.. хребтина... и снова: сардинка, «поводец»...» Стоп! Клевант заело! Натянувшаяся хребтина вырывается из рук, и клевант исчезает в воде без «поводца». Но горевать некогда, еще много клевантов уйдет за борт пустыми. «Поводец»... «поводец»... поплавок... «поводец»... вешка... Стоп! Опять заело! Бригадир, напрягая мышцы, краснея с натуги, пытается удержать хребтину; он все же надевает «поводец» на клевант, отпускает хребтину, и мимо его уха со свистом проносится острый стальной крючок. Ого, это опасно! Еще бы чуть-чуть – и...
– Если клеванты заедает, пропускай! – кричит бригадиру Жаров. – Ни в коем случае не задерживай хребтину, а то сам на крючке окажешься!
Да, это так – и сам на крючке оказаться можешь. Ярусный лов – занятие быстрых, ловких, умелых. Опытные японские тунцеловы ставят ярус на полной скорости судна. Это и понятно – они работают шестидесятимильным ярусом, и поэтому, даже при движении судна со скоростью 10 узлов в час, только на постановку снасти уходит шесть-семь часов. А потом его нужно выбрать, и тоже быстро – ведь акулы не ждут, они объедают попавшихся на крючки тунцов.
А мы пока еще очень неумелые в этом деле рыбаки – ведь это один из немногих экипажей, осваивающих новый в СССР вид лова рыбы. Жаров говорил: «Все очень просто». Нет, все очень и очень сложно, как сложно всякое новое дело, всякая новая работа.
Подходит Юра Торин, смотрит на часы.
– Парни, надо побыстрее, – говорит он и показывает, как нужно быстро и ловко надевать на крючок сардину.
Парни обливаются потом, над палубой – тишина. Нет, не все получается так, как бы хотелось: то клеванты уходят пустыми, то опущенные в воду «поводцы» не разматываются, а скручиваются в клубок, то во время броска с крючка соскакивает сардинка и какая-нибудь чайка с радостным писком подхватывает ее на лету. Напряжение, страшное напряжение нервов – вот что у всех осталось в памяти от этого первого яруса: чуть придержал «поводец», и натянутая стальной пружиной хребтина вырывает его из рук рыбака, и крючок, отбрасывая в сторону сардинку, врезается в воду.
Два часа идет эта игра с крючками и капроновым шнуром. И когда весь ярус исчезает за бортом, кто-то тяжело выдыхает:
– А если сорокакилометровый?
Ему никто не отвечает. Матросы, уставшие, немного удрученные – ведь все так казалось просто, – спешат на камбуз. До выборки яруса нужно успеть позавтракать и немного отдохнуть, а то ведь на выборке «только рыбу успевай таскать».
Ну что ж, пора и выбирать. Заглядываю в воду и представляю себе, как бьются, рвутся на крючках тунцы, макрели, парусники, акулы. Хоть бы побыстрее увидеть добычу океанского перемета! Ребята натягивают на руки перчатки – без них на ярусе работать нельзя: все руки о капрон пожжешь – и подходят к левому борту, где стоит специальная машина – ярусоподъемник. Принцип его работы прост: между двумя вращающимися шкивами, металлическим и резиновым, зажимается хребтина. Шкивы крутятся навстречу друг другу и вытягивают из воды хребтину.
На выборке, так же как на отдаче яруса, у каждого свое место. Бригадир стоит около ярусоподъемника. Одной рукой он регулирует скорость работы машины, другой – направляет хребтину в ящик. Высокий молчаливый матрос Леонид Прачук укладывает хребтину и отцепляет от нее «поводцы»; Слава относит в сторону поплавки и складывает их в штабеля у правого борта; четверо матросов «койлают» «поводцы» – скручивают их на специальных вертушках и укладывают в корзины; боцман с острыми ножами поджидает рыбу, а около лазпорта стоит с багром Валя Прусаков. Его задача – выдернуть рыбу из воды на палубу.
