«Здесь оставаться опасно, нужно уходить в лес, — решил Сермангир. — Но кузнеца я им не оставлю». Сколько времени длилось его странное оцепенение, сменившее вспышку отчаяния, он не знал, слабости своей не помнил и был готов действовать.
Благодарение Предкам, Маскардел был жив. Помочь кузнецу молодой воин ничем не мог. Наставления отца так далеко не заходили. Тот был всего лишь сотником в охране Правителя клана, а вовсе не магом или лекарем. Но зато Сермангир хорошо запомнил одно из отцовских воинских правил — Нельзя оставлять товарища в беде. О лечении он подумает потом. Сейчас главное — найти для раненого безопасное укрытие. Если бы еще он не был таким тяжелым!
С кузнецом на спине он сумел сделать триста двенадцать в. Хотя под конец это уже трудно было назвать шагами. Ноги сгибались в самых неожиданных местах, но не двигались с места. Сердце стучалось в ребра, умоляя выпустить его и избавить от мучений. Дыхание сделалось тяжелой работой,
Сермангир осторожно опустил свою ношу на траву и сам свалился рядом. Через несколько минут к нему вернулась способность рассуждать. Несомненно, так они далеко не уйдут, Кузнец в два раза тяжелее его. Да и вряд ли раненому полезно биться об его костлявую спину. Сермангир считал себя взрослым, сильным мужчиной, но вот кости… Над его худобой подсмеивался даже отец.
Как всегда, мысль об отце помогла найти решение. Он же рассказывал, как переносят раненых. Сделать носилки вряд ли получится, да и времени нет. Но подстелить что-нибудь… Сермангир со стоном поднялся и оглядел поляну. То тут, то там были видны тела убитых воинов. Странно, он совсем не обратил внимания, где улегся. Но переживать из-за этого юноша не стал, насмотрелся всякого за сегодняшний день.
А вот и то, что ему нужно! Неподалеку лежал рыцарский единорог с разрубленным черепом. Сермангир сдернул с него кусок блестящей тонкой, но прочной ткани. Он бы назвал это потником, а как по-благородному — не все ли равно.
— Прости, но он мне нужен, чтобы спасти друга, — обратился юноша к духу животного и спрятал большой палец левой руки в кулак. Он вырос в деревне и немного стыдился своих суеверий, но ведь сейчас его никто не видел.
Расстелив ткань на ровном месте, Сермангир перетащил на нее тяжеленного кузнеца. В траве, примятой могучим телом, что-то блеснуло. Солнце уже садилось, и юноша с большим трудом нащупал какой-то круглый предмет. Это оказался перстень с неизвестным Сермангиру самоцветом. В сумерках камень казался совсем черным. Юноша раньше не замечал у Маскардела никаких украшений. Но мало ли чего он не помнил из случившегося в этот страшный день! Он положил перстень в поясную сумку кузнеца и поволок раненого друга дальше в лес.
О том, что было дальше, у него сохранились лишь обрывки воспоминаний. Кусты и коряги, в которых все время застревал кузнец. Поваленные деревья — не поймешь, с какой стороны их обходить. Холодный моросящий дождь. Грязь под ногами. Грязь перед самым лицом, на лице, везде. Ямы, корни, кочки. Падения. Долгие переговоры со своим измученным телом, не желающим вставать и, несмотря на боль в разбитом колене, продолжать тащить тяжелеющий с каждой минутой груз. Темный силуэт на фоне взошедшей Большой Луны — то ли неприятельский патруль, то ли так же отставший от своих защитник долины. А может, просто игра воображения. Снова грязь, падения и деревья. Бесконечные ряды деревьев.
Когда за спиной раздался окрик «Стой!», Сермангир даже обрадовался. Наконец-то нашелся кто-то, кем бы он ни был, разрешивший ему остановиться. Никуда не идти, ничего не тащить за собой.
— Подними руки и подойди сюда, — потребовал голос из кустов хвойника.
