Может, даже последнее… А Ричард промолчал. Не по-дружески это, нет. Уолтон ушел из редакции, хлопнув дверью, и лишь на улице пришел в себя настолько, что с досадой сплюнул. О чем он? Какие еще обиды? Знал Дик о премии или нет — какое это имеет значение по сравнению с тем фактом, что в любом качестве, Нобелевского лауреата или простого ассистента, жить ему осталось дни?
Лиз! Господи, почему он все утро терзал себя совершенно недоказуемыми мыслями, вместо того, чтобы снять трубку и позвонить в Нью-Йорк?
Возвращаться в редакцию не хотелось. Уолтон вошел в будку таксофона и, набирая код Нью-Йорка, припоминал нужный номер. Он звонил Дику по этому номеру четыре года назад, но память газетчика была цепкой, и он вспомнил. Трубку подняли сразу, но это была не Лиз, какой-то властный баритон почти по-уставному отрапортовал, что Ричарда Кирмана нет, и Лиз Кирман также отсутствует.
— Кто ее спрашивает? — спросил баритон.
Уолтон на мгновение растерялся.
— Лиз Кирман сейчас нет, — повторил баритон. — Назовите себя, я передам ей, когда миссис Кирман вернется.
— Ричардсон, — сказал Уолтон, которому в этот момент вспомнились все ночные недомолвки и предостережения.
— Мистер Ричардсон, — голос смягчился, — прошу прощения, вы не смогли бы перезвонить, скажем, через полчаса?
— Конечно, — сказал Уолтон и повесил трубку.
Выйдя из телефонной будки, он зашагал в сторону своего дома. Как ему вообще пришло в голову звонить в Нью-Йорк? Хорошо, что он назвал чужую фамилию. То, что он позвонил из таксофона — тоже большая удача. А ведь идея позвонить Лиз могла придти ему в голову на полчаса раньше, когда он был еще в редакции. Ясно, что Ричарда ищут. И ясно, что если Дик и выполняет чье-то задание, то при этом от кого-то скрывается. Господи, эти люди не считаются ни с чем! Человек обречен, а его посылают с каким-то…
Уолтон остановился, как на столб налетел. Почему он решил, что Ричарда кто-то куда-то посылал? Он попросту скрывается — по своей воле, разумеется. Но от кого, черт возьми, должен скрываться известный ученый, Нобелевский лауреат?
Нужно разобраться, подумал Уолтон. А я еще дал ему «феррари». Опознавательный знак. Пожалел старого друга. А Ричарду старая дружба помешала разве втравить меня в историю? Мог ведь взять машину напрокат. Что же теперь? Если Кирмана ищут, то рано или поздно найдут. Уж в этом можно не сомневаться.
Уолтон взял такси и поехал домой. Есть не хотелось, он только выпил немного, и волнение улеглось. Если бы речь шла не о Кирмане, Уолтон сделал бы прекрасный материал на первую полосу. Самого себя в роли героя репортажа «Погоня за Нобелевским лауреатом» Уолтон не представлял. Все это интересно, интригующе, если не касается тебя лично. Дурак, дал машину.
А все-таки я трус, подумал Уолтон. Пришел старый друг, жить ему осталось дни. Что он натворил — его дело, но он просил о помощи. А ты жалеешь, что поступил как человек, а не как свинья.
Уолтон умылся, привел себя в порядок, заодно послушал новости. Никаких сообщений о происшествиях, где упоминался бы его «феррари», не было. Ну и хорошо.
Он приготовился уходить, и в этот момент позвонили. Не снизу, а в дверь. Ноги почему-то стали ватными. А чего, черт побери, опасаться? Я-то при чем? — сказал себе Уолтон. Поговорим и разойдемся.
За дверью стояли трое. Один у лифта, второй на лестнице, третий — у двери, палец на кнопке звонка.
— Мистер Уолтон, — сказал тот, что стоял у двери. Он как-то сразу вдвинулся в холл, и те двое тоже. Уолтон опомниться не успел, как оказался сидящим на диване, а один из пришедших расположился в кресле, где ночью сидел Ричард.