Гудит ярусоподъемник, стремительно сбрасывая с себя струйки воды, бежит из воды хребтина. Уложена первая сотня «поводцов», вторая, пошла третья. Рыба... А где же она? Прусаков, играя мышцами, с нетерпением посматривает за борт: где вы, тунцы?
Акулы? Боцман ножом чешет себе спину, а рыбы нет. Вместо нее – пустые крючки и невообразимая путаница «поводцов». Они самым непостижимым образом закручиваются вокруг хребтины, да так основательно, что некоторые приходится распутывать сразу двум-трем матросам, тратя на эти неинтересные дела по двадцать-тридцать минут. То и дело слышится звонок телеграфа:
– Малый ход... Самый малый... Стоп машина!
Капитан нервничает, бегает по рубке, высовывается из нее, шумит. Бригадир укоризненно смотрит на него: ну чего шуметь, если опять «поводец» тугой лианой обвился вокруг хребтины? Но вот и распутали... Звонок телеграфа, судно дает ход. А, будь он неладен! – опять та же история... И главное – ни одной рыбки.
Жаров ходит по палубе мрачнее тучи. Нет, и он и капитан знали, что матросам будет очень тяжело работать с первым ярусом, да и работа поисковика уж такая – пока найдешь рыбу, не одну сотню миль судовым винтом измеришь. Но хоть бы одна какая-нибудь рыбина попалась! Хоть бы одна!..
В этот момент раздается чей-то восторженный крик:
– Рыба!
Из лаборатории выскакивает Юра Торин. Он спешит к лазпорту и отбирает у Валентина багор, к которому прикреплен канат, перекинутый через блок.
– Зацеплять рыбу багром нужно вот так, – говорит он Валентину и наклоняется над водой, крепко упершись правой ногой в выступ на палубе.
Там, в глубине, что-то блестит, крутится... Вода вскипает, и около борта, обдавая всех брызгами, выскакивает большущая плоская рыбина с длинным, как шпага, носом.
– Парусник...
Торин погружает конец багра в воду, подводит его к рыбе, поближе к голове, резко дергает и тянет вверх. Валентин повисает на канате, и рыба, размахивая хвостом, с судорожно разинутой пастью шлепается на палубу.
Первая рыбина, снятая с крючка, оживила и обрадовала всех. Послышались веселые голоса, боцман заулыбался, пошлепал парусника по блестящей голове и потащил его к правому борту, где грозно блестели воткнутые в доску шкерочные ножи. Вот и помощник капитана по научной части улыбнулся и что-то приятное сказал капитану, а тот довольно почесал грудь и отправился в рубку. Работа пошла как-то лучше, дружнее. Вскоре на палубе забились несколько ярко-зеленых корифен и еще четыре парусника.
Таков был первый улов. Не богато. Даже очень жидко – каких-то полтораста килограммов вместо полутора-двух тонн. Первый блин, как говорится, комом. Но ведь и первый блин, тот, что комом, с удовольствием съедается хозяйкой. Ну что ж, и мы его проглотили. И в принципе остались довольны: кое-чему научились, ставя и выбирая ярус.
Когда мы закончили с ярусом, мне удалось поближе познакомиться с парусником, одной из интереснейших рыб океана. Видели мы его и раньше, во время работы с тралом. В тот день было тихо, штиль. Мы смывали ненужную рыбу за борт и наблюдали, как чайки с криками, похожими на скрип немазаной двери, давясь и толкаясь, вырывали друг у друга отоперку. И вдруг из воды вылезли черные ножницы. Ножницы, но только с разными лезвиями: одно длинное, тонкое, другое широкое, короткое. Ножницы то погружались в воду, то вновь высовывались из нее, приспосабливаясь к крупному серебристому морскому карасю. Карась был еще жив, и ему не хотелось попадать на лезвия ножниц. Он судорожно бил хвостом и пытался ускользнуть в сторону. Это вывело подводного портного из себя. Он убрал свои ножницы, и мы увидели, как в прозрачной воде мелькнуло длинное остроконечное тело. Ярко блеснув боком, неведомое животное выскочило из воды и с шумом обрушилось на злополучного карася. Это был парусник. Оглушив карася, он проглотил его и неторопливо поплыл прочь, выставив из воды свой огромный, черный, в фиолетовых пятнах спинной плавник, за что и получил такое романтичное «корабельное» название.