— Не могу. У меня раненый, — огрызнулся юноша. Двигаться с места очень не хотелось.
— Эк удивил! Кто ж нынче не раненый?
К нему подошел невысокий бородач со взведенным самострелом в перевязанной левой руке.
— Сам-то кто будешь?
Пришлось первым назвать себя.
— Свой, стало быть, — улыбнулся незнакомец, опуская самострел. — Я — десятник Бенластир из Клана Терпения, что там с твоим другом?
Сермангир рассказал. Бородатый тихо присвистнул и присел осматривая раненого.
— Да, досталось бедолаге, — сказал он, поднимаясь. — Ну ничего. Митрайна — хороший лекарь. Если дотащим до озера, будет жить твой кузнец.
Оказалось, Бенластира там поджидали еще пять человек — трое воинов, колдун, тоже изрядно покалеченный, и девушка-знахарь. Они решили переправиться через озеро на заросшее шуршуном болото и сейчас строили плот. Бородач стоял на страже.
— Ну, пошли, что ли?
Он закинул самострел на спину и здоровой рукой ухватился за подстилку, помогая тащить кузнеца.
Вдвоем они двигались гораздо быстрее, но и силы Сермангира уже давно кончились,
Ноги волочились по земле, глаза закрывались. Бенластир что-то рассказывал о том, как образовался их маленький отряд. Наверное, это было очень интересно, но он ничего не запомнил. Смысл слов куда-то ускользал, от неясного бормотания десятника еще больше клонило в сон.
Чтобы как-то отвлечься, он стал представлять, как его встретят в родной деревне.
Героя, спасшего в бою жизнь друга, ждут великие почести. Но почему-то дальше горячего супа и шерстяного одеяла па сеновале его фантазии сегодня не заходили. Должно быть, праздник устроят на следующий день.
— Эй, парень, проснись! Мы уже пришли. — внезапно прогрохотало прямо у него над ухом.
Открыв глаза, Сермангир с удивлением обнаружил, что буквально висит на плече у своего спутника. Руки почему-то оказались предательски пусты.
О позор своего клана! Он не только не помогал тащить раненого — его самого пришлось чуть ли не нести на руках. Юноша начал было оправдываться, но сообразил, что ведет себя совсем уж по-мальчишески, и умолк.
Над кузнецом уже склонилась какая-то женщина. Наверное, та самая знахарка, о которой говорил Бенластир. Она потрогала лоб Маскардела, осмотрела его раны, пошептала что-то и наконец повернулась к Сермангиру:
— Ну вот, теперь все будет хорошо.
Юноша вздрогнул от неожиданности. В темноте он мог не разглядеть лица, но голос узнал сразу. Это была она, та девушка из лазарета. Неужели она тоже видела, как он опозорился? А он, как назло, успел назвать свое имя!
— Да ладно, друг, не переживай! — сказал Бенластир, безуспешно пытаясь спрятать улыбку, — Давай затащим твоего кузнеца на плот, и можно будет отдыхать.
«Ничего, — думал Сермангир, укладывая поудобнее своего друга, так и не пришедшего в сознание. — Я им еще покажу, кто здесь настоящий мужчина». Он твердо решил, что не уснет до самого утра и будет охранять отдых товарищей. Голодный, усталый, он не поддастся слабости. Будет ухаживать за ранеными, управлять плотом, тревожно всматриваться в далекий берег. И возможно, спасет всех от какой-нибудь страшной опасности. Спасет ценой своей жизни. Вот тогда они пожалеют, что смеялись над ним!
Сермангир представил, как бородатый приходит в его деревню, стоит со скорбным лицом рядом с плачущими родителями и говорит им: «Ваш сын был настоящим героем. Я горжусь тем, что воевал рядом с ним».
Услышав это, еще громче зарыдает мать, расправит плечи и улыбнется сквозь слезы отец. А потом…
Потом были другие сны, в которых он был снова жив, совершал новые подвиги. А еще в них была эта зеленоглазая Девушка из Клана Сострадания. Она улыбалась ему, и он был счастлив. Вот только как ее все-таки зовут?