— Что? — сказал Уолтон. — Я… Меня ждут.
— Мы ненадолго. Я Майк Стреттон, вот моя карточка, прошу.
Что там было на карточке, Уолтон не разглядел, но фотография соответствовала. Может, это были водительские права, а может, какие-то иные. Главное, что у Стреттона было право спрашивать.
— Так что вам нужно? — повторил Уолтон.
— Ничего особенного, мистер Уолтон, — мирно сказал Стреттон. — Я только прошу вас рассказать, когда к вам пришел ваш знакомый Ричард Кирман, о чем вы разговаривали и куда он потом направился. Лучше начните с конца — куда он направился отсюда. А потом вернемся к началу. Хорошо?
Мирный тон Стреттона приободрил Уолтона, журналист неожиданно представил себя героем триллера.
— Ричард Кирман? — сказал он. — Вы имеете в виду губернатора штата Невада в период с тридцать пятого по тридцать девятый год?
— Признаться, я не знаю, кто тогда был губернатором в Неваде, — равнодушно сказал Стреттон, и Уолтон решил, что победа одержана. Все оказалось не так сложно.
— Профессия, — с энтузиазмом сказал он. — Приходится помнить столько фактов, что…
— Вот и вспомните, — как отрезал Стреттон, — что говорил Ричард Кирман, куда и когда он ушел. И быстрее, времени у нас нет.
Двое, стоявшие у двери, шагнули вперед. Будут бить, обреченно подумал Уолтон. Он вспомнил Ричарда, его донельзя изможденный вид. «Мне не нужен врач. Репортер мне тоже не нужен. Сейчас мне нужен только друг.» Только. Так мало. Машину все равно найдут. А эти уже подошли вплотную. Вечно у них какие-то тайны. Пусть разбираются сами. В конце-то концов.
— Дик… Ричард Кирман ушел от меня около шести утра…
x x x
Рейболд, молодой фермер из Канагари, сбавил скорость. Меньше свиста в ушах, но больше шансов оказаться с Джой не в кювете, а в уютной пещерке, где можно развести костер и отдохнуть после трудовой недели. Быстрая езда убаюкала маникюршу из «Хилтона», с которой он познакомился вчера вечером, — Джой дремала, покачивая головой. Она ему сразу понравилась тогда, в баре. Он не любил случайных знакомств, но все оказалось проще, чем он воображал. И теперь они с Джой едут к пещерам, которые Рейболд спьяну расхвалил как райский уголок в этой унылой пустыне.
Поворот. Рейболд прижал педаль, машина пошла медленно, и он неожиданно ощутил запах гари. Фермер беспокойно принюхался. Бензиновая гарь. Запах стал острее, и теперь Рейболд разглядел струйку дыма, поднимавшуюся из оврага.
Он прекрасно понял, что это означает. Проломленный бордюр шоссе на повороте только подтвердил его предположение. Остановив машину, Рейболд подошел к бордюру. Джой спросонья, видимо, решила, что они уже приехали, и начала что-то искать в сумочке.
Рейболд попытался разглядеть упавшую машину в зарослях кустарника на дне — овраг был глубиной футов двести. Костей не соберешь. Люди наверняка погибли — похоже, что взорвался бак. Спуститься и посмотреть? Здесь не спустишься. Пока найдешь спуск, да пока… Живых там, конечно, нет. Нужно сообщить в полицию. Приедут, разберутся.
Джой подошла и встала рядом. Опершись на плечо Рейболда, она с любопытством смотрела вниз. Там мертвые, подумал фермер, а она глядит, будто это кино какое.
— Пойдем, детка, — сказал он, обняв Джой. — Я позвоню в полицию, ты не возражаешь?
Он вытянул из бокового кармана куртки коробочку сотового телефона.
x x x
Стемнело. Даже если бы кто-то заглянул внутрь пещеры, то вряд ли заметил бы в глубине скрюченное тело. Не услышал бы дыхания — дыхания не было. Не услышал бы биения сердца — сердце не билось.
