– С чего бы это?
– Я за униженных и оскорбленных!
– Ой ли?
– Что «ой ли»?
– Деточка, любовь не картошка – за пазуху не спрячешь.
– Ты думаешь, что я?..
– И по самые гланды!
– Ты ошибаешься, поверь мне, глубоко ошибаешься! Просто меня сильно волнует судьба мировой поэзии.
– Да? Ну хорошо. Спокойной ночи, детка.
Я повернулась спиной к Ясне и, открыв книгу «Виндоувские насмешницы» (ее мне дал почитать Юзек Харек, изобретатель с острова Блеклых Попугайчиков), принялась читать.
Пока я читала, Ясна тихо лежала и даже не шептала никаких заклинаний в адрес Асмодеи. Вот и хорошо, девочка успокоилась. Постепенно сморил сон и меня. Но досмотреть его я так и не смогла, поскольку сквозь дремоту почувствовала, что в комнате творится что-то не так.
Я открыла глаза, осмотрелась и пришла в ужас, или, если хотите, ужас пришел в меня.
ЯСНЫ РЯДОМ НЕ БЫЛО!!!
Я вскочила с кровати и глянула в окно. Во дворе при свете полной луны метрах в десяти друг от друга стояли Асмодея и Ясна. Они ругались и размахивали руками. Я выбежала на улицу и услышала:
– …зараза! Безжалостная, черствая колдунья!
– Что ты можешь понимать в таких вопросах, малолетка?!
– Побольше твоего!
– Да конечно! У тебя еще орган для понимания этого не вырос. А уже туда же, акселератка!
– Исправь свой гнусный поступок сейчас же, курица окольцованная!
– Тебя забыла спросить, что мне делать, истеричка гормональная!
Краем глаза в кустах я заметила Омлата, дрожащего, как осиновый лист.
А беседа тем временем продолжалась.
– Если ты не сделаешь этого, я превращу тебя в скунса, нет, в скунсиху! Будешь до конца жизни мелкопитающейся!
– Детка, силенок не хватит, аджна чакру надорвешь!
– Не надорву!
– Ты хоть знаешь, сколько мне лет?!
– И сколько же?
– Семьсот тридцать два!
– Вот именно, а совести и сострадания ни на грамм!
– А у тебя мозгов, как кот… наплакал!
– Ну, все!
– Все!!!
У взбешенных ведьм в руках засверкали молнии, еще бы секунда, и мне пришлось бы собирать в ладошки две горочки пепла.
– Стойте! – в отчаянье закричала я.
Они обернулись, но молнии не убрали.
– Что вы делаете! Так же нельзя! Остановитесь!
Я подошла к малышке.
– Ясна, в чем дело?
– Йо, не мешай! Она не хочет вернуть Омлату его нормальный вид!
– Асмодея, это правда?
И тут случилось странное – она разрыдалась:
– Да не лезьте вы ко мне в душу, там и так тесно… Не могу я вернуть ему… понимаешь… не имею… права… для него… у него… расколдовала… нет… смерть… дуры, вот вы кто!
– Не притворяйся, презренная! – никак не успокаивалась Ясна.
Я не выдержала:
– Заткнись, Ясна, и успокойся!!!
– Я поняла! Она заколдовала и тебя тоже! Вот гадюка! Но меня не проведешь! – Малышка явно была в азарте.
Ничего не оставалось, как наложить на нее чары, что я и сделала – наслала на нее столбняковый кокон: Ясна замерла, не в силах пошевелить ни единой мыслью и частью тела, кроме глаз, коими она удивленно хлопала, не понимая, что же произошло.
Я подошла к Асмодее.
– Так почему же ты не можешь расколдовать Омлата? Ведь так тоже нельзя! В конце концов, есть профессиональная честь, этика, да хоть бы та же доброта, едри ее налево, или милосердие!
Асмодея посмотрела на меня заплаканными и неимоверно, безостановочно несчастными глазами.
– Вы ведь все знаете. Я видела, как Омлат рассказывал вам свою историю.
Я растерялась и не знала, что на это сказать. Но тут ситуация резко изменилась. Ясна каким-то непонятным образом сумела снять мои чары и теперь смотрела на мир разъяренными глазами. Миру и мне с Асмодеей стало неуютно.
Асмодея вмиг перестала плакать и напряженно посмотрела на мою ученицу.
– Сейчас ты ответишь за все, и за Омлата, и за Йо! Я и без тебя сумею их расколдовать, а тебе не миновать жизни в облике козявочки в носу носорога!
В намерениях Ясны можно было не сомневаться.
– Асмодея, нам нужно сконцентрироваться вместе и остановить этот клокочущий комок гормонов.
Она утвердительно кивнула. Мы взялись за руки и направили на Ясну свои мизинцы. Выкрикнув заклинания, мы, хоть и с большим трудом, окружили ее стеной тумана. А затем превратили в листок бумаги, который я удовлетворенно поместила во внутренний карман дорожного костюма.
– Как она умудрилась снять твое заклятье? – спросила Асмодея.