МИТРАЙНА
Митрайна сидела на краю плота и устало смотрела в черную, чуть колышущуюся воду озера. Все раненые уже были осмотрены и перевязаны, никому не угрожала серьезная опасность. Даже кузнецу стало лучше. Неотложных дел на сегодня больше не было. Но девушка никак не могла уснуть. Очень уж страшным выдался этот день. Столько пусть чужой, но все же человеческой боли нелегко выдержать даже ей, дочери лучшего лекаря Клана Сострадания. Она ужасно устала, выпачкала одежду в крови, но сама не пострадала, хотя иногда бой подбирался к самому лазарету.
Они уже отступали, когда их догнал небольшой отряд кочевников. Несколько легкораненых воинов преградили врагу дорогу и позволили остальным уйти от погони. Никто из степняков не уцелел, но и защитников осталось только двое — десятник Бенластир и колдун Лентул из Клана Мечты, тот самый, что сейчас стонет во сне рядом с кузнецом. Десятник едва стоял на ногах, а Лентул и вовсе оставался в сознании только при помощи магии. Пока Митрайна оказывала им помощь, лазарет ушел слишком далеко, а вместе с ним и все ее снадобья.
Отсутствие лекарств сильно беспокоило ее. Но она справится, отец научил девушку использовать для лечения магию. При мысли об отце знакомая, давняя, но оттого нисколько не уменьшающаяся боль ожила в ее сердце.
Несмотря на молодость, Митрайна в своей жизни уже достаточно часто встречалась с человеческими страданиями. Настоящий лекарь просто не может пройти мимо чужой боли. Она звучит в его мозгу пронзительной незатихающей нотой, не позволяет думать ни о чем, кроме необходимости помочь страдающему, и не отпускает до тех пор, пока помощь не будет оказана. Или станет уже невозможна. А облегчить страдания больного в некоторых случаях можно только одним способом — принять часть из них на себя. Трудно себе представить, что испытывает лекарь, когда, несмотря даже на такую крайнюю меру, пациент все-таки умирает. Митрайне пришлось пережить такое потрясение дважды. Но и эта боль не оставила на ее сердце такие незаживающие шрамы, как смерть отца. Три года назад один безумный маг, ненавидевший весь мир, напустил на окраинные северные земли Клана Надежды страшную болезнь, которая буквально сжигала свои жертвы изнутри. И так уж вышло, что кроме Лармита, отца Митрайны, лекарей в тех краях не оказалось. Не дожидаясь подмоги, Лармит вступил с болезнью в неравный бой. И победил или по крайней мере не проиграл. Колдовской недуг отступил. Позже Митрайне рассказывали, что его создатель угас вместе с ним. Более двух десятков больных умерли в страшных мучениях, но сотни других были спасены.
Выздоровевшие фермеры собирались устроить по этому поводу скромное торжество и зашли в дом лекаря, чтобы пригласить его на праздник. Но обнаружили, что их спаситель израсходовал в борьбе с болезнью все жизненные силы. Когда спешившие на помощь целители из соседних областей, и вместе с ними Митрайна с матерью, добрались до места, Лармит едва дышал и почти не приходил в сознание. На одно мгновение он очнулся, узнал жену и дочку, но сказать ничего не успел.
Митрайна навсегда запомнила этот день. Скорбные лица искуснейших лекарей, ничем уже не способных помочь собрату. Почерневшее от горя лицо матери, всего на полгода пережившую мужа. И свой отказ поверить в происходящее. Она поняла, что отца больше нет, только тогда, когда мать без чувств упала на землю, а он не сделал никакого движения, чтобы помочь ей. Такого живой лекарь Лармит никогда бы себе не позволил.
Об отце Митрайна вспомнила не случайно. Была у ее сегодняшней бессонницы и еще одна причина. Она, конечно, узнала этого смертельно уставшего мальчика с перевязанной головой. Он так пытался ей понравиться тогда в лазарете, был так трогательно, по-детски наивен и хвастлив!