Рейболд расположился с Джой ярдах в пятидесяти — пещер здесь было достаточно и для мертвых, и для живых…
x x x
Бет вернулась в лабораторию. Работа продолжалась, здесь уже знали о Нобелевской, и Бет ловила на себе сочувствующие взгляды. О побеге не знал никто.
— Вы сегодня не в форме, Бет, — мягко сказал доктор Кин, подойдя к ней после того, как она неудачно вытащила из клетки мышь, и та, попискивая, начала бегать по столу. — Я все понимаю, милая. Идите, отдохните до завтра.
И Бет ушла, не сказав ни слова и не попрощавшись. Ничего, все ее поняли. Хотя поняли вовсе не то, что было нужно. Дома у нее кто-то побывал — это она поняла сразу. Нет, все находилось на своих местах. Бет была уверена, что, если начнет сейчас проверять каждую мелочь, то и тогда не обнаружит следов — работали профессионалы. Но запах свой они оставили.
Бет свернулась клубочком в кресле, налила себе немного виски, но не пила, держала бокал в руке, и в него уходила ее сосредоточенность, ее боль, ее ожидание.
Только бы Дику не было больно, думала она. Иожет быть, ему уже не больно. Может, он уже стал другим. Каким? Каким он придет к ней? Или не придет вовсе? Только такая влюбленная дура, как она, могла позволить сделать все это. Что — это? Она ведь толком не знала, что именно они с Диком сделали. Недостаток образования сказывался. «Не нужно тебе всего знать, — говорил Дик. — Чем меньше об этом знаешь, тем спокойнее и тебе, и мне. За тебя и так возьмутся, если…» За нее уже взялись, но странно, что пока так слабо. Но возьмутся крепко, это Бет понимала. Особенно если доберутся до программы «Зенит».
«Зенит»… Вести собственные незапланированные исследования на секретной базе — искусство высшей категории. Бет думала, что никому, кроме Дика, это и не удалось бы. Помогло то обстоятельство, что, будучи руководителем лаборатории, Дик мог вмешиваться в ход любого эксперимента, в каждую мелочь. Мог сейчас заниматься одной проблемой, а через час — другой. На самом деле последние два года Дик работал в основном на себя. Он не имел права скрывать результаты исследований, он и не скрывал. Документация у него — у них с Бет — всегда была в порядке. Помогала им сложная система отчетности. Трудно, практически невозможно, полагал Дик, разобраться с деталях того или иного эксперимента, если результаты мозаично вписываются в данные других опытов, заносятся в память компьютеров в кодированном виде, причем — не только на базе, но и в память всей сети компьютеров министерства обороны. Чтобы хорошо работать с такой системой, Дик за полгода научился программировать лучше любого оператора на базе… Если эксперты в будущем захотят выудить всю информацию по «Зениту», им придется проанализировать более сорока широкомасштабных научных программ — все, что было сделано на базе за два года. Огромная информация, рассеянная в сетях, и времени на это уйдет много.
Осечка может получиться только с Бимбо. Все мыши, с которыми работал Дик, были уничтожены, кроме одной, запертой в сейфе в кабинете Кирмана. Там, в особом отделении, хранились и наиболее секретные документы по генетическому канцерогенному оружию, доступ к которым кроме Дика имел лишь специальный представитель министерства обороны. В этом сейфе почти год жила мышь по имени Бимбо. Или не мышь? Выглядела она мышью — прошлым летом Дик ввел Бимбо онкоген, а неделю спустя, когда раковые изменения стали очевидны, ввел препарат мутированной т-РНК.
