На палубе светло как днем: горят все прожекторы и палубные софиты. В ярком электрическом свете быстро работают молчаливые матросы, бригадир, боцман. Ни шуток, ни смеха – лишь слышен гул двигателя электрошпиля; это достают из трюма новые доски; позванивают металлические поплавки – кухтыли, переговариваются, склонившись над чертежами, Алексей Лукашанец и Михаил Мельченко. Судно лежит в дрейфе. До самого утра кипит на палубе работа, а лишь над океаном забрезжил рассвет, бригадир докладывает капитану:
– Трал готов... Можем начинать.
Через пару часов на ленте эхолота появилась первая запись. Бригадир разбудил людей, спавших здесь же, на палубе, и началась работа.
Первый трал. Штурман точно вывел судно на косяк, трал скользнул в воду. Все с надеждой провожают взглядами убегающие в мелкие волны туго натянутые ваеры. Гудит лебедка, куток полон, рыба льется на палубу, выплескивается из рыбного ящика. Но не сардина, а ярко-красная, глазастая, с необычным названием – «бычий глаз».
Второй трал: полторы тонны отоперки. Бригадир улыбается: доски «идут» хорошо.
– Сардину давай! Эй, акустик, найди-ка там косячок сардины!
Третий трал. Глаза матросов слипаются, беспощадное солнце разит их, сонных, уставших, в спины, в обожженные плечи, руки, в гудящие головы... На помощь палубной команде приходят штурманы, механики, научные работники. У носовой доски становится Юра Торин, у кутка – Саша. Я помогаю выбрасывать в воду мотню и крылья. Гудит с натугой лебедка, вибрируют ваеры. Льется на палубу рыба, но опять не сардина, – все экзотика: разные скаты, окуни, угри и опять отоперка.
Четвертый трал. Акустик уверяет, что уж на этот раз – точно, сардина: только она делает такую запись на ленте. И уж если предыдущие записи вызывали сомнение, то на этот раз никаких сомнений нет: сардина, это точно. Юра Смирнов принес на палубу холодный, только что из холодильника, компот.
– Сто граммов бы... – говорит задумчиво боцман, но компот выпивает и просит еще стаканчик.
Летит в воду куток, шлепаются кухтыли, судно делает «циркуляцию».
– Косяк под нами! – кричит из ходовой рубки Долиненков. – Я слышу, как рыба пищит, от страха, наверно!
Всем так хочется поймать этот косяк, всем так хочется, чтобы на этот раз трал был полон сардины, что матросы, боцман, бригадир, все, кто был на палубе, замирают и прислушиваются.
– Действительно, пищит, – подтверждает Слава. – Она всегда пищит, когда в трал заводит.
Кто-то неуверенно смеется, но тотчас замолкает: а вдруг и действительно рыба уже наполняет куток?
Гудит лебедка, натянутые ваеры глухо вибрируют; громко булькнув, выныривает из воды носовая доска, за ней показывается кормовая. Нижние края досок ярко блестят, отшлифованные илом и песком: значит, шли хорошо, по грунту. Еще несколько мгновений, и из воды выскакивают кухтыли. Рядом с ними всплывают, переворачиваются вверх белыми животами какие-то рыбешки. Чайки с криком падают в воду и дерутся из-за каждой рыбки, вырывая ее друг у друга. А со всех сторон подлетают к судну десятки новых птиц.
– Будет рыба... – кивает на них головой боцман. – Будет...
– Есть! – кричит, свесившись за борт, Лукьянец. – Сардина, сардина!
В прошлом рейсе, когда мы искали новые районы лова сардины, первые пять-шесть тралений были так же тяжелы и напряженны: все что-то не клеилось – доски не шли, трал либо крутился, либо плыл; вместо сардины тоннами выгребали из океана отоперку, «бычий глаз» и медуз. А потом наладилось. И почти полгода, почти весь рейс доски уверенно шли по грунту, и тралы приходили с сардиной, а не с этим колючим «бычьим глазом». Пожалуй, сегодня такой перелом произошел и на нашем судне, нам не придется просить рыбу у товарищей.
...Вновь трал уходит в глубину, снова матросы, повиснув на планшире, с надеждой вглядываются в воду – и снова удача: электрический глаз выискивает под водой новый косяк сардины. Штурман, теперь на вахте стоит Виктор Колмогоров, точно выводит на него судно – и вот уже на палубе плещется, ослепительно сверкает жирная сардина.
Аврал. Все – на палубе: одни подготавливают, собирают из отдельных частей картонные ящики, другие насыпают в них еще живую рыбу, опускают в черный зев кормового трюма, где их принимают крепкие руки и передают боцману. Тот в шубе, варежках, валенках и меховой шапке укладывает ящики в морозильной камере.