Иногда можно увидеть, как парусники охотятся за сардиной. Окружив кольцом небольшой косячок, они поднимают свои «паруса», образуя живой забор, из которого сардине не выскочить. А чтобы рыба не «упала» на дно, снизу ее стерегут другие парусники, жадно набивающие свои желудки вкусной, нежной рыбкой. Потом парусники меняются местами и пожирают сардину до полного насыщения.
Вот он, парусник, лежит на горячих досках, медленно открывая и закрывая рот. Сразу же бросается в глаза его верхняя челюсть – острая и длинная, как шпага. Нижняя – более короткая и широкая. Это те ножницы, что стригли воду, пытаясь изловить полуживого карася. Боцман берет топор и безжалостно отрубает громадный, раскрывшийся, как диковинный веер, плавник. Синие пятна на нем быстро тускнеют, в остекленевших рыбьих глазах отражаются наши лица, жизнь покинула сильное тело. Еще несколько взмахов топора, и это уже не рыба, а мясо. Правда, очень вкусное, но все же просто мясо высшего или первого сорта.
...Проработав еще с неделю и поставив десяток ярусов, мы убираем снасти в ящики, моем, чистим теплоход и, подгоняемые небольшим попутным ветерком, идем в Гвинею: вода на исходе да и свежие продукты нужно пополнить.
Поздно вечером подходим к порту Конакри, столице республики Гвинеи, и бросаем якорь на внешнем рейде; в порт зайдем утром. Спать никому не хочется. Валентин устанавливает на палубе кинопроектор, ребята тащат из кают-компании стулья, кресла, рассаживаются поудобнее. Лучше всех устроился Саша Хлыстов. Он ложится в ярусный ящик, который доверху наполнен капроновой хребтиной, и подкладывает под голову пенопластовый поплавок. Закурив сигарету, Саша с нетерпением поглядывает на Валентина – пожалуй, пора начинать. Окинув взглядом палубу: все ли в сборе, Прусаков поворачивает выключатель. Сегодня мы смотрим документальный фильм о Гвинее. Объектив кинопроектора направлен на белую рубку – она отлично заменяет экран.
– Гвинея. Далекая жаркая страна... – разносится над водой голос диктора, и мы видим карту Африки.
В ее западной части, почти у самого экватора, небольшой участок заштрихован косой линейкой. Это Гвинея, молодое, независимое государство площадью в 246 тысяч квадратных километров и с населением около 3 миллионов человек.
Где-то над нашими головами кричат в черном небе незнакомые птицы, в ярком электрическом луче, бьющем из объектива кинопроектора, мечутся крупные мотыльки и летают, сердито жужжа, фиолетовые жуки. А на экране мелькают кадры: люди в пробковых шлемах, с винтовками в руках гонят куда-то черных людей, закованных в деревянные колодки. Люди в шлемах – французские колонизаторы, люди в колодках – хозяева земли, гвинейцы. Так было совсем недавно. Много раз выступали гвинейцы против колонизаторов, но терпели поражение, потому что среди племен не было единства.
– После второй мировой войны в Гвинее создается Демократическая партия Гвинеи, возглавившая борьбу за независимость страны, объединившая вокруг себя все миролюбивые силы... – раздается голос из динамика. Новые кадры – среди белых, многоэтажных домов Конакри, захлестнув всю ширину улицы, идут тысячи людей с плакатами в руках. На белых полотнищах – надписи: «Свободу Гвинее!», «Французы – вон!» Раздается рев полицейских автомашин, мелькают в воздухе дубинки, падают на асфальт плакаты, льется кровь. Но люди все идут и идут...