Но эти же черты лица она видела сегодня еще раз. И когда юноша назвал свое имя — Сермангир, сын Кидсермана из Клана Надежды, она еле сдержала изумленный крик. Хорошо, что мальчик опустил глаза, переживая свой конфуз, и ничего не заметил.
Вообще-то он ей и вправду нравился, этот смешной, нескладный, но добрый и, как выяснилось, храбрый юноша. Она совсем не хотела бы причинить ему боль, но и промолчать было бы не менее жестоко. Так как же сказать ему, что его отец, сотник Кидсерман, погиб сегодня, защищая беспомощных раненых из отступающего лазарета?
МАСКАРДЕЛ
— Да не знаю я, что это за кольцо! — раздраженно повторил Бенластир, пытаясь освободить руку от пугающе крепкой хватки кузнеца. — Пацана своего спроси, он наверняка знает.
— Ага, вот ты у него и спроси, раз такой умный, — проворчал в ответ Маскардел. — Пробовал я с ним говорить. Смотрит на тебя, как будто совсем человеческой речи не понимает, а глаза холодные, пустые. Я к нему теперь и подходить-то боюсь.
Оба внезапно замолчали, словно случайно коснулись чего-то запретного. Сермангир ужасно изменился за эти дни. Узнав о смерти отца, юноша сам стал какой-то неживой. Он не замечал окружающих, перестал разговаривать, принимать пищу. Только Митрайне иногда удавалось как-то заставить его съесть кусок хлеба. Рано утром он уходил из лагеря и пропадал где-то до темноты. Поначалу, опасаясь, как бы юноша не покончил с собой, кто-нибудь из отряда тайком следил за ним. Но Сермангир просто забирался подальше в заросли шуршуна и часами неподвижно сидел, глядя куда-то за озеро.
Подозревали даже, что после страшного известия парень превратился в Опустошенного, утратив способность чувствовать. Но Митрайна утверждала, что слышит его боль, которая, видимо, на время заглушила все остальные чувства юноши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Благодарение Предкам, Маскардел был жив. Помочь кузнецу молодой воин ничем не мог. Наставления отца так далеко не заходили. Тот был всего лишь сотником в охране Правителя клана, а вовсе не магом или лекарем. Но зато Сермангир хорошо запомнил одно из отцовских воинских правил — Нельзя оставлять товарища в беде. О лечении он подумает потом. Сейчас главное — найти для раненого безопасное укрытие. Если бы еще он не был таким тяжелым!
С кузнецом на спине он сумел сделать триста двенадцать в. Хотя под конец это уже трудно было назвать шагами. Ноги сгибались в самых неожиданных местах, но не двигались с места. Сердце стучалось в ребра, умоляя выпустить его и избавить от мучений. Дыхание сделалось тяжелой работой,
Сермангир осторожно опустил свою ношу на траву и сам свалился рядом. Через несколько минут к нему вернулась способность рассуждать. Несомненно, так они далеко не уйдут, Кузнец в два раза тяжелее его. Да и вряд ли раненому полезно биться об его костлявую спину. Сермангир считал себя взрослым, сильным мужчиной, но вот кости… Над его худобой подсмеивался даже отец.
Как всегда, мысль об отце помогла найти решение. Он же рассказывал, как переносят раненых. Сделать носилки вряд ли получится, да и времени нет. Но подстелить что-нибудь… Сермангир со стоном поднялся и оглядел поляну. То тут, то там были видны тела убитых воинов. Странно, он совсем не обратил внимания, где улегся. Но переживать из-за этого юноша не стал, насмотрелся всякого за сегодняшний день.
А вот и то, что ему нужно! Неподалеку лежал рыцарский единорог с разрубленным черепом. Сермангир сдернул с него кусок блестящей тонкой, но прочной ткани. Он бы назвал это потником, а как по-благородному — не все ли равно.