Работа идет быстро, весело. Уже слышны шутки, смех. Радист выловил из эфира чью-то разухабистую передачу, и над океаном, пугая чаек и дельфинов, грохочет барабанной дробью, визжит кларнетами, хрюкает саксофонами, мяукает черт знает чем рок-н-ролл. Как в стремительном фантастическом танце мелькают по палубе облепленные чешуей, испачканные рыбьей слизью матросские тела, снуют быстрые мускулистые руки. Наконец последний ящик исчезает в трюме.
– Всё, – удовлетворенно говорит бригадир и припадает к чайнику с квасом.
Матросы, механики разгибают натруженные спины, смахивают с лиц капли густого, едкого пота. Вылезает из трюма продрогший боцман. Сбросив с себя теплую одежду, он дует на пальцы рук посиневшими губами и хриплым, простуженным голосом просит бригадира:
– Достань-ка сигаретку, Леха.
Капитан тоже на палубе. Гордо выставив мохнатую грудь, во всю ширь которой летит орел, несущий куда-то нагую широкобедрую красавицу, он ходит от борта к борту и, щурясь от яркого света, улыбается, мурлыкает что-то веселое, южное. Наверно, сочиняет в уме победную радиореляцию для далекого берега, где в своем кабинете, наверно, еще и сейчас сердито оттопыривает губу институтское начальство.
А мне немножко грустно. Наживка есть, а это значит – конец тралениям. Больше мне не придется копаться в траловых уловах, выискивая какую-нибудь незнакомую рыбу или усатого сердитого рака. Но настроение у всех такое хорошее, все так рады этой маленькой победе над строптивым океаном, что и мое лицо невольно расплывается в довольную улыбку. Я сбрасываю сандалеты и бегу к правому борту. Там кричат, смеются мои товарищи – Слава прополаскивает их тугой пенной струей из брандспойта.
ГЛАВА V

Опасности любительской ловли. – Встреча у берегов Африки. – Китовая акула. – «Кость каракатицы». – «Носящий бороду» – «погонофор». – Океанский перемет. – Парусник.
Тишина. Совершенно необычная. Тишина, от которой мы уже давно отвыкли: главный двигатель молчит, вспомогательный, который обычно гудит и трясется под нашей каютой, тоже не подает признаков жизни. Лишь где-то в самом нутре теплохода чуть слышно хлопотливо лопочет, постукивает какой-то движок да у борта судна пофыркивают дельфины. В иллюминатор виднеется светлое полотнище утреннего неба, солнце еще не взошло, штиль. Лежим в дрейфе. Мы пришли в район у побережья Африки, где сегодня нам предстоит встретиться с тральщиком «Олекма», возвращающимся в порт. У них нам нужно получить некоторые запасные детали.
На судне пустынно. Все спят. Только из ходовой рубки доносятся голоса штурмана Виктора Колмогорова и матроса Владимира Павловича Чернышева, самого пожилого из членов нашей команды: ему лет тридцать шесть. Небольшой, жилистый, он неплохо справляется со своими обязанностями, но во всей его фигуре, в поведении чувствуется что-то не морское, а, как говорит Колмогоров, на Чернышове «лежит несмываемая печать деревни». И действительно, Чернышов раньше работал в колхозе, но потом сменил почетную, но нелегкую профессию хлебороба на более скромную профессию рыбака. Теперь он матрос второго класса.
– У нас уже весна... – слышится его голос, – снег стаял, и от земли парок идет. Возьмешь землю в ладони, а от нее запах такой, что потом руки мыть не хочется...
– Весной земля навозом пахнет, – замечает Колмогоров.
– И навозом тоже, – соглашается матрос. – Без него, дружище, урожая не будет.
Да, хорошо сейчас там, на берегу! И насколько удивительно хороша родная земля, можно, пожалуй, почувствовать лишь тогда, когда надолго оторван от нее.
А на корме смотрит в воду как зачарованный Лукьянец. Глаза его слипаются, веки набрякли. Это от недосыпания, но Иван не может спокойно спать, когда есть возможность подержать в руках удочку. В его чемодане – целая коллекция крючков, блесен, мотков; жилки, грузила, поплавки и еще какие-то хитроумные рыболовные приспособления. Вот и сейчас ему не спится: судно – на якоре, и нужно посмотреть, что же за рыбешка клюет на удочку у берегов этой далекой африканской страны. В мелких волнах качается большущий ярко-красный поплавок, жилка-леска привязана к поручням; раньше Иван наматывал леску прямо на палец, но это в океане, оказывается, не безопасно. Совсем недавно, позавчера вечером, какая-то рыба так клюнула, что чуть не утащила рыболова в воду.