– Борьба народа закончилась победой: второго октября 1958 года чрезвычайная сессия Территориальной ассамблеи провозгласила создание нового государства – Гвинейской республики. Правительство возглавил генеральный секретарь Демократической партии Гвинеи – Секу Туре.
Вот он на экране – выступает перед рабочими порта, крестьянами. У него решительное, волевое лицо, энергичные жесты. Секу Туре говорит о том, что впереди еще очень много трудностей. Гвинея – аграрная страна, занимающаяся скотоводством, рыболовством, выращиванием кофе, орехов «кола», ананасов. Но в стране имеются большие запасы бокситов, алмазов, золота, железной руды. И нужно строить фабрики, заводы; начинать добычу богатств, спрятанных в недрах Гвинеи.
По окончании кино матросы, механики окружают тех, кто уже бывал в этой стране: Торина, Жарова, капитана судна. Одних интересует природа Гвинеи, животные, населяющие ее джунгли, саванну, плоскогорья. Ивану Лукьянцу хочется знать, разрешена ли в Гвинее охота на львов и можно ли на них поохотиться. Кто-то задает вопрос о племенном составе страны, а Славу интересует, существует ли в Гвинее многоженство? Больше вопросов нет. Еще вопрос. Это – электрик. Здоровый, широкоплечий парень, весь как бы сколоченный из бугристых мышц. Парень вроде бы и ничего: учится заочно в техникуме, неплохо справляется со своими обязанностями. Но на весь мир он смотрит лишь с одной точки: «А что с этого можно иметь?» Я гляжу на него и уже знаю, какой вопрос он сейчас задаст.
– Природа, птички-зайчики, все это хорошо, – говорит он глухим, как из бочки, голосом. – Скажите-ка лучше, что там можно купить? И стоит ли брать валюту?
На такой вопрос отвечать не хочется. Громко зевнув, электрик сплевывает за борт и отправляется спать.
Уже глубокая ночь, но после кинофильма на палубе еще долго мерцают огоньки сигарет; третий механик наигрывает на гитаре, и под ее звуки слышен голос «деда»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Если клеванты заедает, пропускай! – кричит бригадиру Жаров. – Ни в коем случае не задерживай хребтину, а то сам на крючке окажешься!
Да, это так – и сам на крючке оказаться можешь. Ярусный лов – занятие быстрых, ловких, умелых. Опытные японские тунцеловы ставят ярус на полной скорости судна. Это и понятно – они работают шестидесятимильным ярусом, и поэтому, даже при движении судна со скоростью 10 узлов в час, только на постановку снасти уходит шесть-семь часов. А потом его нужно выбрать, и тоже быстро – ведь акулы не ждут, они объедают попавшихся на крючки тунцов.
А мы пока еще очень неумелые в этом деле рыбаки – ведь это один из немногих экипажей, осваивающих новый в СССР вид лова рыбы. Жаров говорил: «Все очень просто». Нет, все очень и очень сложно, как сложно всякое новое дело, всякая новая работа.
Подходит Юра Торин, смотрит на часы.
– Парни, надо побыстрее, – говорит он и показывает, как нужно быстро и ловко надевать на крючок сардину.
Парни обливаются потом, над палубой – тишина. Нет, не все получается так, как бы хотелось: то клеванты уходят пустыми, то опущенные в воду «поводцы» не разматываются, а скручиваются в клубок, то во время броска с крючка соскакивает сардинка и какая-нибудь чайка с радостным писком подхватывает ее на лету. Напряжение, страшное напряжение нервов – вот что у всех осталось в памяти от этого первого яруса: чуть придержал «поводец», и натянутая стальной пружиной хребтина вырывает его из рук рыбака, и крючок, отбрасывая в сторону сардинку, врезается в воду.