— Прости, но он мне нужен, чтобы спасти друга, — обратился юноша к духу животного и спрятал большой палец левой руки в кулак. Он вырос в деревне и немного стыдился своих суеверий, но ведь сейчас его никто не видел.
Расстелив ткань на ровном месте, Сермангир перетащил на нее тяжеленного кузнеца. В траве, примятой могучим телом, что-то блеснуло. Солнце уже садилось, и юноша с большим трудом нащупал какой-то круглый предмет. Это оказался перстень с неизвестным Сермангиру самоцветом. В сумерках камень казался совсем черным. Юноша раньше не замечал у Маскардела никаких украшений. Но мало ли чего он не помнил из случившегося в этот страшный день! Он положил перстень в поясную сумку кузнеца и поволок раненого друга дальше в лес.
О том, что было дальше, у него сохранились лишь обрывки воспоминаний. Кусты и коряги, в которых все время застревал кузнец. Поваленные деревья — не поймешь, с какой стороны их обходить. Холодный моросящий дождь. Грязь под ногами. Грязь перед самым лицом, на лице, везде. Ямы, корни, кочки. Падения. Долгие переговоры со своим измученным телом, не желающим вставать и, несмотря на боль в разбитом колене, продолжать тащить тяжелеющий с каждой минутой груз. Темный силуэт на фоне взошедшей Большой Луны — то ли неприятельский патруль, то ли так же отставший от своих защитник долины. А может, просто игра воображения. Снова грязь, падения и деревья. Бесконечные ряды деревьев.
Когда за спиной раздался окрик «Стой!», Сермангир даже обрадовался. Наконец-то нашелся кто-то, кем бы он ни был, разрешивший ему остановиться. Никуда не идти, ничего не тащить за собой.
— Подними руки и подойди сюда, — потребовал голос из кустов хвойника.
— Не могу. У меня раненый, — огрызнулся юноша. Двигаться с места очень не хотелось.
— Эк удивил! Кто ж нынче не раненый?
К нему подошел невысокий бородач со взведенным самострелом в перевязанной левой руке.
— Сам-то кто будешь?
Пришлось первым назвать себя.
— Свой, стало быть, — улыбнулся незнакомец, опуская самострел. — Я — десятник Бенластир из Клана Терпения, что там с твоим другом?
Сермангир рассказал. Бородатый тихо присвистнул и присел осматривая раненого.
— Да, досталось бедолаге, — сказал он, поднимаясь. — Ну ничего. Митрайна — хороший лекарь. Если дотащим до озера, будет жить твой кузнец.
Оказалось, Бенластира там поджидали еще пять человек — трое воинов, колдун, тоже изрядно покалеченный, и девушка-знахарь. Они решили переправиться через озеро на заросшее шуршуном болото и сейчас строили плот. Бородач стоял на страже.
— Ну, пошли, что ли?
Он закинул самострел на спину и здоровой рукой ухватился за подстилку, помогая тащить кузнеца.
Вдвоем они двигались гораздо быстрее, но и силы Сермангира уже давно кончились,
Ноги волочились по земле, глаза закрывались. Бенластир что-то рассказывал о том, как образовался их маленький отряд. Наверное, это было очень интересно, но он ничего не запомнил. Смысл слов куда-то ускользал, от неясного бормотания десятника еще больше клонило в сон.
Чтобы как-то отвлечься, он стал представлять, как его встретят в родной деревне.
Героя, спасшего в бою жизнь друга, ждут великие почести. Но почему-то дальше горячего супа и шерстяного одеяла па сеновале его фантазии сегодня не заходили. Должно быть, праздник устроят на следующий день.
— Эй, парень, проснись! Мы уже пришли. — внезапно прогрохотало прямо у него над ухом.
Открыв глаза, Сермангир с удивлением обнаружил, что буквально висит на плече у своего спутника. Руки почему-то оказались предательски пусты.
