей королевской семьи находится в опасности.
Он не любил отца. Не любил за вечные пьянки и за то, что Венцель, будучи умным человеком, предпочитал изображать из себя последнего идиота. Он часто ссорился с отцом, и в конце концов, сбежал сюда, в Тарр. Он пытался наводить порядок, вешал своей волей дворян, из тех, что бессовестно крали отпущенные на армию деньги. Судил землевладельцев, за варварское обращение с крестьянами. Возводил плотины, строил школы и мостил дороги. Потом было нападение прайдов, и он лично возглавил отряды оборонявшихся горожан, в то время, как хваленая королевская армия, в главе с маркизами-вырожденцами, ловила в лесах свой собственный хвост. А теперь… Дворянство отвернулось от него, его предала собственная гвардия. Жалкие, трусливые людишки… Великий Герцог лишь только показался на границах Бадболя, а они все уже готовы лизать аведжийским свиньям задницы.
Отец… Отец…
Юноша, прижавшись щекой к холодному мокрому щебню, вслушивался в малейший шорох. Вот где-то на стене, послышались шаги. Появилось пятно света от масляного фонаря. Он вытащил из-за пазухи дорогой, изукрашенный драгоценными камнями кинжал, и приготовился… Прямо перед ним, на землю спрыгнул плечистый, бородатый мужчина с мечом в одной руке и фонарем в другой. Он посветил перед собой, в углубление в стене и сипло заорал:
— Он здесь, мать вашу… Полз на брюхе… Не далеко уполз…
Со стороны замка послышался топот бегущих. Юноша, выставив перед собой кинжал, вскочил и побежал, что есть сил, к мосту через оборонительный ров. Но не добежав каких-нибудь пятидесяти шагов, поскользнулся на гладком камне и упал. Боль от удара была настолько сильной, что юноша взвыл, выдавая своё местоположение. Он попытался встать, но в лодыжку словно воткнули раскаленный гвоздь. Тогда он заплакал, но не от боли, а от обиды. Ему было обидно за себя, за то что он, Манфред, принц Боравский, герцог Тарра, вынужден бежать по собственному городу, спасаясь от наемных убийц, и некому за него заступиться. Жители города, для которых он столько сделал, вряд ли даже задумаются о том, стоит ли выходить на улицу, когда там кого-то убивают.
Охотники услышали его крик. Сквозь слезы Манфред видел в отблесках фонарей бегущие фигуры. Он сжал покрепче кинжал, и смахнул рукой влагу с глаз. Ему не хотелось умирать. Очень не хотелось умирать…
Первый же бандит легко выбил ногой кинжал, и размахнувшись, ударил его эфесом меча по голове. Манфред упал, захлебываясь кровью.
— Ну что, кончаем?
— Нет…
— Нет?
Манфред с трудом приподнял голову. Над ним покачивались пятна фонарей и поэтому он не мог разглядеть лиц охотников. Лишь, где-то высоко порой поблескивали глаза.
— Он нужен мне живым…
— Но это… Приказали же, того…
— Того… Болван. Сколько ты сам проживешь после того, как заберешь деньги? День? Два? А так, еще поторгуемся…. Птица важная, не купец какой… Целый Принц…
Наемники заржали. Манфред немного успокоился, когда понял, что сейчас его не убьют. По в дальнейшем… Конечно же, его спрячут, перевезут куда-нибудь… Может, покалечат… Но он убежит, убежит при первом же удобном случае, а потом рассчитается, за себя, за брата… Его размышления прервал сильнейший удар по голове.
81
Аттон шел через лес, и не думал о весне. Он не думал об источающих благоухание цветах, и не радовался теплому, яркому солнцу. С каждым днем, проведенным у корней огромного дерева, его все больше охватывало безразличие и непонятная тоска. Припасы заканчивались. Теперь он не имел за своей спиной поддержки самых богатых людей Лаоры, и ему приходилось экономить каждый карат. Но дни шли за днями, монах не появлялся, и все очевиднее становилось то, что он не придет.