Два часа идет эта игра с крючками и капроновым шнуром. И когда весь ярус исчезает за бортом, кто-то тяжело выдыхает:
– А если сорокакилометровый?
Ему никто не отвечает. Матросы, уставшие, немного удрученные – ведь все так казалось просто, – спешат на камбуз. До выборки яруса нужно успеть позавтракать и немного отдохнуть, а то ведь на выборке «только рыбу успевай таскать».
Ну что ж, пора и выбирать. Заглядываю в воду и представляю себе, как бьются, рвутся на крючках тунцы, макрели, парусники, акулы. Хоть бы побыстрее увидеть добычу океанского перемета! Ребята натягивают на руки перчатки – без них на ярусе работать нельзя: все руки о капрон пожжешь – и подходят к левому борту, где стоит специальная машина – ярусоподъемник. Принцип его работы прост: между двумя вращающимися шкивами, металлическим и резиновым, зажимается хребтина. Шкивы крутятся навстречу друг другу и вытягивают из воды хребтину.
На выборке, так же как на отдаче яруса, у каждого свое место. Бригадир стоит около ярусоподъемника. Одной рукой он регулирует скорость работы машины, другой – направляет хребтину в ящик. Высокий молчаливый матрос Леонид Прачук укладывает хребтину и отцепляет от нее «поводцы»; Слава относит в сторону поплавки и складывает их в штабеля у правого борта; четверо матросов «койлают» «поводцы» – скручивают их на специальных вертушках и укладывают в корзины; боцман с острыми ножами поджидает рыбу, а около лазпорта стоит с багром Валя Прусаков. Его задача – выдернуть рыбу из воды на палубу.
Гудит ярусоподъемник, стремительно сбрасывая с себя струйки воды, бежит из воды хребтина. Уложена первая сотня «поводцов», вторая, пошла третья. Рыба... А где же она? Прусаков, играя мышцами, с нетерпением посматривает за борт: где вы, тунцы?
Акулы? Боцман ножом чешет себе спину, а рыбы нет. Вместо нее – пустые крючки и невообразимая путаница «поводцов». Они самым непостижимым образом закручиваются вокруг хребтины, да так основательно, что некоторые приходится распутывать сразу двум-трем матросам, тратя на эти неинтересные дела по двадцать-тридцать минут. То и дело слышится звонок телеграфа:
– Малый ход... Самый малый... Стоп машина!
Капитан нервничает, бегает по рубке, высовывается из нее, шумит. Бригадир укоризненно смотрит на него: ну чего шуметь, если опять «поводец» тугой лианой обвился вокруг хребтины? Но вот и распутали... Звонок телеграфа, судно дает ход. А, будь он неладен! – опять та же история... И главное – ни одной рыбки.
Жаров ходит по палубе мрачнее тучи. Нет, и он и капитан знали, что матросам будет очень тяжело работать с первым ярусом, да и работа поисковика уж такая – пока найдешь рыбу, не одну сотню миль судовым винтом измеришь. Но хоть бы одна какая-нибудь рыбина попалась! Хоть бы одна!..
В этот момент раздается чей-то восторженный крик:
– Рыба!
Из лаборатории выскакивает Юра Торин. Он спешит к лазпорту и отбирает у Валентина багор, к которому прикреплен канат, перекинутый через блок.
– Зацеплять рыбу багром нужно вот так, – говорит он Валентину и наклоняется над водой, крепко упершись правой ногой в выступ на палубе.
Там, в глубине, что-то блестит, крутится... Вода вскипает, и около борта, обдавая всех брызгами, выскакивает большущая плоская рыбина с длинным, как шпага, носом.
– Парусник...
Торин погружает конец багра в воду, подводит его к рыбе, поближе к голове, резко дергает и тянет вверх. Валентин повисает на канате, и рыба, размахивая хвостом, с судорожно разинутой пастью шлепается на палубу.