О позор своего клана! Он не только не помогал тащить раненого — его самого пришлось чуть ли не нести на руках. Юноша начал было оправдываться, но сообразил, что ведет себя совсем уж по-мальчишески, и умолк.
Над кузнецом уже склонилась какая-то женщина. Наверное, та самая знахарка, о которой говорил Бенластир. Она потрогала лоб Маскардела, осмотрела его раны, пошептала что-то и наконец повернулась к Сермангиру:
— Ну вот, теперь все будет хорошо.
Юноша вздрогнул от неожиданности. В темноте он мог не разглядеть лица, но голос узнал сразу. Это была она, та девушка из лазарета. Неужели она тоже видела, как он опозорился? А он, как назло, успел назвать свое имя!
— Да ладно, друг, не переживай! — сказал Бенластир, безуспешно пытаясь спрятать улыбку, — Давай затащим твоего кузнеца на плот, и можно будет отдыхать.
«Ничего, — думал Сермангир, укладывая поудобнее своего друга, так и не пришедшего в сознание. — Я им еще покажу, кто здесь настоящий мужчина». Он твердо решил, что не уснет до самого утра и будет охранять отдых товарищей. Голодный, усталый, он не поддастся слабости. Будет ухаживать за ранеными, управлять плотом, тревожно всматриваться в далекий берег. И возможно, спасет всех от какой-нибудь страшной опасности. Спасет ценой своей жизни. Вот тогда они пожалеют, что смеялись над ним!
Сермангир представил, как бородатый приходит в его деревню, стоит со скорбным лицом рядом с плачущими родителями и говорит им: «Ваш сын был настоящим героем. Я горжусь тем, что воевал рядом с ним».
Услышав это, еще громче зарыдает мать, расправит плечи и улыбнется сквозь слезы отец. А потом…
Потом были другие сны, в которых он был снова жив, совершал новые подвиги. А еще в них была эта зеленоглазая Девушка из Клана Сострадания. Она улыбалась ему, и он был счастлив. Вот только как ее все-таки зовут?
МИТРАЙНА
Митрайна сидела на краю плота и устало смотрела в черную, чуть колышущуюся воду озера. Все раненые уже были осмотрены и перевязаны, никому не угрожала серьезная опасность. Даже кузнецу стало лучше. Неотложных дел на сегодня больше не было. Но девушка никак не могла уснуть. Очень уж страшным выдался этот день. Столько пусть чужой, но все же человеческой боли нелегко выдержать даже ей, дочери лучшего лекаря Клана Сострадания. Она ужасно устала, выпачкала одежду в крови, но сама не пострадала, хотя иногда бой подбирался к самому лазарету.
Они уже отступали, когда их догнал небольшой отряд кочевников. Несколько легкораненых воинов преградили врагу дорогу и позволили остальным уйти от погони. Никто из степняков не уцелел, но и защитников осталось только двое — десятник Бенластир и колдун Лентул из Клана Мечты, тот самый, что сейчас стонет во сне рядом с кузнецом. Десятник едва стоял на ногах, а Лентул и вовсе оставался в сознании только при помощи магии. Пока Митрайна оказывала им помощь, лазарет ушел слишком далеко, а вместе с ним и все ее снадобья.
Отсутствие лекарств сильно беспокоило ее. Но она справится, отец научил девушку использовать для лечения магию. При мысли об отце знакомая, давняя, но оттого нисколько не уменьшающаяся боль ожила в ее сердце.