«Еще один день… Один день» — Думал Аттон, целясь из лука в большую серую птицу. Вечером, отойдя шагов на двадцать от огромного дерева, он жарил на костре мясо и безразлично смотрел в огонь.
« Завтра я пойду один… » — Он достал нож принялся за еду.
— С каких пор ты начал говорить сам с собою? — Аттон вскочил, выхватывая меч. Прямо перед ним, в двух шагах стоял Мерриз. За спиной монаха темнели две фигуры в клобуках. Мерриз стоял, чуть опустив голову, и в его снежно-белых распущенных волосах играли отблески костра.
— Ты изменился, монах… Поседел… — Аттон отступил на шаг назад и выставил перед собой меч и нож.
— А ты стал неосторожным, Птица-Лезвие… Ты стал слабым… Тебя грызет какая-то болезнь, и ты не знаешь ей названия… Я могу подсказать тебе… Это ностальгия, Аттон…
— Ты пришел не один… Трудно поверить в то, что у тебя появились друзья по несчастью, монах…
— Ты прав, Птица-Лезвие. Позволь представить тебе брата Дессу и брата Уттаа. Они пришли за тобой, воин. — Рослые монахи стояли неподвижно, глядя на Аттона из глубины капюшонов. — Я объясню тебе, почему. Видишь ли, настоятель Обители по какой-то, одному ему ведомой причине, не поверил моим словам. Я думаю, он посчитал, что меня ввели в заблуждение гномы мороки Циче. Он подверг сомнению мои слова… — Мерриз говорил с горечью в голосе, опустив голову с распущенными волосами. Монахи Десса и Уттаа одновременно повернули головы. Немного помолчав, Мерриз продолжил. — Настоятель подверг сомнению мои слова, хотя правда — это единственный Бог святых братьев. Настоятелю нужно подтверждение моих слов…
— Я не понимаю тебя, монах…
— Пойдем с нами, Птица-Лезвие… Понимание придет к тебе в стенах обители…
Аттон криво ухмыльнулся.
— Ты продал меня, монах… Продал, за спасение своей шкуры… Неужели ты, который провел вместе со мной столько времени, думаешь, что я добровольно пойду с вами?
— Нет, Птица-Лезвие, не думаю. — Мерриз поднял руки ладонями вверх. Стоявшие рядом монахи посмотрели на него. — Ты помнишь, что сказал старый Файя лжемаркизу, на развилке у озера ХемЛаор? — Мерриз посмотрел ему прямо в глаза. Аттон напрягся всем телом.
— Помню, монах… Он сказал маркизу, что от того здорово несет дерьмом…
Аттон пнул угли ногой и бросился вперед, сквозь облако искр, как пущенная стрела. Расстояние в три шага, разделяющие их, он пролетел в доли мгновенья, но в руках у монахов, словно по волшебному повелению уже появились клинки и засверкали в плотной веерной защите. Заметив краем глаза, что Мерриз падает, как подкошенный, Аттон мгновенно увидел слабость в защите противника и, зацепив ножом оба клинка, полоснул мечом по ногам и сразу же, вывернув руку в широком замахе снес полголовы ближайшему врагу. Второй монах резко крутанулся на пятке, уходя от брошенного лезвия, но другое с хрустом вошло под ему лопатку. Аттон, обходя бьющееся в судорогах тело по кругу, всматривался в лес. Потом коротко взмахнул мечом, заставив раненного замолчать. Мерриз лежал в стороне, тяжело дыша. Сквозь прижатые к лицу ладони сочилось темное.
— Всего двое?
Мерриз с трудом поднялся на колени, прижимая рукой рану на голове.
— Не уверен… За нами могли следить… Голова… Не могу сосредоточится… Надо уходить, воин…
Не опуская меч, Аттон подошел ближе и осмотрел рану.