– Ну, как клюет? – спрашиваю Ивана шепотом и заглядываю в мутную воду: небольшая речка, впадающая в океан, несет с собой массу ила и песка.
Иван кивает головой через левое плечо; там около плотиков лежит пара рыбин: одна небольшая, килограмма на полтора, широкая, плоская, с зубчатым спинным плавником; другая побольше, зеленоватая с янтарными глазами – по-видимому, очень вкусная рыба, с белым, нежным мясом. В этот момент поплавок вздрагивает, наклоняется и резко ныряет под воду. Иван, закусив губу, подсекает, леска, туго натянувшись и разрезая воду, уходит под корму. Быстро перебирая одетыми в перчатки руками, Иван метр за метром вытягивает на палубу мокрую леску... Вот поплавок, грузило, металлический поводок, а за ним видно чье-то мечущееся из стороны в сторону гибкое длинное тело.
– Кто это? – вскрикивает озадаченный рыболов и перекидывает через поручни большущего морского угря.
Упав на палубу, угорь широко разевает зубастый рот и, извиваясь гибким зеленоватым телом, ползет к голым ногам Лукьянца. Тот испуганно шарахается в сторону, прыгает на плотик и нервно вскрикивает:
– Брысь! Куда ты?
Как Иван разделался с угрем, я уже не видел, потому что над тихой водой разнесся голос Чернышева, усиленный динамиком:
– Вижу судно!
Это, конечно, «Олекма»; судно еще далеко, но уже виден изящный, с чуть наклоненными мачтами корпус. Спешу в каюту: нужно чуть подправить бороду.
Что может быть приятнее, чем встреча с друзьями вдалеке от Родины? Через полчаса «Олекма» бросает якорь невдалеке от нашего теплохода, и от его борта отваливает шлюпка, набитая смуглотелыми людьми. Уже пятый месяц бороздят олекминцы просторы океана в поисках сардины. Срок их работы кончается буквально на днях, а там – путь домой. Шлюпка быстро приближается, в бинокль видно много знакомых лиц, и среди них основательно пропеченное тропическим солнцем лицо инженера-гидрохимика Рема Берникова, с которым мы вместе плавали в предыдущем рейсе.
И вот Рем и еще трое сотрудников нашего института, работающих на «Олекме», сидят в нашей каюте. Град вопросов сыплется на них, поток вопросов обрушивается на нас. Их интересуют дела береговые, нас – дела морские.
– Прикройте дверь, – просит Рем.
Нам в этих широтах уже жарко, мы спим без одеял и на всю ночь включаем вентиляторы; им в этих местах уже холодно, они лезут на ночь под одеяла, прикрывают иллюминаторы и убирают в рундуки вентиляторы.
– Ну что интересного произошло у вас в рейсе?
– В рейсе? – задумывается Рем. – Да нет, ничего особенного. Все обычное: на севере трепали штормы, но проскочили благополучно, потом вдоль западного побережья Африки шли на юг, делали разрезы. На юге замучили ливни и жара. Были в Дакаре, Конакри, Теме.
– Про акулу расскажите, – подсказывает Рему Олег Телешев, высокий, стройный парень. Он ходил в тропики впервые и поэтому у него впечатлений от рейса накопилось значительно больше.
– Акула вертушку лага проглотила, – оживляется Рем.
А дело было так. Судно должно было ложиться в дрейф, и штурман пошел на корму убирать лаг; потащил он линь, к которому прикреплена бронзовая вертушка, – и вдруг сильнейшим рывком линь был вырван из рук. В то же время стоящие на корме штурман, капитан и Берников увидели, как в том месте, где только что вертелась за кормой вертушка лага, всплыли две акулы. Одна отстала, а другая схватила наживку на тролле. И ее выволокли на палубу. Вскрыли акуле желудок, но он оказался пуст: по-видимому вертушку откусила та рыба, что отстала. Как видно, тяжело ей было гнаться за троллом с куском металла в брюхе.
– В районе Фритауна, – врывается в разговор Олег, – ночью во время взятия проб воды видели китовую акулу метров в пятнадцать длиной! Кто видел? Да почти все, кто был на палубе и в рубке: она раз пять проплыла вокруг судна.
Китовая акула. Однажды и мне посчастливилось познакомиться с этим морским гигантом. Китовая акула – самая крупная в мире рыба. Отдельные ее экземпляры достигают величины до 20 метров при весе в 16-18 тонн! У нее длинное, толстое, покрытое твердой кожей тело с высоким спинным плавником, широкая, тупая голова, несколько напоминающая голову жабы. Я помню, как, увидев около самого борта отвратительную, в складках, с мясистым ртом башку величиной с малогабаритный платяной шкаф, я отпрянул от борта и, почувствовав, как ослабли мои коленки, прислонился к мачте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31