Несмотря на молодость, Митрайна в своей жизни уже достаточно часто встречалась с человеческими страданиями. Настоящий лекарь просто не может пройти мимо чужой боли. Она звучит в его мозгу пронзительной незатихающей нотой, не позволяет думать ни о чем, кроме необходимости помочь страдающему, и не отпускает до тех пор, пока помощь не будет оказана. Или станет уже невозможна. А облегчить страдания больного в некоторых случаях можно только одним способом — принять часть из них на себя. Трудно себе представить, что испытывает лекарь, когда, несмотря даже на такую крайнюю меру, пациент все-таки умирает. Митрайне пришлось пережить такое потрясение дважды. Но и эта боль не оставила на ее сердце такие незаживающие шрамы, как смерть отца. Три года назад один безумный маг, ненавидевший весь мир, напустил на окраинные северные земли Клана Надежды страшную болезнь, которая буквально сжигала свои жертвы изнутри. И так уж вышло, что кроме Лармита, отца Митрайны, лекарей в тех краях не оказалось. Не дожидаясь подмоги, Лармит вступил с болезнью в неравный бой. И победил или по крайней мере не проиграл. Колдовской недуг отступил. Позже Митрайне рассказывали, что его создатель угас вместе с ним. Более двух десятков больных умерли в страшных мучениях, но сотни других были спасены.
Выздоровевшие фермеры собирались устроить по этому поводу скромное торжество и зашли в дом лекаря, чтобы пригласить его на праздник. Но обнаружили, что их спаситель израсходовал в борьбе с болезнью все жизненные силы. Когда спешившие на помощь целители из соседних областей, и вместе с ними Митрайна с матерью, добрались до места, Лармит едва дышал и почти не приходил в сознание. На одно мгновение он очнулся, узнал жену и дочку, но сказать ничего не успел.
Митрайна навсегда запомнила этот день. Скорбные лица искуснейших лекарей, ничем уже не способных помочь собрату. Почерневшее от горя лицо матери, всего на полгода пережившую мужа. И свой отказ поверить в происходящее. Она поняла, что отца больше нет, только тогда, когда мать без чувств упала на землю, а он не сделал никакого движения, чтобы помочь ей. Такого живой лекарь Лармит никогда бы себе не позволил.
Об отце Митрайна вспомнила не случайно. Была у ее сегодняшней бессонницы и еще одна причина. Она, конечно, узнала этого смертельно уставшего мальчика с перевязанной головой. Он так пытался ей понравиться тогда в лазарете, был так трогательно, по-детски наивен и хвастлив!
Но эти же черты лица она видела сегодня еще раз. И когда юноша назвал свое имя — Сермангир, сын Кидсермана из Клана Надежды, она еле сдержала изумленный крик. Хорошо, что мальчик опустил глаза, переживая свой конфуз, и ничего не заметил.
Вообще-то он ей и вправду нравился, этот смешной, нескладный, но добрый и, как выяснилось, храбрый юноша. Она совсем не хотела бы причинить ему боль, но и промолчать было бы не менее жестоко. Так как же сказать ему, что его отец, сотник Кидсерман, погиб сегодня, защищая беспомощных раненых из отступающего лазарета?
МАСКАРДЕЛ
— Да не знаю я, что это за кольцо! — раздраженно повторил Бенластир, пытаясь освободить руку от пугающе крепкой хватки кузнеца. — Пацана своего спроси, он наверняка знает.
— Ага, вот ты у него и спроси, раз такой умный, — проворчал в ответ Маскардел. — Пробовал я с ним говорить. Смотрит на тебя, как будто совсем человеческой речи не понимает, а глаза холодные, пустые. Я к нему теперь и подходить-то боюсь.
Оба внезапно замолчали, словно случайно коснулись чего-то запретного. Сермангир ужасно изменился за эти дни. Узнав о смерти отца, юноша сам стал какой-то неживой. Он не замечал окружающих, перестал разговаривать, принимать пищу. Только Митрайне иногда удавалось как-то заставить его съесть кусок хлеба. Рано утром он уходил из лагеря и пропадал где-то до темноты. Поначалу, опасаясь, как бы юноша не покончил с собой, кто-нибудь из отряда тайком следил за ним. Но Сермангир просто забирался подальше в заросли шуршуна и часами неподвижно сидел, глядя куда-то за озеро.
Подозревали даже, что после страшного известия парень превратился в Опустошенного, утратив способность чувствовать. Но Митрайна утверждала, что слышит его боль, которая, видимо, на время заглушила все остальные чувства юноши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46