Когда Дик положил мышь обратно в клетку, руки у него дрожали. Они с Бет были в лаборатории не одни, при опыте присутствовали человек десять — даже доктор Кин. Дик не скрывал важности именно этого эксперимента для всей программы. О мутированной РНК не было сказано ни слова, речь шла о новом виде онкогена, вызывавшем скоротечные формы рака. «Вы блестящий экспериментатор, — констатировал Кин. — Я смотрю на ваши руки, и мне кажется, что это руки Бога, творящего живое». Дик посмотрел тогда на свои ладони и ответил: «Я не хотел бы, Эл, быть на месте Бога. Этими руками я создал бы расу уродов. Я привык к генетическим аномалиям, а Господь творил красоту». У них тогда возник небольшой теологический спор, и о Бимбо забыли. А потом, несколько дней спустя, Дик продемонстрировал Кину мертвую мышь — не Бимбо, конечно. Бимбо в это время уже лежала в сейфе. Она уже не жила.
Нет, она еще не жила. Она становилась тем существом, которое и сейчас заперто в сейфе, где нечем дышать, где нет света, где много дней нет и пищи. А Бимбо живет. Кто это? Мышь? Или некое существо, похожее на мышь только внешне? Когда Дик изредка открывал сейф, Бет чувствовала ужас. Нечто подобное испытывал и Дик — Бет видела это по выражению его лица.
После того, как Дика отправили в клинику, сейф ни разу не открывали. Кроме ключа сейф запирался еще личным кодом, который Дик часто менял, каждый раз сообщая майору Рихтеру вовсе не то сочетание букв, которое устанавливал на самом деле.
После Бимбо были и другие мыши. Их препарировали — нужна была ясная клиническая и патологоанатомическая картина. Однажды, когда они гуляли вечером вдали от поселка и чужих ушей, Дик впервые рассказал ей толком о смысле экспериментов и о том, что ждет его и ее, Бет, потому что она должна быть с ним.
У него и тени сомнения не возникало — должна, и все. Бет хотела возмутиться — чисто по женски, ей хотелось быть с Диком, она любила его, но не терпела, когда ей говорили, что она что-то «должна». Дик целовал ее, а все возмущение Бет выражалось лишь в том, что она была с ним холодна. Впрочем, надолго ее не хватило. Дик прекрасно понял, он всегда все понимал, в мире не было более чуткого мужчины, чем Дик Кирман, и Бет удивлялась, когда он рассказывал, что расстался с женой потому, что они не могли понять друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Лиз! Господи, почему он все утро терзал себя совершенно недоказуемыми мыслями, вместо того, чтобы снять трубку и позвонить в Нью-Йорк?
Возвращаться в редакцию не хотелось. Уолтон вошел в будку таксофона и, набирая код Нью-Йорка, припоминал нужный номер. Он звонил Дику по этому номеру четыре года назад, но память газетчика была цепкой, и он вспомнил. Трубку подняли сразу, но это была не Лиз, какой-то властный баритон почти по-уставному отрапортовал, что Ричарда Кирмана нет, и Лиз Кирман также отсутствует.
— Кто ее спрашивает? — спросил баритон.
Уолтон на мгновение растерялся.
— Лиз Кирман сейчас нет, — повторил баритон. — Назовите себя, я передам ей, когда миссис Кирман вернется.
— Ричардсон, — сказал Уолтон, которому в этот момент вспомнились все ночные недомолвки и предостережения.
— Мистер Ричардсон, — голос смягчился, — прошу прощения, вы не смогли бы перезвонить, скажем, через полчаса?
— Конечно, — сказал Уолтон и повесил трубку.
Выйдя из телефонной будки, он зашагал в сторону своего дома. Как ему вообще пришло в голову звонить в Нью-Йорк? Хорошо, что он назвал чужую фамилию. То, что он позвонил из таксофона — тоже большая удача. А ведь идея позвонить Лиз могла придти ему в голову на полчаса раньше, когда он был еще в редакции. Ясно, что Ричарда ищут. И ясно, что если Дик и выполняет чье-то задание, то при этом от кого-то скрывается. Господи, эти люди не считаются ни с чем! Человек обречен, а его посылают с каким-то…
Уолтон остановился, как на столб налетел. Почему он решил, что Ричарда кто-то куда-то посылал? Он попросту скрывается — по своей воле, разумеется. Но от кого, черт возьми, должен скрываться известный ученый, Нобелевский лауреат?