Первая рыбина, снятая с крючка, оживила и обрадовала всех. Послышались веселые голоса, боцман заулыбался, пошлепал парусника по блестящей голове и потащил его к правому борту, где грозно блестели воткнутые в доску шкерочные ножи. Вот и помощник капитана по научной части улыбнулся и что-то приятное сказал капитану, а тот довольно почесал грудь и отправился в рубку. Работа пошла как-то лучше, дружнее. Вскоре на палубе забились несколько ярко-зеленых корифен и еще четыре парусника.
Таков был первый улов. Не богато. Даже очень жидко – каких-то полтораста килограммов вместо полутора-двух тонн. Первый блин, как говорится, комом. Но ведь и первый блин, тот, что комом, с удовольствием съедается хозяйкой. Ну что ж, и мы его проглотили. И в принципе остались довольны: кое-чему научились, ставя и выбирая ярус.
Когда мы закончили с ярусом, мне удалось поближе познакомиться с парусником, одной из интереснейших рыб океана. Видели мы его и раньше, во время работы с тралом. В тот день было тихо, штиль. Мы смывали ненужную рыбу за борт и наблюдали, как чайки с криками, похожими на скрип немазаной двери, давясь и толкаясь, вырывали друг у друга отоперку. И вдруг из воды вылезли черные ножницы. Ножницы, но только с разными лезвиями: одно длинное, тонкое, другое широкое, короткое. Ножницы то погружались в воду, то вновь высовывались из нее, приспосабливаясь к крупному серебристому морскому карасю. Карась был еще жив, и ему не хотелось попадать на лезвия ножниц. Он судорожно бил хвостом и пытался ускользнуть в сторону. Это вывело подводного портного из себя. Он убрал свои ножницы, и мы увидели, как в прозрачной воде мелькнуло длинное остроконечное тело. Ярко блеснув боком, неведомое животное выскочило из воды и с шумом обрушилось на злополучного карася. Это был парусник. Оглушив карася, он проглотил его и неторопливо поплыл прочь, выставив из воды свой огромный, черный, в фиолетовых пятнах спинной плавник, за что и получил такое романтичное «корабельное» название.
Иногда можно увидеть, как парусники охотятся за сардиной. Окружив кольцом небольшой косячок, они поднимают свои «паруса», образуя живой забор, из которого сардине не выскочить. А чтобы рыба не «упала» на дно, снизу ее стерегут другие парусники, жадно набивающие свои желудки вкусной, нежной рыбкой. Потом парусники меняются местами и пожирают сардину до полного насыщения.
Вот он, парусник, лежит на горячих досках, медленно открывая и закрывая рот. Сразу же бросается в глаза его верхняя челюсть – острая и длинная, как шпага. Нижняя – более короткая и широкая. Это те ножницы, что стригли воду, пытаясь изловить полуживого карася. Боцман берет топор и безжалостно отрубает громадный, раскрывшийся, как диковинный веер, плавник. Синие пятна на нем быстро тускнеют, в остекленевших рыбьих глазах отражаются наши лица, жизнь покинула сильное тело. Еще несколько взмахов топора, и это уже не рыба, а мясо. Правда, очень вкусное, но все же просто мясо высшего или первого сорта.
...Проработав еще с неделю и поставив десяток ярусов, мы убираем снасти в ящики, моем, чистим теплоход и, подгоняемые небольшим попутным ветерком, идем в Гвинею: вода на исходе да и свежие продукты нужно пополнить.
Поздно вечером подходим к порту Конакри, столице республики Гвинеи, и бросаем якорь на внешнем рейде; в порт зайдем утром. Спать никому не хочется. Валентин устанавливает на палубе кинопроектор, ребята тащат из кают-компании стулья, кресла, рассаживаются поудобнее. Лучше всех устроился Саша Хлыстов. Он ложится в ярусный ящик, который доверху наполнен капроновой хребтиной, и подкладывает под голову пенопластовый поплавок. Закурив сигарету, Саша с нетерпением поглядывает на Валентина – пожалуй, пора начинать. Окинув взглядом палубу: все ли в сборе, Прусаков поворачивает выключатель. Сегодня мы смотрим документальный фильм о Гвинее. Объектив кинопроектора направлен на белую рубку – она отлично заменяет экран.