— Ни хрена себе. И ты еще живой? У тебя видно мозги… Странно, что они у тебя вообще есть. Впрочем, это потом… Ты долго не продержишься — надо остановить кровь…
— Продержусь. Необходимо выиграть немного времени, уйти в лес…
— Хорошо. — Аттон посмотрел на убитых монахов. — Твой настоятель явно недооценил тебя…
— Да, вообще меня готовили совсем для другого. Ты спас мне жизнь, Птица-Лезвие. Да и себе тоже. Им нужно было убрать нас обоих, сразу… А в идеале, я должен был убить тебя, а потом они, соответственно, меня… — Мерриз пошатнулся, но удержался на ногах…
— Ты — меня? — Аттон спешно собирал вещи. — Даже, если бы очень захотел, то вряд ли…
— Я вижу… Ты убил Дессу. Он был великим бойцом, одним из лучших… Он убил твоего отца…
Аттон замер с раскрытым ртом.
— Что? Что ты сказал?
Мерриз, сплюнул кровью и тихо произнес:
— Он убил твоего отца, Могильщика. А после этого, твоего дядю, Кузнеца. Я расскажу…Но позже… Надо убираться отсюда, возле деревни нас ждут оседланные олени…
— Подожди… — Аттон, не в силах сдвинуться с места, присел. Когда мы встретились в Бадболе, ты знал кто я… Ты уже тогда знал, что моего отца убили монахи?
— Не знал… Но сейчас, уже ничего не решить. Надо уходить отсюда…
— Уходить? — Аттон закинул мешок за спину. — У меня есть большое желание добить тебя, монах…
Мерриз провел рукой по лицу, сквозь грязь и кровь блеснул изумрудный огонь.
— Ты думаешь, я не понял это, воин?
Аттон затоптал костер.
— Хорошо, монах… Уходим. Но не в деревню. Пойдем лесом, к реке… Там перевяжем тебя, передохнем, и полезем в гору…
82
— Принц… Ваше Высочество! — Манфред попытался открыть глаза. В голове гудело, словно тысячи священников били в бронзовые колокола, невыносимо болели зубы.
— Выпейте, Ваше Высочество… — Манфред слышал женский голос, так, словно уши его были забиты ватой. Он постарался рассмотреть лицо склонившейся над ним женщины, но видел лишь какой-то смутный треугольник. К губам понесли что-то горячее. Он сделал глоток и поперхнулся.
— О, Иллар… Какая гадость…
— Пейте, Ваше Высочество пейте… Это очень вам поможет… — мужской голос гулко отдавался в голове, вплетаясь в непрерывный колокольный звон. Манфред сделал еще глоток и закашлялся.
— У него пробито легкое… Он потерял много крови…
— Это я? Вы говорите обо мне? — Манфред попробовал встать, но чьи-то мягкие и сильные руки удержали его.
— Вот, выпейте еще, Ваше Высочество! Вам нужно успокоиться… Опасность вам не угрожает…
— Меня… Меня хотели похитить…
— Ну что вы. Ваше Высочество! Вас, всего-навсего, хотели убить… Но сейчас это уже в прошлом… Успокойтесь, вас перевяжут, и вы отдохнете…
— Кто вы?
— Друзья…
Манфред попробовал повернуть голову, но увидел лишь размытые серые тени.
— Нет. У меня нет друзей…
— Не надо так трагично, Ваше Высочество! Теперь друзья у вас есть…
83
Они лежали на краю глубокой расселены в скалах, и смотрели вниз, на огромное пятнистое чудовище, пожирающее лесного тура. Дракон, размером с небольшую замковую башню, аккуратно вырезал длинным серповидным когтем ровные куски мяса и бережно отправлял в пасть, усаженную в три ряда белыми кольями зубов. Потом долго и задумчиво жевал, оглядывая окрестности узкими желтыми глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45