Нужно разобраться, подумал Уолтон. А я еще дал ему «феррари». Опознавательный знак. Пожалел старого друга. А Ричарду старая дружба помешала разве втравить меня в историю? Мог ведь взять машину напрокат. Что же теперь? Если Кирмана ищут, то рано или поздно найдут. Уж в этом можно не сомневаться.
Уолтон взял такси и поехал домой. Есть не хотелось, он только выпил немного, и волнение улеглось. Если бы речь шла не о Кирмане, Уолтон сделал бы прекрасный материал на первую полосу. Самого себя в роли героя репортажа «Погоня за Нобелевским лауреатом» Уолтон не представлял. Все это интересно, интригующе, если не касается тебя лично. Дурак, дал машину.
А все-таки я трус, подумал Уолтон. Пришел старый друг, жить ему осталось дни. Что он натворил — его дело, но он просил о помощи. А ты жалеешь, что поступил как человек, а не как свинья.
Уолтон умылся, привел себя в порядок, заодно послушал новости. Никаких сообщений о происшествиях, где упоминался бы его «феррари», не было. Ну и хорошо.
Он приготовился уходить, и в этот момент позвонили. Не снизу, а в дверь. Ноги почему-то стали ватными. А чего, черт побери, опасаться? Я-то при чем? — сказал себе Уолтон. Поговорим и разойдемся.
За дверью стояли трое. Один у лифта, второй на лестнице, третий — у двери, палец на кнопке звонка.
— Мистер Уолтон, — сказал тот, что стоял у двери. Он как-то сразу вдвинулся в холл, и те двое тоже. Уолтон опомниться не успел, как оказался сидящим на диване, а один из пришедших расположился в кресле, где ночью сидел Ричард.
— Что? — сказал Уолтон. — Я… Меня ждут.
— Мы ненадолго. Я Майк Стреттон, вот моя карточка, прошу.
Что там было на карточке, Уолтон не разглядел, но фотография соответствовала. Может, это были водительские права, а может, какие-то иные. Главное, что у Стреттона было право спрашивать.
— Так что вам нужно? — повторил Уолтон.
— Ничего особенного, мистер Уолтон, — мирно сказал Стреттон. — Я только прошу вас рассказать, когда к вам пришел ваш знакомый Ричард Кирман, о чем вы разговаривали и куда он потом направился. Лучше начните с конца — куда он направился отсюда. А потом вернемся к началу. Хорошо?
Мирный тон Стреттона приободрил Уолтона, журналист неожиданно представил себя героем триллера.
— Ричард Кирман? — сказал он. — Вы имеете в виду губернатора штата Невада в период с тридцать пятого по тридцать девятый год?
— Признаться, я не знаю, кто тогда был губернатором в Неваде, — равнодушно сказал Стреттон, и Уолтон решил, что победа одержана. Все оказалось не так сложно.
— Профессия, — с энтузиазмом сказал он. — Приходится помнить столько фактов, что…
— Вот и вспомните, — как отрезал Стреттон, — что говорил Ричард Кирман, куда и когда он ушел. И быстрее, времени у нас нет.
Двое, стоявшие у двери, шагнули вперед. Будут бить, обреченно подумал Уолтон. Он вспомнил Ричарда, его донельзя изможденный вид. «Мне не нужен врач. Репортер мне тоже не нужен. Сейчас мне нужен только друг.» Только. Так мало. Машину все равно найдут. А эти уже подошли вплотную. Вечно у них какие-то тайны. Пусть разбираются сами. В конце-то концов.