– Девочка талантлива, как семь мальчиков, плюс переходный возраст, плюс мое воспитание.
– И что теперь делать? Где гарантия того, что она не выберется и из этого чародейства?
– Гарантия одна – объяснить, почему ты не можешь расколдовать Омлата.
– Ох, если бы это было так просто!
– Что же тут сложного! – я начинала терять терпение.
– Ты же знаешь, он уже рассказал вам с Ясной о пророчестве этого вздорного старикашки. А теперь войди в мое положение. Я впервые за последние двести семьдесят четыре года влюбилась, как двенадцатилетняя пигалица, а тут такое! Ему хорошо – он испугался и все, а я? А обо мне кто-нибудь подумал? Я так люблю его, что еле-еле себя в руках держу, вот-вот и накинусь да поцелую! Поэтому я и заколдовала Омлата в такой образ, чтобы, видя его, не имела желания поцеловать. Но ведь я люблю его – вот и пришлось не в чудовище превращать, а в… в общем, ты сама видела, во что.
– Да-а… Взаимности добиться – не поле перейти. Мне это знакомо. Но ведь должен же быть какой-то выход! Так не бывает. Мои наставники в МИСТЕРЕ ИСТУКАНЕ часто повторяли мне: «Если мертвые возвращаются, значит и в гробу есть щели! Следовательно, безотходных ситуаций не бывает!»
– Ты училась в МИСТЕРЕ ИСТУКАНЕ?
– Да.
– Я тоже.
– У кого?
– У Помпелия Содом Гоморыча, а ты?
– У Шамбалая Мекка Иерусалимовича.
– А помнишь…
– А было…
– А тогда…
– А в то…
– А у нас…
– А в наше…
Мы так увлеклись воспоминаниями о студенческих годах, что чуть не позабыли об окружающей нас реальности. Вот так – учишься пять лет, а вспоминаешь всю жизнь!
ЧТО ДЕЛАТЬ? КТО ВИНОВАТ? ЗА ЧЬИ ГРЕХИ?
Дамы презрительно рассмеялись. Увидев, что никто не удостаивает ее взглядом, нищая монахиня залезла на снежную гору, потом начала бродить вокруг да около и, наконец, исчезла.
Сей-Сеногон
Первой опомнилась Асмодея.
– Что делать? – спросила она.
Я не успела ответить: неожиданно листок, в который была заколдована Ясна, выпорхнул из кармана и приобрел, точнее, приобрела свой естественный облик. Мы с Асмодеей напряглись, ожидая нового взрыва гнева, но его не последовало.
– Ой, простите меня, – извинилась Ясна и, по-видимому, посчитав, что этого вполне достаточно, сделала вид, что ничего не произошло.
Так мы втроем и замерли. Три девицы под луной молчали и обдумывали ситуацию, постепенно высказывая вслух риторические вопросы:
– Кто же виноват во всем этом? Почему же так случается, что любовь не получается? – Это я.
– За чьи грехи такое наказанье Омлату? Ведь он поэт, каких еще не видел свет! – Это Ясна.
– Что делать? – Это снова Асмодея.
В этот момент из кустов вышел Омлат. Его бледное лицо светилось в ночи, как далекое воспоминание в памяти.
– О Боже! Асмодея! Прости меня, что я так плохо думал о тебе, что не смог измерить глубину твоего чувства! А ведь я поэт! Как стыдно! Я люблю тебя, Асмодея! Целуй же меня, целуй!
– Нет, милый, нет!
– Да, милая, да!
– Нет! Нет! Нет!
– Да! Да! Да!
– Но ведь ты умрешь!
– И пусть! Пусть я умру, как все великие поэты умирали до меня – со сладким ядом на устах!
– Но я не хочу, чтобы ты умирал, наоборот, я хочу, чтобы ты жил-поживал и добра наживал!
– Я тоже не хочу умирать, но без твоих поцелуев я не смогу жить – не тужить! Разве ты не понимаешь?! Если ты меня не поцелуешь, то я сам тебя поцелую!!!
– СТОЙТЕ!!! – закричала Ясна.
Все обернулись на малышку.
– Я придумала!
– Да?
– Правда?
– Не может быть…
– Ура!
– Гелен Гсонг Трек, вспомни, у тебя в балладе «О, мое исчадие счастья!» есть такие слова:
Если любишь ты всерьез —
Набери в ладошки слез
И задай себе вопрос:
Почему ревешь?
И в полнолуние под ивой,
Отстегай себя крапивой
И беги к своей любимой —
С нею счастье ты найдешь.
И любые предсказанья и пророчества,
Черные и белые,
Тут же тают без следа, как одиночество,
Если вы такие смелые!!!
– Ну и что? – спросила Асмодея.
– А то, что сейчас полнолуние – раз! Слева течет река и растет ива – два! А рядом растет крапива – три! Надо попробовать!
– Глупости это, – сказала я.
– Нет! Я глупости не сочиняю! – возмутился Омлат, чувствуя, что задето его самолюбие.
– Надо попробовать, милый! – умоляюще посмотрела на него Асмодея.
– Да, я попробую!