– Гвинея. Далекая жаркая страна... – разносится над водой голос диктора, и мы видим карту Африки.
В ее западной части, почти у самого экватора, небольшой участок заштрихован косой линейкой. Это Гвинея, молодое, независимое государство площадью в 246 тысяч квадратных километров и с населением около 3 миллионов человек.
Где-то над нашими головами кричат в черном небе незнакомые птицы, в ярком электрическом луче, бьющем из объектива кинопроектора, мечутся крупные мотыльки и летают, сердито жужжа, фиолетовые жуки. А на экране мелькают кадры: люди в пробковых шлемах, с винтовками в руках гонят куда-то черных людей, закованных в деревянные колодки. Люди в шлемах – французские колонизаторы, люди в колодках – хозяева земли, гвинейцы. Так было совсем недавно. Много раз выступали гвинейцы против колонизаторов, но терпели поражение, потому что среди племен не было единства.
– После второй мировой войны в Гвинее создается Демократическая партия Гвинеи, возглавившая борьбу за независимость страны, объединившая вокруг себя все миролюбивые силы... – раздается голос из динамика. Новые кадры – среди белых, многоэтажных домов Конакри, захлестнув всю ширину улицы, идут тысячи людей с плакатами в руках. На белых полотнищах – надписи: «Свободу Гвинее!», «Французы – вон!» Раздается рев полицейских автомашин, мелькают в воздухе дубинки, падают на асфальт плакаты, льется кровь. Но люди все идут и идут...
– Борьба народа закончилась победой: второго октября 1958 года чрезвычайная сессия Территориальной ассамблеи провозгласила создание нового государства – Гвинейской республики. Правительство возглавил генеральный секретарь Демократической партии Гвинеи – Секу Туре.
Вот он на экране – выступает перед рабочими порта, крестьянами. У него решительное, волевое лицо, энергичные жесты. Секу Туре говорит о том, что впереди еще очень много трудностей. Гвинея – аграрная страна, занимающаяся скотоводством, рыболовством, выращиванием кофе, орехов «кола», ананасов. Но в стране имеются большие запасы бокситов, алмазов, золота, железной руды. И нужно строить фабрики, заводы; начинать добычу богатств, спрятанных в недрах Гвинеи.
По окончании кино матросы, механики окружают тех, кто уже бывал в этой стране: Торина, Жарова, капитана судна. Одних интересует природа Гвинеи, животные, населяющие ее джунгли, саванну, плоскогорья. Ивану Лукьянцу хочется знать, разрешена ли в Гвинее охота на львов и можно ли на них поохотиться. Кто-то задает вопрос о племенном составе страны, а Славу интересует, существует ли в Гвинее многоженство? Больше вопросов нет. Еще вопрос. Это – электрик. Здоровый, широкоплечий парень, весь как бы сколоченный из бугристых мышц. Парень вроде бы и ничего: учится заочно в техникуме, неплохо справляется со своими обязанностями. Но на весь мир он смотрит лишь с одной точки: «А что с этого можно иметь?» Я гляжу на него и уже знаю, какой вопрос он сейчас задаст.
– Природа, птички-зайчики, все это хорошо, – говорит он глухим, как из бочки, голосом. – Скажите-ка лучше, что там можно купить? И стоит ли брать валюту?
На такой вопрос отвечать не хочется. Громко зевнув, электрик сплевывает за борт и отправляется спать.
Уже глубокая ночь, но после кинофильма на палубе еще долго мерцают огоньки сигарет; третий механик наигрывает на гитаре, и под ее звуки слышен голос «деда»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31