— Дик… Ричард Кирман ушел от меня около шести утра…
x x x
Рейболд, молодой фермер из Канагари, сбавил скорость. Меньше свиста в ушах, но больше шансов оказаться с Джой не в кювете, а в уютной пещерке, где можно развести костер и отдохнуть после трудовой недели. Быстрая езда убаюкала маникюршу из «Хилтона», с которой он познакомился вчера вечером, — Джой дремала, покачивая головой. Она ему сразу понравилась тогда, в баре. Он не любил случайных знакомств, но все оказалось проще, чем он воображал. И теперь они с Джой едут к пещерам, которые Рейболд спьяну расхвалил как райский уголок в этой унылой пустыне.
Поворот. Рейболд прижал педаль, машина пошла медленно, и он неожиданно ощутил запах гари. Фермер беспокойно принюхался. Бензиновая гарь. Запах стал острее, и теперь Рейболд разглядел струйку дыма, поднимавшуюся из оврага.
Он прекрасно понял, что это означает. Проломленный бордюр шоссе на повороте только подтвердил его предположение. Остановив машину, Рейболд подошел к бордюру. Джой спросонья, видимо, решила, что они уже приехали, и начала что-то искать в сумочке.
Рейболд попытался разглядеть упавшую машину в зарослях кустарника на дне — овраг был глубиной футов двести. Костей не соберешь. Люди наверняка погибли — похоже, что взорвался бак. Спуститься и посмотреть? Здесь не спустишься. Пока найдешь спуск, да пока… Живых там, конечно, нет. Нужно сообщить в полицию. Приедут, разберутся.
Джой подошла и встала рядом. Опершись на плечо Рейболда, она с любопытством смотрела вниз. Там мертвые, подумал фермер, а она глядит, будто это кино какое.
— Пойдем, детка, — сказал он, обняв Джой. — Я позвоню в полицию, ты не возражаешь?
Он вытянул из бокового кармана куртки коробочку сотового телефона.
x x x
Стемнело. Даже если бы кто-то заглянул внутрь пещеры, то вряд ли заметил бы в глубине скрюченное тело. Не услышал бы дыхания — дыхания не было. Не услышал бы биения сердца — сердце не билось.
Рейболд расположился с Джой ярдах в пятидесяти — пещер здесь было достаточно и для мертвых, и для живых…
x x x
Бет вернулась в лабораторию. Работа продолжалась, здесь уже знали о Нобелевской, и Бет ловила на себе сочувствующие взгляды. О побеге не знал никто.
— Вы сегодня не в форме, Бет, — мягко сказал доктор Кин, подойдя к ней после того, как она неудачно вытащила из клетки мышь, и та, попискивая, начала бегать по столу. — Я все понимаю, милая. Идите, отдохните до завтра.
И Бет ушла, не сказав ни слова и не попрощавшись. Ничего, все ее поняли. Хотя поняли вовсе не то, что было нужно. Дома у нее кто-то побывал — это она поняла сразу. Нет, все находилось на своих местах. Бет была уверена, что, если начнет сейчас проверять каждую мелочь, то и тогда не обнаружит следов — работали профессионалы. Но запах свой они оставили.
Бет свернулась клубочком в кресле, налила себе немного виски, но не пила, держала бокал в руке, и в него уходила ее сосредоточенность, ее боль, ее ожидание.
Только бы Дику не было больно, думала она. Иожет быть, ему уже не больно. Может, он уже стал другим. Каким? Каким он придет к ней? Или не придет вовсе? Только такая влюбленная дура, как она, могла позволить сделать все это. Что — это? Она ведь толком не знала, что именно они с Диком сделали. Недостаток образования сказывался. «Не нужно тебе всего знать, — говорил Дик. — Чем меньше об этом знаешь, тем спокойнее и тебе, и мне. За тебя и так возьмутся, если…» За нее уже взялись, но странно, что пока так слабо. Но возьмутся крепко, это Бет понимала. Особенно если доберутся до программы «Зенит».