Юноша отошел к реке и стал под ивой. Прошла минута, и он разревелся, а потом сорвал крапиву и стеганул ею по своим ногам. После чего понесся, как резвый скакун Одина Слейпнер!
И мы собственными глазами видели, как во время бега от него отделилась тень и растворилась в ночной мгле, а в объятия Асмодеи бросился совершенно другой человек.
ОНИ ПОЦЕЛОВАЛИСЬ, И НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ!!!
ФИНИТА ОЙ-ЛЯ-ЛЯ, КОМЕДИЯ!!!
Таких маленьких радостей много!
Сей-Сеногон
Когда поцелуй завершился, мы наконец-то смогли рассмотреть истинное лицо Омлата: он был маленького роста, с оттопыренными ушками, длинными волосами, перетянутыми тесемочкой в тугой хвостик, полными губами… в принципе, любить можно и такого.
Увидев Омлата, Ясна как-то сникла, но, правда, никто, кроме меня, этого не заметил.
– Идемте в дом! – предложила Асмодея, и мы направились в хоромы на курьих ногах.
Гостеприимная хозяйка достала вино, и мы отпраздновали удачное завершение расколдовывания.
– Ясна, я посвящу тебе следующую балладу и назову ее «Девочка с глазами… глазами…» – захмелевший Омлат так и не смог закончить мысль, а лишь, почувствовав тщетность своих попыток, выкрикнул: – Так выпьем же за это!
Видя такое всеобщее ликование, я решила сказать тост:
– Внимание! Внимание! Тост!
– Ура!
– Одна маленькая, но очень гордая птичка залетела высоко-высоко в горы, на самую грудь утеса-великана, где ночевала тучка, и спросила: «Скажи мне, тучка, сколько звезд в небе, сколько капель в дожде и сколько ракушек в океане?» Но тучка ничего не ответила. И тогда эта любопытная птичка стала подниматься все выше и выше, пока не достигла орлиного гнезда, где высокомерно восседала орлица. И у нее спросила птичка: «Скажи мне, орлица, сколько звезд в небе, сколько капель в дожде и сколько ракушек в океане?» Но и орлица не смогла ответить. И тогда неутомимая птичка поднялась до самого Господа Бога и спросила у Него: «Скажи мне, Господи, сколько звезд в небе, сколько капель в дожде и сколько ракушек в океане?» Бог ничего не ответил, а указал птичке рукой на горизонт, где в тумане моря голубом белел одинокий парус. И в тот миг мудрая птичка поняла – неважно, сколько звезд на небе, сколько капелек в дожде и, честно говоря, какая разница, сколько ракушек в океане, главное, чтобы каждый одинокий парус нашел свой причал! Так выпьем же за то, чтобы наши Асмодея и Омлат нашли друг в друге свои причалы, и чтобы для них любое море было морем счастья.

С ПРОИГРАВШИМИ НЕ СПОРЯТ
Пожалуй, историю эту следовало бы поместить в список того, что неприятно слушать, ведь может показаться, будто я хвастаюсь. Но меня просили не умалчивать ни о чем. Право, у меня нет выбора.
Сей-Сеногон
ОСЕННИМ УТРОМ ЗА ОКНОМ…
Но день наступил, слышен людской говор, и солнце уже взошло.
Сей-Сеногон
Утро началось в полдень. Я открыла глаза и сладенько потянулась к чашке горячего кофе. Как это прекрасно – проснуться на мягкой кровати и осознать, что спешить некуда, что ты отдыхаешь! Я сотворила себе свой двойник и, произнеся тост «За тех, кто не с нами, но мы на них не в обиде!», с удовольствием чокнулась кружкой безумно бодрящего кофе сама с собой, после чего разбомбила Дубль-Йо на мельчайшие молекулы.
Я медленно воспарила с постели и подлетела к окну.
На лужайке во внутреннем дворике фамильного замка моей сестрицы Элеоноры Взгуздорской резвилась моя ученица Ясна. Она то и дело превращала карлика – садовника по прозвищу Карлик Ухо – то в умопомрачительной красоты юношу, то в рыцаря в латах, то в королевского казначея. Садовник же после каждого превращения срывал с клумбы по одной розе, становился на колено и, преклонив голову, целомудренно и преданно дарил ее своей волшебнице.
Эх, милое, светлое и неприхотливое детство, когда можно… Господи, да все можно, даже если нельзя!!!
Я еще раз вздохнула, допила кофе и открыла свой дорожный дневничок:
Итак, после удачного завершения расколдовывания поэта Как-Его-Там-Долгоиграющего мы без особых приключений добрались до замка моей сестрички. Радости последней (в нашем роду) не было предела, как и не было предела ее фигуре. Признаться, за эти годы Элеонора изрядно расширила свои горизонты. А так все тихо, все спокойно, одним словом – б-л-а-г-о-д-а-т-ь!!!
Закончив писать, я отложила дневник в сторону и снова взглянула в окно, а оно на меня, то есть, на то, что было за окном. Я, конечно, не из пугливых, поэтому кричала недолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35