«Зенит»… Вести собственные незапланированные исследования на секретной базе — искусство высшей категории. Бет думала, что никому, кроме Дика, это и не удалось бы. Помогло то обстоятельство, что, будучи руководителем лаборатории, Дик мог вмешиваться в ход любого эксперимента, в каждую мелочь. Мог сейчас заниматься одной проблемой, а через час — другой. На самом деле последние два года Дик работал в основном на себя. Он не имел права скрывать результаты исследований, он и не скрывал. Документация у него — у них с Бет — всегда была в порядке. Помогала им сложная система отчетности. Трудно, практически невозможно, полагал Дик, разобраться с деталях того или иного эксперимента, если результаты мозаично вписываются в данные других опытов, заносятся в память компьютеров в кодированном виде, причем — не только на базе, но и в память всей сети компьютеров министерства обороны. Чтобы хорошо работать с такой системой, Дик за полгода научился программировать лучше любого оператора на базе… Если эксперты в будущем захотят выудить всю информацию по «Зениту», им придется проанализировать более сорока широкомасштабных научных программ — все, что было сделано на базе за два года. Огромная информация, рассеянная в сетях, и времени на это уйдет много.
Осечка может получиться только с Бимбо. Все мыши, с которыми работал Дик, были уничтожены, кроме одной, запертой в сейфе в кабинете Кирмана. Там, в особом отделении, хранились и наиболее секретные документы по генетическому канцерогенному оружию, доступ к которым кроме Дика имел лишь специальный представитель министерства обороны. В этом сейфе почти год жила мышь по имени Бимбо. Или не мышь? Выглядела она мышью — прошлым летом Дик ввел Бимбо онкоген, а неделю спустя, когда раковые изменения стали очевидны, ввел препарат мутированной т-РНК.
Когда Дик положил мышь обратно в клетку, руки у него дрожали. Они с Бет были в лаборатории не одни, при опыте присутствовали человек десять — даже доктор Кин. Дик не скрывал важности именно этого эксперимента для всей программы. О мутированной РНК не было сказано ни слова, речь шла о новом виде онкогена, вызывавшем скоротечные формы рака. «Вы блестящий экспериментатор, — констатировал Кин. — Я смотрю на ваши руки, и мне кажется, что это руки Бога, творящего живое». Дик посмотрел тогда на свои ладони и ответил: «Я не хотел бы, Эл, быть на месте Бога. Этими руками я создал бы расу уродов. Я привык к генетическим аномалиям, а Господь творил красоту». У них тогда возник небольшой теологический спор, и о Бимбо забыли. А потом, несколько дней спустя, Дик продемонстрировал Кину мертвую мышь — не Бимбо, конечно. Бимбо в это время уже лежала в сейфе. Она уже не жила.
Нет, она еще не жила. Она становилась тем существом, которое и сейчас заперто в сейфе, где нечем дышать, где нет света, где много дней нет и пищи. А Бимбо живет. Кто это? Мышь? Или некое существо, похожее на мышь только внешне? Когда Дик изредка открывал сейф, Бет чувствовала ужас. Нечто подобное испытывал и Дик — Бет видела это по выражению его лица.
После того, как Дика отправили в клинику, сейф ни разу не открывали. Кроме ключа сейф запирался еще личным кодом, который Дик часто менял, каждый раз сообщая майору Рихтеру вовсе не то сочетание букв, которое устанавливал на самом деле.
После Бимбо были и другие мыши. Их препарировали — нужна была ясная клиническая и патологоанатомическая картина. Однажды, когда они гуляли вечером вдали от поселка и чужих ушей, Дик впервые рассказал ей толком о смысле экспериментов и о том, что ждет его и ее, Бет, потому что она должна быть с ним.
У него и тени сомнения не возникало — должна, и все. Бет хотела возмутиться — чисто по женски, ей хотелось быть с Диком, она любила его, но не терпела, когда ей говорили, что она что-то «должна». Дик целовал ее, а все возмущение Бет выражалось лишь в том, что она была с ним холодна. Впрочем, надолго ее не хватило. Дик прекрасно понял, он всегда все понимал, в мире не было более чуткого мужчины, чем Дик Кирман, и Бет удивлялась, когда он рассказывал, что расстался с женой потому, что они не могли понять друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18